Дело N-ского Потрошителя

Глава 4

Санёк был расстроен. Да, он понимал, когда писал ту самую статью, что не всем она придётся по вкусу. Но не до такой же степени! Особенно он не понимал оперативников. Ну ладно начальство недовольно. Так оно вечно недовольно же! И милицейское, и редакционное. Ну, им по должности полагается быть осторожными. А вот что опера на него обидятся, если честно, Санёк не ожидал. Ведь нормальные же ребята. У них своя работа, у Санька – своя. Главное, что они все вместе делают одно дело. Спасают город от Потрошителя. И Санёк мог оказать им посильную помощь. Но в уголовном розыске почему-то не спешили её принимать.

Всё утро следующего дня Санёк старательно прибирался у себя в ящиках стола, выгребая оттуда горы ненужных записей в мусорную корзину. Потом подумал и половину измятых и исчерканных бумажек вернул обратно. Мало ли что из черновых записей может ему пригодиться в будущем. Аккуратнее после его манипуляций ни на столе, ни в ящиках не стало. Но в целом Санёк результатом своих раскопок остался доволен. Нашёл наброски старых статей, некоторые даже были довольно перспективными, но на данный момент совсем не актуальными. Конечно, лесорубы, решившие поддержать Стахановское движение и взявшиеся выполнить трёхгодичную норму заготовки леса за один год, тема очень многообещающая. Тем более там такой конфликт интересов намечался.

Некоторые, явно пробуржуазные чиновники из бывших, ссылались на какое-то мифическое лесоустройство, которое должно обеспечить беспрерывное пользование лесами, пытаясь помешать прогрессивно настроенным рабочим. Даже инструкцию раскопали какую-то. Но тогда Санёк твёрдо решил не дать задушить бюрократам энтузиазм пролетарских масс. Впрочем, это пока подождёт. Сейчас есть более горячая тема, которая будоражит умы общественности и самого Санька. А самое главное – мешает советскому народу строить светлое будущее. Ведь какое завтра можно построить, если кто-то девчонок режет как овец?

Впрочем, внеплановая уборка рабочего стола была скорее предлогом. Втайне даже от самого себя Санёк надеялся, что московский следователь по важнейшим делам счёл его настолько интересным и нужным для следствия человеком, что непременно позвонит ему в редакцию.

Не позвонил. Санёк с трудом сдерживал разочарование. Но если подумать, то кто такой Санёк, чтобы ему звонили такие люди? Был бы он главредом… Хотя пользы от Санька побольше, чем от главреда, может быть!

Когда стрелки на редакционных часах почти сошлись на цифре двенадцать, а разноголосый гул в просторной комнате, в которой стояло более десятка столов, достиг своего апогея, Санёк не выдержал. Сидеть на одном месте без дела для него было смерти подобно.

В общем, Санёк разумно решил, что если уголовный розыск не идёт к нему, то он сам к тому пойдёт. Ну, для начала перекусит в столовой, к которой приписаны редакции обеих городских газет.

Заглянув в светлый обеденный зал, Санёк совсем упал духом. Во-первых, тут было холодно. Круглые чёрные печи, стоящие с двух сторон, не успевали прогревать просторное помещение. Всё-таки экономило городское начальство на их журналистской братии. Во-вторых, пахло совсем неаппетитно: подгоревшим маслом и селёдкой. Ну а самое неприятное, что увидел Санёк, – за самым удобным столиком у самой печки сидел Илюха. Заклятый друг и соперник Санька. Репортёр из «Зари пролетариата». Тот жевал что-то непонятное и, судя по запаху и виду, не совсем съедобное и запивал ядовито-розовым киселём.

Санёк решил было уже ретироваться из столовки, в которую и сам не понял, зачем явился. Можно же у Зины пообедать. И вкуснее, и безопаснее. Но не тут-то было. Илюха поднял голову и радостно замахал, приглашая его за свой столик.

На душе у Санька стало совсем муторно и беспокойно. Ничего хорошего радостная физиономия Илюхи не предвещала.

