Прах

Отчаянье… Им пропитана каждая клеточка тела девушки, пока она, обливаясь горючими слезами стоя под струёй горячей воды в душе смывает с себя остатки человеческого праха. Её счастье… Её мечты… Её другая, пусть и чужая жизнь… Всё это было так близко! Она могла прикасаться к ним, но жестокая реальность отобрала у неё их. Как старуха с косой отбирает у человека последний вдох, неожиданно и без сожалений.

– Смерть! – неожиданная догадка пронзает Энн и на её губах расцветает довольная плотоядная улыбка. – Именно она позволила примерить мне на себя чужую жизнь. Лучшую жизнь!

Она найдёт возможность пережить это снова, чего бы ей это не стоило! И кто знает может однажды Анна найдёт способ задержаться в той жизни, которой она достойна – навсегда…

Уже вечером, возвращаясь домой девушка попала в грозу, которая разыгралась, как это обычно бывает после долгой, изнурительной жары. Хлынул ливень и Энн совершенно вымокла. Ступая по лужам голыми ногами, держа в руках босоножки она всю дорогу широко улыбалась несмотря на непогоду. Разбушевавшаяся стихия совсем не волновала её. Всё что занимало мысли девушки – это то, что случилось в тесной комнатке с урнами праха.

Этот летний день должен был стать самым счастливым днём за последний месяц, и он стал им. Так думала Энн, если бы она только знала тогда, как она заблуждалась.

Глава 2

Утро настигло их врасплох, так как ловит бдительный гражданин вора, засунувшего руку в чужой карман. И если для Энн это утро впервые за три месяца стало началом чего-то светлого, то для Лики Любимовой всё было иначе. Рыжеволосая не знала, как ей относиться к истории, что поведала ей странная пациентка. Что на самом деле представлял из себя её рассказ? Вымысел молодой девушки, которую постигло что-то страшное и не объяснимое. То чего она не понимала, то с чем она была не в силах справиться и поэтому решила придать этому чему-то хотя бы флёр таинственности и мистики? Чтобы всё это выглядело не слишком жалко и имело хоть какой-то смысл. Пусть и бредовый. Или правда рассказанная ей? Только затем, чтобы предостеречь её, легкомысленную девчонку от опрометчивого шага?

Лика не знала. И спросить было не у кого. Это тебе не доказанный научно факт и даже не легенда, передающаяся из поколения в поколение. Не было в этой истории ни учёных, что боролись над тайной возможностью прожить чужую жизнь вместе с её обладателем, присосавшись к нему словно клоп. Не было и очевидцев, передававших из уст в уста знания предков. Вообще ничего не было. Разве что зудящее чувство где-то под коркой намекающее на то, что всё это не выдумки сумасшедшей пациентки и даже не плод её больного воображения. Нет, эта угасающая на глазах девушка с тонкой словно пергамент кожей не лгала. Но даже если и так, что это даёт Лике?

Что это даёт, а главное, что со всем этим делать медсестра Любимова решила подумать в одиночестве. Молча встав со стула, на котором сидела и что ночью сама придвинула к кровати больной, она вернула его на место игнорируя присутствие Анны. Рыжая делала это не со зла, а просто потому что знала, стоит ей сейчас взглянуть на девушку и её психическое здоровье пошатнётся. Всё-таки не каждый день приходится услышать что-то подобное! Когда-то подруга детства Лики Катька Ла́птева упрекала её за скудость фантазии и не способность поверить во что-то сверхъестественное, то что наука всячески пытается объяснить, а если вдруг не может, то опровергает его существование. «Любимова», – говорила Катька. – «Тебе нужно расширять кругозор!» Ну что ж, сегодня ночью её кругозор расширился дальше не куда! Словно сомнамбула она поплелась на выход. Слабый от бессонной ночи и пережитых вновь событий, пусть и происходивших сейчас всего лишь в памяти, а не наяву голос Энн вновь остановил девушку на пороге:

– Лика ты ещё придёшь? – вопрос был адресован не медсестре Любимовой, которая конечно же ещё придёт в палату к Ане и сделает это ни раз, а девушке Лике. Девушке, которая после услышанного может начать избегать общения со своей пациенткой.

