– Ножницы нужны.
Она вышла из ванны и на двери в кармане голубого саше взяла маникюрные ножнички. Он молча протянул ей бинт, который она перерезала за много-много меленьких укусов. Он наложил повязку на рану и снял. Спросил:
– А стрептоцида у вас нету случайно?
– Мама, – позвала Мила, – у нас есть стрептоцид!?
– Кажется, был, – отозвалась Галина Ивановна. – Сейчас поищу!
Пока женщина искала стрептоцид, в ванне воцарилась неловкая пауза. Мила смотрела то на рану, то на рубашку, то на шрамы на полуобнажённом теле. Палашов не сводил глаз с девушки. Ему было забавно, как она жонглирует взглядом лишь бы избежать его стальных насмешливых глаз. Он думал, чтобы такое сказать ей, чтобы она немного расслабилась, но в голову лезли одни дурацкие мысли, выскажи он которые, они бы ещё больше девчонку напрягли.
– Никакая я вам не графинечка, ясно? – заявила вдруг она. – И нечего на меня пялиться.
Он прыснул со смеху. Отсмеявшись, он выступил:
– Но это же невозможно! Ты божественно забавна!
– Да ну вас!
Она повернулась к нему спиной, сложив руки на груди. Он взял и скученным кончиком бинта пощекотал ей шею. Она хотела огрызнуться, но в это время подошла мама с несколькими пакетиками стрептоцида.
– Мне повезло. Огромное спасибо! – с улыбкой сказал следователь.
Галина Ивановна взглянула на его рану, передавая лекарство дочери.
– Кто это вас так?
– Подождите, пожалуйста, вам Мила сейчас всё расскажет.
– Я вас жду в Милиной комнате.
Женщина удалилась, чтобы не мешать. Палашов взял у Милы из прохладных рук один пакетик и вскрыл, затем начал сыпать белый порошок на рану, которая была длиной с ладонь, и одного пакетика оказалось маловато, поэтому он взял и вскрыл ещё один. Когда рана была готова, он накрыл её повязкой.
– Теперь твоя партия. Забинтуй, пожалуйста!
Мила начала заматывать руку бинтом.
– Туже! Ещё туже! Теперь хорошо.
– Как же вы поедете?
– О, это не самое страшное. Доберусь как-нибудь.
– А что самое страшное?
– Ты знаешь. Или догадываешься. Вот о чём ты догадываешься, то и самое страшное.
– И мне страшно… Как же мне страшно!..
Она закончила бинтовать, разрезала бинт надвое и завязала на бантик.
– Перевяжи на узел, а то если бантик дорогой развяжется, я не смогу снова туго завязать одной рукой. Можно покурить у вас на балконе?
– Курите. Балкон в моей комнате.
Она поцеловала его руку в повязку, а на его озадаченный взгляд сказала:
– Чтобы быстрее зажила.
– Всё-таки нечестно это. Ты делаешь, что пожелаешь, а я связан по рукам и ногам.
– Но кто-то же должен быть благоразумен. Как старшему и как мужчине, я считаю, положено вам.
– Справедливо!
И он натянул рубашку, закатав повреждённый рукав, нащупал сигареты в заднем кармане, протиснулся между раковиной и девушкой, оттеснив и прижав её к стиральной машине, одарив вызывающим взглядом. Вдруг его накрыла неожиданная мысль, даже не мысль, а предчувствие, которое он незамедлительно высказал:
– Я тебя прошу: не называй меня больше хорошим, ведь ты из-за меня ещё наревёшься.
Он улыбнулся. Если бы она знала, что это не самоуверенное злорадство, а всего лишь глупое удивление, почему солнце должно реветь из-за какой-то там космической пылинки, пролетавшей себе мимо и попавшейся на его магнетизм. Ему захотелось схватить её рукой за щёки, сжать их и поцеловать в смешно распухшие и покорёженные губы. Плачущее солнце – да, это забавно, это невероятно!
Следователь отправился искать балкон.
XXIII
Конец 70-х – начало 80-х.
Папка нелепо погиб: хряпнул зимой после работы у кого-то самогону, дошёл до дому да решил посидеть на лавочке, уснул и замёрз насмерть. Ещё бы жить да жить, девчонок своих в люди выводить!