Не успел он плюхнуться на отполированную сотней задниц деревянную скамью, как Илюха заговорщицки спросил:

– Статью-то про Альку Матросову уже написал? Ты же знал её вроде? И клинья к ней подбивал? Шуры-муры, чтоб не дохли ваши куры…

Илюха подмигнул и маслено заулыбался.

Санёк с трудом сдержался, чтобы не сморщиться. Шутки у Илюхи всегда были идиотские. Да и, по чести сказать, шуры-муры с Алькой у них не случились. Не то чтобы это сильно его задело, но лёгкая обида в душе осталась. Поэтому Санёк слегка скривился и чуть было не спросил, что случилось с Алькой Матросовой, но в последний момент укусил себя за язык. Раз Илюха спрашивает, то это точно неспроста. Что-то Санёк пропустил… И явно – интересное. Он напустил на себя важный и таинственный вид, чуть улыбнулся, буркнул Илюхе что-то неопределённое и поспешно смылся из столовки, чтобы тот случайно не заподозрил чего. Вот будет новость, если выяснится, что ведущий криминальной колонки «Правды N-ска» не в курсе последних новостей.

Поминутно оскальзываясь на обледенелом тротуаре, Санёк припустил в Центральное отделение милиции, ругая себя последними словами: просидел у телефона без толку, прождал у моря погоды, а в газетном деле так нельзя. Чуть отвлёкся – и тебя лихо обошли на повороте более расторопные коллеги.

На деле всё оказалось ещё хуже, чем предполагал Санёк. Пропустил он важное даже не сегодня, а ещё вчера. Пока за следователем из Москвы гонялся. Как только он отбыл на вокзал встречать товарища Иванова, Ожаров с группой выехали на труп. Той самой Альки Матросовой. И последней жертвы N-ского Потрошителя.

Санёк даже зашипел от злости. От злости на самого себя. Да, вчера он намерзся на вокзале и совсем расклеился. Поэтому вместо того, чтобы вернуться в отделение, позорно поехал на трамвае домой, где, как последний мещанин, ел ложками мёд и запивал его чаем из заваренной малины. А потом, вспомнил Санёк с омерзением собственные действия, парил ноги в горячей воде с горчицей. Как будто он не рупор советской власти, а мелкобуржуазный элемент. Как будто не он три года назад слушал, как молодая и симпатичная мотальщица из третьего цеха звенящим от волнения голосом читала на концерте, посвящённом Победе Октябрьской революции, очень правильное стихотворение: про кронштадтский лёд, сабельный поход и настоящую жизнь⁸! Ух, какое стихотворение! Мороз по коже и вперёд, только вперёд!

Ведь именно тогда он понял: писать про надои и опоросы – не его. Раз на фронт не попал, раз мировой революции пока нет, то он, Санёк, пойдёт на передний край мирной жизни. Будет помогать советской милиции с преступностью бороться.

А вчера рассиропился хуже девчонки. Подумаешь, сопли! Подумаешь, горло болит! Пацаны вон в гражданскую полками командовали, в штыковую атаку ходили! А он от глупого насморка такое событие пропустил. И ведь непонятно, где простудился-то! Впрочем, это сейчас уже и не важно.

В милицию его не пустили. Дежурный злорадно усмехнулся и припечатал:

– Не велено!

Санёк ещё покрутился у вертушки, выглядывая кого-нибудь из старых приятелей, которые, впрочем, сейчас от него воротили нос и делали вид, что не узнают. А ведь совсем недавно называли товарищем и жали руку…

Спустился Степан Матвеевич Мальков, начальник Центрального отделения города N-ска. Устало поглядел на Санька и укоризненно покачал головой:

– Эх, Тролев, Тролев… Хороший же парень!

Но внутрь всё равно не пустил. На него Санёк не обижался, хотя обидно было.

Он вышел на высокое крыльцо и задумчиво огляделся по сторонам. Дело выходило швах. Конечно, можно было подождать опергруппу или следователя Иванова тут, но Санёк опасался, что продует его на стылом ветру совсем и, как бы он ни храбрился, коварная простуда свалит его с ног окончательно. Следовало что-то решать незамедлительно.

