Зал находился в отдаленной от входной двери стороне дома, детская комнатка же как назло прям у входа. Одно окно, выходившее наружу на лестницу уже забито досками, слава Богу. Второе же, которое выходит во двор, не успели забить-дышать же чем-то надо. Кстати лазить туда ему неудобно совсем, однако иногда он находит, на что опереться и впрыгнуть в окно. Когда у пьянишки не хватает сил, он просто садится под дверью, ну или стоит, тут не угадаешь. Начинает рычать не своим голосом: «Все не вечны. Наступит день, и я вас всех убью. Не найдёте защиты. Сами виноваты. Дочь, ты шалава, проклинаю тебя. Утвари недоделанные». Сквозь сумрак ночи слышится звонкий и одновременно тихий смех, как будто он предназначен для определенного количества людей. Мурашки бегают по всему телу. Девочка не может уснуть. Она скручивается в комочек и укрывает себя одеялом страха. Страха умереть. Страха, что закроются веки, и он задушит. В эти самые мгновения на веревочке спускаются старые пластинки и висят у окна. Пьянюшка же озвучивает, видимо, какой-то фильм ужасов.
– Мне известно, что он больной, что всё не правда. Но отчего так страшно. Интуиция меня никогда не обманывает. Не провалиться бы сквозь сон, а то кровать, где спят мама и сестра ближе всего к окну, – путаясь в мыслях, старшая дочь засыпает.
31.03.2018
Она уехала. Снова уехала за приключениями под слащавым названием «Л Е Ч Е Н И Е». В тех краях стоят горделивые горы, живут честные отцы, добрые матери, послушные дети. Так, полагала старая женщина, вдалеке устроено. Можно почувствовать себя человеком, услышать много лести, забыться, значит забыть, кто она есть, откуда родом, кто её дети и какую ношу несёт её большая семья. Значит растоптать уважение к себе окончательно. Вовсе не лечиться уехала она. Она сбежала, как полагается трусу. Её маленький узелок вмещал в себя больше куски мяса, колбасятины, разного рода овощей и сладостей. Чревоугодием страдалица заедала своё горе. Разбросав по столу стольные принадлежности, старая женщина нервно нарезала хлеб и делала бутерброды. Половину готовила себе в дорогу. Другую же поесть детям. Сердце стучало громко, живот урчал недовольно, и всё внутри было не на месте. Суета, нервы, стресс. Глотаешь-не глотается. Поднимаешь красивые голубые глаза, ни раз покорившие мужскую половину человечества, и застываешь. В них читается: «бегу от своей совести, от этого и больно». Разве можно судить этого человека? Слабость не порок, а порок всегда слабость. Такая вот путаница.
– Ну вот, последний! Я вообще это себе в дорогу взяла, – пробормотала бабуля.
– О, давай, мяско, – гримасничая, выкрикнул 13-летний внук.
– Ладно тебе, Галя, не переживай, – ласково поддержала бабушку внучка.
Старшая всегда называла папину маму по имени.
– Уйдите, уйдите, не лезьте, вот поэтому я не люблю вас в эти моменты, – спешно отвечала бабушка.
– Не начинай эту же песню. В какие эти? Все сидят и молчат. Ждут тебя, чтобы проводить, – нервно передергивала старшая внучка.
– Нино, я тебя прошу, ну научись же ты закрывать рот, тебе же лучше будет, – дала совет девочке бабушка.
А рот у Нино не закрывается. Не дюже журналистам молчать. Промчались недели. В окна стучал холодный дождь. Уже на пальцах ног шерстяные носки, а в руках тяжелая книжка, открытая на той же странице, что и в августовскую жару. Мысли сумбурно перемещаются в голове, путаясь в широкую паутину.
– Мам, у меня плохая новость. Фирма в Питере закрывается. Теперь перечислений больше не будет. Как же мне справится: надо мелкую повезти в Грузию, я ей уже два года обещала, – тревожным голосом объясняет ситуацию маме старшая дочь.
– Нино, ну не паникуй, решится. Справимся, – успокаивает девочку мама.
