В этот момент она почувствовала, что в руках больше ничего нет, а еще кто-то бережно и уверенно ее поддерживает. Даже не открывая глаз, поняла, кому принадлежат руки, обхватившие талию. Только один человек обладал даром так действовать на нее.
Все еще придерживая Лику за талию, второй рукой Макс взял ее руку, помогая спуститься со стула. Через пальцы потек жидкий огонь – словно они поменялись кровью. Словно его, горячая, влилась в ледяные пальцы Лики. Или это ее кровь потекла по его венам?
Макс… сердце дрогнуло, Лика все еще чувствовала, как сильно кружится голова.
– Вам плохо? – сквозь облепивший ее вязкий туман услышала она голос Макса.
– Нет, все в порядке.
А губы-то не слушаются.
– Лика Игоревна, да что с вами такое творится? Извините, уважаемые… переутомление… недавно с больничного… грипп, сами понимаете…
Михал Петрович выглядел на самом деле расстроенным.
У Лики кровь стучала в висках так, что она с трудом понимала слова.
Вошедшие согласно закивали. Настроение у всех было преотменным – один из гостей даже пожурил шефа, прямо при работниках – не ценишь, мол, кадры, внимательнее надо быть к таким прелестным сотрудницам, отпустил бы домой, отлежаться.
– Без сомнения. Отправляйтесь домой, Лика Игоревна. Я сейчас позвоню Николаю, он вас отвезет.
– Не надо, – слабо засопротивлялась Лика. Она совсем не хотела ехать в машине с кем-то из фирмы, а Николай был замечательным, но слишком разговорчивым. – Я возьму такси!
А Макс улыбался.
Она не шла домой – летела. Он приехал! Приехал!!! Зимы словно и не было. Было тепло.
Уже почти возле самого дома зазвонил мобильник. Макс ее ждал.
– Куда опять? – только и спросил Сергей, когда увидел, что она пришла, побросала вещи и переодевается, куда-то снова собираясь.
Лика старалась говорить ровно:
– На встречу. Михал Петрович очень просил быть.
– Ну иди, – буркнул муж.
И она полетела. Ей казалось, что ноги не касаются земли – вот, оказывается, что значит – парить…
Пара презентов консьержке заткнули любопытные глаза и уши. Макс ждал ее у открытой двери, втянул в номер и приник к губам. Боги, как давно она этого хотела!
Она отвечала на поцелуи жадно, его руки скользили по волосам, зарывались в них, и от этого на затылке появлялись мурашки, искорками желания остро покалывало кожу. Макс целовал Лику, ласкал губами шею, опускаясь ниже, к напряженной груди. Она застонала, когда его ладонь обожгла внутреннюю поверхность бедра, поднялась выше и пальцы скользнули внутрь…
– Нет… пожалуйста, не здесь…
Он едва заметно улыбнулся. Молча подхватил женщину на руки, сделал несколько шагов и опустил на кровать. Без особых предварительных ласк, без подготовки и всего того, что красиво именуется «прелюдией»… Они слишком хотели друг друга, чтобы сейчас, сию минуту, тратить время на нежность. Обладать друг другом – полностью, окончательно и бесповоротно, – было их единственной целью. Она предугадывала каждое его движение, наслаждение туманило сознание. Это потом, когда схлынет волна неземной неги и блаженства, когда их расслабленные тела снова потянутся друг к другу и губы встретятся, только уже без спешки, без садистского желания доставить друг другу немножко боли, – потом, потом они будут любить друг друга медленно, нежно, выпивая по капле каждое мгновение… а сейчас – сейчас это было как ураган, и на пике удовольствия-боли выдохнуть – простонать его имя, чувствуя, что тебя нет, что уносишься в небеса, за облака, и черт те знает куда… но не важно. Важно, что он здесь. Вне всего – и вне времени.
Сейчас.
Но Лике было мало этого дня. Ей хотелось большего! Большего!
И она его получила. Встречи стали носить периодический характер – раз в две недели он или она ездили в командировки.
По работе. И друг к другу.
Видимо, любовь настолько окрылила Лику, что тогда, при первой встрече, она проявила недюжинную деловую хватку и повела себя как совершенно незаменимый в некоторых моментах сотрудник, и Михал Петрович был только рад поручить ей решать отдельные вопросы. Благо, при современных средствах коммуникаций Лика всегда была на связи и никогда не принимала спорных решений сама.
Все это было очень и очень кстати.