Но долго впадать в отчаянье Санёк не умел. Унынье не для советского комсомольца. Лихо сдвинув кепку на затылок, Санёк решительно направился к чёрному входу в милицейский буфет и через пятнадцать минут уже сидел в служебном помещении над тарелкой наваристого борща, щедро приправленного жирной деревенской сметаной. Он с аппетитом поглощал обжигающе вкусный борщ и заодно выслушивал последние новости.

Вот зря многие женщин на технических работах недооценивают. Те видят и слышат гораздо больше, чем могут подумать сыщики. Тем более если эти женщины настолько миловидны и обаятельны, как Зиночка.

Санёк подозревал, что Зиночка даже не всегда представляет, насколько нужную информацию ему передаёт. Она просто рассказывала последние сплетни, кто с кем спит или кто с кем поссорился. А уж Санёк мог отделить шелуху от ядер. Вычленить главное из её щебетания.

Всё-таки умно он поступил, когда отдал предпочтение не такой молодой и красивой, как та же Алька, подавальщице из милицейского буфета. А Алька… Что Алька? В морге сейчас Алька. А Зиночка мало того что живая и тёплая, так ещё и вкусно кормит. Главное же, что она – неиссякаемый источник очень важной и ценной информации. А как сказал один немец (и среди заграничных империалистов есть умные люди), кто владеет информацией, тот владеет миром⁹.

Всё от той же Зиночки Санёк знал, что группы Ожарова, как и самого Ожарова, на месте нет. Разъехались да разбежались. И следователь из Москвы с ними же. Кто на место преступления, кто с жильцами по второму (или какому там кругу) беседовать, кто к последнему Алькиному кавалеру, а кто – в ресторан персонал расспрашивать.

Насчёт свидетелей и осмотра места преступления Санёк был пас. Тут, пожалуй, товарищи милиционеры-оперативники будут в своей стихии. А вот узнать, с кем последнее время Алька якшалась, помимо пузатого Сидорова из наркомата труда, – это Санёк мог. Как-никак в одной комсомольской ячейке они с ней состояли. Ему ребята как на духу всё расскажут, даже то, что от милиции бы скрыли.

Алька девушка хорошая была. Комсомолка, хоть иногда и были у неё буржуазные заскоки, типа модной сумочки или фильдеперсовых чулок. Но Санёк, например, к этим её увлечениям относился с пониманием, не осуждал. Потому как сам любил иногда форсануть заграничным пальто, да и не только. Но денег постоянно не хватало, имели они тенденцию быстро заканчиваться, или Санёк просто не умел правильно их тратить.

И мужчин Алька любила. Молодых, сильных, азартных, типа самого Санька. Поэтому и удивил его тогда Алькин отказ, поэтому и точил изнутри червячок обиды. Чем он Альке не угодил? Редко ему девчонки отказывали, а особенно такие, шебутные да весёлые. Что ни говори, а хороша была чертовка! Златокудрая, глазастая и смешливая. И прочие достоинства при ней были.

Так что точно Сидоров, который ни молодостью, ни силой не отличался, единственным её ухажером быть не мог. Точно не мог. Он у неё для других целей был. У пузатого Сидорова был пузатый кошелёк, в отличие от молодых и азартных. И много возможностей. Зина сказала, что в сумочке Альки чего только не было, даже лак для ногтей. Наверняка Сидоров через Торгсин ей такой редкий подарок достал.

Санёк довольно улыбнулся, шмыгнул носом (от горячего обеда из носа потекло сильнее, но Санёк твёрдо решил на такие бытовые мелочи больше внимания не обращать) и помчался в красный уголок при Дворце молодёжи N-ска, где обычно и собиралась их комсомольская ячейка. Только бы там хоть кто-нибудь на месте оказался! А то ищи их всех по городу.