Судьба Галкиной матери была тяжёлой: она рано вышла замуж, родила четверых детей, преждевременно осталась на селе без кормильца. Второй из малышей, старший Галкин братик, умер от дифтерии ещё совсем крохой, двух лет. Первенец, Никита, дома отсутствовал, учился в школе в старших классах далеко от дома и стоял на постое у какой-то женщины, за что мама расплачивалась мешками с картошкой. Мать одна поднимала девочек, Сонечку и Галочку. Работала Серафима Ильинична на животноводческой ферме в колхозе, ходила за коровами да свиньями, получала мешками с мукой или сахаром за трудодни19, пока их не заменили зарплатой.
Встань ни свет ни заря, корову выгони, печь истопи, кашу навари, грядки прополи да беги на ферму корм животным задавать, стойла вычищать, поросяток от свиноматки отсаживать, чтобы не сожрала (бывало такое). Потом несись домой девок корми, в школу собирай. Зимой одеть не во что – валенки одни на двоих, шубка, шапка тоже – так и ходят в школу по очереди, в две смены. Потом обед состряпай, дома прибери да снова за обиход живности принимайся. Затем девчонок кормить, уроки учить. Так и с ужином. Вечером с керосинкой долго не посидишь, да и доползти бы скорее до подушки.
Галка ходила не раз и не два с мамкой на работу. Из этих походов ей запомнился усиленный втрое запах, с которым мамка возвращалась домой; пар из коровьих ртов; верные ласковые глаза бурёнок, встречавшие свою кормилицу внимательным взглядом и вытянутыми в её сторону толстыми шеями. И несмотря на живой интерес и приязнь к этим коровушкам, Галка уже тогда знала, что не будет жить как мать, не станет ухаживать за животными.
Старый школьный учитель поговаривал: «Бог, если Он есть, знает на пять, я – на четыре, ну а ты – на три. Садись, три». После урока он задержал Галку и сказал ей, разместившейся за первой партой напротив него:
– Галина, не печалься из-за троек по физике, химии, математике, – а сам он вёл физику, – твой конёк – языки. На них и налегай! Всё, свободна!
Галка быстро забыла этот мимолётный случай, но зерно было брошено в душу и росло, и зрело в ней, пока не проросло к старшим классам, когда не было рядом уже того учителя, когда жила она, как и Никита в своё время, у чужой тётки.
Как-то так само собой решилось: девочка будет учителем английского языка. У неё были неплохи дела и с немецким. Только вот учительница уехала в город, а замены ей не нашлось.
Галка стала лучшей ученицей – умна, начитана. Щеголяла самодельными нарядами, замысловатыми для колхозниц причёсками. У парней была на хорошем счету: редкие решались за ней приударить, берегли такую девочку для свадьбы. Она и помощницей матери была отличной: работа в руках спорилась. В общем, эдакий изящный челночок – крутится и крутится целый день, трудится и трудится. Глядь, и обед приготовит, и полы выметет, и уроки выучит, и воротничок чистый к платью пришьёт, и бельё выполоскает, и принарядится для танцев или кино в сельском клубе. Сонечка там уже любовь крутит, только парня скоро в армию заберут. Она с ним до двух часов ночи гуляет, а Галку то Вовка Петренко проводит, то Колька Жирнов.
А один женишок, Вадим Цигейкин, на каникулы из Рязани из института приезжает, просвещает, луговой клубникой кормит.
Но Галка – вертушка-озарушка. Ребят не отталкивает, но и близко к себе не подпускает. Как же, ей в Москву надобно, учиться.
Никита разведал для неё всё, институты, общежития. А она день и ночь над книгами то ручку грызёт, то карандаш. Всю сельскую библиотеку перелопатила.
Трудно было мамке привыкать к зияющей пустоте в доме и хозяйстве, когда голубки, доченьки её славные, выпорхнули из родного гнезда – одна учиться в Москве, другая работать на фабрике в Рязани и мамке деньги высылать почтой, и наезжать по выходным, праздникам и в отпуск.
