–А дети?
– Детей нет.
– Плохо, – ответил водитель.
– Плохо, – согласилась Надежда Николаевна.
– Вот, – делится она. – В будущем году ухожу на пенсию. Так вместе с мамашей уеду в деревню, работать больше не буду, здоровье уже не то, а работа бешенная. Хватит, проживем на две пенсии. У матери пенсия хорошая, да и я всю жизнь на одном предприятии отпахала.
– Правильно! – поддержал её мысль водитель. – Себя тоже надо поберечь, всех денег не заработаешь.
Подъехали к автовокзалу, спешно выгрузились и сразу отправились на второй путь, с которого отбывал автобус. А там уже люди ждут отправления. Надежда Николаевна поставила мать с сумками в сторонку, чтобы не затолкали при посадке, а сама смешалась с толпой. Клавдия Ивановна безошибочно находила дочь по темно-бордовой мохеровой шапке с начёсом, (чтобы шапка имела форму, Надежда Николаевна подкладывала внутрь скомканный шелковый платок). За счёт него, шапка увеличивалась в объеме и по размеру была больше маленькой головы дочери. Сидела на ней несуразно, и Клавдия Ивановна подумала: «Надо сказать Наде, пусть не носит эту шапку, она как стог сена у неё на голове».
Объявили посадку и началась суета. На входе в автобус контролер проверял билеты. Водитель укладывал вещи в багажное отделение. Надежда Николаевна протянула билеты и начала что-то объяснять, показывая в сторону матери. Контролер кивнул, и Надежда Николаевна прошла в автобус, поставила сумку на сиденье и вернулась за матерью. Клавдия Ивановна двинулась к автобусу, но вдруг запнулась, зашаталась, но удержалась за Надежду Николаевну.
– Голова закружилась, – виновата сказала она дочери.
В автобусе их места были на предпоследнем ряду.
– Плохо, – сказала Надежда Николаевна. – Укачает дорогой.
Она посадила мать к окну, а сама села у прохода. У неё тоже болели ноги, так она могла их хоть немного размять.
Ехать надо было до поселка Сосновского почти четыре часа. А потом до деревни ещё сорок километров, последние десять – по лесной разбитой и труднодоступной дороге. В Сосновском их должна была ждать машина, с водителем которой Надежда Николаевна договаривалась каждый год. Он увозил и привозил мать из деревни. Другим транспортом добраться туда было нельзя.
Автобус медленно и тяжело выезжал из города, петляя по узким улицам центра. Наконец, город остался позади, выехали на трассу.
– Душно как, – простонала Клавдия Ивановна. – Дышать совсем нечем.
Надежда Николаевна с раздражением подумала: «Теперь всю дорогу будет капризничать».
Она закрыла глаза и незаметно для себя уснула. Уснула так крепко, что даже проснулась не до конца, когда услышала, как протяжно храпит мать. Она хотела толкнуть Клавдию Ивановну, но та замолчала, а Надежда Николаевна снова погрузилась в липкий, навязчивый сон. Затекли ноги и разболелась от неудобной позы шея, поэтому она проснулась. Медленно приходила в себя и не сразу открыла глаза.
Почти все соседи рядом спали. Надежда Николаевна посмотрела на часы. Прошел всего лишь час после отправления автобуса. Скоро должна быть остановка в Дудинках. В сумке лежали бутерброды и небольшой термос со сладким чаем, можно будет перекусить. Надежда Николаевна посмотрела на мать. Клавдия Ивановна, склонив голову на грудь, тихо спала. Голова её покачивалась в такт движения автобуса.
Наконец, автобус въехал в посёлок. Пассажиры радостно заёрзали на своих местах, готовые сразу выйти на улицу. Все устали. Когда открыли дверь, потянулась к выходу ручейком вереница людей, сидящих впереди. Стало шумно.
Надежда Николаевна тронула мать за плечо.
– Мама, проснись, давай выйдем на улицу, воздухом подышим.
Она приподнялась с сиденья, готовая спустить ноги в проход между креслами, но вдруг замерла. Клавдия Ивановна беспомощно накренилась и начала заваливаться на Надежду Ивановну.
– Мама, ты чего? Тебе плохо? – испугалась не на шутку она.
Клавдия Ивановна молчала. Пассажиры вышли на улицу и в автобусе осталась только Надежда Николаевна с матерью.
– Мама, – с тревогой произнесла Надежда Николаевна и приподняла ей голову. Голова беспомощно упала на грудь.