Видимо, капризная, как все женщины, Фортуна наконец-то решила помочь советскому журналисту Александру Тролеву, и в красном уголке Санёк застал своих товарищей почти в полном составе. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Как минимум два фактора тут сошлись. Во-первых, по-зимнему холодный ноябрь. Поземка и пронизывающий ветер не способствовали прогулкам на свежем воздухе. А дома скучно сидеть, вот и шли ребята и девчата во Дворец молодёжи, где можно обменяться новостями, поговорить о книгах и фильмах, да и просто попеть песни или послушать стихи доморощенных поэтов. А во-вторых, новость о гибели Алевтины Матросовой, подобно лесному пожару по сухой траве, споро бежала по всему городу N-ску. Поэтому любопытные комсомольцы спешили туда, где скорее всего можно было узнать что-то новенькое о своей погибшей товарке. Поэтому и удивлялся Санёк, что в редакции «Правды N-ска» до самого обеда никто и не слышал о новой жертве Потрошителя.

– Хм, Санёк, а мы думали, ты нам чего-нибудь новенького про Альку расскажешь, – насмешливо смерил Санька взглядом его давнишний приятель со звучным именем Трибун и невзрачной прыщавой физиономией.

Санёк насмешку проглотил. Сейчас не время было цапаться с потенциальными источниками информации. Трибун, а на самом деле Васька Антонов, всегда завидовал бойкому и симпатичному товарищу и всячески пытался принизить его успехи и достоинства. Санёк, однако, насмешку проглотить-то проглотил, но и лицо сохранил.

– Я-то, может, чего и знаю, – он таинственно улыбнулся и подмигнул стайке девчат, которые с огромным интересом прислушивались к их разговору, – да сказать не могу. Сами понимаете – тайна следствия.

То, что Санёк отлучён от уголовного розыска и тайна следствия для него такая же неизвестность, как и для остальных смертных, до комсомольской ячейки ещё, к счастью, не дошло. Поэтому товарищи уважительно поцокали языками и наперебой принялись вываливать на Санька все имеющиеся у них сведения.

Санёк слушал, запоминал, кое-что действительно стоящее внимания быстро записывал в блокнот.

Конечно, не всему, что рассказали ему парни и – особенно – девушки, можно было верить. Альку многие из них не любили. Гордая она была, временами – заносчивая. А главное – красивая очень и отлично это знала. И пользоваться этим умела. А такое женщины друг другу не прощают.

Вышел Санёк из Дворца молодежи, когда на улице уже смеркалось. Холодный ветер быстро пробрался под полы пальто, нос мгновенно заложило и опять запершило в горле. Но Санёк всего этого не замечал. На его губах играла довольная улыбка.

Если откинуть эмоции рассказчиков и отжать ненужную воду, то выходило следующее. Как и предполагал Санёк, у Алевтины Матросовой, помимо Сидорова, были ещё друзья-товарищи мужского пола, с которыми она общалась ну очень близко. Правда, последние пару недель почти все они отсеялись. Вернее, сама Алька их и отшила. Впрочем, сделала она это довольно легко и беззлобно. В этом у неё был особый талант. Могла она с кавалерами так расставаться, что те на ветреную красотку не то что зла не держали, но и оставались с ней в приятельских отношениях. Даже Санёк долго дуться на Альку не смог. Да и чего дуться-то? Мало, что ли, красивых и доступных девчонок вокруг? На Санькин век хватит.

Так вот, отшила она почти всех. Остался какой-то ухажёр, которого она тщательно скрывала от своих товарищей по комсомольской ячейке.

Ребята и девчата наперебой и взахлёб строили самые разные предположения. Одно нелепей другого. Но вот одна из версий, высказанная всё тем же Трибуном, очень Санька заинтересовала.

Сказал тот, что видел Альку с Колькой Прониным. Санёк навострил уши. Колька Пронин пару лет назад поступил на рабфак, в футбол играл за сборную города. Санёк даже какую-то короткую статейку про него писал. Вот, мол, молодёжь наша и учиться успевает, и про спорт не забывает. А потом Колька пропал. Ну как пропал… Просто больше Саньку на глаза не попадался.

