Настроение из-за этих всех мыслей было хреновое – не передать, и исправилось только в тот момент, когда Гэбриэл увидел озеро Малый Конь и Ольховник. Еще одно место, где он счастлив, и где ему рады… Приятно, черт возьми.
Ребятня в поселке Майское Дерево дни напролет не столько играла, сколько искала, что бы съесть. Или кого бы. Они ели стручки акации, высасывали нектар из цветков мелиссы, ели семечки вязов, семена травы, похожие на маленькие лепешечки, выкапывали корешки пряной травы, похожей на белую морковку, лизали брюшки муравьев и разоряли птичьи гнезда. Все, что было не смертельно ядовито, выкапывалось, срывалось, извлекалось и съедалось. Грибов еще не было, ягода отходила, да и не было ее почти в этом страшном году, птенцы вылупились, и находить пропитание стало трудно, как никогда еще. От зеленых твердых яблок пучило животы, дикая слива, которую здесь называли дёром, годилась только как снаряд для рогатки. Обычно июль был щедрее к этим тощим, голенастым, чумазым, покрытым грязью, синяками и ссадинами, бородавками и коростами, соплями и царапинами, пронырливым и неугомонным существам. Но в это лето словно проклятие какое легло на Пустоши, и так не особенно плодородные. Даже ливни и грозы, поливающие Пойму Ригины и Междуречье, сюда доходили раз в две недели, и то поливали в основном Сандвикен и Ашфилд, обходя Найнпорт, Кемь и прочие поселки и деревеньки. Сушь, скудость и насекомые-вредители одолевали Пустоши. Люди роптали и норовили, кто мог и кому было куда, удрать с насиженных мест, многие потянулись в столицу, пополнять ряды нищих и голодных. Дворяне и рыцари старались пресечь это бегство на корню – и так неурожай, еще и налог брать будет не с кого! И вдоль дорог у населенных пунктов в это лето было, как никогда, много позорных столбов, виселиц и клеток с заключенными в них на показательную голодную смерть. Крестьяне надрывались из последних сил, стараясь наскрести налог и пропитание себе и скотине. Ни маленькие дети, которых еще невозможно было привлечь к работе, ни старики, которые уже отработали свое, не были нужны никому. Частенько даже родные матери называли своих чад «короедами постылыми» и «объедалами ненужными», и гнали со двора, чтобы не мозолили глаза и не клянчили еду. Вот они и носились по окрестностям маленькими жадными бандами, и спасения от них не было ни ящеркам, ни лягушкам, ни птичкам.
Майское Дерево, довольно большой поселок с замком местного барона, с целой улицей двухэтажных каменных домов, мощеной булыжником площадью, большой красивой церковью, стоял на Кемской дороге, ведущей через Жерлык и Белый Камень в Грачовник. Дорога была не такой оживленной, как Королевская, конечно, и даже не такая популярная, как та, что вела из Сандвикена в Ашфилд, но ездили по ней стабильно, и Майское Дерево хорошо кормилось с нее. Вдоль главной улицы стояло четыре трактира и несколько лавок, и ни один трактир не пустовал, да и лавки были далеки от разорения. Местный барон, Витольд Глюк, гостем Садов Мечты не был, но с Драйвером не ссорился – понимал, чем это чревато. До сих пор он ухитрялся сохранять статус кво, но недавно, как гром среди ясного неба, пришло требование новых налогов, как никогда, нереально-грабительских, и еще этот странный налог «на мясо»: по одному подростку от десяти до пятнадцати лет с каждых десяти дворов. Сама формулировка: «на мясо» вызывала оторопь. К тому же, Глюк знал, – а чего не знал, о том догадывался, – чем так крепко держит Драйвер большинство дворян и рыцарей в Пустошах. И не только в них. Почему графы и высокопоставленные церковные чины пресмыкаются перед простым бароном, который в открытую называет себя Хозяином Юга.