Рыжеволосая закусив губу нервно пожевала её, перед тем как не оборачиваясь бросить через плечо:

– Приду.

И это была сущая правда, она действительно придёт. После того, как эта девушка приоткрыла перед ней завесу тайны, а после тут же резко захлопнула её обратно, чтобы Лика не успела увидеть ничего лишнего она точно знала, что придёт. Она просто обязана услышать эту историю до конца. Невидимая человеческому глазу нить связала этих не похожих друг на друга и в тоже время близких словно родные сёстры девушек невидимой связью. И разрушить эту связь могла либо обнажённая истина, либо смерть Энн…

Когда дверь за медсестрой закрылась Анна смогла позволить себе облегчённый вздох. Эта девушка была для неё не просто первый человек, которому она смогла без страха быть не понятой, осуждённой и осмеянной доверить свою тайну, она была её исповедником. Не так-то просто рассказать чужому, не знакомому человеку какой-нибудь постыдный факт из своей биографии. Тем более зная, что с этим человеком тебе ещё предстоит иметь дело. Но с Ликой Любимовой всё было не так. Анна чувствовала, что она не осудит её, слишком сильно они были похожи и уж тем более не предаст. Эта рыжеволосая уже захватила наживку, что Энн бросила ей, это было видно по вспыхнувшему в её глазах огню. Точно так же она сама когда-то купилась на уловку жизни, а теперь была вынуждена нести её непосильное бремя.

Прикрыв уставшие веки, девушка задумалась как ловко её обставила судьба. Бросила ей маленький кусочек, обрывок чужой жизни, чтобы заманить в свои сети и стала ждать. Медленно и планомерно, никуда не спеша. Пазл за пазлом, каждый раз делая картинку всё более полной, но не до конца, чтобы она пыталась собрать её вновь и вновь. Должно быть так методично плетёт свою паутину паук. Добавляя с каждым разом в плетущуюся им пряжу всё больше и больше кружев. Прекрасно понимая, что глупая муха не удержится и обязательно примерит их на себя. Энн и не удержалась.

Дверь распахнулась, впуская в палату тучного, с нелепыми, как у рыбы глазами на выкате, расположенными далеко друг от друга и лысеющей макушкой доктора. С лица и тела которого время давно стёрло налёт молодости и свежести. Не врач, а заветренный лобан на прилавке магазина.

Вслед за доктором в палату влетела не уступающая ему ни в чём в габаритах медсестра с огромной корзиной цветов. Она конечно же тоже не постучалась. В этой больничке, пусть она и была частной и смерть какой дорогой вообще были проблемы с личным пространством. Точнее оно отсутствовало напрочь! Что очень угнетало Анну. Она не любила, когда кто-то пытался войти без спроса за очерченные границы её жизни. Даже дорогому другу детства она этого когда-то не позволила.

…Они проникли в здание городской библиотеки после её закрытия потому, что Анне очень хотелось прочесть роман из отсека взрослой литературы. Женский роман про слабую, из обедневшего рода, но гордую леди и жестокого лорда, располагающего всеми благами жизни, что стремился завладеть хрупким цветком, ведомый своими низменными инстинктами, но конечно же в последствии влюбившегося в неё и бросившего весь мир ей под ноги.

Истинную цель своего визита в закрытую библиотеку она конечно же Роберту не сказала. Как никогда не озвучивала своего интереса к такого рода литературе. Друг детства этого бы не понял. Поэтому наспех выдумав байку, что забыла там кофту, которая очень нужна ей для сегодняшнего похода в гости с родителями она уговорила парня помочь ей залезть в библиотеку. Миссия Роберта заключалась в том, чтобы взломать старое деревянное окно, да подсадить Энн, чтобы она могла через него залезть внутрь, но он не был бы её другом если бы не попёрся вместе с ней.