– Да, нормально. Я уже закаленная. Лишь бы твои зубы успеть долечить, – пытается сделать обнадеживающий вид Нино. Громкие гудки. Разговор окончен.
– Уже пятые сутки он сходит сума. Безутешные крики, маты на верхнем этаже дома. Мой отец разговаривает сам с собой, делает это так профессионально, будто там собралась целая толпа. В этот вечер я вернулась поздно с работы, перекусила и легла спать. Купаясь в ночных облаках, я внезапно услышала громкий визг, от которого вскочила с кровати, как солдат по первому звонку, – рассказывает Нино самой себе.
Прикладывая ухо к запотевшей от слюней стенке, девочка немела, пальцы ее дрожали, а слезы лились рекой. «Ему страшно» – понимала она. Взрослый мужчина 4-ых детей гонял по дому несуществующих людей. Нарезал круги по комнатам. «Сука, я тебя поймаю…куда пошёл? Мама, замолчи, не мешай! Вон ловите его ловите! Аааа, как мне это надоело, вы мне на-до-е-ли!», –кричал он, скручиваясь в небольшой ком. Девочка всё это время лежала и слушала. Она не подглядывала для того, чтобы узнать, что же он там делает. Она боялась лишний раз шевельнуться. Но как точно его дочь чувствовала, что происходит, там, в месте, окутанном чертями. Глаза нараспашку оставались до самого утра. Как парализованная девочка лежала под тёплым одеялом и умирала под каждый крик и стон. Тух-тух-тух!
– А, бежит! Мам, ты спишь? – судорожно поинтересовалась дочь.
– Не сплю, успокойся уже, – под тяжёлый храп буркнула мать.
– Не могу, – в истерике скрипела дочь.
– Откройте, где он! – звал их отец, пихая ногами в деревянную дверь.
– Папа, папочка, Господи, что же мне делать, – в панике лепетала Нино.
Легкий шорох за её комнатой. Это бабушка еле плетёт ноги от горя.
– Сынок, ну нет никого, родной. Нет, никого! – рыдает старая женщина.
– Отойди, Мама, пусти! – гремел пьянишка.
Вместе с холодным ветром врывается пьянюшка в закрытую детскую дверь.
– Где он? – спрашивает он, брызгаясь во все стороны, оббежав глазами каждый угол комнаты, он начал трясти жену, – он тебя во все щели, я видел, я слышал! Какая
ты тварь. Вы хотите сделать из меня больного.
– Гоша, это галлюцинации! – отвечали все хором.
Словно выпустив из второго уха «Гоша, это галлюцинации», он выбежал из комнаты. Начал нервно рыться в остальных комнатах. Бабушка села в потёртое желтое кресло, упершись локтем об пианино. Она сидела неподвижно в ступоре. Дочка не выдержала тупого просиживания на кровати и вышла в ночном одеянии, почти голая. На протяжении всего этого времени она читала про себя молитвы «верую во единого господа бога», «отче наш», запутываясь и запинаясь, она начинала заново. Не дожидаясь быстрого эффекта, Нино окончательно разочаровывалась в себе и своих просьбах. Ей казалось, что она не так просит, что папа уже потерян, что Бог не хочет ей помочь, что она, молодая и здоровая, готова отдать свою жизнь вместо его. Всё это крутилось в её маленькой голове сумбурными ритмами, почти в бреду. Вдруг он спокойно сел. Зрачки были чёрные, как омут. Она старалась не смотреть, только исподтишка, чтобы не ударил. Как только бабушка отлучилась на пару минут, он достал из заднего кармана пистолет.
– Ты этого хочешь, а, доченька? – спросил он.
– Папа, доиграешься ты наконец, – дрожащим голосом произнесла девочка.
Ей повезло, что на это её смелое высказывание не случилось ответной реакции. Глаза на выкате бесконечно бегали то влево, то вправо и даже назад и вперёд. Недавно закончилось лето, но в доме чувствовалась зима. Пьянюшка затих. Прохладное утро нового осеннего дня. Голова, словно вчера кто-то шандарахнул унитазом. Нино, еле отклеив ресницы друг от друга, открыла глаза. «На работу» – мелькнула мысль в голове.