Ниенна. Берендеево проклятие

– Погнал бы, – рассеянно подтвердил Ингвар. Тревога мешала нормально думать, заставляя сердце биться быстрее, а кровь – стучать изнутри в виски с удвоенной силой. – Ничего, выясним, что здесь затевается, и никакое зло сюда не пустим. Я теперь тоже не лыком шит, не зря диплом чародейского ремесленного училища имею.

***

Иногда бывает такое состояние, словно вожжа под хвост попала. Остановиться бы, подумать спокойно, выбрать из нескольких вариантов решения проблемы самый верный и при этом безопасный для всех. Но нет, кипит кровь внутри, раздирают противоречия, от которых не можешь нормально усидеть на месте.

Ошибиться в эту минуту – раз плюнуть.

Хотя, казалось бы, что плохого может случиться? В слободе одна улочка, всё как на ладони, соседи подноготную друг друга назубок знают.

Однако Бажен, услышав тихий и сбивчивый рассказ Ингвара про злую ворожбу, аж с лица сбледнул. Живо погнал крутившуюся в лавке детвору наверх в комнаты, а парня-подавальщика – на кухню. Сам же нацедил в три чашки горячего сбитня и позвал Катерину – держать совет.

– Плохая идея, – твёрдо сказала она, едва дослушав. – Ты уверен, что наш суседко банный не привирает за-ради пакости? Может, как раз тебя смутить дурным поступком намерен, перед невестой опозорить?

– Исключено, – заявил Ингвар. – Он беспокоится обо всех, переживает до сих пор, что Лихо вернуться может.. И зло ему не по душе – если она у него есть, конечно.

– Ладно, допустим, он на нашей стороне, – Бажен отпил из чашки сбитень, пахнущий мёдом, перцем и давленой ягодой. – Но в таком случае надобно госпожу Ниенну из Смежской крепости вызывать, пусть самолично глянет на эту траву повядшую. Мало ли, может, плеснула тетка-приживалка помоев каких, не захотела до канавы ведро нести. Какова хозяйка, таковы и слуги…

– Нет, Бажен, я могу сказанное банником подтвердить, – Катерина задумчиво побарабанила пальцами по столу и приспустила с головы платок, ослабив узел на горле. Видать, заволновалась тоже. – Я ещё вчера днём заметила, что яблоня старая возле дома Радмилкиного листья сбросила разом и голая стоит, скрипит, будто жизнь из неё до капли выпили. И переживала, что заразу могло ветром нанести иль, может, личинок-плодожорок каких. А тут похлеще дрянь нанесло – чернокнижника поганого! Ингварушка, давай невесте весточку отправим, пущай к нам поторопится! Она чародейка образованная, почти с дипломом, одним шагом может через телепорт волшебный к нам попасть. Ей-то Радмилку паскудную скрутить ничего не стоит, хоть там трижды злая ворожба!

Последние слова она произнесла с мольбой, глядя молодому кузнецу в глаза. «За детвору переживает», – догадался он. Неудивительно: от постоялого двора до Радмилкиной избы всего ничего – до колодца и налево. А ну как соседей изведёт, а потом и старосту с семьёй? Ей не привыкать. Мужа ведь сгубила, стервь окаянная, и ухом не повела.

Ингвар подумал ещё с минуту – и покачал головой:

– Не надо пока Ниенну. Я сначала сам схожу гляну. Меня она и в дом пустит, а следы колдовства я худо-бедно чуять умею. О том, что у меня дар открылся, Радмила не ведает, если только жёны тех кузнецов, что днём за моей работой следили, в разговоре не ляпнули ненароком.

– Да никто с ней тут дружбу не водит и в беседу не вступает, – брезгливо поморщилась Катерина. – С ней водиться – как змею на груди пригреть, чтобы она мужика чужого со двора увела, как телка неразумного? Ещё не хватало…

И замерла на лавке:

– Так она, может, и Сабура приворожила той осенью?! – ахнула она. – Это ж указом его величества запрещено! Ингвар, надо госпоже Ниенне сообщить. Инквизиторы в застенки её бросят, наконец-то избавимся от гадюки!

Лицо её расплылось в радостной улыбке.