– Если нас поймают за проникновением в чужую частную собственность, то вдвоём. Я тебя одну тут не брошу! – деловито заявил он. У Роберта вообще была странная страсть брать ответственность за все ужасные поступки Анны на себя. Словно он чувствовал себя виноватым, что не доглядел или не смог отговорить.

– Ладно, только давай держаться на расстоянии? – нервно попросила девушка. – На всякий случай.

– Хорошо, – к её счастью парень безоговорочно согласился.

Избавившись от критичного наблюдателя в виде её лучшего друга, девушка рванула прямиком в запретный отдел, к заветной книге. Лихорадочно перелистывая страницы, она быстро скользила взглядом по строчкам выискивая именно те моменты, что интересовали её больше всего. Вот за этим занятием её и поймал Роберт.

– Я не думаю, что ты найдёшь свою кофту на страницах женского романа! – Анна не заметила его приближения. Голос парня звенел от злости. – Поставь книгу обратно на полку, мы уходим! Немедленно!

Роберт Граф был отличным парнем, но был у него по мнению Энн весомый недостаток – он никогда не нарушал правил и не позволял делать это ей. Ну точнее старался не позволять.

Прижав книгу к груди, девушка нервно сглотнула, а затем принялась пятиться назад.

– Нет! Я ещё не нашла то, что меня интересует!

Развернувшись она понеслась куда глаза глядят по слабоосвещённым проходам, мимо книжных стеллажей проклиная про себя занудство друга и то, что зимой быстро темнеет. Света поступающего через окна библиотеки уже не хватало.

Погоня закончилась быстро. Граф настиг её. В какой-то момент он просто вышел на перерез из-за стеллажа прямо перед Энн преграждая ей путь.

Настиг и заставил вернуть книгу на место. Анне пришлось подчиниться, точнее она подчинилась отчасти. Девушка вернула книгу, но перед этим умудрилась незаметно вырвать пару интересующих её листов и спрятать их в карман. Это была её негласная победа. Она никому не позволит нарушать личные границы её жизни…

– Аннушка, дорогая моя сегодня вы выглядите намного лучше! – начал со своей каждодневной лжи, служившей ему вместо приветствия Эдуард Виленович. – А эта аристократическая бледность вам только к лицу!

Аристократическая бледность никогда не была Энн к лицу. Ни тогда, когда она была здорова, ни тем более сейчас. Счастливого обладателя русого или как его ещё называют «мышиного» цвета волос и светлых глаз редко красит бледность. Она скорее делает его бесцветным и не выразительным, как поганка. Сейчас же на фоне белых простыней, пододеяльника и наволочки её серая бледность смотрелась как грязно белое на белоснежно белом. Это только чёрную кошку сложно найти в тёмной комнате, а вот бледное пятно на белом – запросто!

– Я думаю здоровый, ровный загар мне пошёл бы больше, – уклончиво намекнула девушка Грачёву о том, что не согласна с ним.

– Загар это конечно хорошо, но тут нужно знать меру. Излишнее нахождение на солнце способно нанести вред в то время как бледность ещё никому не навредила!

– Вы так тонко доктор пытаетесь намекнуть мне, что у меня больше не будет возможности увидеть солнечный свет, погреться в его лучах?

Эдуард Виленович недовольно засопел, как загнанный в угол ёжик. Те три волосины, что ещё росли на его черепушке ощетинились и встали дыбом. Этакий супергерой русского марвел «Человек – Ёж». Тяжело признавать своё поражение перед болезнью, пусть и редкой и до конца не изученной, тем более если ты светила медицины. Так что Анна знала наверняка, что нанесла своей репликой доктору грубое оскорбление. Но ей было плевать! Что ей за дело до его самолюбия? Ей бы со своими бесами разобраться.

– Ну зачем вы Анечка так говорите? – по-доброму спросил её он, но обида из голоса никуда не делась. – Откуда столько неверия в медицину?