Галку Москва радостно окольцевала скверами, парками, фонтанами, стройками, метро, щебечущей молодёжью, пищащей ребятнёй, умудрёнными сплетничающими старушками на лавочках. Музеи, театры, универмаги. Москва готовилась к Олимпиаде, лилась, бурлила, занималась утренней гимнастикой и дружно ходила на заводы, фабрики и службы; торопливо, вприпрыжку шагала в школы, училища, институты. Утром поливальные машины умывали её, вечером расцвечивали огни. Имеющим крылья она позволяла летать, не имеющим таковых – ползать.
Галка умела летать и прыгать, и главное – трудиться, поэтому училась в Институте иностранных языков имени Мориса Тереза на Остоженке и жила в общежитии в Петроверигском переулке.
В институте она нашла себе товарку, такую же вертушку-щебетушку. И вот они уже, взявшись за руки с Алей, Алефтиной, носились в свободные часы по городу, примеряясь ко всем интересным и развлекательным местам. Подумаешь, отстоять очередь на выставку или за билетом в театр или за книгой в библиотеку! Легкотня для их молодых сильных ног!
Как восхитительна молодость, утопающая в весенних цветах! Тюльпаны, нарциссы, мимозы… Ваза на столе в общежитии среди учебников и тетрадей. В ней не переводятся цветы. Осталось немного – сдать сессию, – и можно отправляться в родное село Унгор к солнцу, ветру, грядкам, речке, печке. А там и Сонечка приедет в отпуск, а там и Никита.
И снова вечерние провожатые, имеющие виды, но не имеющие успеха.
Мама! Мамочка! Ласковые мозолистые руки и строгий усталый взгляд. Он такой полный, любящий, что хочется ещё больше забот, хлопот, дел перекинуть с опустившихся плеч. Галка замечает тревогу в уголках материнских губ. «Мамочка, догорая, не волнуйся, я привезла тебе честное, славное успехами имя Чебатарёвых!» – слова сопровождаются объятьями, поцелуями. «Ой, брось, лисица!» – слегка отталкивая дочь, но улыбаясь, воркует мать.
Сонька познакомилась на танцах в Рязани с каким-то офицером, теперь вздыхает о нём день и ночь. Галка смотрит на сестру полна решимости не влюбляться до окончания института. Она лучшая в группе, и расхолаживающие эти охи-вздохи ей ни к чему. Сестрица смеётся над ней, брат поощряет.
Землянично-молочное жаркое лето пролетело на свежем домашнем хлебе, молоке и сыре, разваристой картошке, огурцах и яйцах. Опять бурёнки шевелили ей волосы горячим дыханием, когда она помогала матери на работе. Банки с компотом, тазики с вареньем, засолка огурцов. Валянье в траве, разглядывание подвижных картин из облаков, весёлое купание в речке с разлетающимися сверкающими брызгами. Сенокос, грабли, мозоли. Летний зной, летний гром, прилипшее к телу платье и прилипшие к лицу волосы. Благодать – одним словом!
С новыми силами, с полными сумками гостинцев – назад, в комнату общежития. Потом – в объятия к Алефтине. Неугомонный воробьиный щебет, теснота за столом и неизменный букетик в вазе, на этот раз астр.
Три года протянулись от сессии к сессии, сменяя друг друга радужными летними перерывами. Никита женился на москвичке Зое и жил с нею и родителями в коммуналке, работая токарем на заводе. Свадьбу скромно сыграли осенью в кафе. Галка вырвалась на выходные из учёбы, познакомилась и тут же подружилась с невесткой.
Прогремела радостями побед и схлынула слезами расставаний летняя Олимпиада-80. Галки в Москве не было, а когда вернулась, узнала, что умер любимец московских дворов Владимир Высоцкий. Галка была как-то на его спектакле в театре на Таганке, еле достала контрамарки.
В конце февраля Аля пригласила Галку на вечеринку к подруге детства. Та оканчивала МАИ20, и они группой гуляли в кафе. Девчонки в МАИ – дефицит, поэтому Таня пригласила Алю в качестве дружеской поддержки, а заодно девчонки потащили и Галку.