Глюк слышал о том, что в Пустошах появились какие-то нечистые твари, и понимал, что подобные требования – это, по сути, угроза. Но где-то следовало поставить точку. Глюк очень сильно надеялся на Хлорингов – молодой герцог уничтожил Дикую Охоту, от которой страдал весь Юг, а его брат, говорят, убил какую-то кошмарную тварь, чуть ли не целого дракона. Поэтому, получив требование, он категорично отвечать сразу не стал, сначала спешно отправил свою семью – двух детей, тещу и дедушку Глюка, – в Гранствилл, сам, лично, посадив их на корабль в Грачовнике. И только вернувшись, дал ответ: идите к черту. Он хотел отправить и жену, но баронесса отказалась покидать мужа наотрез. Что ж… зато дети в безопасности. Барон собрал ополчение и укрепил замок и поселковые стены и ворота. Чудища, так чудища, их можно убить. Своих людей дали соседи – не все, но те, кто так же не связан был с Драйвером. Люди были полны решимости дать отпор. Сколько можно глумиться над ними?! Тем более теперь, когда и так все плохо, люди перед угрозой голода!
Барон и его ополчение ждали каргов и упырей, о которых вовсю ходила молва по Пустошам, обрастая жуткими подробностями, ждали и готовились, но ни тех, ни других пока не было. Не было и ужасных крылатых фурий, о которых молва рассказывала и вовсе кошмарные вещи, например, что с ними не могут справиться даже рыцари в полной броне, и что когти этих фурий рвут броню на раз. Два дня прошли в бесплодном ожидании, и в какой-то момент даже барон начал думать, что нападения не будет, и что угрозы Барр – это просто блеф. Дорога в обе стороны на много миль была пуста, об этом свидетельствовали и разведчики, и отсутствие сигналов, которые должны были подать оставленные часовые. Крестьянам и горожанам надоело прятаться и ждать неведомо, чего, да еще теперь, когда каждый день «кормил год», а урожай и без того обещал быть скудным. Утром барон велел открыть поселковые ворота, чтобы путники могли беспрепятственно проезжать туда и обратно, но часовых не снял, и сам остался у восточных ворот – ему было неспокойно. Ополчение угрюмо роптало: всем хотелось вернуться домой поскорее, – и барон вяло спорил с ними, как вдруг кто-то испуганно закричал, указывая на небо. Барон поднял голову – и онемел, не веря своим глазам. Над поселком скользнула огромная тень, кто-то воскликнул:
– Господи Иисусе! – кто-то выматерился. Барон, первым придя в себя, зычно крикнул:
– Лучники!!! – И люди бросились к деревянным башням, пристроенным к каменным стенам, огораживающим поселок, хватая луки и стрелы, поспешно надевая каски и шлемы. Сам барон взбежал на барбакан, вооружившись двумя арбалетами. Тварь, которая могла быть только драконом – кем еще?! – мягко развернулась в воздухе, встала свечкой, мерно взмахивая широченными кожистыми крыльями и слегка водя из стороны в сторону длинным хвостом. По команде барона в нее полетела туча стрел, в том числе и арбалетных болтов, но ничто не причинило твари серьезного вреда, отскакивая от ее морщинистой серой кожи. Тварь заскрипела, издала оглушительный звук, словно железом по стеклу, от которого многие зажали уши руками, из ноздрей вырвались два клочка сажи.
