– Мир этому дому. – Батюшка стоял возле калитки. За его спиной, из окна дорогого автомобиля, сквозь стекло, смотрел на Петра безразлично молодой мужчина в черной одежде.

Священник, не дожидаясь ответа, вошел во двор. Черная ряса из плотной дорогой материи была подвязана на необъятном животе суконной веревочкой. Из под рясы выглядывала военная обувь – берцы. На шее на золотой цепи висел массивный золотой крест.

Священнослужитель по-хозяйски обошел все дворовые постройки. Заглянул, не побрезговал, и в погреб, где полки ломились от овощных заготовок на зиму. Прошел на скотный двор. Глянул на свиней пасущихся в огороде. На коров в стойле, которые должны были по идее быть на пастбище. Уселся за летний стол с двумя лавками по бокам в центре двора.

– Не хорошо у нас с тобой получается. – Священник погладил ладонью гладко выстроганную столешницу. – Не хорошо.

– Я не понял, где ваше кадило? – Петр, прислонившись плечом к стойке крыльца, демонстративно рассматривал свои ногти. – Я вас зачем звал сюда? Чтобы вы здесь кадилом помахали.

– В церковь не ходишь. Пожертвований не делаешь на содержание Храма Божьего. А хозяйство твое Благословением Божьим множится и процветает. – Вот только не надо мне лапшу вашу поповскую вешать на уши. – Мужчина подошел поближе и уперся руками в столешницу, нависая над священнослужителем. – Хозяйство это жены моей. И деньги это я у нее выпрашиваю, как милостыню на паперти. В каком месте тут Благословение Божье? – Губы мужчины презрительно дрогнули. – Так сколько вы хотите? – Это не я к тебе пришел просить. – Священник встал. – И это не я, кто нуждается в Божьей защите. Я здесь не увидел ни смирения, ни уважения. Да и человечек ты прямо скажем – плохенький. Дрянной прямо скажем человек. Но не мне судить. Все мы под Богом ходим. – Священник пожевал губами. – Конечно, мы не оставим без внимания мольбу о помощи. Но все в порядке очередности… неделя, может две… С главой Епархии надо связаться. Случай прямо скажем не очень ординарный. – И направился к калитке. Постоял немного перед калиткой, пнул ее не напрягаясь, та со скрипом отворилась, выпуская священнослужителя на волю.

– Прямо камень с души снял…– Петро смачно плюнул вслед ушедшему священнику. – Мало вас тунеядцев-кровопийц здесь в Сталинские времена извели. На целое кладбище набралось. – Он недобро прищурился, хмыкнул и начал бурную деятельность. – Домовой, говорите, потешается. – Мужчина бегал по двору собирая всякий мелкий хлам и бросая его в бочку с мусором. – Я бля покажу, кто в доме хозяин. Ублюдки потусторонние. Твари языческие…

Он схватил топор, и вытащив на середину двора, порубил в щепки старое плетенное кресло-качалку, которое стояло на открытой веранде. Жена частенько его мыла щеткой с мылом, выставляла на солнцепек сушиться, и не позволяла выбросить или сжечь за ненадобностью. Разрубил на несколько частей двух садовых деревянных гномов, что стояли рядом с колодцем. Затем сбегал за огород и вывернув из земли тотем, принес его во двор и так же порубил на куски. Наконец взгляд его упал на старую собачью конуру, украшенную резьбой и раскрашенную яркими красками. Собака своими размерами давно превышал свой первый щенячий домик и теперь эта мини-будка стояла на крыше бани.

– Ну конечно. – Мужчина подставил лестницу к стене бани. – Как я мог про тебя забыть. – Он взбирался по перекладинам, держась одной рукой, из другой не выпуская топор. – Мастер, говоришь, сделал из мест таежных, закрытых. Мне на этих мансей…

Верхняя перекладина сломалась пополам под его весом, и Петр соскользнул вниз, зацепившись ногами за следующую перекладину и повиснув вниз головой. Топор взлетел в воздух и, под действием силы тяжести, полетел вниз, вниз к человеку. Повиснув в позе летучей мыши, мужчина наблюдал, как приближающийся топор завис в метре над его головой. Мужчина зажмурился от ужаса и вдруг услышал знакомый голос. Он открыл глаза. – Что, Николай Владимирович, дело очень срочное? – Рядом с лестницей, прозрачная и бестелесная, стояла его жена Катерина и смотрела не на него, а на маленького человечка рядом с лестницей в сером деловом костюме, при галстуке. – Опять напакостил?