Анне очень хотелось прокомментировать, что сейчас речь скорее шла о его профессионализме, а не вере в медицину в целом, но она вовремя прикусила свой язык. Не стоило вступать в конфронтацию со своим лечащим врачом. Навредить специально он ей конечно не навредит. Как никак клятву Гиппократа давал, да и Роберт, Энн была уверенна в оплату её лечения включил графу расходов – «оскорблённое самолюбие». Друг детства хорошо знал её нрав. Но не вредящую клизму Грачёв поставить мог. Факт!

– Это всё от тоски и отчаянья, – примирительно сказала Анна и почти даже не соврала. – Посудите сами, лежу тут одна уже три месяца. Посетители приходят ко мне редко. Все про меня забыли.

– Ну что вы, голубушка моя! – Теперь звание «голубушки» от Лики перешло ей. – «А лучше бы её молодость!» – подумала про себя Энн. – Никто про вас не забывает. Вы только посмотрите на эти восхитительные цветы, что прислал вам Роберт Владимирович! – Грачёв махнул в сторону объёмной медсестры, что по-прежнему не могла расстаться с цветами Анны, засунув в корзину свою, почти что свиную рожу.

– А Роберт Владимирович, когда присылал их попросил дополнительно чтобы цветы, держали от меня на расстоянии? Мне можно увидеть, но нельзя потрогать и вдохнуть их запах?

– Ну что вы… – неловко переминаясь с ноги на ногу Эдуард Виленович рявкнул: -Людочка, да отлепитесь вы наконец от этой корзины! Поставьте её на тумбочку рядом с Анной Викторовной! Это же всё-таки её цветы! И осмотр давно пора проводить, вы мне нужны вообще-то Людочка!

Высунув свой пятак, покрытый пыльцой из корзины с цветами, медсестра Людочка бросила уничижающий взгляд в сторону своего непосредственного начальства. Прошествовав мимо Грачёва и едва не сбив его, она, презрительно скривив свои губы поставила цветы на тумбочку рядом с Анной. По её взгляду Энн поняла, что с дополнительными просьбами к ней можно не обращаться. Поняла она и ещё кое-что, Роберт присылал цветы регулярно, просто они не всегда доходили до своего адресата.

Осмотр производимый в это утро был, пожалуй, тщательнее чем обычно, доктор Грачёв заручившись помощью Людочки, чуть ли не исследовал каждый миллиметр тела пациентки как будто это могло натолкнуть его на какое-то новое решение проблемы. Не натолкнуло. Как бы пристально он не всматривался и не ощупывал Энн, как не крутила её толстая Людочка словно юлу вокруг своей оси – лучше не стало. Её тело не дало подсказки, как эти двое не пытались её найти. Тупик, в который загнала Анна Эдуарда Виленовича оставался таким же не проходящим, без единой лазеечки.

Не желая выдавать собственного поражения, а также признавать то, что она зря пережила все эти манипуляции, которые и нужны то не были Грачёв не переставал повторять себе под нос, как заведённый: хорошо, хорошо, очень хорошо! Но вот нервно пульсирующая венка у него на виске выдавала его со всем потрохами.

– Ну что я могу сказать, – фальшиво бодрым голосом произнёс он, отрываясь от девушки. – Мы пусть и медленно, но уверенно движемся к выздоровлению.

«Мы медленно, но уверенно движемся в ад! Пытаясь прожить чужие жизни, обманывая своих пациентов, воруя цветы, адресованные тем, для кого они могут стать последней радостью в жизни».

– Сколько? – равнодушно спросила она.

– Что сколько? – уточнил доктор.

– Сколько на это уйдёт времени? На моё выздоровление, – вопрос, заданный вслух, но звучавший в голове Энн иначе. – «Сколько мне осталось?»

– Ну голубушка, – уклончиво начал Грачёв. – Я же вам не цыганка с картами. Ваше выздоровление зависит от многих факторов…

От каких Эдуард Виленович так и не сказал, сославшись на чрезвычайную занятость и отсутствие лишнего времени он поспешил ретироваться, прихватив габаритную Людочку вместе с собой. Анна осталась в палате одна сожалея только о том, что пахнущая весной Лика сегодня выходная. О Роберте она думать себе запретила.