– Лучники!!! – Вновь завопил барон, оруженосец подал ему заряженные арбалеты, схватил разряженные и торопливо начал заряжать по новой. Вновь полетели болты и стрелы, и снова – безрезультатно. Чудовище раскрыло широченную пасть с множеством острых, как иглы, зубов, и плюнуло в сторону ворот какой-то зеленоватой вонючей жижей, которая, едва попав на что-то, занималась таким же зеленым вонючим огнем. Раздались дикие крики людей и лошадей. Горя, они метались по сторонам, поджигая все, чего касались. Уцелевшие, мгновенно потеряв волю к сопротивлению, бросились врассыпную, под защиту стен и домов. Некоторые, самые расторопные, успели вскочить верхом и помчаться к противоположному выезду из поселка, но там их встретил такой же огненный хаос и второе драконище. Уничтожив ворота, укрепления и всех, кто пытался хоть как-то сопротивляться, включая самого барона, монстры принялись летать над растерянным городком, плюясь своей горючей жижей, которая растекалась по стенам, горя, затекала в разбитые окна, сочилась сквозь щели в потолках и полах, проникая даже в подвалы. Одно драконище погналось за людьми, бегущими и скакавшими к замку, второе, прыгнув на купол церкви, в которой укрылось большинство горожан, обхватило его крыльями и принялось, словно огромный кот, драть и пинать его задними лапами, пока не проделало дыру. В которую и плюнуло своей адской слюной. Из церкви раздались дикие крики и визг, двери распахнулись, люди, давя друг друга, бросились наружу, где драконище, играя, хватало их, подбрасывало, швыряло о крыши домов, плюясь снова и снова. К нему присоединилось второе, вернувшееся от замка, и вдвоем они долго летали над поселком, поджигая все, что еще не горело, и убивая все, что еще жило, превратив богатый и спокойный поселок в огненный ад, где спасения не было никому. Наигравшись, твари утащили на пригорок труп лошади и принялись ее жрать, отрывая от туши огромные куски и заглатывая их целиком, словно ящерицы, дергая шеей и то и дело огрызаясь друг с другом. Все это с ужасом наблюдали с дальнего холма забытые взрослыми детишки, которые перед этим увлеченно жалили на костре лягушек, нанизывая их на палочки. Самые маленькие плакали и неизбежно привлекли бы внимание драконищ, как только стало бы потише, но тут с юго-востока, издалека, донесся чуть слышный низкий, похожий на мычание звук. Драконища бросили свою жуткую трапезу, заволновались, попеременно сгибая и вытягивая длинные шеи, забулькали, зашипели, заскрипели, и, наконец, встав свечками, оттолкнулись от земли мощными задними лапами и хвостами и взлетели, оставив на земле подле растерзанной лошади глубокие следы. Эти следы потом в недоумевающем ужасе разглядывали явившиеся на дым пожарищ соседи, стражники и ополченцы из Знаменки. Они подобрали растерянных, перепуганных детишек, но те мало, что могли внятно рассказать. Но и этого хватило графу из Лосиного Угла, чтобы вернуться к Драйверу и не скрывающей торжествующей змеиной усмешки Барр, и согласиться на все их прежние и несколько новых условий, в том числе и на налог «живым мясом». После чего в ближайшей же харчевне напился вдрызг и уже не просыхал сутки и недели напролет.
Глава шестая: Звезда Севера
Трактир «У Красной королевы» был выстроен, как большинство богатых домов Элиота, буквой «п», внутри которой был уютный двор. Только в отличие от других таких же домов, здесь не было ни сараев, ни стаек для животных, ни мастерских, только колодец и деревья, дающие приятную тень. Дорожки в этом садике, хоть и были выложены плиткой, во время июльских ливней, частых на юге, все равно превращались в ручьи, хоть и ненадолго. Огарь, Красная королева драконов, их главное, и с некоторых пор единственное сокровище, любила во время ливня сидеть перед открытой дверью и смотреть на воду. Драконов, детей огня, вода влекла и завораживала точно так же, как людей завораживает пляска пламени. Проем двери перед ней, частично затянутый девичьим виноградом, был похож на живую картину, полную изумрудного света, блеска воды и бесконечного движения: вздрагивали листья, пронизанные светом, текли с карниза струи дождевой воды, бурлил поток, в который превратилась тропинка. Ливень шелестел и журчал, изредка погромыхивала уходящая гроза. Королева неподвижно сидела в удобном кресле с высокой спинкой, уронив на подлокотники крупные, но белые и очень красивой формы руки. У нее были темно-рыжие, почти красное дерево, волосы, черные глаза и очень белая кожа, на которую волосы, ресницы и брови отбрасывали неуловимо-огненные тени. Черты лица с азиатскими скулами и большими, но раскосыми глазами, были скульптурно-прекрасны и неподвижны. Волосы она укладывала в высокую затейливую прическу, которая подчеркивала изящество длинной шеи и мраморных плеч. Но драконы обожали ее не за красоту. Точнее, не за ЭТУ красоту.