Трибун, понизив голос и страшно вращая глазами, рассказывал замершим от волнения девчонкам:

– Пронин-то не просто так рабфак бросил. Говорят, он с Богданом связался… В подручных у него ходит…

Богдана в N-ске знали все. Один из самых авторитетных воров и смотрящий за всей теневой жизнью города. И Санёк вдруг почувствовал, понял: вот она, ниточка! Вот зацепка! Потому что правду говорил Трибун, он же Васька Антонов.

Санёк ещё немного посидел с товарищами комсомольцами, напустил туману о расследовании, а потом, словно вспомнив о чём-то очень важном, поспешно поднялся и небрежно бросил восторженно смотрящим на него девчатам:

– Ладно, пойду я. А то сейчас оперативная группа в отдел вернётся, нам надо результаты работы за день обсудить. Нехорошо опаздывать, Ожаров этого не любит. Да и следователь из Москвы приехал, интересно послушать, что он об этом деле думает.

Трибун насмешливо фыркнул ему в спину, но проводил завистливым взглядом.

Санёк шёл по направлению к Центральному отделению милиции и насвистывал себе под нос так подходящий к случаю авиамарш. Да, скоро сказка станет былью. Он придёт к товарищу Ожарову не с пустыми руками. Не просителем новых фактов – он эти самые факты принесёт ему на блюдечке с голубой каёмочкой.

И Санёк шёл, и в голове у него проносились самые радужные мечты. Вот Ожаров жмёт ему руку и дружески хлопает по плечу, называя отличным парнем и своим товарищем, вот Степан Матвеевич строго выговаривает вредному дежурному, что тот зря не пускал уважаемого Александра Тролева в отделение милиции. А потом и вовсе привиделась замечательная картина: как он с товарищем Ивановым садится в скорый поезд N-ск – Москва и уезжает в столицу покорять новые горизонты. И едет с ними в одном купе Настя Окунева, стажёрка из прокуратуры, и смотрит она на Санька своими необыкновенными сиреневыми глазами и улыбается так ласково…

Вдруг левая ступня Санька поехала по раскатанной ребятишками ледяной дорожке. Он нелепо взмахнул руками и с трудом удержался на ногах. Немного ошалело огляделся по сторонам и тяжело вздохнул. Мечты-мечты… Но шаг к их исполнению Санёк сегодня сделал. Главное, теперь не упасть. И фигурально в том числе. Санёк решительно поднял воротник пальто и бросился к трамвайной остановке. Если повезёт, то он действительно застанет опергруппу в отделении и переговорит с Ожаровым и Ивановым уже сегодня.

Глава 5

Следователь из Москвы раздражал Дениса. Причём раздражал – иррационально. Не заметить его высокий уровень было просто невозможно, вернее – непрофессионально. И Денис наступал на горло собственному самолюбию и вежливо слушал предложения и редкие, но точные замечания Иванова. Даже старался не возражать ему, ловя себя на мысли, что против доводов Иванова протестует не логика, а вредный дух противоречия, который скрипуче и надоедливо шептал Денису в самое ухо, что не бывает хороших следователей. А если и бывают, то не в этой жизни и не в этом отделении. А если всё же такое сказочное стечение обстоятельств случится, то это будет то редкое исключение, которое лишь подтвердит непреложное правило. И будет выглядеть такой сказочный герой совсем не так, как выглядит Иванов.

Когда-то, в далёком отрочестве, заставляли Дениса учить наизусть Пушкина, причём не короткие стишки вроде «Мороз и солнце; день чудесный!», а целого «Евгения Онегина». Поэма про избалованного барчука совсем не нравилась Дениске, но в памяти отложилась. И сейчас, глядя на Иванова, невольно всплывали строки: «…Как денди лондонский одет…».

А денди, или, если по-русски сказать, щёголь, не мог быть хорошим следователем. Да и удивительно: как этот Иванов вообще попал в органы? Он вообще не мог быть следователем, ни хорошим, ни плохим, – явно же из бывших, и рожа, и повадки. А уж одевается… Будто и не тридцать пятый год на дворе, а какой-нибудь там девятьсот первый. Будто и не было революции, и служит он не в советской прокуратуре, а в самой что ни на есть царской жандармерии. Откуда у советского следователя белый шарф, бобровая шуба и холёная высокомерная физиономия? И уж точно рабочая лошадка или, вернее про следователя сказать, ищейка не пробьётся на самый верх следственной иерархии. Следователь из Москвы, да ещё – следователь по важнейшим делам… Да в тридцать с небольшим… Это вообще уже перебор по всем статьям.

