Возвращение. Сага «Исповедь». Книга пятая

Часть 2. Глава 8

Меня определили в отдельную комнату, небольшую, но светлую. Окно выходит на южную сторону, из него виден парк со стороны цветущей аллеи. Вишня нынче вся в цвету, и розовое облако не тает. Когда температуры нет, я тайком встаю и не могу оторваться от этого зрелища. В таком состоянии и застал меня Генрих, в руке у него апельсин, невиданная роскошь…

– Салют, как дела, Эд? Долго ещё валяться здесь будешь?

– Как получится. Хорошо, что ты зашёл, ко мне никого не пускают, скукота…

– Вот, возьми, это тебе, – он протянул оранжевый плод, и я чуть слюною не подавился.

– Нет, я так не могу, давай разделим его поровну.

– Ну, если не жалко, – он даже обрадовался.

В последнее время никто вдоволь не ест, что уж и говорить о деликатесах?!

– Откуда такое богатство? – я стал отделять кожуру, вдыхая головокружительный аромат.

– Вчера в честь падения коммуны выдали, – продолжил мой товарищ, – говорят, в Париже страшная резня была. Армия Тьера одержала победу. Газеты пишут, тридцать тысяч коммунаров полегло. И ещё около сорока тысяч будет предано суду. Кровавая майская неделя, так назвали всё произошедшее… – Генрих тяжело вздохнул, – у меня дядюшка живёт в Париже. Вот даже не знаю, жив ли он теперь, на чью сторону встал?..

– Дай Бог, чтобы с ним всё было хорошо! Это ведь он оплачивает твоё обучение?

Генрих кивнул в ответ и перекрестился.

– Говорят, Тьер снова восстановит порядок, и гонений на Церковь больше не будет… Но мне всё равно жаль погибших, наши же соотечественники!

– Да, это ужасно. Не хотел бы я жить в Париже.

– Это точно!.. Кто-то идёт, я побегу, а то схлопочу от Жаннет, я ведь без спроса зашёл.

– Подожди! Держи! – я вложил ему в ладонь обещанную половинку апельсина. – Спасибо, что заглянул, а то я даже новостей не знал…

Он кивнул головой и скрылся за дверью.

Какое же это наслаждение, надкусить тонкую кожуру с дольки и выжать в рот сладкий сок цитрусового плода. Вкус Рождества, а на дворе – месяц май, чудеса, да и только! Последний раз я ел апельсины вместе с Мерлен. Как давно это было, кажется, что в другой жизни, там, где светило солнце, виноградные гроздья смотрели в окно, пахло лавандой и сердце полнилось счастьем! Невольные слёзы накатились на глаза, мне так её не хватает…

– Не печалься, Эдуард. Крёстная часто тебя навещает. Жаль, что ты её не слышишь, – это Эделина, теперь она часто «говорит» со мной.

– Почему у тебя получается, а у неё нет?

– Там, где она, души уже с Богом. Они больше не принадлежат этому свету. Я же застряла между миров… К счастью, в прошлой жизни одна старая ведунья помогла нам с тобой соединиться.

– Я не понимаю, о чём ты.

– Ну, как же, наш общий мир, где были только ты и я. Помнишь?! Ты даже научился сам созидать…

Я перебил её:

– Это бред. Я просто схожу с ума. Ты – плод моей больной фантазии и только!

Эделина обиделась и исчезла. К вечеру у меня опять поднялась температура. Пришлось лежать под одеялом, а не любоваться лучами розового заката над вишнёвым садом. Мне стало одиноко и очень тоскливо.

– Да ладно тебе, не обижайся! Ау?! Эделина, ответь мне! Ты же здесь, я знаю!

В ответ тишина. Ничего не остаётся, как закрыть глаза и попытаться уснуть.

