Ниенна. Берендеево проклятие

Положа руку на сердце, Ниенну ситуация не беспокоила ни капли. Она давно перестала быть нежной экзальтированной девицей, которую цепляли бы шепотки за спиной о том, что она преступила священные заповеди Всеблагого Левия и живёт с мужчиной во грехе. В Академии на это смотрели сквозь пальцы и студиозусы, и наставники. Беспокоились лишь об одном: как бы «неразумные недоросли» в процессе разгульной жизни не заимели незапланированное дитя или стыдную болячку. От того и другого отлично помогали эликсиры, которые умели готовить даже адепты-первокурсники.

Но Ингвар, дважды за короткую жизнь осиротевший, был одержим правильной семейной жизнью. Той, где есть дом – полная чаша, любящие друг друга муж и жена с детьми, рождёнными исключительно в браке. Он ведь даже на Радмилке-сплетнице готов был жениться, чтобы всё честь по чести было. Хотя какая там любовь? Стоило только красивой и ласковой бабе пригреть мужика, что потерял родных…

Ниенна невольно скрипнула зубами от злости. Сладкую полудрёму будто рукой сняло, и она крепче обняла спящего кузнеца.

«Убила бы тварь, – думала некромансерка. – Из любой ситуации сухой из воды выходит, ещё и честному народу пакости устраивает!»

Про Радмилу, по правде сказать, они и думать забыли, как только вернулись в Ахенбург. Переживали лишь за тётку Усладу – не подожжёт ли толпа дом ни в чём не повинной бабе? Просто за то, что помогала пришлой семье, а затем и столичным чародейкам, которые не дали чужаков в обиду. Поэтому еще в те дни, когда отряд столичных некромансеров очищал землю от эльфовских чар и помогал опознать умученных до смерти сельчан, она передала Усладе переговорный кристалл с подробным описанием его работы. Благо тётка оказалась грамотной и читать худо-бедно умела.

«Если будут обижать – скажете нам, пришлём жандармов прямо из столицы, чтобы в другой раз неповадно было».

Потом они часто вели недолгие, но задушевные беседы по вечерам. Услада охотно рассказывала про житьё-бытьё, про то, как часто к ней бегает детвора Бажена и Гостяты на пирожки с капустой да морошкой, а заодно и помочь по хозяйству: баньку протопить, воды с дровами натаскать, золу вынести. Как сам хозяин Бажен предупредил остальных тихонько, зато прямо и в лоб: тронете хоть пальцем тётку Усладу – выгоню из артели и слободы. Как потянулись к ней в дом сначала редкие молодушки – якобы занять муки да молока для теста, а сами выспрашивали про то, как устроились Хенрики в столице. И удивительное дело: узнав, что всё замечательно, что Хелену приняли в Академию, Йохан вылечился, а Ингвару платят за работу золотом, светлели лицом и выдыхали с облегчением.

– Стыдно им, что злодейке поверили, – сердито фыркала Услада. – Радмила всё как крыса ходит вынюхивает, кто чём живет, да с ней народ и знаться теперь не желает. А Чекун после той ссоры знатно постарел, словно проклятье на него наложили, аж страшно делается!

– Леший с ними, – морщился в ответ Ингвар. – Ты лучше скажи, обдериха не шалит? А в лесу что творится? Волки на людей не нападают? Колдунов чернокнижных в округу наново не принесло?

Узнав, что всё тихо и благополучно, тоже выдыхал с облегчением и улыбался.

К лету тётка огорошила их новостью: женился младший брат Бажена Сабур. Девицу взял скромную, тихую да покладистую, личиком белую, волосом чернявую. С брагой завязал, взялся за ум. Ниенна с Ингваром подумали – и решили на всякий случай Герде ничего не говорить. Слишком уж тяжко ей дались эти два дня счастья, не меньше года жизни отняли переживаниями.

А когда короткое северное лето умчалось в более тёплые края, уступив права такой же быстротечной осени, тётка Услада встретила их смущённым молчанием, затем шепнула, что ей пора чистить грибы, – и внезапно отодвинулась в сторонку, пропуская вперёд себя Баюна. Тот за прошедшие месяцы вытянулся и возмужал, сохранив прежнее чуть хитроватое выражение лица. Однако глаза его, в которых будто плясали хулиганские бесенята, сейчас глядели из переговорного кристалла с неподдельным отчаянием.