Глава 3

Преимущество ночного кошмара над дневным – это то что, когда заканчивается сон тогда и проходит кошмар. А ещё обычно человек видит не более одного ужаса за ночь. Жаль, что дневные кошмары могут приходить один за одним и тянуться мучительно долго, как тягучая карамель. Сегодняшнему дню суждено было стать рекордсменом по таким вот неприятным сюрпризам.

Робкий стук в дверь, и она открылась. Тот, кто стоял с другой стороны не стал дожидаться разрешения Анны, чтобы войти. На пороге палаты демонстрируя нервозность, граничащую с неловкостью и стыдом, показались родители больной. Её отец, грузный здоровенный детина, который в возрасте Энн был ещё тем рубаха-парнем сейчас выглядел маленьким и жалким, сжавшемся под гнетом дочкиных проблем. Этот груз оказался непосильным для пышущего здоровьем и самой жизнью мужчины. Его светлые волосы, ещё вчера лишь слегка тронутые сединой, сейчас приобрели оттенок серебра. Мать выглядела и того хуже, маленькая и миниатюрная блондинка была похожа на жалкую копию себя. Исчезла красота тонкости линий, а на её место пришла уродливая худоба. Такая же, как и у самой Анны. У обоих родителей под глазами пролегли тёмные тени.

– Мама? Папа? – девушка попыталась привстать, но ничего не вышло после утренних манипуляций Грачёва она чувствовала себя максимально обессиленной.

«Тряпичная кукла, вот кто я теперь».

– Как ты себя чувствуешь дочка? – спросил отец, подталкивая к кровати Анны маму и усаживая её на один единственный стул имевшийся в палате.

– Эдуард Виленович говорит, что иду на поправку, – обнадёжила их она, заведомо скрыв от родителей истинное положение дел.

Она не может сотворить для них чудо и выздороветь, но может уберечь от лишних переживаний. Пусть и всего лишь на время. На короткое время. Сейчас им обоим жизненно необходима эта передышка, чтобы найти в себе силы жить дальше, и она даст им её.

– Это замечательная новость, – выдавив из себя улыбку произнёс отец, смотря при этом

ни на дочку, а на корзину с цветами, что стояла на тумбочке.

Эта привычка появилась у него вместе с её болезнью и была словно ещё одним её симптомом. Отец Анны, Виктор Иванович в те редкие посещения их с женой, Ольгой Анатольевной дочери, постоянно разговаривая с ней смотрел на что угодно, но только не на своего потомка. Чаще всего обращаясь к ней, он смотрел на неодушевлённый предмет, не живой и не такой уродливый, как его дочь. Вот и сейчас отец улыбался цветам. Они конечно были живыми и находились в состоянии схожем с Энн – жизнь медленно покидала их, но внешний вид им удалось сохранить более презентабельный нежели девушке. И всё же это было лучше того, как справлялась её мать, та вовсе не отнимала платка от глаз, не переставая плакать. Губы её при этом не прекращая тряслись.

Глядя на эту скорбную пьесу, что развернулась у её постели Анна искренне считала себя живым мертвецом. Её кровать, с которой она не в состоянии сделать и шага, чем не гроб? А её рыдающая навзрыд мать и отец с горестным взглядом чем не траурная процессия? А её палата – чем тебе не склеп? Даже корзина на тумбочке символизировала цветы на могилке. Вот только достать оттуда один, чтобы было чётное количество и всё. Будет всё как надо!

Она искренне любила родителей и берегла их чувства, как могла, но в такие моменты в глубине её души просыпалась ярость. В такие моменты девушка начинала их ненавидеть. Лучше бы вообще не приходили, как Роберт, чем придя вели себя так. Роберт, она опять вспомнила его. Как не вовремя! Чувство обиды на друга детства с его великодушием и на родителей с их неспособностью поддержать дочь и успокоить, тогда, когда ей это так необходимо разрывало её изнутри. К телесной боли примешивалась душевная.