На иконе, висящей над кроватью, Богородица в слезах. Я полон ярости. Хруст позвонка, похоже, что я сломал падре шею. Он тут же обмяк, испустив дух. Отбросив с отвращением мёртвое тело, я не думал о том, что убил человека. Ощущал лишь отчаяние и горечь потери, не ставшие от этого меньше. Шатаясь, кое-как поднялся на ноги, и словно пьяный, ударяясь о стены, побрёл прочь. В коридоре валялся старик с разбитым лицом, стонал, значит живой, невинная жертва… Выскочив на улицу, я подставил лицо ливневым струям и заорал во всё горло так, что сотряслась городская площадь. А может, это был гром. Разряд молнии ударил в церковный шпиль, и земля загудела под ногами. Упав на мокрые камни, я молил Бога о смерти.

– Эдуард, выпейте, это лекарство, бедный мальчик, у Вас снова жар! – Жаннет с испуганным лицом склонилась надо мною, помогая выпить горький порошок разведённый в воде. – Не понимаю, что происходит, Вы снова бредите и пугаете меня… Не умирайте, ради Бога!

Только сейчас я заметил на ней тонкую ночную сорочку и чепец на волосах. Вокруг было темно, лишь свет от керосиновой лампы тускло освещал предметы вокруг.

– Простите меня, это кошмар…

– Вы кричали, чтобы Бог покарал Вас и забрал Вашу жизнь, – её глаза были просто огромными от волнения, – Эдуард, Вы кого-то убили?..

– Нет, это лишь видения…

Я схватил её за руку и взмолился.

– Жанна, не уходите, умоляю Вас, не оставляйте меня сейчас одного!

– Хорошо, конечно, я побуду с Вами, – она озябшими руками потёрла плечи.

– Вам холодно, ложитесь ко мне под одеяло. Клянусь Вам, я не имею ничего дурного, просто обнимите меня, как сестра.

Неожиданно она согласилась и легла со мною рядом без лишних слов. Я отвернулся к стене, чтобы не дышать на неё и, не дай Бог, не заразить. Жаннет прижалась к моей спине. Её ледяные ноги несмело коснулись моих, и я, как раскалённая печь, грел их, не смея пошевельнуться. Мы оба замерли. Это было так волнительно, и в то же время прекрасно. Присутствие живой души рядом успокоило мои нервы, и я постепенно начал погружаться в сон. Только на этот раз ничто меня больше не тревожило, словно Ангел-Хранитель укрыл своим белым крылом.

Страшно себе представить, что бы было, если б в комнату вошли и застали нас вот так, лежащих в одной постели!.. К счастью, этого не случилось. Когда я проснулся ранним утром, её уже не было рядом.

Может померещилось всё? Вроде бы нет. Точно помню прикосновение её холодных ног… Эти сладостные ощущения долго не покидали меня, по телу растекалось тепло. Отчего-то нам теперь было неловко с Жаннет наедине, будто мы совершили нечто неподобающее. Ей было уже за тридцать, а мне всего шестнадцать лет. Что могло быть общего между нами? Моментами мне казалось, что влюблён в эту женщину за её доброту и милосердие, за то, что она не побоялась прижать к себе больного мальчишку.

Часть 2. Глава 9

Она никогда не была замужем, я не буду женат… И всё же, вынужденные находиться рядом, мы испытывали какие-то волны притяжения, не поддающиеся рассудку, но имевшие место быть.

Я в эти дни часто вспоминал Лорана, его слова, что «все так живут, не будь дураком». От одних этих мыслей становилось гадко на душе, словно я выпачкался в грязи и готов замарать добрую женщину, посвятившую себя служению ближнему.

– Как у нас сегодня дела? – Жаннет прикоснулась к моему лбу. – Жар вроде бы спал, и это очень хорошо! Доктор обещал проведать Вас после обеда, Эдуард. У него сегодня прибавилось больных, в соседнюю комнату поместили Вашего друга Генриха, с теми же симптомами… Ума не приложу, как он мог заразиться, не имея с Вами в эти дни общения?

Я, исполненный чувством собственной вины, опустил глаза. Неужели через апельсин передалась болезнь? Я почистил его и передал Генриху…

– Жаль парня! Ему очень плохо?

– Он тоже в бреду, но с Вами вряд ли кто-то сравнится, молодой человек!.. А вот кашу придётся съесть, для выздоровления нужны силы!

Глотать ещё было больно, но опухлость сошла, и уже меньше беспокоит сухость во рту.

