– Да нет, мы обе дуры, – пожала плечами Параша. Вдруг она громко всхлипнула и завыла. Истерика накатила с такой силой, что сдерживать её было бессмысленно.

Яну пришлось снова притормозить на обочине. Он привлёк Парашу к себе и обнял.

– Давай, я не буду ничего тебе обещать, ладно? Мы просто вернёмся домой и впредь будем делиться друг с другом важными вещами.

– Угу… – кивнула она.

– Вот и хорошо. А сейчас нам нужно успокоиться, перекусить и выспаться. Через сорок километров будет мотель, там и переночуем.

– Я ещё не всё тебе рассказала… – гнусавым из-за заложенного носа голосом сказала Параша. – В общаге меня чуть не изнасиловали. Вскрыли замок на двери, накинули пакет на голову и…

– Так почему ты не заявила?! – ошеломлённо воскликнул Ян.

– Сам-то как думаешь? Да после этого инцидента меня бы не то что на службу – вообще никуда работать не взяли бы! Тем более, один из нападавших – генеральский сынок, его по-любому бы отмазали.

– Как ты… Что они тебе сделали?

– Ну, дали под дых да порвали одежду. Одному я расквасила нос пяткой, второму дала по яйцам. Вот и пришлось уволиться одним днём, без отработки.

– Ну ты же понимаешь, что зло должно быть наказуемо? – не унимался Ян.

– Да, только не в ущерб себе.

– Ты планируешь снова вернуться к работе?

– Да не знаю я… – снова пустила слезу она.

– Ну-ну, всё наладится, – погладил её по голове Ян.

– Угу… – снова отозвалась она и прыснула со смеху.

– Что смешного?

– Да баба эта жирная вспомнилась.

– Какая баба? – не понял Ян.

– Ну, монашка, схима, которая меня выгнала.

– Кстати, хотел спросить, чего вы там не поделили?

– Да мне, короче, во время месячных запретили ходить в храм. Я им: так у нас же не средневековье, я прокладку надела; а они мне: мол, чти закон господень, трудница.

Ян рассмеялся.

– Вот и я не поняла, что за х*ета. Я, блин, выучила аж две молитвы! Об них, между прочим, можно язык сломать!

– В общем, религия не для тебя, – резюмировал парень.

– Это ещё что! Любые удовольствия у них презираются. Хавчик – варёная картоха с хлебом, завтрак – каша на воде без сахара. Пи*дец, как будто добровольные изгнанники в ад! Да лучше бы, вон, волонтёрами подрабатывали, чем креститься да кланяться круглые сутки.

– Так кого ты там обматерила, что при упоминании о тебе люди чуть ли не в обморок падают?

– Ну, я тут как-то ночью решила прогуляться по монастырю. Темнота, мистика и всё такое. Ещё жрать хотелось так, что желудок в узел завернулся. Я и свернула в трапезную, а оттуда… В общем, наша главная святоша там грех на душу принимала, хавала за себя и за того парня, да ещё и постанывала. То-то я думала: как можно было так распухнуть на хлебе с отрубями и картохе?

– И она тебя заметила?

– Я сама заметилась! – гордо задрала нос Параша. – Захожу такая и говорю: «Оппачки! Ночной дожор!» Монашка эта рукавом колбаску такая прикрывает, типа мне поблазнилось. А запах на всю кухню. Как это так: ей можно, а мне нельзя, получается? Ну, я не растерялась, слямзила пару бутеров, компотом запила и пошла к себе. Утром, на службе, в красках рассказала людям о несправедливости монашеской жизни. Кстати, ты знаешь, почему попов называют попами?

– Нет, – ответил Ян.

– Потому что православную религию на Руси прививали, устраивая показные казни: топили, жгли, привязывали за руки и за ноги к лошадям… Поп – это прах отцов предавший. А нам втирают, что якобы «пастырь овец православных». То есть люди верят, что они все овцы! Короче, эта религия – тупизм невь*бенный. Я и поделилась знаниями с прихожанами. Народ впечатлился, но меня быстро попросили оттуда.