И на миг Ингвар подумал, что это хорошая идея. Отправить Ниенне весточку через отданный сегодня кулон, та телепортом вмиг примчит и бабу паскудную скрутит. Явно же проступков за ней – на два тюремных срока хватит, ещё и с горочкой. А уж его ласточка точно рада будет. Такой шанс появился ненавистной Радмилке жало змеиное вырвать, нельзя его упускать!

А потом вспомнил ехидные слова декана Рейвана в одном из неудачных спаррингов, когда названный сынок в сердцах швырнул на пол меч и сказал, что непригоден к боевым искусствам, потому и не получается ничего: «Правильно. Ну их к лешему, тренировки наши. Тебе ж некогда, служба у Магни ждёт, бабьи цацки да птички. Они всяко лучше получаются, чем драка. А убивцы придут – за лялечкин подол спрячешься, она ж чародейка, пусть защищает. Это ж её обязанность перед короной, зря его величество ей стипендию, что ли, платит?»

Ох, как тогда от него огнём во все стороны полыхнуло со злости! А Рейван даже обрадовался: мол, наконец-то прекратил себя жалеть. И вновь сунул меч в руки.

Вспомнил Ингвар и Альбрехта, сына славного рода Вельфов, что приезжал весной на пару дней в Ахенбург поправлять здоровье после очередной заварушки на границах со степняками. Здоровенный и широкоплечий, как Магни, только ростом гораздо выше, в мундире и погонах, ещё и с первой медалью за воинскую доблесть. Ингвар с Ниенной столкнулись с ним в лавке при королевской лечебнице, где боевик набирал для себя и своей тройки эликсиры для скорейшего заживления ран, а они пришли – стыдно сказать! – за средством для спокойного сна, что готовила для Ингвара Азали.

– Плохо спишь, лялечка? – спросил тогда с насмешкой боевик, кинув взгляд на флакон тёмного стекла, остро пахнущий лавандой из-под притёртой пробки. – Я смотрю, мужик тебе попался любвеобильный да горячий. Слышал от Удмертия, мол, решилась твоя проблема. Ежели так, то рад за вас.

И вроде бы действительно был рад, и Ингвару руку пожал без выкрутасов, а кузнец потом от злости на себя и стыда дышать нормально аж до вечера не мог. Позорище какое: нормальные мужики себе средства от боевых ран покупают, а он – от бессонницы, как взволнованная барышня перед долгожданным сватовством!

«Не буду я прятаться за Ниенну, как в битве с эльфовским колдуном, – зло думал он. – Ладно, тогда хоть повод был. Но сейчас меня и драться обучили, и огнем палить могу, не прячась. Все же думают, что я чародей-ремесленник. И потом, на той стороне простая баба, пусть злобная, как змея, но колдовского дара в ней не было и нет. Значит, при ней – зелья да артефакты, и те чужими руками сотворённые. Гляну поближе, что в её избе творится, да уйду. Не кинется же в ноги о любви умолять, так позориться ей точно не с руки. Ещё и при наймитке, что в избе кашеварит да убирается».

– Ниенну пока звать рискованно: вдруг Радмила перепугается и кинется в бега? Мы же не знаем, что они с тем мутным покупателем делали, может, артефакты заговаривали, которые телепорты на расстоянии чуют. А меня она не боится. Я спокойно зайду к ней, якобы поговорить. А там видно будет.

– Ты понимаешь, какая о тебе слава пойдёт по всей округе? – поднял брови Бажен. – При юной невесте с образованием да богатым приданым – к местной шлёндре в гости по темноте идти?

– Если всё сложится так, как я думаю, то хорошая, – хмыкнул Ингвар. – Стану в глазах деревенских и вояк из крепости верным соратником столичной чародейки, что пошёл на разведку вперёд своей женщины, как настоящий мужик.

И при этих словах ему сразу стало так хорошо, будто пудовый мешок с плеч свалился.

Бажен неодобрительно покачал головой и призадумался. Затем махнул рукой и решительно поднялся с лавки.

– С тобой пойду, – тоном, не допускающим возражений, заявил он. – По пригорку у речки проскочу, а там через дыру в заборе к ней во двор залезу. У неё там пяток досок выломан, не меньше. Не иначе как для женатых вояк из крепости, которым стыдно к ней по улице ходить. Вот и бегают через речку да дыру в заборе, как сопляки безмозглые, которые только в рост вымахали, а думать не научились.