В такие минуты, когда их Сокровище погружалось в размышления или медитацию, драконы даже двери трактира запирали, чтобы никакой случайный любопытный прохожий не нарушил покой Королевы. И сами почти не двигались и почти не разговаривали, а если и говорили, то вполголоса. И лишь заметив, что она шевельнулась и поменяла позу, Горн налил в высокий бокал розового вина и подошел к ней.
– Я все думаю о том, что он сказал. – Огарь, не глядя, взяла бокал и пригубила вино. Ливень стихал, ручьи мелели на глазах, обнажая бело-охряную плитку. – А ты? Ты думал об этом?
– Мне кажется, он просто посмеялся над нами. – Мрачно ответил Горн. Они ни разу не обсуждали эту тему с того момента, как «Красную Королеву» посетил Страж, но оба мгновенно поняли, о чем речь. Собственно, ни о чем другом с того момента драконы и не думали.
– Это не в его правилах.
– С тех пор, как он родился полу-человеком, он изменился. У него появилось отвратительное чувство юмора. Помимо прочих неприятных человеческих черт.
– Но не в вопросах жизни и смерти.
– Что ему наша жизнь? Ничто – он сам сказал.
– Он сказал, что как человек, дал нам шанс.
– Но не сказал, какой! Даже не намекнул! И это – не издевательская человечья шутка?!
– Он сказал. Да, Горн. Я долго думала над его словами, и поняла: он все сказал. Прямо и недвусмысленно. Не понимаешь?
– Нет. – Горн напрягся. – Не понимаю, Королева, прости.
– Мы начали глупую войну и глупо проиграли ее. Мы потеряли короля, Ивеллон и свободу, и зациклились на этом поражении и на мести за него. Мы все еще проигравшие, Горн. Мы все еще ТАМ, на Пустоши Старого Короля, все еще в плену наших боли, гнева, обиды и разочарования… Это прошлое все еще не отпускает нас.
– И не отпустит, пока не отомстим! Мы уже отомстили Ларе Ол Таэр…
– И лишились возможности снять ее проклятие! Нам не уничтожить всю ее кровь, уже нет, никогда. Ты помнишь, как довы в Дракенсанге приветствовали нового короля?
– Они помешанные. Откуда там взяться королю?!
– Я тоже так подумала в первый миг. А потом… Горн, ты помнишь, что Хлоринги – потомки Белой Волчицы?
– Что с того?
– А Лара выпила кровь Драге…
– Ты хочешь сказать…
– Что ее сыновья – драконы, Горн. – Прошептала Огарь. – Кровь Белой Волчицы и Черного Короля создала драконов. Мы думали, что Белая Королева сошла с ума, когда кричала: «Король родился! Слава королю!». Мы заперли ее в ее пещере, как помешанную… Но он родился. Сын Лары – наш новый король!
– Безумие. – Горн помотал головой, отошел, опершись о спинку второго кресла. – Нет! Откуда ему взяться в Дракенсанге?!
– В пещере Драге, он пришел за его сокровищами.
– Но как?!
– С помощью Ключника, конечно.
– Нет. Нет, нет, нет! – Горн продолжал мотать головой, глаза остекленели. – Нет, это невозможно!
– Очнись, Горн. – Горько произнесла Огарь. – Все сходится. Именно об этом сказал нам ОН. ОН дал нам шанс – сохранил нашего короля, которого мы так упорно старались уничтожить! Король сможет снять с нас все проклятия и подарить нам новую жизнь и свободу… Если сможет простить нам смерть матери.
– Новости хочешь? – Эдд, оруженосец и верный друг Рона Гирста, вернулся из города, как никогда, взбудораженный. – Хлоринги стакнулись с руссами, разбили корнелитов под Кальтенштайном, да и междуреченцев заодно. А еще новость хочешь? Гэйб Хлоринг прикончил твоего братана.
– Андерса? – Не поверил Рон. – Брехня!
– Черта с два брехня. Все точно. Ногами его запинал. Барону Смайли, говорят, рожу в фарш кулаком превратил, а твоего братана – ногами. А герцог объявил вне закона твоего батю, и назначил награду за его голову. Все точно, Рон.