Когда Жаннет уходила, я по-мужски проводил её взглядом, на мгновение представив обнажённой.

«О горе мне! Как только излечусь, сразу же пойду на исповедь и признаюсь в своих грехах! Разве же можно думать такое про женщину сделавшую для меня столько добра?! Да ведь она в матери мне годится!..»

Но мысли, всё равно возвращались, и воображение рисовало яркие картины плотских желаний.

Ворочаясь на постели, я пытался молиться, но это плохо получалось, мысли путались в голове, и слова, которые я помнил наизусть до автоматизма, вдруг забывались, разбегаясь от меня в разные стороны, словно тараканы. Пришла пора искушений. Детство, прощай!..

После визита врача я решил проведать соседа, всё равно он уже болен, и я не смогу ему навредить. В палате светло, на столике возле кровати пузырьки с лекарствами и пахнет хлоркой.

У больного лихорадка, беспокойный сон. И вдруг я слышу своё имя. Подхожу, сажусь на табурет рядом, беру его за руку.

– Я здесь, ты звал меня?

Бубнит что-то невнятное и ворочается.

– Может воды? – увидев, как он облизывает потрескавшиеся губы, предлагаю я.

У парня явные кошмары в голове, так же было и со мною.

– Эд… – а дальше не разобрать, – послушай…

– Да, я весь внимание, чем могу тебе помочь?

– Открой окно, мне душно.

– Но там же ветер, холодный ветер, а ты весь в поту…

– Пусть, лучше умереть, чем всё время думать о… – он не договорил, снова закрыв глаза.

– Э, нет! Не говори так. Ты обязательно поправишься, и всё будет хорошо.

Он вздохнул. Я поднёс ему воды, но Генрих и глотка не сделал, лишь помочил губы.

Рука его крепко сжала мою ладонь.

– Приходи, мне с тобою легче.

Кажется, заснул. Веки слегка подрагивают, что-то уже привиделось.

«Дай Бог тебе скорейшего выздоровления!» – помолился я и, освободив руку, поставил стакан на стол. Шаги Жаннет побудили скорее скрыться в своей палате. Мне не хотелось её расстраивать своим непослушанием.

Эту ночь сестра милосердия провела в соседней палате, время от времени я слышал голос Генриха, и его сухой кашель. Кажется, я даже ревновал, что она там и совсем забыла обо мне. Первые чувства казались такими настоящими… Но всё проходит. Вскоре я приступил к учёбе. Через неделю оправился и Генрих. Ему тоже крепко досталось и он выглядел повзрослевшим, ещё более худым и как будто слегка не в себе… Может быть, и ему во время лихорадки что-то привиделось?..

Уже стал забывать про Эделину, как она вновь напомнила о себе, лишив меня сна в полнолуние. За окном было так светло, что можно было, не зажигая светильника, читать. А мне опять примерещилась огненная Дива.

«Ты больше не сердишься?»

«Если вновь не обзовёшь меня „помутнением рассудка“, – она засмеялась. – Я к тебе с подарком, Эдуард, закрой глаза…»

Я погрузился в сон и внезапно очутился в какой-то необычной комнате наполненной всякими странными вещами. В руках книга, и на ней написано: мистический роман «Возвращение». Имя автора, увы, не запомнил, но почему-то мне казалось, что это моя книга, и я пишу её сейчас, сегодня, в эту минуту, каждый день своей жизни…

Часть 2. Глава 10

Война закончилась, Франция вновь вошла клуб великих держав, с ней стали считаться. Правительство Тьера имело авторитет и поддержку. Во внутренней политике первый президент Третьей республики по-прежнему придерживался монархических и клерикальных взглядов. Опять заработали все семинарии и приходские школы. Принеся в жертву реки крови коммунаров, страна приходила в себя после потрясения…

Очередной учебный год успешно завершён, экзамены сданы. Вполне комфортно ощущая себя в среде будущих духовников, я стремился ко внутренней сосредоточенности и преданности своему призванию: воспитывал силу воли и придерживался аскетизма.

На время летних каникул доктор Милер пригласил меня к себе. После войны он с семьёй перебрался в Ниццу. Я надеялся также увидеть отца и, если найду в себе силы, посетить хоть ненадолго Гатьер.