– Госпожа чародейка, Ингвар, здравия вам крепкого… – начал он, но тут его чуть хрипловатый голосок дрогнул и парнишка расплакался, точно малое дитя. Он пытался сдержаться, кусал губы едва не до крови, но слёзы ручьями текли по худеньким исцарапанным щекам и он мог только шептать, сглатывая: – Да пребудет с вами Всеблагой Левий, да осенит своим крылом все ваши деяния…

– Малец, ты чего? – прервал поток сбивчивых причитаний Ингвар, встревоженно нахмурившись. – Беда какая случилась?

– Дядька, – всхлипывая еще горше, пролепетал Баюн. – Пьёт, работу забросил, под забором скоро валяться начнёт. Жена его, Ольгушка, ревёт цельными днями, матушка боится, что дитя нерождённое от сердечной боли скинет. А он, пакостник, к Радмилке поганой и дневать, и ночевать ходит!

Мальчонка стиснул зубы, аж желваки заходили.

– Чего?! – открыла рот Ниенна.

– А как же Чекун? – ошарашенно спросил Ингвар. – А остальные? Неужто нормально при живом муже полюбовника в дом водить?

– Так помер Чекун три месяца назад, Услада вам просто не стала говорить, – Баюн вытер рукавом хлюпающий нос и пояснил: – Жаба грудная с ним приключилась, сердце будто клещами давило, он думал, целителей дождётся, но не вышло… Мамка бает, сгубила его эта стервь. Теперь ничего не стыдится: сначала из крепости мужиков в гости водила, а после на дядьку моего переключилась. Он бы трезвый даже через порог её дома не переступил! Так она удумала наливать ему потихонечку, сначала в кузню бражку носила, а потом он сам к ней пришёл… С батькой разругались вдрызг, на Ольгушку даже не смотрит, а та дитёнка носит под сердцем…

Нижняя губа его снова задрожала – видно, подступившие к горлу рыдания душили уже в полную силу.

– Вот змея! – не сговариваясь, ахнули Ингвар с Ниенной, затем переглянулись – и хором же спросили: – Чем помочь?

Баюн подышал глубоко, пытаясь утихомирить рвущие душу чувства, и сказал дрогнувшим голосом:

– Зелье есть особое, коли забулдыге его дать, то хмельное в рот тянуть не будет никогда. Но травники из окрестных деревень берутся с условием: ежели помрёт от лечения, их не виноватить. Дескать, от зелья того половина только выживает, зато не пьёт больше.

– Знаю я, из чего это зелье, – нахмурилась Ниенна. – Не смейте его Сабуру давать. Кто после него выживет, калекой навсегда останется. Внешне не видно, а нутро сгниет за несколько лет. Потом или печень откажет, или кровью харкать начнёт, и так до самой кончины. А уж помирать как больно будет – словами не передать!

Баюн замер на лавке.

– Что же делать? – растерянно прошептал он. – Дядьку жалко… и батьку жалко… И Ольгушку жалко!..

«А себя ему не жалко, – вдруг поняла Ниенна. – Мальчишка недорослый заботится о здоровых мужиках и бабах в ущерб себе. Ему бы учиться мастерству да грамоте, а он в дрязгах семейных наравне со всеми полощется. А с другой стороны, какая учёба в подобной обстановке? Пьянство, ругань, слёзы женские… Нет, ну какая же сволочь эта Радмилка! Как может быть столько дерьма в одной бабе?»