– Вот это да… – Рон встал, прошелся, ослабил ворот, снова сел. Новость потрясла его. Никто не верил, что элодисцы унесут из Междуречья ноги, сохранив при этом головы. Он сам не верил. Считал это само собой разумеющимся, и в его уравнении таких величин, как братья Хлоринги, не было вообще. Папаша Бергстрем казался неуязвимым, несгибаемым, как дуб. Кто против него были эти мальчишки-чельфяки? Один только что из Европы вернулся, ни друзей, ни связей, уж они с папашей проследили, чтобы он с единственным своим союзником никак не стакнулся. Второй – вообще не пойми, кто…
– Он точно Андерса завалил?
– Точно. Говорят, так в шлеме и пинал, там потом месиво кровавое, шлем так и не смогли снять.
– Проклятье… – Рон снова встал и снова уселся, не в состоянии определиться. Братца ему не жаль было ни в малейшей степени, но брат ведь, черт побери! Он, Рон, просто ОБЯЗАН был сейчас что-то чувствовать! И потом, Нордланд перевернулся после Кальтенштайна, изменился в одночасье до неузнаваемости, И Рон, наделенный чутьем и мозгами, как никто, сразу же это понял.
– Герцог тыщу человек казнил прямо на поле. – Продолжал Эдд. – Говорят, сам, лично, головы рубил, пока в крови весь не уделался, как гребаный мясник. – Кстати, этот слух, ничего общего с реальностью не имеющий, циркулирует по Острову по сей день. – Его так теперь и зовут: Красный Жнец. И куда они двинулись от Кальтенштайна, угадай.
– Фьёсангервен им не взять.
– Да? Уверен? Говорил я тебе: Зон и Вальтер девок косяками в огонь швыряют, горожане в бешенстве. А ты, как кобель, своей девке носом под хвост уткнулся и оглох и ослеп! Как только Хлоринги подойдут, горожане тоже подымутся, и тогда Верным конец… А заодно и нам с тобой. Что делать будем, Рон?
– О мальчишке Еннере что слышно?
– Якобы, он ранен и укрыт в безопасном месте. Может, правда, может, нет – не важно, потому, что Эльдебринк и Кирнан точно живы. Один знаменосец у князя Валенского, другой – его армигер. Это задница, Рон.
– Ничего. – Рон взял себя в руки. – Во-первых, я Сулстад, за мной далвеганцы. Это тебе не в тапки срать. Во-вторых, Звезда Севера – ее не возьмешь ни с налета, ни измором. У Хлорингов времени на долгую осаду нет.
– И девки еще. – Напомнил Эдд. – Можно обменять их жизнь на нашу.
Рон промолчал, посмурнев, и Эдд скрипнул зубами: вот же… придурок! Да что ж он так уцепился за девку-то эту?! Ну, красотка – но что, красоток на свете мало?! Что ж он, Эдд, не убил ее сразу, там, на террасе, пока Рон не увидал ее и на нее не повелся, как полоумный?! Знал бы – прирезал в тот же миг и не покаялся бы!
В эти самые мгновения Фиби, как обычно, сидела в покоях своей матери, которые теперь принадлежали ей, и старательно работала над гобеленом. Если поначалу ей было нелегко – Фиби презирала женские рукоделия, считала их чем-то унизительным, низводящим ее на какой-то низший уровень, и не особо усердствовала, постигая их, – то со временем талантливая и ловкая девушка почти сравнялась мастерством с матерью. Не общаясь с оставшимися в замке слугами своих родителей открыто, она постоянно держала с ними связь через свою служанку. Которая и в этот день поспешила к своей госпоже с важными новостями.
– Вам привет, моя госпожа, от мессира Бронсона, они готовы и только и ждут, когда Хлоринги подойдут к городу. Все ждут, сил нет уже терпеть это все!
– Про брата узнала хоть что-нибудь?
– Говорят, что он ранен, но жив, Хлоринги его укрыли в безопасном месте.
– Спасибо, Мэри.
– Господь с вами, моя госпожа, за что?! Мы все скорбим по нашим дорогим господам, царствие им небесное, наилучшие люди были! И за вас готовы хоть в огонь, хоть на плаху, дорогая вы наша! Все готовы, все ждут, только подайте знак, когда – и все поднимутся, не сомневайтесь! Сама топор возьму, – служанка покраснела от гнева, – и кого-нибудь, да отблагодарю за ласки их постылые! Ночью бы порешить их всех, пока спят… Рука не дрогнет!
