Он просительно-нежно поцеловал её в губы, желая вдохнуть в неё жизнь. Марья Антоновна закрыла глаза. К вискам скатились слезинки, начертав две дорожки.
– Ребёнок… – она заговорила с закрытыми глазами. – Неужели ты думаешь, что я буду вынашивать твоего ребёнка? Твоё место в тюрьме, Тимофей. К тому же – рожай одна, воспитывай опять одна. А я уже не глупая девочка.
– Ты девочка, Маша, девочка. Поднимешь. Авось не впервой.
– Тогда другие времена были. А Ванечка… помощник… – Она всхлипнула. –Неужели ты думаешь, что так можно что-то исправить? Я, выходит, кукла резиновая для тебя? Тварь бездушная? Что хочешь творишь со мной. Лучше убей меня!..
– Как ты ошибаешься, Маша. – Тимофей обхватил её за талию одной рукой. –Это я твоя послушная кукла. Ты сказала «отойди», а я, дурак, так и сделал. А ведь ты занозой у меня в сердце сидишь и жить не даёшь, и умереть мешаешь.
– Но, тогда как же, – открыла она глаза и вопрошала потолок, – почему? За что? Как ты мог, Тимофей?
– Я умру. Только скажи, я умру. Всё для тебя сделаю. Всё, что в моих силах.
– Слишком лёгкое для тебя будет наказание. – Она перевела на него взгляд. –Правда, сделаешь?
– Да.
– Всё-всё, что скажу?
– Да.
– Тогда сгинь! Оставь меня! Проваливай и не возвращайся!
Он дёрнулся, как от удара. Поднялся с кровати.
– Да, загостился я у тебя. Пора мне… как ты сказала?.. в тюрьму.
В глазах его блеснули слёзы.
– Я тебя обманул. Одно я выполнить не смогу. Я вернусь к тебе. Обязательно вернусь. Жди меня, Марья, жди. Или с тобой, или никак.
Он наклонился и поцеловал её последний раз. Пока его губы срывали этот поцелуй, она несколько раз слабо стукнула его по спине. Распрямился, постоял над ней, впитывая и запоминая. Развернулся и вышел.
Она вскочила через минуту вслед за ним, словно вспомнила что-то, что хотела ещё сказать. Только вот не знала – что и зачем. Выбежала в терраску, дёрнула дверь, но та не поддалась. Тимофей запер её снаружи. Она припала к окну и ещё некоторое время могла видеть его, пока избивающий Захар Платонович не утащил его прочь с её глаз.
Ну и бурелом он устроил в их жизнях! Его забрали. Забрали туда, где ему было самое место. А она, Марья Антоновна, осталась. Осталась на долгие годы с истерзанной, перегоревшей душой.
XXIV
Спиридоновка. Май 2005 года.
…На восьмой день женщина привычно ждала его, но он так и не появился. Она почувствовала, как тоска заполняет сердце. Ей было тревожно, и она плохо спала всю ночь. Плохое самочувствие сопутствовало и следующему дню, потому что Тимофей не появлялся, а сама пойти к нему и узнать, в чём дело, Марья Антоновна не могла. Она была сама не своя и не находила себе место. У неё всё не ладилось. Картошка сгорела, сама она обожглась, печка дымила в дом, всё валилось из рук, и даже дочка капризничала больше обычного.
Через неделю она совсем извелась и клялась себе, что больше никогда его не унизит, не ударит. Почему эти три года она могла спокойно спать в своей постели, а теперь, когда он вернулся, она как будто снова переживает весь ужас четырёхлетней давности? И ужас этот затянулся.
«Если я не увижу его сегодня, я, должно быть, сойду с ума!»
Днём она закрыла спящую Василису дома и пошла поспешно на колодец. Марья Антоновна уже набрала воды и хотела идти домой, когда услышала сзади себя шумное дыхание. Она повернулась и еле удержала вёдра. Перед ней стоял Тимофей. Синяк на подбородке почти сошёл.