– Я вам другое зелье пришлю, из королевской лечебницы, – заявила она, не дожидаясь, пока ответит Ингвар. Злость кипела внутри, застилая глаза алой пеленой. Убила бы гадину! Хуже Скарапеи выискалась тварь! – Сабура в дом заманите, чарку с лекарством поднесёте, а пахнуть оно будет, как бражка первосортная. Пусть Бажен скажет, мол, замириться хотим, живи, с кем хочешь, а надоевшую жену назад в деревню отошлём. Главное, чтобы поверил и выпил. Потом потеряет сознание на половину часа, за это время в подполе его закрыть, на мягкое положить, чтобы не простыл да не убился, пытаясь вырваться. Начнёт бредить – обтирать мокрым рушником, как очухается – поить досыта. Еды никакой три дня не давать. Очнется другим человеком, жену вспомнит, а Радмилку забудет как дурной сон, вместе с бражкой. Правда, характер может поменяться: станет или вредным, или плаксивым…

Баюн молча смотрел из переговорного кристалла, глотая слёзы и закусывая губу. И некромансерка устыдилась последних слов. Мальчишке ли, видевшему любимого дядьку в непотребном состоянии, о котором и окружающим рассказать стыдно, бояться его вредности?

– Просто учти, что такое может быть, – с тихим вздохом сказала она. – Отца с матерью обязательно предупреди.

Зелье на следующий же день передали Усладе на зачарованной посыльной карете, вместе со свёртком тканей да пряностей из Ахенбурга. И снова Герде решили ничего не говорить. Ниенна сама не понимала, почему утаила от подруги такую важную весть. Не хотела ворошить былое? Или боялась её насмешек? Нашла, мол, о ком заботиться – о человеке, который вместе с пьяной толпой чуть однажды девчонку безвинную не изничтожил.

Как ей объяснить, что во всей этой ситуации жаль только Баюна, страдавшего ни за что, ни про что? И неведомую Ольгушку с нерождённым дитём? Поди, ей и не сказали, что женишок-то с изъяном громадным. Про пристрастие к бутылке с брагой даже близкие родичи обычно молчат. Бажен с Катериной, небось, плясали на радостях, когда Сабур своей семьёй отдельно зажил…

И, конечно, Радмила. Вот уж на кого у Ниенны до сих пор был не то что огромный зуб – упырьи клыки в три ряда. Хорошенечко дать ей по носу за злодеяния – как же упустить такую возможность?

Хотя, конечно, где-то сплетницу даже стоило поблагодарить. Ведь из-за её гадкой выходки Хенрики отправились в Ахенбург той же ночью, что и они с Гердой. А так невесть сколько пришлось бы ждать кузнеца в столице. Вдруг Магни Брамос нашел бы за это время другого мастера?

Ниенна снова вздохнула. Сон не шёл, хоть ты тресни, и даже присутствие рядом Ингвара не успокаивало. Она зевнула, нехотя поднялась с кровати, натянула домашнее платье, висевшее на стуле. Всё равно пора собираться в дорогу. Ничего, дня на задуманное дело им хватит. А там – целые две седмицы отдыха!

«Может, на воды поехать? – думала она, затягивая пояс на тоненькой талии. За два с половиной года её фигурка практически не изменилась, как и предполагал Удмертий. – В бассейнах с лечебной водой отмокнуть хоть несколько дней – самое то перед сезоном хворей да лихорадок! Через пару месяцев уже некогда будет, да и не отпустит его вредный дворф…»

Дело было пустяковым, но долгожданным: в кузнечной слободе нашелся покупатель на бывшую Ингварову избу. Точнее, всё хозяйство вместе с домом по договору принадлежало тётке Усладе, но она переехала в Ахенбург, едва кузнец приобрел хоромы на Купеческой улице. Одним днём собралась, утолкла вещи и накопленные медяки с серебрушками в узелок, раздала плачущим соседкам кухонную утварь, посадила в корзину кота Ваську и тронулась в путь. Видать, заранее отъезд планировала и потому времени не теряла.

Ингвар переживал, что сняться с привычного места тётушку не заставит и Всеблагой Левий, ведь как бросить нажитое хозяйство, забыть добрососедские связи и могилы родных на жальнике у болот? Но Услада так и не смогла простить односельчан, однажды выгнавших в зимнюю ночь ни в чем не повинных молодого парня и двух малолетних детей. А могилы – что могилы? Молиться о родных, ушедших до срока, можно в любом храме, ей ли не знать? А думать надо о живых, о тех, кто долгое время был рядом.