– Как обычно. – Домовой покачал головой, соглашаясь. – Дела наши житейские и прискорбные. – Внезапно он, одним прыжком, поднялся на крышу и начал рассматривать Петра сверху, словно раньше его никогда не видел. – На повешенного похож, из Таро. Хотя раньше, как дурень выглядел. Дурак, он и в Африке дурак. На шута никогда не тянул. Не будем колоду масок обижать.

– Что на этот раз? Опять он к Настасьи бегал. – Женщина спрашивала у домового, который в данный момент смачно грыз сочное бардовое яблоко, взятое из воздуха. Точнее, телепортированное из соседского сада.

– Сама знаешь, что за кобеля ты привела в наши края. Что думаешь?

– Думаю, что меня, как обычно, позорил на всё село. – Катерина подавила вздох. – Думаю, опять от него кто-то из неразборчивых девок залетел. И думаю, раз ты меня сюда вывал срочно, что-то серьезное.

– На этот раз, не только это. – Домовой швырнул с досадой огрызок за ворота. Спустился вниз на землю. Встал рядом с хозяйкой. Сморщился, утер лицо тыльной стороной ладони и, немного помявшись, продолжил неприятный разговор. – Он от деревенского стада отбил телку. Из того гнезда, где бабка с двумя внуками. – Николай Владимирович вздохнул. – Выбрал гад, самых уязвимых. – Голос домового приобрел стальные нотки. – Потом разделал телку в лесу, за собой не прибрал. Требуху, кости, шкуру так и бросил у ручья. Леший приходил ругаться. Затем он мясо продал за бесценок, и на вырученные деньги своей Настасье подарунок прикупил. Этого для тебя достаточно? – Закончил домовой с нотками гнева в голосе. – Теперь достаточно? – Вполне. – Женщина поклонилась домовому.

– Теперь не откупишься деньгой, и на тебе вина лежит. – Домовой засунул руки в карманы и слегка наклонил голову вперед, чтоб не было видно его выражения лица. – Что думаешь делать?

– Я слышала, что у Прасковьи Ивановны корова сгинула, но даже подумать не могла… – Женщина нервно сглотнула. – Я повинюсь перед ней. Надеюсь, что простит, она меня с измальства знает. – Женщина мотнула головой, отгоняя неприятные мысли. – Свою коровку Ласточку с нетелью отдам. Даже если не будет брать, она женщина гордая с характером, все равно уговорю и на ее подворье оставлю. А как снег ляжет, и стог сена ей приволокут с моего покоса.

– Хорошая скотинка, молоко у нее жирное, как сливки и много. И нетель в нее породой уродилась. – Домовой склонил голову набок. – И не жалко?

– Это не тот случай, что бы жалеть. – Катерина отвернулась от домового и вытерла внезапно потекшую слезу. – Стыдно мне. Боже, как же мне стыдно. – Женщина не поворачивалась, вскинула голову, а слезы текли и текли из ее глаз. – Гадко и стыдно.

– Ну-ну. Тут слезами не поможешь. – Домовой протянул женщине носовой платок. – Хорошая ты женщина, Катрина. Только вот слаба на передок.

– Что есть, то есть. – Согласилась Катерина утирая слезы протянутым платком. – Я больше не могу так.

– С буренкой определились. – Домой покряхтел прочищая горло. – Такие вот дела. Отпишешь заявку лесничему на чистку родника и ручья, что из него проистекает. Лесничий мужик хороший, с понятием. Оплатишь и его работу и рабочему, что будет ему помогать.

– Хорошо. – Катерина кивнула головой, казалось, что она взяла себя в руки после минутной слабости. Да и слезы больше не текли из ее покрасневших, слегка опухших глаз. – Я все сделаю.

– Я ведь тоже дошел. – Домовой внезапно из строгого и сурового превратился в уставшего и печального. – Откупится хотел от паразита. Колечко ему задарил. Клад, что от начальника лагеря остался, пометил. А он гад… – Домовой опять стал суровым. – Все понятно?