Приготовления вели у Галки в комнате: разоделись в платья с юбками-воланами и лифами под горлышко собственного пошива, сделали на волосах укладки. Надев в довершении пальто, не без трепета они отправились в указанное заведение в районе Сокол. Когда две прехорошенькие девушки пришли по адресу, виновники торжества уже были на месте, поэтому скромное убранством, но просторное помещение гудело как улей. Девчонок тут же галантно изъяли из пальто. Завидев двух чаровниц, парни на пару минут притихли, давая Тане познакомить себя с девчонками. Имён и лиц было так много, что сразу запомнить всех Галке и Але было невозможно. Но Аню и Катю запомнить не составило труда.
Наших вертушек разделили и посадили между парнями. Галке достались слева бука, справа балагур. Разумеется, голова её больше была повёрнута в сторону последнего, так как он усердно поддерживал беседу. Надо отдать ребятам должное – они привстали, когда знакомились с милым пополнением, поэтому о разговорчивом соседе Галка знала, что он не только обаятелен, но и высок ростом.
Гриша, так звали балагура, болтал без умолку, прерываясь лишь для глотка вина и пары ложек салата «Мимоза». Он ухаживал за Галкой, но вино она едва пригубляла, а овощной салат с ветчиной только время от времени поклёвывала.
Девушке очень хорошо запомнились Гришины слова:
– Наш математик – большой знаток «Евгения Онегина». А вы, Галя, как относитесь к «Евгению»?
Она сказала, кажется: «Весьма по-дружески». На что Гриша улыбнулся. Галка хорошо помнила, что как раз в этот миг зазвучала, просачиваясь сквозь всеобщее гудение, музыка. Это была песня «Мечты сбываются» Юрия Антонова.
– А! – улыбнулся Гриша. – Олегу удалось-таки музыку организовать.
– Он любит танцы?
– Ну, что это за гулянка без музыки? Тем более теперь есть с кем потанцевать. И где только Таня таких очаровательных девчонок раздобыла?
– Спасибо. А вы танцуете, Гриша?
– Не Бог весть как, но всё-таки…
– Так, может быть, пойдём?
– Давайте на следующий. На этот мы уже запоздали.
– А вообще ребята танцуют?
– Некоторые, но не все. Самое трудное – партнёршу раздобыть. У нас-то их всего трое. Мы их уже закружили совсем за эти пять с половиной лет.
– Вот счастливицы!
Галка почувствовала лёгкое прикосновение к плечу, и чей-то приятный голос проговорил ей в самое ухо: «Позвольте вас пригласить». Девушка обернулась взглянуть, кто это осмелился начать танцы, и почти вплотную оказалась с голубыми глазами, один из которых был почти скрыт за густой белокурой чёлкой. В ту же секунду глаза взмыли вверх и оказались на почтенном расстоянии, где им и подобало находиться при первом знакомстве.
Девушка в две секунды оглядела худощавого блондина в сером костюме, как будто снятом с плеча старшего брата. Он протянул ей руку, и она, тщетно стараясь вспомнить его среди тех, с кем только-только познакомилась, машинально вложила в неё ладонь. Он не спеша повёл её на небольшую пустующую танцевальную площадку – не оказалось других храбрецов, кроме него, этого невысокого худощавого парня, от которого очень приятно пахло одеколоном.
В центре площадки он остановился, повернулся к Галке лицом с таким серьёзным видом, словно собрался пуститься в рукопашную, а не в пляс. Парень взял её вторую руку и положил к себе на плечо, а сам раскинул пальцы у неё на спине, чуть повыше талии. Она почувствовала, что руки его вспотели. Он повёл её в танце, при этом взгляд его упёрся прямо ей в лицо.
– Олег, – представился он, даже не улыбнувшись.
– Галка, – сорвалось с губ. – То есть Галина, – поправилась она.
Он кивнул, на секунду избавив её от света голубых очей. Только он разошёлся в танце – музыка умолкла. Галка улыбнулась и заметила на его лице беглую улыбку. Наконец-то, а то можно подумать, он этого не умеет или она не заслуживает. Он продолжил двигаться без музыки, пока не зазвучали новые аккорды. К своему изумлению девушка услышала танго. Уже потом она выяснила, что строки «Утомлённое солнце / Нежно с морем прощалось / В этот час ты призналась, / Что нет любви» так и называются «Утомлённое солнце».