– Пока не надо. Опасно. – Не отрываясь от гобелена, спокойно произнесла Фиби. – Я скажу, когда. Пусть все будут готовы. Оружие есть?
– Да, госпожа, нашли там, где вы и сказали, всего достаточно.
– Хорошо. – Фиби прикрыла глаза, перекрестилась. – Немного осталось. Совсем немного, мама…
Среди вождей Верных тоже поднялось смятение. В намерениях Хлорингов сомневаться не приходилось, и если с Бергстремами была возможность договориться, которую обещал им Гирст, то насчет того, как ответят на предложение переговоров Хлоринги, никто иллюзий не питал. Гарри Еннер и его друзья живы, а это значит, что ответить придется и за Брэдрик, и за разоренные земли, и за сожженных горожанок, и за смерть Лайнела Еннера. Говорили, что братья шутить не станут и крови не боятся; на Красном Поле их не остановили ни титулы, ни родство. Зон и Вальтер Лысый поспешили в Звезду Севера, но Рон Гирст их ничем не обнадежил.
– Боитесь драться, – сказал он, – садитесь на корабль и драпайте отсюда. В Далвегане вас, может, и примут… А то валите в Европу.
– А ты что делать собираешься? – Разозлился Зон. – Мальчишка Еннер жив, говорят. Надеешься отсидеться в Звезде?
– На что я надеюсь, – спокойно ответил Гирст, – то не твоя печаль, Зон. – Бестрепетно встретил взгляд опешившего от такой наглости рыцаря. Да, это именно он подбил Зона и Вальтера на эту авантюру. Не он бы, и их бы тут точно не было. Может, не было бы и Брэдрика, и Кальтенштайна тоже. Но Рону не было ни стыдно, ни стрёмно. Рыцари, опешившие от такого цинизма, тщетно пытались жечь его презрительными взглядами. Кто они были? Никто. Нищета, пусть и опоясанная. Что опоясанная – даже хуже, так как не могли даже ремеслом каким или торговлей заняться, для рыцаря – позор. Сухую корку водой запивали, надеть-обуть было нечего! А теперь – в богатых доспехах, на хороших лошадях. Хоть немного, но пожили, как люди, могут быть благодарны.
– Думаешь, – чуть ли не дрожа от злости и обиды, попытался уесть его Зон, в то время как усатый седоватый Вальтер жег его презрением молча, – что твой новоиспеченный папаша тебя спасет?
– А почему нет? – Пожал плечами Рон. – Я не только как хозяин Звезды Севера ему нужен. Я, сударь, и сам по себе персона полезная. Мой папаша номер один тебе это подтвердил бы, если б мог.
– Знаешь, что? – Зон встал, руки дрожали. – Ты – бесчестный… негодяй, вот ты кто!
Рон только засмеялся, тоже вставая.
– Не теряйте времени. – Напомнил насмешливо. – Корабль ждать не будет.
Вожди Верных ушли, пылая гневом, обидой и слегка подрастерявшись, а Рон отправился на так полюбившуюся ему террасу. Невесело усмехаясь, осматривал все здесь, понимая, что преждевременными были его восторги и планы. Как ему здесь нравилось, и как он гордился тем, что теперь это роскошное жилище принадлежит ему! Сколько было мечтаний о том, как он будет здесь проводить время с любимой женой и детьми! Теперь, – напомнил он себе, – попрощайся со всем этим, Рональд.
Бояться ему особо было нечего. Можно было уплыть в Далвеган, почему нет? Хоть его планы стать графом Фьесангервенским потерпели крах, сам по себе он – ценный человек, и новый папочка, или, что важнее, герцог Далвеганский его обязательно оценит. Он не пропадет, вот уж точно. Но…
Рон вздохнул полной грудью, устремив взгляд на море. Наверное, Эдд прав – он совсем с ума сошел по этой девушке. Но другой такой на свете нет, это самый волшебный и ценный приз, которым когда-либо манила его судьба. Только вот каково и ей, да и ему тоже, пережить, что ее родители погибли зря?..