Они уставились друг на друга. Она медленно поставила свои вёдра. Он – свои. Она вдруг бросилась в лес по дороге. Он припустился за ней. Они бежали долго, не чуя под собой земли. Потом она нырнула за старое толстое дерево и облокотилась на него спиной. Тимофей нагнал её и окутал собой, тяжело дыша, прижал женщину. Голова у неё закружилась, и она вся обмякла. Он замер так, вдыхая с наслажденьем запах её волос.
– Машенька, Маша, – зашептал он ей в ухо, – делай со мной всё, что хочешь. Мучай, бей, убей! Только не отталкивай меня, Маша! Позволь, как собаке, быть у твоих ног. Маша, я люблю тебя! Маша, я люблю тебя больше жизни! Я не могу так больше, Машенька.
– Тимофей, дай воздуху, – слабым голосом попросила она. – Мне кажется, я умираю.
Он развернулся сам спиной к дереву, а её освободил и поддерживал за спину под лопатками.
– Маша, что ты такое говоришь? Маша?
Голос у него дрожал. Она подняла лицо и увидела: в его глазах блеснули слёзы. Мысль о её смерти причиняла ему невыносимую боль.
– Живи, душа моя, дыши! Я жив, покуда я могу слиться с тобой в одно и дышать с тобой одним воздухом.
Он осыпал её лицо поцелуями и остановил на нём глаза, полные нежности и любви. Никакой гордости, дерзости и наглости. Только нежность и любовь.
«Так вот какой ты, Тимофей Глухов, на самом деле!» – подумала она и потребовала вслух:
– Обещай не изменять, не предавать!
– Обещаю!
Он всё ещё тяжело дышал ей в лицо.
– Обещай не драться, не грубить!
– Обещаю!
– Быть честным, разговаривать со мной!
– Да. Обещаю!
– И больше никого… никогда… – тихо, с дрожью и слезами в голосе, потребовала она.
– Никогда! – одна слеза выкатилась у него из глаза и побежала по щеке.
– Я беру тебя в мужья, Тимофей Глухов, пусть мне это и нелегко. Я без тебя тоже не могу. Я люблю тебя, чёртов выскочка, дрянная башка. Я чуть с ума не сошла за эту неделю. И где тебя только носило?
– На работу устраивался. С понедельника начну ездить. Не может же командир вечно нас кормить.
Она прильнула к его груди. Как же хорошо было просто говорить с ним! Он снова прижал её к дереву.
– Ты мне тоже кое-что пообещай. – Вид у него был очень серьёзный. – Быть иногда покорной. Ты же ведь всё-таки баба, хоть и старше меня!
Он сверкнул улыбкой, и они вместе засмеялись.
– Обещай! Обещай, я сказал! – потребовал он с улыбкой, но очень настойчиво, когда они отсмеялись.
– Хорошо! – сказала она.
– Что?
– Ну, обещаю. Обещаю.
– Подожди меня здесь. Я вёдра спрячу.
Он её отпустил и побежал обратно по лесной дороге. Через пару минут он появился перед ней с другой стороны дерева. Он взял её одну руку и положил себе на вздымающуюся грудь под рубашку. Она робко улыбнулась, гладя его горячую, скользкую от пота кожу.
– Целуй же меня уже! – шумно выдохнул он.
Она куснула его за шею и получила такой же ответ. Они резвились, как дети, покусывая друг друга, и так не по-детски распалились, дойдя до настоящих поцелуев, что опять раскровили Тимофею нижнюю губу. Сладкие поцелуи с примесью крови! Вся их любовь сладко-горькая, со слезами на глазах, очень сильная, жгучая и мучительная! Марья Антоновна чувствовала себя преступницей, но не могла, не хотела, устала сопротивляться.