Поняв, что предстоит танцевать, Олег напрягся, но не сдался, закрутив новый тур. Поскольку это был совсем не пионерский ритм, он крепко прижал девушку к себе, чтобы только изредка отпускать её для импровизированных па. И тут Галка почувствовала нечто невообразимое – кровь по жилам понеслась быстрее, а сердце стало спотыкаться в ритме, словно отстукивало танго. Девушка ощутила лёгкое пощипывание по всему телу, царица покинула трон в голове, а всё, что осталось от капитулировавшего государства, покорно следовало за новым вождём в лице Олега. Впечатление восхитительное, но тревожное. Девушка не смогла оттолкнуть парня, хотя с радостью прервала бы эту непривычную чувственную муку.
Когда он, наконец, освободил её от объятий, она испуганно взглянула в его потускневшие, посеревшие глаза, и ей с трудом хватило сил не кинуться наутёк, а достойно удалиться в сторону подруги.
Что-то серьёзное, взрослое произошло между ними. То, что Галка старалась избегать, как кошка воды. А когда её вдруг закинуло в эту липкую трясину, она чуть не утопла в ней, едва выплыла.
– Ну, вы просто сердце зажгли, подруга! – не удержалась Аля, а подруга только пожала плечами, хотя хотела бы добавить: «И сами чуть не сгорели».
Галка старалась не смотреть больше на Олега, хотя кожей ощущала его присутствие. Ни мама, ни Сонечка, ни замечательные произведения русских классиков и даже английских классиков не смогли её подготовить к этому явлению.
Галка танцевала ещё несколько раз и почти успокоилась, уверенная в полном равноправии с другими партнёрами.
Девчонки не могли долго засиживаться, ведь это не у них была прощальная гастроль, им ещё пыжиться и пыжиться над учебниками и тетрадями. Прощаясь с вполне достойным мужским обществом, Галка опять увидела рядом блондина с голубыми глазами.
– Я провожу, – тихо сказал он, и жуть прихватила её в том месте спины, где лежала в танце его ладонь. Она хотела вскрикнуть «нет», но вместо этого прошептала покорное «да».
Молодой человек помог надеть девушкам пальто. Втроём они вышли из кафе на приятный свежий морозный воздух и пошли вдоль улицы к метро.
«Почему его присутствие так странно на меня действует?» – размышляла Галка, идя по улице между подругой и… новым знакомым?.. нет… провожатым?.. нет… В сущности, на улице ещё не поздно, совсем не страшно, можно обойтись без сопровождения.
– Что вас так напугало? – обратился Олег к Галке. – Первый раз танцевали танго?
Девушка попыталась было ответить, но голос куда-то пропал, и пришлось откашливаться. Почему ей изменяют то ум, то голос? Что за чертовщина?
– Да, – пискнула она, – первый.
Не будет же она ему объяснять, что её напугала Туманность Андромеды21 в его глазах, развернувшаяся во время и после танца.
– О! Я тоже.
Галка посмотрела на него. Слава Богу, эта дурацкая чёлка отгородила от его сияющих глаз. «Откуда берутся в природе такие белоснежно-голубые экземпляры? Как там раньше говорили: ваша светлость, ваше сиятельство? Глазами сияет и весь светится».
– Что за история с «Евгением Онегиным»? – спросила Галка, просто чтобы поддержать разговор.
– А! Кто это вам насвистел про нашего математика?
– Сосед за столом, Гриша.
– Ясно. Наш математик… ну, уже почти не наш… любит декламировать «Онегина» прямо во время пары. Мой дядя самых честных правил… и так далее. Наизусть знает весь роман. И девчонкам любит отвешивать комплименты.
– Как мило. Отголосок века невинности.
– Да, привносит поэзию в прагматичный урок.
– А для меня математика – это как поэзия, только на каком-то непонятном тарабарском языке.
На улице было не слишком холодно. Завьюживало. Олег был в сером полупальто без головного убора и перчаток. Жёлтые огни с фонарных столбов, квадратные светящиеся глаза домов отпугивали покров темноты. Троица чуть помолчала после того, как Олег понимающе кивнул головой на последнее Галкино замечание.
– А кто ваши родители? – неожиданно поинтересовалась Аля.