– Мне сказали, что такого сквернословия они в жизни не слыхивали.

– Ну а какими ещё словами говорить о всей этой шушере, которая строит золотые, бл*дь, храмы в честь того, кого нет?! Самый-то пи*дец в том, что эти вот священнослужители, партиархи и схимы жирные сами не верят в религию. Это как работать актёром в реалити-шоу. Выучил сценарий в виде молитв, натянул на харю благообразную мину – и вперёд! Зато за стенами храма… Ты видел, в каких халупах живут люди? Да у них сквозь трещины в стенах руку можно просунуть! Бл*дь… Не жизнь, а сплошной бред.

– Понятно. Венчания тебе предлагать не буду. И детей крестить тоже, – как бы сам себе сказал Ян.

Параша не ответила, только зевнула и прикрыла глаза.

Уже в постели, после лёгкого перекуса и горячего душа, она спросила:

– Что, и приставать не будешь?

– Спи давай! – скомандовал Ян и натянул одеяло на Парашин нос.

Эта ночь стала самой счастливой за последние месяцы.

***

Параша, вернувшись в квартиру Яна, внезапно ощутила себя слабой женщиной. Такое бывает: сначала ты «свой парень» в компании, машешь кулаками и ругаешься, как сапожник, а потом вдруг понимаешь, что кто-то просто взял на себя часть твоего груза. И теперь ты можешь лететь, а не ползти.

Ян не пустил возлюбленную одну в общежитие. Он вообще говорил, что не обязательно туда идти, но Параскева настояла: телефон в тумбочке остался, кое-какие личные вещи…

Пожитков с момента её переезда в общежитие заметно поубавилось. Кое-что она сгоряча выбросила, остальное испортилось само или его помогли испортить. Оказалось, что возвращению домой подлежат только пара ежедневников, ноутбук и телефон. Подушку, которая слишком много знала о Парашиных слезах, пришлось выкинуть.

Стоило зарядить и включить мобильник, как позвонила заплаканная сестра и сказала, что Антон и Алевтина Сергеевна, свекровь, требуют, чтобы Тоня оформила половину квартиры на мужа, иначе их семейное корыто развалится.

– Полквартиры на дармовщину захотел? Су-у-ука! – прорычала в трубку Параша. – А ты что ответила?

– Я… Я не знаю… – простонала сестра.

– Ну, ты же понимаешь, зачем всё это делается?

– Думаешь, он меня бросит?

– А иначе зачем ему полквартиры?

– Блин… – пропищала Тоня. – Кажется, я его больше не люблю… Ведь, когда люди любят друг друга, они счастливы, да?

– Да.

– Прости меня, я такая дура… Теперь вот дочка без отца будет расти.

– Лучше без отца, чем без дома. Считай, что свою долю я отписала твоему ребёнку, и других совладельцев не потерплю!

– Да поняла я, поняла… – вздохнула сестра.

На следующий день Тоня сообщила, что выгнала мужа и подала заявление на развод. Параша же не стала умалчивать и призналась, что, наоборот, помирилась с Яном и скоро выйдет за него замуж. В конце концов, что стыдного в счастье?

***

Свадьбу перенесли на апрель. Отмечали в узком кругу, и на этот раз обошлось без трагедий и драк.

На празднике присутствовали только родственники и коллеги. Тоня с месячной дочкой Ариной тоже пришла и искренне радовалась за сестру.

Параша так и не вернулась на службу, она нашла своё призвание в частном сыске, правда, ненадолго: вскоре пришлось уйти в декретный отпуск. Сейчас в их семье подрастают две девочки-близняшки, так что в доме всегда шумно и весело.

Ян, в очередной раз доставая из кейса игрушки вместо документов, шутит, что Параскева растрои́лась. Вот так: было одно шаловливое счастье, и вдруг стало целых три.

В этом мире много несправедливости и лжи, и всё же нужно бороться за свою любовь, потому что она, как любое искусство, требует стараний.