Высказав друг другу и своим оруженосцам все, что думали о Гирсте, вожди Верных начали рассуждать, что делать дальше, и тут пересобачились уже между собой. Кончилось все тем, что Зон, собрав немногочисленную горстку соратников, отправился в порт, где спешно готовились выйти в море немногочисленные шхуны – с тех пор, как Верные вошли в город, богатый и оживленный порт опустел, – чтобы сесть на корабль и отплыть в Найнпорт. Не зная, как их примет герцог Далвеганский, Зон уверен был, что Драйвер врагам его врагов будет рад. Вальтер же остался и готовил город к осаде, вызывая восхищение в своих соратниках своими верностью делу и мужеством. Все это и в самом деле в нем было, и даже горожане потом вспоминали его с некоторым уважением. Несмотря на все то зло, которое он совершил в их городе.
В отношении горожан Верные совершили обычную ошибку непопулярных правителей. Поначалу глашатаи принялись надрывно орать на площадях, что «враг у ворот», расписывали зверства, которые «братья-полукровки» устроили в Кальтенштайне, грозились, что герцог Элодисский «утопит город в крови». Глашатаев забрасывали всякой дрянью, свистели и кричали из толпы: «А вы-то нас тут ласками радовали!». Кончилось тем, что людей разогнали по домам, объявив повсюду, что если кто во время осады только высунет нос – его сразу же, «по законам войны», убьют на месте. Но даже самые большие оптимисты из Верных не особо надеялись на действенность этой меры. Все понимали, что поддержки города у них не будет – и это мягко говоря. Но деваться Верным было некуда – несколько небольших шхун не могли вместить всех, кораблей взять было негде, отступить было некуда. Единственный путь отхода – по берегу Сайской бухты в Валену, но Верные не питали иллюзий по поводу руссов. Те давно уже однозначно дали понять, как к ним относятся и как, если что, встретят. И Вальтер принял действительно мужественное решение, оставшись со своими людьми. Понимая, что они обречены, он не желал смириться с неизбежным, и лихорадочно размышляя, как быть, принял в конце концов решение, шокировавшее даже многих из его собственных соратников.
Нордско-русское войско Хлорингов приближалось стремительно: только что разведчики докладывали, что они в двух днях пути, и не успело свечереть, а они уже показались на дальнем юго-западном склоне, безлесном, прогретом июльским солнцем, покрытом большими валунами и поросшем вереском. Вальтер со своими приближенными бегом, бросив накрытые к обеду столы, не надев доспехов, помчался на городскую стену. И верно: блистающий золотом королевский штандарт Хлорингов виден был даже издалека. Древний золотой орел, знакомый каждой собаке на этом острове, сверкал и бесил.
– Делай, что приказано. – Насмотревшись, коротко велел Вальтер Майклу Пресли, в недалеком прошлом – нищему однощитному рыцарю, зарабатывающему на кусок хлеба и дешевое пиво тем, что устраивал показательные бои на ярмарках и рынках, на потеху черни, а теперь – его правой руке, сменившему нищий драный лентнер и ржавую чиненную-перечиненную кольчугу на богатые одежду и доспехи. Их очень много было в Междуречье и Далвегане – обедневших рыцарей, которым не посчастливилось войти в свиту богатого сеньора, лишенных земельного надела и возможности кормиться с него, но при том строгим рыцарским уставом им запрещено было и работать, и – особенно! – торговать, как и заниматься каким-либо ремеслом. Кто-то стал раубриттером, но в Междуречье и это занятие было сопряжено с огромным риском из-за лютой конкуренции и большой плотности населения – не так много здесь было мест, где можно было скрываться. Самый большой лесной массив, Зеленый Лес, держали люди Элоизы Сван, а та конкурентов не терпела абсолютно. Унизительная нужда и беспросветная нищета, постоянные насмешки, сопровождавшие их и в трактирах, и в дороге, и на помосте, где они вертели мечами и сражались друг с другом, ожесточили их сердца. Словно озлобленные до крайности голодные псы, которых спустили с поводка и скомандовали: «Взять!», они набросились на тех, кого им указали в качестве врагов с криком: «С нами БОГ!». Давно копившаяся усталость и недовольство собой и жизнью нашли выход в фанатизме, ненависти к тем, кого объявил врагами Корнелий. Это была понятная ненависть, правильная, «святая». Каждый из них истово верил, что не просто сдался нужде и пошел убивать и грабить, чтобы разбогатеть, нет! Они исполняют некую священную миссию. Они не сброд, назвавший себя корнелитами, не оборзевшее быдло, они – иные, они Верные! И это были люди, в сто раз худшие и опасные, нежели их вожди, прекрасно понимающие, что они делают и зачем. С циником, действующим во имя выгоды и власти, договориться можно, с фанатиком – никогда.