***
Зима закончилась неожиданно, Лика ее и не заметила вовсе. Не заметила, как пронеслась и весна, а вот лето выдалось тяжким. Жарким, душным, и богатым на неурядицы. Полгода странных, острых, вынимающих душу отношений. Макс давно стал для нее всем. Необходимым, как воздух, но… дальше-то что? У нее семья, как-никак. И разница в возрасте. Сказка рано или поздно закончится, и что тогда… Лика старалась не думать, но только все чаще и чаще плакала по ночам. Макс ничего не обещал, не говорил о любви, зато все так же радовался каждой встрече – как мальчишка. С другой стороны, Лике казалось, что в их паре старше именно он, а не она. Именно он всегда знает, что делать, как быть, как поступить. И уж наверняка знает, что будет дальше.
Лике было страшно. Что будет дальше, она сама – не знала.
Последнее время Лика держалась на одном энтузиазме: чудом не свалилась в эпидемию гриппа, когда болели все, ну просто поголовно – отрава-любовь поднимала ей иммунитет всеми силами.
А осень завладела городом, принеся дождливую томительность.
Удивительно странными бывают осенние вечера. Вот, за окном вовсю барабанит дождь… все так странно. До отрешения. Пугает состояние невесомости, словно паришь в пустоте, которая и манит, и завораживает, затягивает. В дождь.
Дождь… И, кажется, что ничего не было и ничего уже не будет. Только дождь будет идти вечно…
Ничего нет и не будет.
Лика всеми силами пыталась прогнать тоскливые мысли, но получалось, к сожалению, не всегда. Невероятно привлекательная и достаточно умная женщина с ужасом смотрела в будущее. При всем том, что житейской мудрости, которая приходит только с опытом и с годами, ей было не занимать, сейчас Лика просто не знала, как жить. Будущего у них нет и быть не может. И, хотя дурочкой никогда не была, порой ощущала себя именно так. Что она будет делать, когда все это закончится?
Приступы тоски накатывали слишком часто.
Может, этому виной была просто рано пришедшая в город осень?..
Все так говорили.
…Она стояла на перроне, провожая взглядом уходящий поезд. Глаза слезились – слишком пристально всматривалась вдаль. Зачем? Словно можно было одним желанием притянуть обратно мрачную махину, увозящую.... Того, кто… Кого? Не думать. Теперь – снова, не думать, постараться взять себя в руки, поправить макияж – домой… жить спокойно день, неделю, две недели…
Он не мог высунуться из окна, не мог помахать рукой – не машина же, право слово. Уехал. Снова уехал. Снова она осталась одна. Надолго? Нет, на недели две – максимум. Но как же прожить эти две недели?! Как прожить – без него, без их таких кажущихся порой нелепых неспешных бесед – когда понимаешь, что сказать уже не сможешь ничего, и на самом деле слова ведь и не важны. Без длинных ночей, в которых было все – и разговоры, и любовь. Любовь… как ей жить без его губ, без его нежных, сильных, таких ласковых рук, без его умелых ласк, сводящих с ума? Как? Как?! Две недели? Четырнадцать дней? Сколько же это часов, минут, секунд?!
У нее есть работа, дом, семья… дом, гавань… этому она посвятит все свое время и отдаст все силы, а еще Михал Петрович ею последнее время не очень доволен. Жаль… Такого начальника поискать, не терять место же из-за… любви?
Когда расплывшиеся одним сплошным красным пятном огни поезда исчезли вдали, она, даже закрыв глаза, все еще видела впечатавшиеся под веками три красных огня – три красных фонаря хвоста поезда. Медленно повернулась и побрела к зданию вокзала.
Такси. Нужно такси. Не возвращаться же домой пешком по ночному городу. Странно же. И страшно.
– Свободны? – она окинула взглядом водителя. Вроде на вид приличный.
– Свободен. Куда едем?
Лика назвала адрес, села в машину и откинулась на сиденьи.
– Проводили?
Она коротко кивнула.
– Мужа? – таксист наметанным взглядом заметил на пальце тоненькое кольцо.
Женщина чуть мотнула головой из стороны в стороны – даже тут не смогла солгать! – и отвернулась. Невидящим взглядом уставилась в окно. Устроилась поудобнее, а потом, когда машина поехала, прикрыла глаза.
«Итак, что же мы имеем в остатке? – думала Лика. – Стук колес. Две ночи в месяц. Две встречи в месяц. Месяцы!.. Месяцы. Месяцы…» Сколько она еще в силах выдержать?
– Дамочка, прибыли. Выходить-то будете?
Да, конечно… ах, как хотелось бы не выходить… но разве можно?
Дверь. Остановиться, замереть на мгновенье – перевести дух. Нет.
«Не могу. Просто не могу».