Надежда Николаевна заглянула ей в лицо и вдруг с ужасом отшатнулась. Она взяла мать за руку, нащупывая пульс. Пульса не было.
Через мгновение она уже торопливо пробиралась через оставленные в проходе сумки к водителю. Подойдя к нему, она наклонилась и начала что-то быстро ему шептать. Не молодой уже водитель испуганно уставился на Надежду Николаевну, грузно поднялся и последовал за ней в конец автобуса.
Посмотрев на Клавдию Ивановну, он рассеяно произнес:
– Что делать то будем?
– Мне надо доехать с ней до Сосновского, назад никак нельзя.
– Сдурели что ли. Как я её повезу?
– Как ехали, так и будем ехать. Она как будто спит. Никто не заметит. Я отблагодарю вас. Горе-то какое! У вас ведь тоже мать есть. А я её на родину везла на всё лето. Каждый год увожу.
Надежда Николаевна всхлипнула и вытерла носовым платком глаза. Срывающимся голосом она произнесла:
– У нас там в деревне вся родня похоронена. И отец, и тетки, и муж мой покойный, я ведь совсем одна осталась на белом свете.
Она заплакала. Успокоившись, добавила:
– Мне её потом специально везти придется, похоронить-то просила себя в деревне.
– Ну довезем мы её до Сосновского, а дальше-то как?
– Разберусь на месте.
– Вот напасть! – тихо произнес водитель и стал пробираться к выходу.
Всю оставшуюся дорогу до Сосновского, Надежда Николаевна провела в тяжелых думах. Очень тревожило её то, как быстро удастся всё организовать. Надо ведь справку получить о смерти, а для этого придётся вызвать к автобусу скорую помощь, чтобы отвезли мать больницу. Надо найти машину, чтобы перевезти её в деревню. Легковая уже не годится. «Ладно, допустим всё сложится удачно. Если повезёт, то может сегодня и гроб куплю в Сосновском. Похоронная контора должна работать до шести вечера. Наверное, у них можно будет и машину нанять. Доберёмся до деревни, оставлю мать в доме, дом-то холодный не топленный. Переночую у тёти Нины. Хорошо, что взяла деньги. Хватит на всё, даже на скромные поминки».
Мысли были тревожны, но привыкшая решать все проблемы сама, Надежда Николаевна продумывала всё до мелочей. Иногда она поворачивалась к Клавдии Ивановне, поправляла грузно спадающую на её сторону мать.
Прибыли в Сосновское. Вызванная скорая помощь приехала на удивление быстро. Погрузили Клавдию Ивановну на носилки и перенесли в машину. Пока оформляли документы в больнице, Надежда Николаевна решила все вопросы в похоронной конторе. Всё прошло на удивление гладко, успела везде. Нервы конечно, потрепала, но разве бывает по-другому. Денег потратила больше, чем планировала. Кажется, люди сельские, но такие же жадные, как и в городе. Дороже всех заломил водитель ЗИЛа, когда узнал, что будет перевозить, но Надежда Николаевна торговаться не стала, лишь про себя назвала его нехорошим словом.
Когда выехали из Сосновского, было уже темно. Сидя в кабине бортового ЗИЛа, Надежда Николаевна подпрыгивала на каждой кочке неровной лесной дороги. Гроб, в котором лежала Клавдия Ивановна, тоже подпрыгивал и ударялся о дно прицепа, даже в кабине был слышен глухой стук.
Надежда Николаевна утешала себя тем, что в Сосновском всё прошло быстро, и теперь мучительно соображала, как организовать похороны в деревне.
Машина тряслась по дороге, Надежда Николаевна крепко прижимала к себе сумку, мохеровая шапка сползала ей на глаза, и она замучилась её поправлять.
«Бог мне помогает, – рассуждала Надежда Николаевна. – Хорошо, что всё сложилось, прямо как по заказу, в короткий срок, все дела закончила, не пришлось оставаться в Сосновском до утра».
Свет от фар резал темноту и выхватывал ёлки на обочине дороги, ещё кое-где в лесу на северной стороне лежал снег. Но приход весны уже чувствовался и остановить его было нельзя. Также упорно двигался вперед и автомобиль. Машина урчала, гудела. Громко рычал двигатель, когда колёса вытаскивали её из очередной ямы на дороге, и шум этот разносился далеко по тёмному хмурому лесу.
Любина любовь
Люба узнала, что муж ей изменяет. В день открытия ужасной правды она очень мучилась. На второй день всё больше и больше погружалась в переживания, и даже когда прошло ещё несколько дней, то лучше не стало.