– Бажен, хватит, – поджала губы Катерина. – Идите уже скорее, пока дети не спохватились. Знаешь же Баюна, его хоть в комнате наверху запирай – всё равно сбежит и увяжется следом. Ещё и заявит, мол, батька старый, ему тяжко будет по заборам лазить, давайте я вместо него соберусь!

На том и порешили. Ингвар, сам себя стыдясь и повторяя, как заклинание, что это нужно для общего дела, достал из сумки свёрток со столичными конфетами. Он собирался отдать сладости детям Бажена и Гостяты, когда бумаги с покупателем будут подписаны, но сейчас придется умаслить обиженную бабу, чтобы та не дулась за дневное оскорбление и пустила в избу.

Бажен же надел тулуп бараньим мехом наружу, чтобы слиться с наползавшими сумерками, убрал светлые волосы под вязаную шапку. Подумал – и со вздохом нацепил на ноги старые кожаные поршни, в которых только дома по гладким половицам ходить удобно. Зато они не скрипели, как новёхонькие сапоги.

Распрощались они у ворот.

– Ежели почуешь что неладное – вставай и уходи, – шепнул староста, прежде чем скрыться за углом высокого забора, от которого к речке под пригорком вела узенькая тропинка. – Леший с ней, даже если госпожа некромансерка её не изловит, Инквизиторы всё равно поймают.

Ингвар молча кивнул в ответ и пошёл по улочке вверх, к колодцу, одной рукой держа свёрток с угощеньем, а второй аккуратно поглаживая камушек-звёздочку на груди. Тот самый амулет, подаренный Ниенной.

«Ты будешь гордиться мной, льдинка, – думал он, и нежность невольно растекалась внутри, щекотала одуванчиковым пухом. – Тебе муж-герой всяко подходит больше, нежели неумёха, который с одной злобной бабой побоялся совладать».

Калитка, что вела к Радмиле во двор, была приоткрыла. Ингвар прислушался – в доме тишина, лишь в одном из окошек загадочно поблёскивал свечной кристалл. Хвала богам, других полуночных гостей сегодня Радмила в гости явно не ожидала.

Он торопливо, на всякий случай, прочитал под нос охранную молитву Всеблагому Левию, поднялся по рассохшимся ступенькам крыльца к двери и осторожно постучал.

Его словно ждали – дверь тут же со скрипом отошла в сторону.

– Знала, что придёшь, – усмехнулась Радмила, стоящая на пороге. – Все вы сначала лаете меня перед друг другом, поносными словами оскорбляете, а потом приходите в ночи, крадучись, как сорванцы нашкодившие.

До чего же бесстыжий у неё оказался вид! Платье из тяжёлой струящейся ткани, похоже, что аксамитового бархата, практически до пят, зато с короткими рукавами и таким открытым воротом, с которым в приличный дом Ахенбурга женщину ни за что бы не пустили. Молочно-белые пухлые плечи мерцали в полумраке, словно присыпанные жемчужной пудрой. От неё пахло пыльными розами вперемешку с цветами попроще, а ещё – только что потушенными восковыми свечами.

«Неужто и впрямь ритуал проводила? – забегали в голове скользкие, как угри, мысли. – А если призвала нечисть похлеще волкодлака? Ниенна ведь говорила, что умруна поднять по глупости любой человек может. А коли не по дурости, а сознательно, так, поди, и чудище какое поганое из-за Кромки приведёшь…»

Но отступать было некуда. Вот сейчас струсит – и сам себя уважать до конца жизни перестанет. Ну и пусть чудище, в его силах избу подпалить с двух щелчков пальцами и удерживать огонь, сколько надо. Погорит мерзкая баба вместе с тем, кого призвала, а с ним самим всё равно ничего не случится.

Поэтому Ингвар лишь усмехнулся: мол, правильно всё сказала, – и сделал шаг в дымную, пахнущую мёдом и пылью темноту избяных сеней.

Внутри было жарко, аж дышать нечем. Куда взгляд ни кинь – сундуки расписные, доверху набитые бабьим тряпьём. У того, что стоял ближе всех, крышка была откинута, и на меховом кожушке, расшитом бисером, поблёскивали жемчужные нити. Жемчуг крупный, один к одному, а брошен небрежно, будто надоевший.