Бажен вызвался довезти её лично. Якобы в благодарность за то, что приглядывала за его сыном да племянниками. Но Ингвара с братом и сестрой, что встречали тётушку у городских ворот, обнял, как старых друзей. Ниенне же поклонился в пояс. И она с удивлением поняла, что здоровенного мужика с проседью в волосах, старосту мастеровой слободы, переполняют эмоции, от которых можно и слезу пустить.

– Спасибо тебе, девонька, спасла брата моего непутевого, избавила от тяги к хмелю, – сказал он тихонько, чтобы люд, разгружавший телеги у крепостных ворот, не расслышал. – Годами мы его караулили, ночей, бывало, не спали, чтобы не запил ненароком. А теперь всё наладилось, даже нюхать эту дрянь не могёт, плюётся. Правда, ворчит то и дело, как старый дед, но Ольгушка его осаживает, не даёт распускаться. Он с ней тише воды, ниже травы, каждый чих её на лету ловит. Видать, стыдно, что змеюке поганой поддался…

– А змеюка-то чего? – задала мучающий вопрос Ниенна.

– Как с гуся вода, – заскрежетал зубами Бажен. – Супружника схоронила и живёт припеваючи. И плевать, что с ней вся слобода после Сабура знаться не желает, она из крепости мужиков привечает. Седмицу – один, седмицу – другой. От того ни в деньгах не нуждается, ни в чём, ей из деревень провиант привозят. Даже тётку-приживалку нашла, та по хозяйству шуршит, стряпает да полы скоблит. А Радмилка только у окна сидит, косы чешет да щёки кармином заморским мажет, бесстыжая.

Хеленка фыркнула с неодобрением, будто каждое слово поняла, и Ингвар живо отправил их с Йоханом в обжорные ряды у крепостной стены, за петушками на палочке.

– Правильно, нечего малым такую срамоту знать, – одобрил Бажен, как только дети удрали. Затем помялся немного и добавил, опустив глаза: – Прости нас, Ингвар. Меня – за трусость, достойную заячьей, остальных – за злобу хмельную. Никто на вас больше зла не держит. Усладе помогали всячески, о ваших делах чуть ли не ежедневно справлялись…

Конечно, Ингвар простил. Ведь, как ни крути, кривая дорога, полная боли, обиды и страха, привела их маленькую семью к сытой и благополучной жизни. А его самого – ещё и к огромному счастью.

И зажили они справно и дружно. Ингвар работал, не покладая рук, и кубышка в дворфовском банке росла с каждым днём. Услада приглядывала за Йоханом и вела хозяйство. Хелена частенько забегала в гости на пироги, рассказывала про учёбу в Академии, про занятия по составлению зелий и про девчонок из соседних комнат, которые «вредные, но это потому что несчастные, их никто не любит и не защищает». Сама же девочка была оберегаема сразу двумя адептками, о подвигах которых по всем факультетам уже ходил с десяток баек, и её обижать никто не смел.

Ниенна с Гердой продолжали оттачивать мастерство. Завалили вдвоём оборотня-жаболака из числа высшей нечисти, избавили Цыпин хутор от нашествия крысюков, что умели наводить на людей неконтролируемый ужас, а на кур – паралич, изловили на одной из ярмарок ведьму без лицензии, торговавшую приворотными зельями, отнимающими у покупателей молодость и красоту… И корпели над сложными, многоступенчатыми заклинаниями тонкой работы, необходимыми для службы в Тайном Сыске. До получения диплома обеим оставался год, на отдых выпускникам давалось лето, а затем их ждала служба. Опасная, непредсказуемая, но очень статусная. И за речью своей теперь приходилось следить, нещадно выпалывая из оной бранные слова – сыскарям не положено ругаться подобно портовому грузчику, даже в битве с болотными упырями да кровососами.

«И чего Ингвар из-за этой свадьбы так переживает? Потом бы и поженились, как в Тайный Сыск поступлю, там всяко больше жалование, чем моя нынешняя стипендия. Вдвоём быстрее бы накопили», – думала некромансерка, проверяя сумки в дорогу.