Может быть эта епитимья ей за то, что она отказывается исповедаться? Батюшка каждый день оббивает пороги её палаты желая отпустить странной больной её грехи утверждая, что такую странную болезнь можно победить только, покаявшись. Что всё это проделки лукавого, не иначе! Тут поможет только молитва! Ну что ж в чём-то он действительно прав, именно её грехи сотворили с ней такое. Из цветущей девчонки превратили в разваливающуюся старуху. Вот только если раскаянье способно было бы вернуть ей её жизнь, то это уже случилось бы. Энн была бы уже молода, потому как за эти три месяца она не просто осознала всё и покаялась, она сделала это искренне! Исповедального же она себе уже выбрала. Святому отцу снова придётся столкнуться со стеной, что Анна выстроила между ними.

– Дочка… – робкий голос отца выдернул девушку из её собственной, внутренней войны. А ведь она совсем забыла об их присутствии, так надолго затянулось неловкое молчание. Даже всхлипывания матери ушли на второй план и стали служить фоном развернувшейся битвы. – Может тебе что-то надо?

– Нет, у меня всё есть, – бесцветным тоном ответила она, подавляя в себе всё худшее, что рвалось наружу и грозило излиться. – Роберт обо всём позаботился.

– Кстати об этом, – отец замялся, что раньше было ему не свойственно. – Сейчас не лучшее время говорить об этом, но у нас просто нет выхода. Твоё пребывание здесь… как бы сказать… затянулось на дольше, чем мы рассчитывали. Ты не думай дочка, нам для тебя ничего не жалко, но… Но ведь твоё нахождение здесь оплачиваем не мы, а этот парень и неизвестно сколько продлится твоя болезнь. А деньги… деньги потом нужно будет отдавать… А у нас нет таких денег… Ты же знаешь! Ольга, ну не молчи ты, – отец призвал жену на помощь, – подтверди же, что у нас нет таких денег!

– Нет, нет… у нас их нет, – как заведённая игрушка, которую заклинило повторила за отцом мать.

– Я не думаю, что Роберт в конце выставит вам какой-то счёт. Он не такой.

– Конечно твой друг не такой, он отличный парень, из хорошей семьи. Поверь мы с мамой всё это знаем. Но, – мужчина силился подобрать слова, а Энн подумала: – «Почему в нашей жизни всегда должно появляться какое-то «но»? Для чего оно нам? Чтобы сделать жизнь сложнее и значимее в глазах окружающих? Почему просто нельзя принять помощь со стороны, не обременяя себя лишними, глупыми и абсолютно не нужными мыслями? – Понимаешь мы с матерью будем себя очень неудобно чувствовать, если ты продолжишь лечение в частной клинике.

«Они будут себя неудобно чувствовать, если чужой человек просто по доброте душевной будет оплачивать моё лечение. Ну что ж, меня это нисколько не удивляет, узнаю своих родителей. Кичащийся своей независимостью и тем, что всего добился сам – отец. Строящий из себя фигуру подобную императору, а на самом деле сжимающийся от страха от мнения посторонних людей и того, что они скажут, если узнают, что ему помогли. Даже сейчас, когда его дочь почти одной ногой в могиле он больше беспокоился о том, что скажут соседи и друзья. И мать во всём соглашающаяся с ним. Тень мужа, не имевшая своего собственного мнения и права голоса».

Может именно поэтому она стала такой? Может это истинное объяснение её неправильных, преступных, противоестественных поступков, а не проделки лукавого, как утверждал священник? Разве могла она вырасти нормальной с такими родителями? Может быть и могла. У многих, даже выдающихся личностей были никчёмные родители, но это не помешало им стать такими какими они стали. Как и ей ничто не помешало.

«Они будут себя неловко чувствовать… Почему никого не заботит как себя будет чувствовать она? Или все думают, что она уже ничего не чувствует? Может в этом всё дело? Живой мертвец, зомби… А зомби не чувствуют, они просто существуют по инерции».

– Что ты предлагаешь отец? – Анна нашла в себе силы на дальнейший диалог, но вот голос, которым она задала свой вопрос был чужим.

– Обычную бюджетную больницу.

«Со старой кроватью, продавленным матрасом и соседями, и их бесконечной чередой родственников, от которых не спрятаться. А ещё ограниченный набор медикаментов и возможностей. Медсёстры, работающие за копейки и врачи с постными лицами. А главное запахи, много разных запахов. Похоже моя семья очень хочет, чтобы я помучилась перед смертью. Чудненько!»

– Когда меня перевезут?

– Вот в этом и проблема, – отец сжал челюсть, послышался скрип зубов. – Начальник больницы не даёт разрешения на твой перевод, ссылаясь на то, что ты не транспортабельна, но я догадываюсь, что он так говорит по просьбе Роберта. Это же всё-таки он тебя сюда устроил.

Смерив отца и мать мрачным взглядом Энн отвернулась к стенке. Устало прикрыв веками остекленевшие, от стоящих в них слёз, глаза она прошептала:

– Хорошо, я поговорю с Робертом, когда он вернётся, – в голове при этом пронеслось: – «Если он вернётся!»

– Аня… – попытался было ещё что-то сказать отец, но быстро понял, что поза дочери говорила о том, что их разговор окончен. Подхватив жену под руку, он потащил её на выход, даже не позаботившись поставить стул на место.

Она снова осталась одна. По щеке скользнула неудержанная слеза. Стерев её тыльной стороной ладони Анна внутренне сжавшись приготовилась к встрече с Людочкой, что должна была принести ей обед. Но похоже сама медсестра не стремилась к этому. Обеда девушка так и не дождалась.

***

Отойти от своего фиаско Эдуард Виленович смог только после обеда. Во второй половине дня заглянув в палату к Анне, он, не отрывая взгляда от карточки девушки давал новые указания стоящей рядом с ним с кислой миной Людочке. На пациентку лишний раз не обращали внимания оба.

– Значит так Людочка поставите ей капельницу вот с этим препаратом, – Грачёв водил толстым пальцем по карточке с назначением, Людочка неотрывно следила за ним, – затем, я думаю мы увеличим немного интервал перед приёмами, – он задумался. – Значит через три часа прокапаете вот это и… И я думаю на этом всё. Посмотрим, как организм отреагирует на новые лекарства и корректировку в целом. Завтра с утра возьмёте необходимые анализы.

Эдуард Виленович резко захлопнул карточку и небрежно передал её медсестре перед уходом бросив беглый взгляд в сторону Энн. Что-то бросилось ему в глаза, это было видно по тому, как недоумённо выгнулась его бровь. Капризная пациентка хотела уже пожалеть о всех своих нелицеприятных оценках и мнениях в сторону его медицинского гения. Ведь нужно быть поистине профессионалом, чтобы бегло что-то уловить в состоянии своего больного, тем более такого больного как Анна. Но когда она услышала, что именно заметил доктор хрупкое строение выстраиваемого ей доверия и уважения к своему лечащему врачу разлетелось в дребезги, как хрупкий хрусталь от встречи с полом.

– Людмила! – Грачёв впервые перешёл со своей верной соратницей на повышенный тон. – Вы что до сих пор не принесли Анне Викторовне её обед? – не дав медсестре и слова вставить в своё оправдание он продолжил: – Это не дело! Она у нас особенная пациентка! Чтобы после капельницы сразу же ей принесли обед!

«Особенная пациентка» Эдуард Виленович неосознанно выделил, что ясно дало Энн понять, что она не только очень странный и нетипичный случай в медицине, а ещё очень и очень дорогой. Интересно сколько денег Роберт вбухал уже за три месяца пребывания её здесь? Похоже очень много. Нужно будет поговорить с ним об этом, если конечно представится такой случай. Возможно его участие в жизни Анны ограничится огромным счётом из клиники и корзинами с цветами. Возможно он не захочет её увидеть. Она поняла бы его и не осудила. Она сама, будь на его месте, не захотела бы… К тому же долечиваться ей предстоит в другом месте, отец от своего не отступится.