– Врачи. Папа хирург, мама педиатр.
– Здорово.
– Они не залечили вас? – улыбнулась Галка.
– К счастью нет. А ваши?
– У меня отец автогонщик, а мама ветеринар, – ответила Аля.
– Ого. Такие разные, не связанные друг с другом специальности.
– У папы друг увлекается конными бегами, а моя мамочка приходила на ипподром тамошних лошадок проведать. Раз отец пошёл с ним. И как-то они там с мамой умудрились познакомиться.
– А у вас, Галина? – Олег открыл перед ними тяжёлую резную дверь в метрополитен.
– Да зовите меня просто Галкой, – сказала девушка, проходя мимо него за подругой вслед.
Они миновали турникеты по студенческим проездным и выстроились на малолюдной лестнице эскалатора: Олег внизу спиной по ходу движения, девчонки стеснились перед ним на одной ступеньке.
– Я из села Унгор Рязанской области Путятинского района. – Галка рассказывала, внимательно наблюдая за реакцией парня. – Моя мама ухаживает за животными на ферме, обычная колхозница, папа давно умер, когда мне было лет пять. Познакомились они на вечёрке, плясали под гармошку и пели частушки. Старший брат работает в Москве на заводе. Сестра живёт в Рязани и работает там же на фабрике. А я… Я учусь в инязе на английском факультете. А Аля со мною вместе.
Благо в лице Олега не отразилось ничего, кроме живого интереса, когда он всё это услышал. Они сошли с эскалатора. Его вид в этом сером пальто так гармонировал с отделкой станции, словно та хотела его замаскировать. Они растерянно остановились посреди перрона, мешаясь на пути пассажиров.
– У меня предложение, – быстро сообразил Олег. – Провожаем сначала Алефтину, а потом я провожу вас… Галка. Не против, девчонки?
– Вместе веселее, – сказала Галка, и они с Алей согласились.
В вагоне, чтобы продолжить общение, пришлось встать плотнее друг к другу. Олег наклонился к Галкиному уху:
– Скажите что-нибудь по-английски. Мы, знаете ли, тоже изучали его, но думаю, очень поверхностно в сравнении с вами, и всё больше по технической части. Вам же не приходится проходить поэзию на тарабарском языке и ряд подобных предметов. Скажите что-нибудь простое, чтобы я понял.
– You have so beautiful blue eyes under the cover your fair hair22!
– Это намёк, что пора мне подстричься? – Его дыхание шевелило волосинки возле её уха. – Честно говоря, с этим дипломом совсем забыл следить за внешностью.
– What about is your work23? – поинтересовалась Алефтина, приближая лицо к уху Олега.
– It’s not very interesting for you24. Так, о кое-каких деталях самолёта.
И так они разговаривали о всяких разностях, пока не довели Алю до подъезда. Когда парень и девушка остались вдвоём, между ними почему-то вдруг повисло неловкое на первых порах молчание, смешанное с короткими переглядками. Они вернулись в метро. Пару раз Олег невзначай коснулся Галкиной руки, поддержал её, когда поезд резко притормозил.
– Вам, должно быть, скучно со мной? – поинтересовалась Галка, когда они вышли на улицу со станции Китай-город и до общежития оставалось рукой подать.
– Что вы! Отнюдь нет. Признаться, я уже наболтался сегодня, а с вами так легко, так естественно молчать.
Они тесно шли рядом по узкому тротуару вдоль нескончаемой вереницы старых пастельно-жёлтых двух-трёхэтажных домов, бывших городских усадеб в стиле классицизма. Ведь были же люди, жившие в таких огромных для одной семьи домах! На противоположной стороне Маросейки среди серых монументальных зданий бледным пятном втесался старинный обезглавленный и заброшенный Храм Святителя Николая в Кленниках. Узкая улочка пропускала машины только в три ряда, а тротуар был и того теснее для пешеходов. Олег не спрашивал, долго ли ещё идти, переходя Большеглищенский переулок, придерживая Галку за локоть. Одолев ещё метров пятьдесят-сто, Галка повела его в следующий переулок, где их ждали очередные усадьбы. Здесь было тихо, спокойно, тускло. И здесь рассыпались и затерялись в уголках, повисли на старых деревянных перекрытиях, притаились под слоями фасадной краски древние московские истории, о которых и не думали, но как-то подспудно чувствовали их наши молодые люди. Настоящий московский дворик в центре города. Они обогнули выступ серо-бежевого овального здания там, где переулок раздваивался и уходил влево, а они шли прямо и упёрлись в следующий овальный выступ непонятного ярко-зелёного цвета здания с решёткой длинных узких окон над низким подъездом с закрытой чёрной дверью. Это и было место обитания студентки.