Цокот копыт и грохот колёс, проезжающих по брусчатке экипажей, сливается в общий монотонный шум. Запах моря пьянит и дурманит. Я вспомнил нашу с Мерлен поездку сюда и с трудом сдержал подступившие слёзы. Крёстной мне до сих пор не хватает…

Попросив извозчика остановиться, вышел на мостовую, судя по указанному в письме адресу, дом Милеров находился где-то неподалёку. К тому же, очень хотелось немного пройтись пешком, поразмыслить в спокойствии и уединении.

От палящего зноя лицо скрывает шляпа, но, в то же время, чёрный цвет семинарской одежды притягивает тепло. Присев на тенистую скамейку, я залюбовался чайками, кружащими над землёй.

Дамы прикрываются кружевными зонтиками, неспешно прогуливаясь по набережной. Детишки шумно играют на пляже, беспечные господа попивают чай, курят, читают газеты, провожают взглядами красивых туристок… Кого здесь только нет! Излюбленное место отдыха для обеспеченных господ из России, Германии, Австрии, Англии… Каких только фасонов платьев не увидишь! По одежде можно определить, откуда приехал человек, какими средствами располагает.

Торговцы на каждом углу предлагают товары на любой вкус. Прилавки ювелирных магазинов сверкают драгоценностями в витринах, модные бутики полнятся кружевом, тканями и мехами. С лотков продают прямо на улицах сладости, орехи, овощи и фрукты. Бедняки обменивают вещи, просят милостыню, пытаются заработать на хлеб, воруют… Каждому дано по возможностям в разноцветном и многоликом человеческом сообществе. Может быть, именно поэтому меня больше привлекает природа, одинаково щедрая для всех! Редкие облака плывут по синему небу так спокойно и неторопливо, плещутся лазоревые волны, ласково набегая на берег, сияет солнышко, веет лёгкий ветерок…

– Эдуард, это ты?!

В лысеющем и располневшем человеке я с трудом узнал своего отца.

– Бог мой! Вот это встреча! Ты стал настоящим мужчиной!.. Не верится, что это ты, сынок! – он обнял меня, и я почувствовал знакомый с детства запах рыбы, вина и канцелярской пыли.

– Ты тоже изменился, отец. Я собирался навестить тебя в ближайшие дни. Ты всё там же, на сортировочном складе Франсуа работаешь?

– А куда деваться-то? Родной человек всё же, не выгонит, кому я, старик, нужен теперь.

– Не прибедняйся, не такой уж ты и старый, – про его новую семью я не решался спросить. – Где живёшь, бываешь ли дома?

– Мы с Розалией давно уже разошлись, сынок. Знаешь, совсем недавно сестра твоя Габриель вышла замуж за англичанина и уехала с мужем на туманный Альбион. А Николь всё нянчит детей Жанны, их уже пятеро. Ты бы заехал к ним, не держи на мать зла. Всё от нищеты нашей проклятой. Одну дырку затыкаешь, другая расползается, нет конца и края… Меня пригласили на свадьбу, что мог собрал, одалживал у знакомых, чтобы сделать молодым хороший подарок, – он перевёл дыхание и смахнул со лба капли пота, – да всё это не важно… Ты-то как?

– Хорошо, отец, учусь.

– Вот и правильно! Учись, не будешь так, как я, всю жизнь мыкаться. В церкви-то оно, куда приятнее… – он помахал перед лицом своим старой потрёпанной шляпой, как веером. – Жара мучает! У вас там, поди, попрохладней будет.

– По-всякому бывает, отец.

– Ладно, сынок, мне пора, я ещё не успел решить проблемы с нотариусом. Работа, понимаешь ли, надо бежать. Ты, если хочешь, заходи вечерком, посидим где-нибудь после работы, пропустим стаканчик. На квартиру не зову, прости. Тесно у нас, самим места мало.

Вот и всё. Попрощались. Я смотрел ему вслед, в очередной раз ощутив полноту своего одиночества в этом мире. Ни на какой стаканчик, я, конечно же, не пошёл, осознав, что нам не о чем говорить с отцом. Зато Жорж принял меня, как родного. Но об этом несколько позже…

Часть 2. Глава 11

В доме Милеров царил порядок и почти стерильная чистота. Он поразил меня отсутствием лишних вещей. Вернее, было много всего, но каждая вещь находилась на своём месте. Мадам Милер всегда тщательно следила за тем, чтобы на лакированной мебели не было ни пыли, ни отпечатков. Поэтому Жорж сразу меня предупредил, ничего руками не трогать, особенно в гостиной. Но, несмотря на эту свою странность, Мари, была вполне гостеприимна и добра ко мне.

Знала ли она про Мерлен, и кем я для неё был, что связывает молодого семинариста и её мужа, неизвестно. Прекрасно воспитанная, аристократического происхождения женщина, никогда не показала мне какого-либо пренебрежения или антипатии, наоборот, она всячески пыталась сделать моё пребывание в доме приятным. Двое их старших детей уже разъехались по свету, в доме жила только младшая дочь Милеров – Констанс, прелестный ангел с кудрями цвета каштана, голубыми глазами и очаровательной улыбкой. Нежный цветок, взращенный в любви своих прекрасных родителей. Немного избалованная, но славная и весёлая девушка. Я, видимо, показался ей пришельцем из другого мира. Впервые увидев меня, она подошла и, осмотрев со всех сторон, как скульптуру в музее, протянула свою изящную ручку для поцелуя. Когда я прикоснулся губами к её запястью, она расцвела.

– Очень приятно, Эдуард! Мы рады приветствовать Вас! Скажите, это правда, что мой отец однажды спас Вас от смерти?

– О, да, мадемуазель! Если бы не Ваш отец, я бы умер от внутреннего кровотечения!..

– Это очень хорошо, что Вы живы! – она кокетливо улыбнулась. – Скажите, а Вам обязательно носить облачение семинариста даже на отдыхе?

– Нет, не обязательно. Но я привык так одеваться, к тому же, это напоминает всем, что перед ними будущий духовник, а это обязывает, прежде всего нас самих, вести себя подобающим образом.

– Не будьте букой! У Вас ещё вся жизнь впереди, чтобы стать святошей! Я предлагаю Вам составить мне сегодня компанию на променад, но если Вы будете в таком виде, Эдуард, меня неправильно поймут мои знакомые, – она захихикала и, зацепив меня пышным платьем, упорхнула.

«Каникулы обещают быть весёлыми и непростыми…» – подумал я.

Спальня, которую мне выделила мадам Милер на третьем этаже – чердачное помещение, но хорошо приспособленное для жизни, один минус – здесь жарко. Нагретая за день крыша и ночью продолжает отдавать тепло. Но зато вид из небольшого окошка, выходящего прямо на набережную, просто великолепен. Возле стены железная кровать на пружинах с хорошим мягким матрасом, небольшой столик с лампой и маленький шкаф. На тумбочке старинные часы в виде двух, держащихся за руки ангелочков, под ними – кружевная салфетка с вышивкой. Уютно и хорошо. Что ещё нужно тому, кто привык жить в общей комнате? Оставшись наедине со своими мыслями, я машинально разделся. Чёрное плотное сукно, из которого пошита наша форма, хорошо сохраняет тепло в холода, но в жару просто невыносимо. На мне осталась лишь белая рубашка и чёрные штаны. Прилёг на кровать, чтобы вытянуть ноги после утомительного пути. В дверь постучали. Пришлось подняться. Мадам принесла полотенца и комплект одежды.

– Думаю, Вам с дороги будет приятно принять ванну, мсьё, здесь есть всё необходимое. Вы примерно одного роста с нашим Жаном, он теперь живёт в Париже и редко нас навещает…

– Спасибо, у меня есть всё необходимое.

– Эдуард, я к Вам со всей душой, по-матерински. Не примите за дерзость, у Вас с собой всего несколько вещей, приберегите их для учёбы, мне приятно поделиться с Вами тем, чего у нас в изобилии. Примерьте, мой мальчик, если одежда Вам подойдёт, я буду рада. Пойдёмте, я покажу Вам ванную комнату.