Собирались подруги накануне и впопыхах, потому как в Академию вот-вот обещалась нагрянуть проверка. Во дворце творилось что-то смутное и нехорошее – всем сильным столичным целителям запретили покидать Ахенбург без особого распоряжения. Ходили слухи, что его величество Александр вздумал хворать, к счастью, пока не слишком серьёзно. В любом случае, дворцовые лекари не оставляли короля ни днём, ни ночью, проверяли его еду, нательное и исподнее, дары от многочисленных послов, даже воздух в залах и спальнях. Увы, ничего не находили

Но укрепляющее зелье король, по рассказам декана Левии, пил едва ли не вёдрами. Может быть, поэтому и держался ещё в бодром состоянии и на ногах, не подавая виду, что занедужил.

Укрепляли его здоровье и её высочество Евгения, и два юных принца-шалопая. Конечно, вряд ли бы во всём королевстве нашлись дураки, попытавшиеся в лоб отравить правящую семью, но кто их знает, тех дураков?

Королевские штатные маги сходились в одном: если это чьё-то дурное воздействие, то под силу оно лишь чародею высокого уровня. Поэтому искали информацию о самых талантливых выпускниках разных лет, служивших при дворе и прославившихся во время учебы тягой к вольнодумию.

Юная некромансерка вольнодумием не славилась, скорее, наоборот. Ведь именно приказ его величества не возвращать в семьи сбежавших в чародейскую Академию детей спас её от навязанного брака со старым маркизом. Но личность Ниенны была слишком известна при дворе и объясняться перед дознавателями на тему продажи бывшего дома жениха-простолюдина совершенно не хотелось, врать – тем более. А они непременно спросят, куда это она собралась с чересседельными сумками наперевес, к тому же за две седмицы до сессии.

Поэтому Ниенна потихонечку свинтила ещё с вечера. Дело нехитрое, если тебя прикрывают сразу три декана. Герда же обещала присоединиться уже у северных ворот, где располагался вход в портал до некромансерской башни в Пятиречье. У неё проблем с дознавателями точно не возникло бы никаких.

Ниенна пересчитала флаконы с лечебными зельями от ран и укусов, от поноса и головной боли, проверила запасы «жидкого серебра» для смазки лезвий. Вдруг за эти три года в Глуховых лесах опять какая-нибудь пакость завелась, кроме волков? Переложила повыше в стопку нательного запасную рубаху. Задумчиво звякнула кошелём, пытаясь вспомнить, сколько денег взяла с собой, и тут её обхватили мужские руки, прижали к обнаженному торсу.

– Съем! – прорычали ей в ухо, а затем она почувствовала, как взлетает в воздух и плывёт, перехваченная за талию, прямиком к кровати.

– Ингвар, пусти! – хохотала она, дрыгая ногами. – Уронишь!

– Съем – и отпущу, честное слово! – пообещал кузнец, улыбаясь во весь рот. Он опрокинулся спиной назад на мягкую перину, да так и замер, прижимая невесту к груди.

– Есть-то меня будешь? – завозилась она спустя пару минут. – А то плечо затекает.

– Буду, конечно, аппетит нагуливаю, – Ингвар легонько куснул её за ухо, но руки разжал. Дождался, пока Ниенна сядет рядом, и признался, довольно щурясь: – Поверить не могу, что мы куда-то едем вместе. И не поголовье гулиусов прореживать да лиходеев ловить, а просто отдыхать. Бумаги подпишем за тётку Усладу, деньги получим, положим в дворфовский банк ей на счёт – и полмесяца свободы! Никаких печей да железа, да камушков драгоценных для брошек и перстеньков, от которых в глазах уже рябит. Никаких капризных девиц, которые сами не знают, какое украшение хотят, и меняют планы по три раза на дню. И Магни ворчать на своих племянников-остолопов под ухом не будет… Герда с нами не передумала ехать?