Зато скатерть на столе постелена неопрятно, неровно, шерстяная бахрома по краям сбилась едва ли не колтунами. Печка давно не белёна, на загнетке горшок с присохшей к краям кашей. Ингвар прищурился и разглядел в полумраке, что пол тоже метён абы как: середину худо-бедно загребли, а в углах грязь.

«Где же тут искать следы колдовства? – лихорадочно соображал кузнец. – А ежели в сундуке она артефакт спрятала? В жизни с наскока не догадаешься».

– Ты бы хоть окошко открыла, жарища, как в пекле, – сказал он вслух. – И где твоя тётка-приживалка, что самовар обещалась поставить? Я и конфет столичных принёс, думал, чаем угостишь.

– А как же, угощу, – Радмила смотрела на него странно, будто не мигая. Глаза её, обычно зелёные, при скудном сиянии свечного кристалла казались чёрными, бездонными. Поневоле поверишь в злую ворожбу: экая ведьма стоит! – Приживалку я отпустила, зачем нам свидетели? Невесте твоей доложат ещё. Окошко по той же причине закрыто. Могу и распахнуть, но, если кто услышит, что ты у меня в гостях, потом не плачься, когда некромансерка проклятье срамное на тебя наложит за измену.

– Мы же только чай пить собрались, – хмыкнул кузнец, деланно поднимая брови. А сам всё зыркал по углам: ну, где же, где?!

Тревога щекотала горло изнутри колючим пером, не давала покоя. Что-то явно неладное творилось здесь. И вроде всё было как прежде: и печка та же, и лавки со столом, и даже скатерть та самая, что подарена была Радмиле на свадьбу. Сундуки вот только новые да тряпки нарядные. Но его нынче этим не удивить, у Ниенны с Гердой платья и побогаче были. Однако стоило только чуть расслабиться и не сверлить взглядом углы, как пространство вокруг словно бы начинало двигаться, расчерчиваясь странными зеленоватыми мазками. Точно так же сияла трава вокруг заброшенной мельницы, где окопался три года назад эльфовский колдун.

Ингвар вытер со лба выступивший пот и чуть ослабил ворот рубахи. С каждой минутой становилось труднее дышать.

– Распахни окно, Радмила, ну невозможно же, – скривился он. – Аж голова кружится.

– Это у тебя от усталости, – улыбнулась баба ласково, словно не было меж ними дневной ссоры. – Сядь за стол, я тебе чаю налью, вмиг окрепнешь! У меня чай хороший, заморский, с самого Индостану.

– Не отравишь? – усмехнулся кузнец. Знал, что кипяток в сплаве меди с цинком, из которого делались самовары, любой известный яд нейтрализует, но не удержался от словесной шпильки.

– Отравлю, конечно, – поджала губы Радмила. – Специально во все чашки поплевала, чтобы тебя вспучило, как крашеный рыбий пузырь. Я ж гадюка, сам говорил.

«И впрямь, чего это я? – мелькнуло в голове. – Не будет она так рисковать, Ниенна вмиг распознает, чем меня отравили, и пытошные в застенках Инквизиторов Радмиле садом Милосердной Матери покажутся».

– Ай, ну тебя, – баба, судя по виду, действительно обиделась. – Наливай да пей, раз боишься. Можешь и сам туда плюнуть. От твоих слов ласковых тоже волосья бы повылазили, будь в тебе побольше чародейства. И дурная я, и глупая, и язык мой змеиный тебе поперёк горла…

Прозвучали её речи весьма двусмысленно, но Ингвар не стал на этом заострять внимание. Больше всего ему хотелось сейчас развернуться и уйти. Но как потом смотреть невесте в глаза? А её товарищам-боевикам, которые в двадцать зим уже чудищ убивали?

И тогда он примостился на край лавки, положил свёрток с конфетами на стол и задумчиво уставился на собственное отражение в бочине самовара. Здоровенный агрегат стоял посреди столешницы, гордо задрав кверху носик, сделанный в форме петушиного клюва. Ну точно царь в тронном зале. Ингвар невольно залюбовался золочёными вензелями по краю ножек, до смешного похожих на куриные, на фасонные ручки из кости, на узоры, почти сплошь покрывавшие поверхность. Эдакую красоту и сапогом-то мужицким раздувать жалко, ему бы в музее Ахенбурга стоять, чтобы честной народ любовался…

Он прикинул в голове стоимость потраченных на изготовление металлов и едва не ахнул. А если с работой мастера считать, то сумма выходила такая, что даже Магни с его прибылью пришлось бы откладывать на эдакую диковинку не меньше года, при том не есть, не пить и многочисленных внучат не содержать.