Эти слова отца Гарет вспомнил, когда они поджидали группу конных рыцарей с флагом Верных, облаченных в белые котты с черными крестами в завитушках, символизирующих огонь и дым. Его зоркие эльфийские глаза заметили у стен города, прямо напротив ворот, группу женщин и детей, и нехорошее предчувствие сжало грудь и стиснуло зубы. Рыцари подъехали, двое, молодой, чуть старше братьев, и мужчина в годах, с обвислыми черными усами, в сопровождении небольшой свиты из мрачных кнехтов. Гарет узнал герб молодого: Пресли, род обширный, со многими побочными ветвями, из которых не все сохранили прежние славу и достаток. Какой-то совсем захудалый Пресли, – пренебрежительно подумал Гарет, – не известный естественным наукам. Сэр Майкл Пресли заметил пренебрежение во взгляде герцога – нищенское существование сделало его болезненно чувствительным к малейшим проявлениям неуважения. Он мгновенно понял, что герцог узнал его герб и безошибочно причислил его к самым захудалым представителям славного рода, не смотря на новую богатую амуницию и хорошего коня. Стиснул зубы, в глазах затеплился мрачный огонь.
– Обсудим вашу капитуляцию? – Насмешливо спросил Гарет. – Если сами, добровольно, сложите оружие, выйдете из города, выстроитесь на поле и подставите шеи палачу – так и быть, умрете легко и приятно. – Выраженьице это он подхватил у корнелитов. – Тех, на кого не укажут горожане, как на самых рьяных убийц, может, даже помилую. Отправлю в рудники. Там тоже люди живут.
– Никакой капитуляции. – Отрывисто бросил сэр Пресли. – Вы выпускаете нас из города и даете слово чести, что не тронете ни одного Верного.
– С дуба рухнул? – Насторожился Гарет. Он знал – еще до того, как Пресли произнес ядовито:
– Там, перед воротами, стоят женщины с детьми. Как только вы пойдете на приступ, лучники расстреляют их со стен. И на местное население не надейтесь. Они знают, что стоит им дернуться, и их жены и дети умрут. Вы войдете в город по трупам невинных! Хлорингам тысячу лет не забудут этого.
– Ах, ты… – Гарет до половины обнажил меч, но сдержался, заметив, как радостно вспыхнули глаза Верных. Скривился. – Я подозревал, что вы мрази конченные, но не думал, что настолько.
– Я рыцарь! – Вскинулся Пресли.
– Ты?! – По-волчьи ощерился Гарет. – Ты – падаль, как и вся твоя кодла, за спинами баб и детишек спрятались и ждете уважения?! Пшел вон, пока не отходил тебя вожжами, как быдло!
– Твой ответ? – Остановил побелевшего от гнева молодого приятеля черноусый.
– Нам нужно посовещаться. – Кривясь, ответил Гарет. – Ответ вы узнаете.
– Дети и женщины стоят в поле, ждут. – Напомнил тот и развернул коня.
В шатре, который уже успели разбить для герцога кнехты, сидели Ингрид, молодая монашка из какого-то сожженного монастыря, которую Гарет подобрал в Новом Торхвилле и сделал служанкой своей любовницы, и эльфийка из отряда Дэна, наигрывающая на эльфийской гитаре что-то нежно-романтическое.
– Ты сказала, что можешь связать меня с братом. – Стараясь говорить вежливо, обратился к ней Гарет. – Для того и осталась в отряде.