– Что ты! Она до сих пор свято уверена, что нас или в слободе притопить попытаются, памятуя о прошлом, или же по пути убийцы непременно всплывут. Честно говоря, в этот раз я её паранойю разделяю. Может, всё же изменим внешность? Я как раз пару дней назад практикум по изменению лица и тела на «отлично» сдала, он же входит в обязательные для службы в Тайном Сыске умения. А Герда ещё месяц назад отстрелялась, у неё мужские личины лучше получаются…

– Нет, – помотал лохматой после сна головой Ингвар. – Хватит прятаться без крайней нужды. У вас силы чародейской много, но она всё равно не бесконечная. К тому же в Ахенбурге нас не тронут, уже знают, что чревато. Защитные заклинания в браслетах Рейван позавчера обновил, задницы нападающим до самых костей прижарит, и ахнуть не успеют. А в Пятиречье нас Бажен встретит, чтобы до слободы проводить спокойно. Не узнает в чужих личинах – и как выкручиваться? Объяснять, что мы – это мы, времени нет. Не хочу там задерживаться даже на пару суток. И без того Магни три дня причитал, будто я его голым, босым и голодным бросаю в орде жаждущих наживы варваров. Можно подумать, пока нас не будет, небо ему на цеха рухнет!

Жаркая пора в цехах у Магни начиналась к концу лета. Народ вовсю готовился к Ночи явления Всеблагого Левия, заказы из королевского дворца начинали поступать уже с августа. А затеял эту свистопляску тоже Ингвар, практически с самого приезда.

Дело было так. После длинных новогодних праздников вымотанный до предела Магни не выдержал и разболелся. Накануне он работал над срочным заказом для семьи его величества и должен был привезти его во дворец самолично, но не мог – даже на ногах держался с трудом. Вот и отправил вместо себя нового мастера, который уже зарекомендовал себя с хорошей стороны. И даже распорядился подать специальный экипаж, с охраной.

Конечно, дальше парадной лестницы Ингвара не пустили – происхождением не вышел. Но и этого события ему хватило по самую маковку. Больше всего наивного парня, выросшего пусть в зажиточной и образованной семье, но всё же в городишке на две улицы, поразили даже не мраморные статуи, не колонны до небес и не лепнины с золотом, от блеска которых глазам делалось больно, а огромная пушистая ёлка, украшавшая холл. От нижних лап и до самой маковки она была увешана переливчатыми сосульками, словно украденными из царства ледяной королевы, разноцветными стеклянными шарами, в которых, как живые, кружились снежинки, и сказочными зверями-игрушками из драгоценных металлов.

– Понимаешь, я упёрся в эти букеты из лилий и ничего, кроме них, не вижу, а там такое!.. – взахлёб рассказывал он вечером Ниенне. – А я ведь тоже могу, если пальцами металл аккуратно греть и приглаживать! Мои птицы и звери будут выглядеть ещё живее и краше!

– А Магни ты как свои внезапные умения объяснишь? – переживала некромансерка, уже понимая, что кузнец ни за что не откажется от захвативших его идей. – И без того приходится камушки в букеты вплавлять поздно вечером, когда подмастерья расходятся. Вот бы они удивились огню, что у тебя на кончиках пальцев пляшет!

– А так и буду, надоело мне притворяться. Рейван ещё в день нашего знакомства предлагал зелье принимать, которое любому чародею покажет, что у меня есть слабенький колдовской дар. И чтобы про это знали только ты и Герда, ну и деканы ваши. Остальные же пусть считают, что пережитое в детстве горе замкнуло мою магию, а сейчас ушла внутренняя скованность и дар зашевелился, Рейван его почуял и помог раскрыть, – Ингвар с печальной усмешкой покачал головой. – Вот уж не думал, что сиротство поможет мне однажды придумать достоверную легенду.

Так и сделали. Сначала кузнец месяц пил то зелье, чтобы энергетический фон выровнялся, а к весне поведал Магни, что в его цехах теперь имеется хоть и необученный, но всё же чародей. Старый дворф на радостях едва не пустился в пляс.

– Правильно Рейван говорит, поступай в ремесленное училище! – наседал он на Ингвара целыми днями. – Отучишься – цены тебе не будет! Правой рукой у меня станешь, бросишь к лешему эти кольчуги да ножи, и без тебя их есть кому клепать. А на бабьих цацках да вот этих всех висюльках ёлочных мы и золота с лихвой заработаем, и заказы в королевский дворец на поток поставим! Я тебе помогу, наделаю механизмов с секретами, чтобы птички те крыльями шевелили, как живые, и чирикали… Даже мои соплеменники не смогут их так зачаровать! Беляночка своей магией подсобит, если что.