И эдакое чудо – в избе деревенской бабы, промышляющей ремеслом, о котором и вслух сказать стыдно?

Вот оно! Ингвара прошиб холодный пот, он дёрнулся, пытаясь вскочить с лавки, – и с ужасом понял, что не может. Чужая злобная сила наполнила его конечности, сделала их тяжёлыми, а голову – туманной и пустой.

Радмила медленно подошла, покачивая подолом платья, что казалось сейчас чернее ночи. Присела напротив, провела ладонью по его плечу, и кузнец дёрнулся – словно сотни иголочек пронзили кожу, несмотря на два слоя одежды.

– А ведь мог бы повиниться, Ингварушка, – прошелестела она. – Поклонился бы в ноги, я бы простила… Может, сейчас попробуешь?

Ингвар рванулся с лавки, как бешеный, но тщетно. Проклятая чужеродная магия словно зажала его в тиски. По бокам самовара заиграли всполохи всех цветов радуги. Они будто вытанцовывали, рисуя странный узор с бесконечными завитушками, отвести глаза от которого не представлялось возможным.

И тогда Ингвар просто закрыл глаза и прошептал:

– Да я лучше сдохну.

– И сдохнешь! – взвизгнула Радмила, и голос её доносился, как сквозь вату. – И сожрут тебя упыри да хищники, и твоя некромансерка костей по лесам вовек не сыщет!

С этими словами она схватила кузнеца за шею, больно впившись ногтями, и ринула его вперёд лицом. Не сильно, откуда у ленивой да изнеженной бабы телесная могута? Но неподвижному Ингвару хватило – он качнулся и со всего размаху впечатался лбом в самовар.

Звон прошел сквозь всё тело, невыносимый, раскатистый, отдавшийся болью в зубах. А затем кузнеца закружило разноцветное марево и куда-то понесло, вращая во все стороны.

Последнее, что он успел сделать – вцепиться в амулет, висевший на груди, и позвать. Отчаянно, захлёбываясь криком.

Ту, о которой помнил всегда и не забыл даже перед лицом гибели в тисках чужеродного колдовства.

***

Бажен ахнул, увидев, как окна в избе Радмилы, за которой он наблюдал, прячась в кустах смородины, полыхнули всеми цветами радуги. На миг странная тошнота подкатила к горлу, пальцы задрожали, а потом всё стихло.

Выматерившись, он стянул с головы надоевшую шапку и кинул на землю. Осознание случившейся беды навалилось на плечи тяжеленным кулем с мукой.

– Я же говорил! – выдохнул он, едва не рыча злости и бессилия. – Я же говорил!

А затем посреди чахлого огорода, прямо на грядках с полуживыми морковками разверзся огромный ярко-фиолетовый телепорт. Из него вылетела Ниенна с двумя короткими клинками наперевес. Одетая по-уличному, белые волосы подвязаны в узел, словно её оторвали от каких-то важных сборов.

– Где?! – выдохнула она, судорожно кашляя. – Что?!

Бажен рванул к ней, едва не подскакивая от волнения.

– Радмилка окаянная, ведьма поганая, злую ворожбу затеяла с покупателем! – затараторил он, напрочь забыв о степенности, с которой потребно говорить старосте оружейной слободы. – Ингвар прознал про сговор, пошел выслеживать, чтобы тебе потом доложить, я его отговаривал, а он всё равно пошёл…

Глаза некромансерки полыхнули фиолетовым. Бажен от неожиданности отшатнулся и едва не упал. Ниенна на него и не взглянула – побежала в избу, не оглядываясь. И там, где ступали её ноги, следы от узорчатых ботиночек со шнуровкой матово блестели, будто аметисты в купеческой сокровищнице.

Бажен кинулся следом, проклиная всё на свете. Какой бы могучей чародейкой ни была Ниенна, она всё равно девка, что сгодилась бы ему в дочери, женись он лет в шестнадцать. Разве можно бросить сущее дитё наедине с поганой бабой, которая едва не погубила его родного брата?!