На следующий день после убийства Алевтины Матросовой они разъехались в разные стороны. Денис, прихватив с собой Петровича, двинулся к тому самому водопроводчику, Митьку отправили в Торгсин, там нашёлся специалист, который брался по одной нитке определить не только вещь, из которой та нитка была вырвана, но даже и фасон. А вот Иванов и напросившийся с ним Егор отправились к тому самому Сидорову, с которым отдыхала и ужинала в ресторане потерпевшая Матросова.

Такую диспозицию практически и предложил Иванов, дипломатично добавив: «Если товарищ Ожаров не возражает».

Товарищ Ожаров скрипнул зубами от еле сдерживаемого раздражения, но был вынужден признать: это логично и целесообразно. И почти полностью совпадало с его решением, за тем исключением, что с Сидоровым он тоже намеревался сам побеседовать. Но мысленно представив, кто из них двоих, Денис в его порыжевшем тулупе и застиранной офицерской гимнастёрке, купленной по случаю, или Иванов в хорошем заграничном костюме, произведёт на сотрудника наркомата наибольшее впечатление, неохотно и сухо кивнул. Плюс – не разорваться же самому Денису. Как говорится, за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.

Денису очень хотелось уточнить для Иванова список вопросов, которые следовало задать Сидорову, но он сдержался. Ну, во-первых, не тот человек Иванов, который бы подобные нравоучения выдержал, да и стоило соблюдать субординацию хотя бы при группе. А во-вторых, Денис тайно надеялся, что Иванов облажается. Это желание было не только не профессиональным, но и очень вредным. И Денис это понимал. И бесился от этого ещё больше.

Водопроводчика Денис и Петрович застали хоть и дома, но уже на пороге. В подвале дома прорвало трубы, и водопроводчик, хмуро оглядев их с ног до головы, буркнул себе под нос:

– Некогда мне беседовать. Ежели дом без воды и тепла оставить – кто отвечать будет? Да и не видел я ничего, спал!

Денис успел только мельком оглядеть комнату и убедиться в том, что её окна прямиком выходят на подворотню, где и была убита Матросова. Спорить с потенциальным свидетелем Денис не стал, сейчас напирать на него – только делу вредить. Покладисто улыбнувшись, только спросил:

– А если мы за вами машину вечерком пришлём, сможете в отделение приехать?

Петрович одобрительно крякнул. Понятное дело, что явится этот водопроводчик в отделение по повестке как миленький. Но проявить уважение к занятому человеку – это сделать огромный шаг к его доверию.

И действительно, лицо у водопроводчика неуловимо дрогнуло. Он даже чуть улыбнулся и уже гораздо приветливее ответил:

– Ну, ежели успею до темна управиться, то отчего бы и не приехать?

Денис вышел из подъезда и опять пожалел, что не поехал сам к Сидорову. Вот и время свободное образовалось. Хотя… Откуда у опера свободное время? Нет его и быть не может по определению. Есть же ещё ресторан, и нужно опросить официантов и швейцара. Если, конечно, сегодня работает та же смена, что и вчера. Хорошо, что есть сейчас у Дениса невиданная для оперативника роскошь – автомобиль в собственном распоряжении. Так что можно везде успеть и при этом не мёрзнуть, отмахивая километр за километром, носясь савраской из одного конца города в другой. И не трястись в насквозь промёрзшем вагоне трамвая.

Но день, как-то не задавшийся с самого начала, продолжал подкидывать мелкие, но неприятные сюрпризы. Смена у официантов была другая. А швейцар ничего вспомнить не смог. Вроде бы и видел, как приходила-уходила, но одна ли или, может, пошёл кто за ней – швейцар точно сказать не мог. Таких дамочек, как Алевтина, в тот вечер немало было. За каждой не углядишь!