Звучала задумка отлично, но ощущался в ней какой-то изъян. Ниенну не покидала тревога. Металлические животные, что ведут себя, как живые, – это ли не повод попасть в допросную к Инквизиторам? Для любых занятий некромансией нужен диплом, а для оживления мёртвой материи – ещё и лицензия. Это не упырей на жальниках косить и не умрунов упокоивать да поднимать. Хозяева других кузнечных цехов позавидуют чужому успеху да обвинят конкурентов в запрещённом чернокнижии…

Сомнения разрешила Герда.

– А пусть ваши птички по команде взлетают с ветвей и поют осанну его величеству с супругой, – посоветовала она. – Или гимн Острижского государства. Чай, дело-то благородное, даже святоши прицепиться не посмеют. А коли придут с проверкой, Магни свои механизмы покажет, а ты будешь стоять в сторонке и поддакивать: мол, помогаю жениху в работе, законом не запрещено. А коли другие столичные кузнецы хотят такого же успеха добиться – пусть тоже сыщут себе невесту-некромансерку с мощным даром, делов-то!

И всё получилось, на первый взгляд, как надо. Птички порхали тонюсенькими золочеными крылышками, легко держась в воздухе, и пели слаще соловьев в обители Милосердной Матери, где находил посмертный приют всякий добрый человек. И «Слава королю!» у них выходила ничуть не плоше, чем у певчих главного столичного храма. Главный распорядитель балов и пиров, к которому Магни лично поехал на приём, во время демонстрации товара сидел, словно молнией поражённый.

– Никому не показывай, – выдохнул он, как только птички закончили славить его величество. – Никому, слышишь! А то глазом не успеем моргнуть, соглядатаи из Индостана или северных земель нашу идею украдут, мало у них там колдунов, что ли? Мы первыми это на грядущую Ночь явления во дворце покажем! Пусть твой мастер все остальные заказы бросает и работает только на эти побрякушки!

Так и прошли у Ингвара весна, лето, а затем и осень – в работе над новой задумкой. На праздничном балу сотни его птиц, по щелчку пальцев его величества разом поднявшиеся с ёлки под самый потолок, произвели настоящий фурор. Наутро про чудо-мастера и его изобретение вопили на всех столичных углах: газетчики – за звонкую монету, мальчишки – из любви к искусству шума и суеты.

Следом, как и предполагалось, заголосили конкуренты. В чём только не обвиняли Магни и его талантливого мастера! От тайного сговора с эльфовскими шпионами, которые и предоставили уникальные разработки, до чернокнижной ереси. Но Инквизиторов с проверкой встретила Ниенна, которая с улыбкой призналась: да, помогала жениху, закон ведь не запрещает. Вот соответствующая лицензия, вот остаточные следы колдовства, извольте сами прочувствовать, а вот иные документы за подписью трёх деканов. Правильно полагаете, ещё и практику очередную проставили, по творению тонкой материи…

Магни продемонстрировал работу механизма, а Ингвар прямо в присутствии двух суровых мужиков в тёмно-серых балахонах согнул пару изящных птичьих крылышек – без инструмента, только пальцами, по которым плясали крохотные язычки пламени.

– Никогда подобного не видел, – восхитился в итоге один из мистиков. – Тебя студиозусам-лоботрясам надо показывать, парень! Дара – кот наплакал, но какая чуткость рук! Сколько лет тренировался до этого?

– С детства, – Ингвар делал вид, что смущается столь пристального внимания к своей скромной персоне. – Дар-то у меня не сразу пробудился, а у младших брата и сестры зато был изначально. Меня же соседушки обзывали безруким. Я сперва обижался, а потом решил, что докажу обратное. Служил подмастерьем у деревенского кузнеца, потом, через восемь лет, устроился мастером и потихоньку научился…

Конечно, бумажные писаки через несколько дней тиснули в печать историю о талантливом юноше, поразившем своим мастерством самого короля, и его очаровательной невесте-некромансерке. Еще и приукрасили, как водится. Дальше всех от истины оказались королевские газетчики, некстати вспомнившие историю с волкодлаком, что случилась чуть больше года назад, и сочинившие романтичную чушь, в которую поверили бы только наивные барышни. Дескать, напало чудовище на двух чародеек, возвращавшихся с практики и потому весьма уставших, и едва их не пожрало. А спас девиц проезжавший мимо молодой кузнец с чародейским даром, который, едва завидев опасную тварь, метко пальнул в неё огненной стрелой и с двадцати аршин попал ровнехонько в то место, откуда у волков задние ноги с хвостом произрастают. От такой ловкости девицы преисполнились восторга, сразу поняли, что человек перед ними необычный, наверняка и мастер на все руки, и надо бы везти его в столицу на службу.

После этой писанины, разошедшейся немалым тиражом, Ингвар почти на месяц получил в цехах старого дворфа прозвище, которое приличным людям в обществе и произносить-то было стыдно. И не то, чтобы обидное, для мужика, скорее, похвальное. Герда и вовсе хохотала четверть часа, когда услышала. Сам же кузнец скрипел зубами в ответ и обещал выдумщикам намотать языки на самые большие клещи, что имелись под рукой, Магни еле их всех утихомирил.

А еще через пару седмиц молодого Ингвара Хенрика, талантливого кузнеца, по пути домой подкараулили головорезы – прямо у арки Трёх Королей, что служила выходом с Кузнечной улицы. Разговоры вести не стали, наоборот – напали неожиданно и сразу со всех сторон.

Закончиться всё могло фатально, если бы не заговорённый браслет с «броней», который названному крестнику накануне передал магистр Рейван. Боевое заклинание, вплетённое в сталь, срабатывало само по себе, активируясь эмоциями нападающих: чем они яростнее. тем сильнее укреплялась защита. Более того, магистр дополнительно вплёл и «бумеранг», отражавший удары ровно с той же силой, с которой обладателя атаковали – один раз, зато наверняка. Как чуял, сказав при вручении подарка: «Морду тебе конкуренты от зависти набить попытаются непременно или хотя бы пальцы искалечить, чтобы работать не мог. Так пусть им за одну только попытку на орехи достанется!»

Однако эти головорезы шли убивать, объясняли потом жандармы угрюмому кузнецу и белой от злости Ниенне. Потому второе заклинание и полыхнуло так, что оставило от троицы обгоревшие трупы, которые и некромансер не смог бы допросить. Уцелело лишь оружие – дорогущие клинки, отравленные ядом сколопендры, от которого не существовало лекарств. Стоил он столько, что купить его мог разве что аристократ.

– Похоже, твой папаша-граф постарался, лялечка. Или маркиз, – скрипел зубами декан боевого факультета. Он пребывал в дурном настроении: столь важных шишек донимать проверками из-за нападения на простого кузнеца, пусть даже талантливого, было опасно. Прежде всего для самого Ингвара.

Бушевала и Ниенна.

– Развоплощу старого козла! – свирепо мерила она шагами комнату перед носом сидящей в кресле Герды спустя шесть часов после происшествия. – Давно пора было за него взяться!

– Уймись, всю башню перебудишь. Ещё рассвет не наступил, а ты орёшь громче петуха, – сочувственно глядела на неё подруга. – Они, конечно, оба крокодилы, что папенька твой, что несостоявшийся женишок. Но если это не они, а конкуренты? Как минимум, тремя кузнечными цехами в Ахенбурге владеют бароны, у которых достаточно золотишка и для покупки редкого яда.

– Не верю, – мотала головой Ниенна. – Конкуренты сначала попытались бы перекупить. Не дураки же, на этих треклятых птичках заработали бы столько золота, что хватило бы засыпать добротный погреб сверху донизу. Чтоб они провалились, его выдумки: убийцы приёмных родителей ещё не пойманы, а он светится на всю столицу своими достижениями! Сидел бы тише воды, ниже травы, ничего бы этого не случилось…