О том, что Радмила могла сделать с Ингваром, Бажен себе думать запретил. Не до переживаний сейчас.

Двери были распахнуты настежь, что с улицы, что в сенях. Радмила сидела за столом, будто собиралась пить чай. С бесстыже обнажёнными плечами, с растрепанной золотой косой, с лукавой полуулыбкой.

– Опоздала ты, некромансерка, вот только ушёл от меня твой мужик, – ядовито усмехнулась баба.

Ниенна её не слушала, она смотрела на самовар и узоры на его боках. Они таяли, смазывались, как будто по ним прошлись невидимой тряпкой.

– Артефакт телепортации, – сказала она враз охрипшим голосом, едва Бажен встал рядом. – Очень дорогой, помогает отправлять грузы на расстояния до двухсот вёрст. В королевском дворце с десяток таких. Достаточно коснуться его бока вещью, которую нужно переправить, а дальше он всё сделает сам.

Её тяжелый взгляд упёрся в сидящую за столом ведьму:

– Говори, сука, где Ингвар, иначе я тебя…

– Что – ты меня? – Радмила расплылась в улыбке, а затем начала хохотать: – Сопля-недоучка, из собственного рода выкинутая, ледышка ходячая, что ты мне сделаешь? За мной важные люди стоят! Им и жандармы королевские не указ!

Бабий визгливый смех понёсся по избе. Радмила захлёбывалась хохотом и всё тыкала пальцем то в Ниенну, то в Бажена. На глазах её выступили слёзы.

– Ты, и ты, никто из вас мне не указ, никого я не боюсь! Сдохнет твой Ингвар в чистом поле, сожрут его упыри или волки! А ты, дуб стоеросовый, кем себя возомнил? Кем возомнил, я спрашиваю?! Все вы тут из одного теста, всех вас накажут! Закроют важные люди слободу, пойдёте по миру с детьми да жёнками, и нигде – слышите? – нигде вас на службу не возьмут, важные люди уж постараются! А я заживу, как королевишна, и забуду, как вы меня срамными словами на всех углах поносили, и муженька своего старого да убогого забуду, и чародейству обучусь, мне пообещали! Выкусили оба, да?! Сдохнете все, а я…

Радмила вдруг резко осеклась, схватилась за горло и стала кашлять. Бажен сделал было шаг вперёд, но Ниенна ухватила его за локоть, не давая тронуться с места.

Зловредная баба хрипела не больше минуты. Затем глаза её закатились и она сползла под лавку. Платье задралось, открывая гладкие ноги – все в алых пятнах. Такие же расцветали по бледному лицу и рукам.

– Яд восточной сколопендры, – прошептала Ниенна. – Смешанный с молоком и наговоренным сахаром, чтобы подействовал не сразу. Спасения против него нет. И тело трогать без специальных перчаток нельзя, сам отравишься.

Радмила упала носом в половик и наконец перестала дёргаться. Из ушей её хлынула кровь. И в этот же миг самовар окончательно перестал светиться.

Некромансерка сникла, ссутулила плечи, и Бажен в очередной раз поразился, какая же она маленькая и хрупкая. Сердце его болезненно сжалось:

– Где Ингвар? Куда его эта холера зашвырнула?

– Не знаю, – прошептала девчонка, и глаза её, большие и растерянные, наполнились слезами. Она попыталась сделать шаг и едва не упала. Фиолетовое сияние меж пальцев и вокруг головы тоже потухло, клинки с глухим звоном попадали на пол.

– А вот этого не надо, оружие нам пригодится, не будем его тупить да калечить зазря, – забормотал Бажен ласково, как с дитём. Он поднял клинки, вытер лезвия о штанину и аккуратно завернул их в тряпицу, что висела на верёвке у печки. Сунул свёрток Ниенне в руки, подошёл к печи, разворошил кочергой и без того едва тлеющие угли и вдобавок прикрыл устье заслонкой, чтобы не случилось пожара. Постоял над мёртвой бабой, махнул рукой, достал из ближайшего сундука подбитый мехом плащ и накрыл тело.

– Не по-людски как-то, – объяснил он вслух больше сам себе, чем столичной чародейке. – Мы ж не сволочи, не будем оскотиниваться и до её уровня падать. Она, поди, ещё и поплясала бы на трупах, ведьма поганая…

Сзади раздались всхлипывания. Некромансерка плакала, уткнувшись лицом в ладонь, продолжая второй рукой сжимать свёрток с клинками.

– Я же чуяла, чуяла, что случится беда… – шептала она, то и дело вздрагивая.

– Ну, ну, лапушка, тише, – староста шагнул к ней, осторожно обнял и потянул к выходу. – Пойдём к нам в лавку, с Катериной посидишь, пока я мужиков созову и весточку Инквизитору в Пятиречье отправлю, чтобы прибыл сей же час. День и ночь искать будем, слышишь? Сотник Еремей своих ребят отрядит в помощь нам, а госпожа валькирия их поведёт. Поедут ближе к краю мыса, а мы здешние окрестности прочешем. Двести вёрст, конечно, расстояние немалое, но и народу у нас хватает. На лошадях живо все Глуховы леса обыщем! А Ингварка чародей справный, огонь вызывать умеет, защитится и от волков, и от кровососов…

Они вышли в ночь, пахнущую травами и мёдом. В соседних избах горели свечные кристаллы, во дворах ниже по улице гудели мужские и женские голоса.

– Всю округу ты перебудила, девонька. И славно, часть моей работы сделала, – ласково приговаривал Бажен, ведя тихо плачущую некромансерку за собой. – Пойдём, маленькая, пойдём, Катерина сбитня тебе горячего нацедит. Слезами горю не поможешь. Будем думать, как Ингварку спасать.

Глава третья. Новый друг в старом тулупе

Ингвар очнулся от мелких капель воды, брызнувших в лицо. Провёл рукой, смахивая влагу с век, открыл глаза и бессильно застонал.

Над головой раскинулось ночное небо, усыпанное звёздами, крупными, будто хрустальные яблочки. Значит, от жилья человеческого далеко: ни дыма, ни света, как в больших городах…

Ингвар приподнялся на локте, огляделся по сторонам. Ну точно, хрестоматийное чисто поле из детских сказок, то самое, без конца и края. Точнее, луг с травой едва ли не по пояс. Кругом роса, холодно, мокро. Справа и чуть поодаль виднелся лесок, слева – огромная поляна медовой кашки и огоньков. И ни единой живой души, только ковыль шелестит, переливаясь в звёздном свете мохнатыми метёлочками, слитыми в почти однородный ковёр, из которого то тут, то там торчат головки маков.

Да речка еле слышно журчит в той же стороне, что и лес.

Кузнец осторожно перекатился на колени, проверяя, не сломал ли чего при падении. Ощупал грудную клетку и охнул испуганно – амулет, подаренный Ниенной! Принялся судорожно шарить руками по траве, и через пару минут пальцы наконец наткнулись на острую грань кристаллика. Ингвар с облегчением сжал его в ладони.

«Ниенна меня найдёт, обязательно найдёт, – успокаивал он сам себя. – Я посреди поля, гор вокруг вроде бы нет, надо просто подождать… Или выйти на более пологое место?»

С трудом поднявшись на ноги, кузнец поковылял вперёд. Болела левая рука – всё-таки ударился при падении. Проклятая баба, чтоб её рогатые из Бездны еженощно драли!

От злости на Радмилу и на себя, недотёпу, у Ингвара свело скулы. Но чего уж теперь? Выбраться бы живым и здоровым, а там уж и с Ниенной поговорят, и с Рейваном. Магистр боевых искусств наверняка изругает названного сыночка на чём свет стоит за самонадеянность и излишнюю доверчивость. И будет прав.

«Пусть ругает, – думал Ингвар, бредя потихоньку. – Лишь бы выбраться…»

И замер на краткий миг: вдруг показалось, что за спиной кто-то шевельнулся. Кузнец оглянулся – пусто, лишь ковыль до самого горизонта вперемешку с кустами лещины и шиповника. Но тревога будто ждала сигнала разыграться. Ладони взмокли, как и спина, а ухо начало услужливо ловить любой мало-мальский шорох, коими живая природа во всех краях полна под завязку.

Выругавшись, Ингвар пошёл дальше – и снова замер: шаги за спиной возобновились. И кузнец не выдержал.