Прочь от двери – сигареты из сумочки, и курить, курить до одури, затягиваясь глубоко, так, чтоб сигарета ушла за несколько затяжек. Курить до тех пор, пока не станет дурно, пока не поведет в сторону то ли от внезапного передоза никотина, то ли от того, что в голове помутилось от расставания. Больно, больно же и дурно…
Она же не курит. Не курит… не курила.
А вот пару месяцев назад – сорвалась, не выдержала. Не выдержала того, что это – не роман, не интрижка и что ничего не заканчивается. Что думает о Максе постоянно. И домой возвращаться все тяжелее и тяжелее.
Впрочем, взрослая же женщина. Ее дело. Ее право. Курить – такая малость!
Курить не изменять… курить… не… изменять…
Две недели. Четырнадцать дней sms, разговоров по скайпу и переписок. Или – может, как в прошлый раз, четырнадцать дней молчания – постараться порвать все сразу, раз и навсегда? Как тогда – сменить адрес электронной почты, отключить телефон… Нет. Невозможно. Так – невозможно.
Она же чуть с ума не сошла тогда. Разве можно разорвать нити, связывающие две души, простым изменением e-mail?
Последнее время он приезжал поездом – так было проще оформлять постоянные командировки. И она ездила к нему. Так часто, как только могла.
А потом снова – перрон, поезд, недовольная проводница, запертые наглухо купе, не открывающиеся окна, и все сидят по своим клетушкам, прячутся, словно у них совесть нечиста. И у них с Максом совесть не чиста…
Но когда он рядом – не думать. Ни о чем не думать. Только здесь и сейчас. Только здесь. Только сейчас. Макс.
…Звук, этот ненавистный звук: чу-чух, чу-чух.
Как она ненавидит это «чу-чух, чу-чух!»
Но больше всего она ненавидит сами поезда.
А еще она ненавидела расставаться. Приходилось словно учиться жить заново.
Последний раз, когда она ездила к нему, было плохо. Она снова уговаривала себя – только здесь и сейчас. Только эта минута имеет смысл ну и, конечно, сегодняшний день – с утра до благословенной ночи. Не думать ни о чем! Принимать, как есть, а дома вести обычную, нормальную жизнь, ни на что не надеясь и не ожидая звонка, письма, sms. Но день, проведенный с ним, равнялся году жизни – не меньше. А день без него отнимал год жизни, если не больше…
Лика не думала о том, что замужем. Особой вины не чувствовала. В свое время она совершила большую ошибку, когда не рискнула родить второго ребенка. Тогда у нее могла бы быть совсем другая семья. А сейчас… просто все хорошо, как у многих, все как у людей, замечательный сын… Отрезанный ломоть. Нет, он самый-самый лучший сын на свете, замечательный мужчина вырос, и ее любит, но… взрослый, и у него своя жизнь. И у него есть девушка. Слава Богу…
А еще она и Макс стали ссориться.
А еще… Лика постоянно думала, что они просто не совпали во времени. Если бы он был старше! Если бы она была моложе…
В суете, в дисгармонии долгой
Сколько было оборванных струн…
Ну и как тут не стать недотрогой –
Сколько лет, сколько зим, сколько лун
Сколько солнц – да все мимо и мимо…
Где ж ты, музыка жизни моя?..
…и нашлась. И – так неотвратимо:
Ты – моя. Жаль, что я – не твоя…
– Ну как прошло?
Муж ждал ее.
Ждет – как всегда. Или не ждет. Какая разница? Не смотреть в глаза – боль не выдать. Не смотреть в глаза – это же не лгать, правда?
– Опять курила?
Кивнуть.
– Глупенькая моя. Зачем? Так устала? Изводишь себя…
Снова кивнуть, позволить снять с себя пальто, позволить приобнять за плечи, пускай повесит пальто на вешалку. Как всегда. Все как всегда.
Снова внимательное:
– Устала?
Короткое:
– Да.
– Ужинать будем?
Отрицательно помотать головой.
– Прости, не хочу. Нет сил.
Спасительный душ, упругие струи смывают его, Макса, прикосновения. Она должна прийти в себя – у нее просто нет выбора. А душа рвется на части – и не собрать, не склеить, не совместить… А в голове одно – он. И она. Струи воды, как его пальцы – скользят, ласкают, гладят. Сводят с ума.
Так хорошо ей больше ни с кем не было.
Чуть не со стоном Лика вспоминала последнюю ночь, и желание нахлынуло снова. Она еще пару минут постояла под душем, а потом пальчики скользнули вниз, к треугольнику волос, чуть ниже и коснулись влажной плоти, готовой принять любые ласки.