Всю смену для дачи показаний Денис завтра, конечно, вызовет, но интуиция ему подсказывала, что в данном случае тянет он пустую карту.

Время было к обеду, в ресторане уже пахло свежей вкусной едой, и у них с Петровичем разыгрался аппетит. Так что поехали они в отделение, где в милицейском буфете можно было поесть, пусть не так изысканно, зато гораздо дешевле.

Митька из Торгсина ещё не вернулся, а вот Иванов с Егором уже были на месте.

Подходя к кабинету, Денис услышал, как обычно неразговорчивый и нелюдимый Егор что-то рассказывает следователю из Москвы. И не просто рассказывает, а даже смеётся.

В душе Дениса опять шевельнулось неприятное чувство. Что-то сродни ревности, что ли, или, вернее сказать, досады. Вот он, Денис, за столько времени, что работал с Егором, ни разу с ним по душам не говорил. Тот обычно молча выслушивал поручения, так же молча кивал и шёл выполнять. Точно так, как было поручено. Ничего не упуская из того, что ему велел Денис, но и не проявляя никакой инициативы.

Подавив раздражение, Денис распахнул дверь резче, чем это стоило делать, быстрым взглядом окинул кабинет, кивнул, здороваясь, и спросил отрывисто, пряча за деловым тоном своё недовольство:

– В толк съездили? Рассказал что-нибудь стоящее Сидоров?

Смотрел Денис на Егора – ведь не со следователя по важнейшим делам ему результаты разговора требовать, верно? Но ответил ему именно Иванов:

– Думаю, да. Во всяком случае, ещё одна зацепочка появилась. Сидоров этот глубоко и плотно женат, разводиться не собирался. Он поначалу даже вздумал отпираться, мол, знать не знаю никакой Алевтины Матросовой. Но потом всё же разговорился.

«Ты кого хочешь разговоришь». Злость, глупая и мешающая работать, вновь прорывалась сквозь железный панцирь выдержки и воли, который Денис выращивал у себя не один год. Это было очень плохо. Нельзя позволять такой мелочи, как личное отношение к человеку, мешать работе. Денис на несколько мгновений прикрыл глаза, а когда открыл – был вновь собран и спокоен.

Иванов продолжал невозмутимо рассказывать:

– Но самое интересное не это. Сидоров сказал, что Алевтина наша особой принципиальностью в выборе кавалеров не отличалась. И были у неё… как бы это точнее сказать… партнёры для интимных встреч, помимо самого Сидорова.

Денис даже папиросы отложил, которые уже по привычке достал из кармана.

– Вот оно как… И Сидорова это устраивало?

– А куда ему деваться? – Иванов пренебрежительно пожал плечами. – Алевтина была девушкой яркой и молодой, с его-то данными ему приходилось мириться с наличием если не соперников, то соратников.

Денис задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Может наклюнуться интересная версия, что её убил кто-то из кавалеров, более ревнивый или горячий, чем Сидоров. Или сам Сидоров организовал убийство, устав терпеть измены подруги.

Иванов кивнул.

– Теперь надо дождаться экспертизы. Если совпадения с остальными жертвами только внешние, то это, скорей всего, не наш случай.

Как ни цинично это звучало, но именно благодаря жестокости и беспрецедентности всех этих убийств все экспертизы группа Дениса получала небывало быстро. Вот и сейчас, когда Денис набрал телефон прозекторской, патологоанатом Бергер, привычно поворчав на торопыг-оперативников, коротко отчитался:

– Полное заключение получишь после обеда, не все ещё закончили, но, если судить по углу повреждения, по глубине и ширине раневого канала, могу с уверенностью сказать: орудие убийства то же, что и в предыдущих случаях. Повреждения прижизненные и нанесены с той же силой.

– Один и тот же человек? – Ожаров знал: если Бергера не остановить, он ему по телефону и про гистологию с микроскопией¹⁰ расскажет.

Бергер засмеялся:

– Предположения и гипотезы вы будете строить, а судебная медицина – наука точная. Говорю же, совпадает по всем основным параметрам. А уж что это значит – тебе решать.

Денис посмотрел на застывших в ожидании коллег и покачал головой:

– Или Потрошитель стал заказы брать, или Сидоров не имеет к убийству Алевтины никакого отношения. Но версию всё равно прорабатывать надо. Буду просить у Малькова людей. Иначе закопаемся напрочь.

Иванов снова понимающе покивал и в свою очередь спросил:

– Ну а вы с каким уловом?

Денис коротко рассказал об аварии в доме, где трудился их водопроводчик, и подытожил:

– Будем ждать, как аварию ликвидируют, и сюда привезём.

К счастью, долго ждать не пришлось. То ли авария была не такая серьёзная, то ли водопроводчик – настоящий мастер своего дела, или совпали оба эти фактора, но уже через час автомобиль, закреплённый за группой Ожарова, доставил возможного ценного свидетеля в отдел.

Настроение у водопроводчика опять поменялось, даже автомобиль не смог его смягчить. Оглядев присутствующих тяжёлым насторожённым взглядом из-под кустистых бровей, в ответ на расспросы Дениса и Петровича тот припечатал:

– Спал я. Не слышал ничего.

Петрович с Денисом переглянулись. Да, с этим свидетелем будет тяжко. Из тех он людей, кто по-житейски мудро считает: меньше говоришь, дольше живёшь. Знал Денис таких. Самые скверные из них свидетели. Будет ли толк – неизвестно.

Но тут молчавший до сих пор Иванов совершенно неожиданно улыбнулся водопроводчику и как-то очень по-свойски спросил:

– Иван Никифорович, а правда, что вы раньше в гостинице работали? Я сейчас там проживаю. Что там за бардак! Вода из кранов то тонкой струйкой течёт, не помыться толком, а то хлещет как оглашенная! Я слышал, при вас такого не было. И канализация была в порядке, пока вы ею занимались. Золотые у вас руки! А вот завистники выжили вас оттуда, говорят, из-за какой-то мелочи… А теперь там ужас и светопреставление творится! По-другому и не скажешь.

Водопроводчик вдруг встрепенулся и целых пять минут рассказывал, что есть глупые люди, не понимающие, что в чистке канализации главное – солидол!

– Оно ведь как, значица… Оно ведь, дерьмо, простите уж, товарищи сыщики, за прямоту, к солидолу не липнет. И если трос, значица, как следует им смазать, то смело можно работать и не бояться ничего! И сам не изгваздаешься, и отхожее место чистое будет.

Он поиграл бровями и припечатал:

– А краны регулировку любят. Иначе напора нет. Так, как котёнок ссыт, больше ничего!

Иванов, которого меньше всего можно было заподозрить в интересе к солидолу и содержимому нужника, кивал с озабоченным видом и даже начал задавать уточняющие вопросы с таким знанием дела, что Денис не удержался и негромко спросил:

– А вы, Сергей Алексеевич, откуда столько про дерьмо и канализацию знаете? Как заправский золотарь!

На что Иванов, усмехнувшись, ответил:

– Так одно дело с золотарями делаем. Стоки от засоров чистим!

А разговор с водопроводчиком закончился весьма продуктивно. Тот увлечённо, буквально в лицах, блестя глазами и возбуждённо жестикулируя, пересказывал, как «собачился» с управляющим гостиницы. Иванов только подбадривал его, изредка кидая заинтересованные фразы:

– А вы?.. А он?.. Неужели так и сказал?.. А он не из НЭПманов будет?.. Или из бывших?..

Водопроводчик с обожанием смотрел на следователя, который так хорошо разбирается в нужных и полезных вещах. Вот ведь как бывает, начальник вроде – а человек… А с первого взгляда и не скажешь.

В какой-то момент Иван Никифорович остановился, словно вспомнив что-то, недоумённо похлопал глазами, покрутил головой, словно сам себе не веря, и, хлопнув ладонью по колену, воскликнул:

– А Алька, зараза, ведь так в тот день материлась, стервец управляющий бы обзавидовался!