Тимофей срывает рубашку, бросает на редкую лесную траву, расправляет, пытаясь создать хоть какое-то удобство. Три года он мечтал об этом, терзался желанием и воспоминаниями! Он укладывает её, спешно расстёгивая пуговицы на тёмно-синей кофте, она пытается ему помочь, и их пальцы то и дело сталкиваются и переплетаются между собой. Сон! Их лица искажают гримасы страсти, которые невозможно утаить в лесной тени. Морок! Им не хватает воздуха, они задыхаются в лесной прохладе, захлёбываясь друг другом, и невозможно понять: прекрасны они сейчас или ужасны. Видение! Он расстегивает ещё несколько пуговиц на лифе платья и припадает губами к груди, увядающей, но от этого не менее желанной. Шершавые пальцы устремляются в далёкие странствия, и женская кожа под ними кажется до того гладкой, что хочется плакать от умиления.
Эта божественная земля, столько лет ждавшая своего путешественника, вздрагивает от наслаждения. «Поднимитесь на мои возвышенности, – умоляет она. – Посетите мои низины. Познайте все мои источники и заповедные уголки!» Желание. Томление. Упоение! Женщина не выдерживает пытки, хватает за голову мужчину и отрывает его от себя. Вокруг шумит лес, прыгают солнечные зайчики. Когда он проникает в неё, накрывая собой, она смотрит в лицо, румяное, одутловатое, со взбугрившимися венами, с безумными голубыми глазами, блаженство растекается по всем её жилам. Подземные реки и ручейки спешат передать радость в каждый потаённый уголок. Земля сотрясается, звучит, ликует! Он бьётся о неё, как волна о берег, пока не разбивается с рокотом в морскую пену.
Когда сознание постепенно возвращается к ним, он отрывает рот, чтобы что-то сказать, но она, внезапно вспомнив что-то, прикрывает его рукой и восклицает:
– Господи! Что мы творим? Бежим скорее! У меня же там Васька одна заперта в доме!
Они быстро упаковались и рванули, как развязные подростки, в сторону колодца…
***
Взрыв! На выжженном месте постепенно прорастают новые всходы, ведь жизнь не терпит пустоты. И там, где смела смерть, сеет и взращивает любовь. И там, где вчера кололось и болело, сегодня распускаются прекрасные фиолетово-малиновые цветы, которые никто не сорвёт безнаказанно.
Июль 2015 года.
Она плачет, и плачет, и плачет. Чья-то добрая рука протянула ей свёрнутую пелёнку, в которую она благодарно уткнулась, даже не разглядев толком доброжелателя. Лучшие воспоминания из их жизни травят ей душу. Она уже готова заключить сделку с Богом. Женщина забыла о существовании времени, не отдаёт себе отчёт, что уже пять часов тихо плачет возле него. Ей не хочется помнить про время, ведь каждая секунда может отнять его у неё.
– Как же курить охота… – доносится до неё через весь посторонний шум приглушённый хриплый голос.
Сердце её подпрыгивает, и она немедленно удаляет и пелену на глазах, и росу от неё, неуверенная, что ей не послышалось. Глаза спешат навстречу с его глазами, и ничто не должно им помешать. Два полных боли омута.
– Мила…
Он слегка морщится. Наркоз отошёл, пора бы сделать обезболивание.
– Очень больно? – Она слишком взволнована и боится поверить в своё счастье.
Он пытается улыбнуться. Его правая рука тянется к маске, но трубочка, катетер и рука Милы её останавливают.
– Нельзя. У тебя повреждено лёгкое.
Она наклоняется ближе к лицу и слегка приподнимает маску, удерживая в руке.
– Ты плакала? – едва шевелит он спёкшимися губами.
– Женька, я не могу быть сильной. Я тебя так люблю… – Её дрожащие пальцы свободной руки легонько трогают его чуть колкую щёку. – Я настоящая размазня. Я боюсь.
Он замирает на секунду, набирает кислорода в лёгкие и произносит медленно и чётко эти трудные слова:
– Аркадий Дмитриевич погиб?
– Да, сразу. На месте.
Он морщится сильнее. Они молчат, словно в поминальной минуте.
– Я не защитил.
– Никто бы не смог. Даже сам Господь Бог. Ты делал всё, что должен.
Она охватила ладонью кисть его руки. Он нахмурился.
– Хочу их убить.
– Умоляю тебя, не надо.
– Хотел сесть в свою машину, но… он так смущённо улыбался… я кожей чувствовал его страх.
– Они получат своё.
– Я всё сделаю.
– Пожалуйста, не надо.
– Они и сейчас могут меня добить.
– Нет-нет, нет… Нет! Оставь их, прошу! – Она поддалась панике, подумав: «Что может сделать один вооружённый человек, сидящий сейчас в коридоре у реанимации против настоящих бандитов?» – А как же я? Дети? Наш малыш? Ему нужен отец! Он должен родиться в марте. Мартовский крольчонок…
Слова как-то сами вырвались.
Он смотрит на неё недоверчиво, как будто даже с упрёком. Пульс, как показывает монитор, участился.
– Я собиралась тебе сказать…
– Больше никаких лесов, – говорит он вкрадчиво и подозрительно тихо, – банок с краской…
Через все бинты, маску, простыни, усталость голоса она чувствует, как он зол. Она вспоминает, как однажды он схватил её за волосы и притянул к себе. По глазам она видит, что сейчас он готов повторить это, выпустить волчью натуру. Но он говорит только:
– Как же хочется курить…
– Больше никаких бандитов! – жалобно восклицает она, защищаясь.
Он закрыл глаза. Силы иссякли. Окончательно их отняла злость. Она озирается на лежащих здесь больных, которых как будто заметила только теперь. Молодой парень без сознания со сползшей простынёй. Старая женщина, отходящая от наркоза, которую вообще никто не потрудился накрыть. Успевает подумать, как жестоко не позволять родственникам быть рядом с близкими в такую минуту. Надо обязательно сказать об этом Жене. Законно ли это? Она слышит теперь оркестр из приборов. Видит, как входит заведующий отделением, которому она заплатила немало денег. Отворачивается, сдвигает маску и спешно прикасается саднящими губами к его сухим губам, чувствуя себя хулиганкой из хулиганок. Она целует его будто после долгой разлуки, увлажняя его губы, ощущая их какими-то новыми, непривычными. Она жутко соскучилась. Сейчас будет взбучка от врача, но это всё равно, ей больше ничего не страшно, ведь он жив и она – с ним.
Москва. Июль 2023 года.
БЛАГОДАРНОСТИ
Благодарю Творца нашего за самые лучшие образцы.
Огромное спасибо моим дорогим и любимым родителям за наиболее ценное – жизнь, воспитание и возможность идти своим путём.
Очень признательна всем, кто стал для меня Учителем, вольным или невольным.
Вас, дорогой Читатель, что дочитали до этого места, благодарю.
Особо благодарю первого читателя этой книги Светлану Миронову, которая дала дельные советы и повлияла на конечный результат.
Выражаю уважение и признательность Ивановой Надежде Ильиничне, самой настойчивой и заинтересованной читательнице, благодаря которой роман был завершён.
Благодарю Ханова Виктора Ивановича за консультации в самой сложной для меня части – работе правоохранительной и пеницитарной систем РФ.
Большое человеческое спасибо Елене Антипьевой, что одолела довольно громоздкое сочинение и была откровенна в обсуждении основных вопросов, проблем и идеи романа.
Благодарю Луцовскую Ларису Николаевну за самое вдумчивое прочтение моего труда, за усердные поиски ошибок и моральную поддержку.
Обожаю свою семейку Фомкинс, виновницу многочисленных препятствий, без которой жизнь была бы пустой и скучной.