Проходя по коридору, встретились с Констанс. Она хитро мне улыбнулась, тряхнув завитыми локонами, и от чего-то рассмеялась. Её, видимо, забавляло моё появление. Мадам приструнила дочь строгим взглядом, так что красавицы и след простыл.

– Вот здесь мыло, тёплая вода уже налита. Думаю, Вы разберётесь, что к чему.

– Благодарю, мадам Милер, очень признателен Вам.

– Давайте отбросим эти ненужные условности, Эдуард, зовите меня просто: Мари. Жорж должен скоро закончить приём и вернуться, мы ждём Вас к ужину…

Она вышла, я закрыл дверь на щеколду и разделся. Просторная комната прямоугольной формы по размерам напоминала целую спальню. Огромное зеркало возле мраморного умывальника в бронзовом обрамлении играло изящными гранями по бокам, отбрасывая радужные лучи на узорчатый кафель. Здесь было много цветов, будто в зимнем саду, и очень-очень светло от застеклённой сверху крыши. Погрузив тело в тёплую воду с добавленными ароматными экстрактами, я посмотрел на небо. Никогда ничего подобного я ещё не испытывал. Нега, восторг и какой-то неземной покой охватили моё существо. Я пролежал не меньше получаса, пока вода совсем не остыла, и чуть было не заснул. Лишь когда стало холодно, быстро помылся и сполоснув себя чистой водой, вытерся мягким полотенцем, надушенным каким-то приятным парфюмом. На полочке возле зеркала находилось множество разноцветных бутылочек с маслами, кремами, экстрактами, солью и ещё Бог знает чем. Понюхав несколько флаконов, я поставил их на место и стал одеваться. Вещи пришлись впору, лёгкая ткань приятно прильнула к телу. Шёлковая рубашка и летние брюки, в жизни ничего подобного не носил. С трудом узнав в зеркале своё отражение, я подумал о том, что неплохо бы было посетить парикмахера.

В коридоре вновь столкнулся с Констанс, словно она никуда и не уходила, подкарауливая меня.

– Так гораздо лучше, молодой человек. Надеюсь, Вы по достоинству оценили нашу комнату для купания…

– О да, она прекрасна. Я ещё ничего подобного не видел! – искренне ответил я и слегка поклонившись, поднялся к себе, чтобы повесить одежду.

Встреча с Жоржем была радостной, я давно не испытывал такого искреннего родственного тепла…

За ужином, накрытым в большой гостиной, нам прислуживал лакей, что было для меня непривычно и я оробел поначалу.

После первых блюд с белым вином подали горячее. Такого рататуя я тоже раньше никогда не ел, он буквально таял во рту. Сдерживаясь, чтобы не показать чрезмерного восхищения и аппетита, я медленно подносил вилку ко рту, пытаясь подражать хозяевам дома, но если бы остался один, наверное облизал бы тарелку, честное слово!

Всё в этом доме было для меня словно сказка. Будто я попал в другой мир и, поэтому, чувствовал себя сконфуженно, недостойным всей этой роскоши и благ.

– Расскажите, Эдуард, как продвигается учёба, какие трудности вам пришлось пережить, ведь во время последней революции и гонений на церковь, не сладко, небось, пришлось…

– О, да, мсьё Милер, какое-то время было очень тяжело. У нас открыли реабилитационный госпиталь для инвалидов войны, где мы все помогали, ну а после, когда Церковь отделили от государства, совсем туго стало. Сократили все расходы, как только могли. Многие, не выдержав, ушли из семинарии. Готовить, убирать, отапливать корпуса, всё приходилось самим, жили впроголодь, но, слава Богу, недолго…

Все присутствующие сочувственно замолчали.

– Но теперь всё более-менее благополучно, и забот поубавилось, – поспешил я всех успокоить и, меняя тему, спросил, – Вы расскажете мне про себя? Каково Вам пришлось в то кошмарное время?..

– Я обязательно расскажу, Эдуард, но не здесь, не за столом. Мы поговорим с тобой обо всём позже, – он печально вздохнул, седина покрывшая его голову, говорила о многом, непреходящая грусть в глазах и плотно сжатые губы… Хирургам многое приходится повидать на этом свете, особенно, во время войны.