– Кто идёт? – крикнул он, оборачиваясь и сжимая кулаки. – Покажись!

Снова ничегошеньки. Как раз выползла из-за тучи полная пятнистая луна, заливая поле мертвенно-белым светом. Ни единой живой души, ни малейшего чужого движения. Только ветер щекочет высокие травы.

Кузнец смахнул выступивший пот со лба. Вновь развернулся к тропе, давая себе зарок больше не оглядываться…

И увидел оскаленную харю с глазами, как у кошки, что надвигалась на него из ближайших кустов. Огромное тощее тело высотой минимум в полтора человеческих роста, неестественно вывернутые конечности, словно у огромного кузнечика.

Чудовище оскалило острозубую пасть. Мотнуло башкой, поросшей длинными патлами, и… сказало тоненьким голосочком Ниенны:

– Чуть не потеряла тебя, родной!

С этими словами образина прыгнула, а Ингвар заорал, отшатываясь. Никаких чудищ на свете он не боялся, вот только с нечистью, обладавшей голосом его невесты, сталкиваться ещё не приходилось.

Но тело отреагировало правильно: он подобрался, чуть ссутулился, становясь в более удобное положение, и пальнул огнём из пальцев аккурат в глаза мерзкой твари. Ох, как же она завизжала и завертелась волчком на месте, прикрывая лицо когтистыми ладонями! Казалось, от её вопля вокруг содрогнулась земля.

Ингвар швырнул новый пламенный сгусток в траву у ног нечисти, наскоро создавая огненный круг, и кинулся бежать.

Он вспомнил, что это за дрянь. И понял, что Радмила с загадочным покупателем точно знали, куда его отправлять. Не будь у него огненного дара, сгинул бы сию же минуту в когтях и зубах образины, что звалась ыркой – одним из самых кровожадных упырей в бестиарии Острижского государства.

Каждый ребёнок знал: нельзя идти через поле ночью и одному, ещё и безлошадному. А если уж выпала такая оказия – зажги факел и шевели быстрее ногами, ни за что не оглядываясь. И главное – не отзывайся, даже если вдруг покажется, что тебя окликает старый знакомец, а то и свояк. Ибо упырь этот разумен, хорошо владеет человеческой речью и способен затуманить разум жертве на расстоянии, едва она подаст голос.

Ингвара спас дар предков, драконье пламя. Отпугнуть ырку можно было лишь с помощью огня, как и задержать. И потому Ингвар мчался к роще неподалёку, не разбирая дороги. Знал: лесной батька кровососа в свои владения ни за что не допустит. А уж с лешим в любом случае можно договориться.

Визг упыря становился всё тише, Ингвар не выдержал и оглянулся – тварь до сих пор приплясывала в круге, тщетно пытаясь отодвинуться от летящих во все стороны искр.

Теперь главное, чтобы Ниенна скорее его почуяла…

Ингвар остановился так же резко, как и бежал до этого. И похолодел: рука, до этого сжимавшая камушек-звёздочку, была пустой.

«Обронил по дороге!» – с ужасом понял он. Вновь оглянулся – упырь смотрел ему вслед, скаля зубы и не двигаясь.

Нет, рисковать нельзя. Проще переждать ночь в лесу и вернуться с рассветом. Камушек никуда не денется. Здесь желающие его подобрать и присвоить вряд ли найдутся.

А если и так – проще уж лесовому батьке в ноги поклониться да попросить вывести ближе к людям.

* * *

День прошел без приключений. И неудивительно: в лесу берендеев знала и боялась практически каждая тварь, и живая, и не совсем. Громобой по пути через болото шугнул выводок кикимориных детей-шулыканов, надумавших запутать одинокому мужику дорогу. Затем молча погрозил кулаком их отцу-болотнику, с рыком выскочившему из трясины. Тот, признав оборотня-медведя, живо сбледнул с носатого лица, извинился не меньше десятка раз, отвесил плачущим сорванцам ворох подзатыльников и утащил их в самую топь.

Следов серых тварей за весь день Громобой так и не учуял. Неужто соврал мужик? Нет, девчонка малая говорила искренне: он чувствовал страх и жалость к несчастной Милушке и её отцу, от которого осталась лишь окровавленная одёжа.