– Вот мы и пришли, – Галка остановилась перед входом в общежитие. – Было приятно с вами познакомиться. Спасибо, что проводили.
Девушка протянула руку, и Олег взял её как-то бережно и робко, совсем не по-дружески, задержал её у себя и, стряхнув волосы с глаз, обратился к её взгляду.
– Вы хотели бы увидеть меня снова?
Галка с полминуты как заворожённая рассматривала его приятное, располагающее к себе лицо, прежде чем опустить глаза на их всё ещё соединенные руки и тихо ответить: «Да», – а потом снова взглянуть на него. Не то, что она очень хотела его видеть, а то, что ей стало страшно больше никогда не увидеть его, подтолкнуло к этому простому ответу.
– Значит, увидите! – просиял он.
– До свидания! – её рука выскользнула из его руки, и девушка медленно пошла в подъезд, не оглядываясь, неся в себе тихую радость, какую-то непривычную нежность. Когда она поднялась в комнату, она вдруг поняла, что даже не спросила, как это случится, как они снова встретятся.
Ответ был на следующий же день. Когда она возвращалась после занятий, она столкнулась с Олегом на том же месте, где попрощалась вчера.
– Привет!
– Здравствуйте! – Галка и не пыталась скрыть удивление и радость.
– Я не слишком навязчив? – сразу спросил он.
Что-то в нём изменилось со вчерашнего вечера… Так нет же длинной, спасающей от его открытого завораживающего взгляда чёлки! Причёска полностью преобразилась в примерную короткую стрижку. Тут она заметила, что уши и кончик носа его покраснели и даже чуть посинели. Видимо, былая лохматость спасала и его – от холода.
– Сколько же вы тут стоите? – забеспокоилась она.
– О! Вам лучше не знать. Я боялся вас пропустить.
Галка сняла перчатки и тёплыми ладонями без церемоний начала тереть его ледяные уши. Глаза его заискрились озорством. Теперь он был вознаграждён за длительное ожидание. Спасительница сняла с себя и натянула ему на уши чёрный берет.
– Что ты делаешь? – засмеялся он.
– Спасаю один из светлых умов России!
Потом она схватила его руки и заложила к себе в подмышечные впадины. Он был явно обескуражен и восхищён её поведением. Даже собственная его мать не сделала бы так. Разве что, когда он был совсем маленьким. При этом Галка была настолько естественна в своём порыве, словно не было никакой отпугивающей Туманности Андромеды, словно не было страха привязаться к кому-то раньше намеченного срока, словно он действительно был маленьким мальчиком. Проходящие в общежитие девчонки косились в их сторону с улыбками.
– Я не могу пригласить тебя в комнату, – пробормотала она с сожалением. –Пойдём, что ли, погреемся в метро? Не хочу, чтобы ты заболел.
– С тобой хоть в преисподнюю. Только берет сниму, он меня смущает.
– Тогда постоим ещё немного так.
И они постояли, потом пошли. И ещё много ходили на частых свиданиях, в конце каждого из которых назначали место и время новой встречи. Вскоре они начали видеться реже, так как Олег устроился на работу в «ОКБ Сухого»25. Галка съехала в оценках: то, чего она, собственно, и боялась. Но пересилить себя и отказаться хоть от одной встречи она не могла. Олег всё понимал, но тоже был не властен над собой.
Пара находила себе пристанище в кино, музеях, театрах; когда потеплело, они бродили в парках, скверах, катались по Садовому кольцу на Букашке. Изредка они встречались после трудового дня, чтобы хотя бы часок подержаться за руки и окунуться в глаза друг другу. Теперь Олег заботился о смене цветов в её вазе.