Закончив свою гневную, но скорее притворную тираду Грачёв отсалютовав пациентке удалился, оставив её один на один с цербером Людочкой. Медсестра после своей взбучки так и светилась ненавистью и злостью по отношению к своей пациентке. Анна уже хотела даже отдать ей свою корзину с цветами, чтобы хоть как-то сгладить острые углы её недовольства, но вовремя опомнилась. Упоминание о цветах могло оживить в её памяти утренний инцидент с их участием и чего доброго у неё ещё случится рецидив утренней ярости. Вот тогда пациентке останется жить точно от силы минут десять.

Все манипуляции, что Энн пришлось пережить, были максимально болезненными. Чтобы попасть иглой от капельницы в вену медсестре понадобилось минуты две и попыток пять. Из-за чего и без того исколотая рука девушки превратилась чуть ли не в решето. Она уже успела пожалеть, что ей сняли катетер. Правда, когда снимали обещали поставить новый, но Анна точно не будет сейчас об этом напоминать церберу в белом халате. И просить его поставить Людочку она тоже не будет, возможно даже сменщицу Людочки не будет просить. Разумнее будет подождать Лику. Лика точно ей не откажет и сделает всё аккуратно и совсем не больно. Главное дождаться смены Любимовой, а это похоже в сложившихся обстоятельствах будет не так-то просто.

Закончив экзекуцию пациентки лихо вырисовывая восьмёрку мощными бедрами, медсестра вышла из палаты. Вернулась минуты через три с подносом на котором был уже остывший обед Анны. Отодвинув цветы в сторону Людочка примостила поднос на тумбочку, бросив грустный щенячий взгляд на корзину.

Как же ей не давали покоя эти цветы! Была бы Энн добрее она отдала бы их ей, но она была злой. Её жизнь в стенах этой по-домашнему обставленной палаты сделала её такой. А ещё немного окружающие её люди. Конечно среди них были и хорошие, как безнадёжно влюблённый доктор Гнедой и по-женски глупая, но не злобная медсестра Лика Любимова. Были и другие, но встречи с отталкивающими своими поступками людьми в этих четырёх стенах были ярче и въедались в душу больной, как серная кислота, выжигая в ней всё хорошее.

Оставив обед Людочка удалилась, даже не задав пациентке дежурных вопросов: как она себя чувствует и не нужна ли ей какая-либо помощь? Дама в белом затаила злобу не на шутку. Сама была виновата в том, что её отчитали дважды за день, а винила в этом больную и несчастную пациентку. Сколько же гнили, сколько желчи иногда может носить внутри себя человек?! Сколько черноты… Тут и молитва, и отпущение грехов могут оказаться бессильны. Нельзя развеять тьму человеческой души, если человек сам этого не захочет. Если он сам не станет бороться, встав под знамёна света.

Титаническим усилием Анне удалось принять полу сидячую позу. Откинувшись на подушки, что она устроила кое-как у себя за спиной девушка начала есть, но очень быстро выбилась из сил и бросила эту затею. Оставаться полуголодной в её положении не лучшая идея, но просить помощи у ненавидящей её медсестры ещё хуже. Придётся ждать завтрашнего дня и надеяться, что сменщица Людочки будет к ней более благосклонна. На последнем издыхании закинув себе в рот ещё одну ложку холодного куриного бульона и откусив кусочек хлеба девушка сползла вниз вместе с подушками принимая лежачую позу. Отдых это единственное, что ей сейчас доступно. Сон на голодный желудок может и не прийти, будет настоящим чудом, если ей удастся хоть немного вздремнуть.

Неизвестно, что спровоцировало такую резкую беспомощность Энн: акробатически «па», что с её телом выделывали доктор Грачёв и Людочка, тяжёлый разговор с родителями, пропущенный по времени обед или смена препаратов, но девушка чувствовала себя выжатой, как лимон. За одно сегодняшнее утро жизнь словно переживала и выплюнула её обратно, так и не переварив. Чего же ей ждать от ночи? И самое главное, как пережить ещё один день?