Общение их было приятным и ценным, непринуждённым. Но порой Галку всё же беспокоила Туманность Андромеды, которая внезапно появлялась, чтобы замутить светлый взор Олега, и также внезапно исчезала. Девушка вела себя неуловимо: не позволяла себя долго обнимать, избегала поцелуев, порой неожиданно отнимала у него руку. И в тоже время она была предельно внимательна, заботлива и нежна. Олег прекрасно знал о её желании сначала покончить с учёбой, а потом уже заниматься личной жизнью. Уважая его, он оказывал ей всяческое почтение и старался держаться на расстоянии. Но когда они сняли пальто, а птицы безумно щебетали над их головами, разделявших осязаемых преград стало меньше. На одной из безлюдных дорожек парка Олег остановил свою девушку, притянул к себе и поцеловал. Поцелуй был лёгким, как пёрышко; сонным, как ленивец; ничего не требующим, ничего не обещающим; просто маленькая ступенечка на огромной лестнице между ними; краткое знакомство их губ, носов и дыхания; проба нового блюда в меню. На следующей прогулке выяснилось, что новое блюдо понравилось обоим, так как им захотелось откусить ещё по кусочку. Затем дегустация продолжилась в другой раз, в который блюдо было полностью распробовано. Закончилось всё тем, что, забредя в густые заросли парка, молодые люди предались обжорству. Они были очень голодны и не смогли пресытиться. В итоге выяснилось, что качество этого блюда сродни винному – оно опьяняло. Галке потом было стыдно поднять глаза, потому что вид её губ говорил: мы объелись поцелуев.
Галка не была ни разу дома у Олега. Они довольствовались обществом друг друга в долгих прогулках. Им было хорошо наедине и никого не хотелось пускать в тесный блаженный мирок. Но вот подошло лето. План был, что и всегда: сдать сессию и умчаться в родное село на каникулы. Олег не мог на него повлиять. Подступала всё ближе двухмесячная разлука.
В один из выходных родители Олега уезжали на дачу к друзьям, квартира оставалась свободной. В тот раз они взяли вина, и Олег повёл Галку к себе домой. Но про вино они, признаться, забыли, ведь они знали блюдо интересней, крепче. Галка не поняла даже, как это блюдо оказалось закуской. Она протрезвела только, когда почувствовала жгучую распирающую боль под животом. Она не ожидала такого острого пикантного вкуса в своём обеде. Тут уж она почувствовала себя главным блюдом. Она лежала вся растрёпанная и голая на диване, над ней возвышался такой же неприкрытый беззащитный Олег. Она едва узнала его лицо, так оно исказилось и потемнело. Она поморщилась от боли и издала стон. «Господи, что же мы делаем?» Олег всматривался в её лицо. Он погладил её рукой по щеке. А потом она увидела, как губы его зашевелились, и к ней в сознание проник его ласковый голос:
– Галочка, Галчонок мой, я тебя никогда не оставлю. Никогда.
Эти слова утешали, награждали, возвышали её за то, что она так неожиданно, так неразумно предложила себя в качестве главного блюда на этом нескромном обеде для двоих. Последовала новая порция острых ощущений, когда Олег зашевелился в ней. Он осыпа́л поцелуями её искажённое мукой лицо, а потом наблюдал, как оно постепенно разглаживается. Был очень медлителен, осторожен, нежен. Он высоко ценил то, что получил, ту, что теперь полностью принадлежала ему.
Позже Олег тёр в ванной пятно крови, стараясь очистить от него покрывало. Галка наблюдала за ним с порога, смахивала и глотала слёзы. Ей казалось, он очищает свою совесть. Она всё испортила. Оставался последний год учёбы, диплом, а она не могла сосредоточиться на занятиях. А теперь ещё и вот это. Как она могла быть такой безумной? Это всё он, Олег, виноват. Это он на неё так разрушительно действует. Улыбается виноватой улыбкой. Но как же не потерять голову от его сожалеющих, но искрящихся глаз? Да он доволен в глубине души! Плохо ему удаётся притворяться раскаивающимся. Он повёл её к дивану, сел и притянул её к себе на руки, положил боком, как младенца, и баюкал, шептал: