Умеет он, злодей, очаровать душу красной девицы ласковым любовным обаянием.
Умеет усладить он, погубитель, деву юную речью прелестною.
Умеет заласкать он, ненасытный, ненаглядную свою в жарких объятиях страстных,
сладостных.
Видна, ах, видна глазу зоркому змеиная полюбовница.
И не хороша, а прекрасна. И неказиста, а красавица. И красива она особенной, змеиной красотой на исходе юности, на восходе женства.
Посмотри в глаза ее – голова закружится.
Посмотри во след ей – сердце заколотится.
И напрасно крутятся вокруг добрые молодцы, не на них она смотрит, внутрь себя вглядывается. И напрасно шепчут ей мужи речи льстивые, не их она слушает, в себя вслушивается. Сажайте девицу в терема высокие, запирайте за двери медные, накладывайте запоры железные, ничто не поможет. Найдет ее искуситель -
Змей.
И не долгая любовь, а жаркая.
И память о ней – на всю жизнь.
Только… этакая, знаете ли, странность… Перуничи-то наши слободские могучие, расторопные… Хотя девица никем не украдена, и округа от Змея не обижена – мой меч, твоя башка с плеч -
Э-эх, раззудись плечо!
Змея – в лапшу и в огонь, а девку… Девки ноне не в цене, а, дедушко-чародеюшко?.. избяные-то? Добро бы на ней полцарства давали бы. А тут – тьфу. Ослобоняют ее, можно сказать, жизнью рискуют, а она, стерва, отвертается да по проклятому полюбовничку слезы льет?!
Ну, что же!
Будет ей наука!
Чтобы и иным-прочим неповадно было.
И учит девицу какой-нибудь Добрынюшка или хоть бы Ванечка Годинович на такой манер:
Он ей первое ученье – ей руку отсек,
Сам приговаривает:
"Эта рука мне не надобна,
Ласкала она Змея Горынчища!"
Второе ученье – ногу ей отсек:
"А й и эта-де нога мне не надобна,
Оплеталася со Змеем Горынчищем!"
Третье ученье – губы ей обрезал
и с носом прочь:
"А й и этих-де губ ненадобно мне,
Целовали они Змея Горынчища!"
Четвертое ученье – голову ей отсек
и с языком прочь:
"А й и эта голова ненадобна мне,
И язык этот мне ненадобен,
Говорил он со Змеем словами прельстительными…"
Вот так-то. Знайте наших, бабоньки.
***
Да и всякий ли Змей –
отродье змеиное?.. Вопрос досужий?.. А й как посмотреть. Говорят же люди бывалые, что в Борах, далеко на полуночь, живут племена змеепоклонные нашего же корня славянского. И Коркоделу зверю водному, ящеру змеевому Ильменьскому поклоняются, и простой змее.
А что?
Мала змея,
Да тронь-кось ея!
Мудра-а.
Но об этом лучше помолчим. Яга услышит – осердится.
***
Ой вы гой-еси добры молодцы!
Бояры-дружиннички могутные! Вы зачем садились у кон-чуры?
Вы на чем клялись Оберегателю?
Потихонечку…
Полегонечку…
Слобода великой силой налилась. Свое, исконное, держит – на чужое, зачурное, поглядывает.
И князья,
Воеводы коновые,
на роды стали строго покрикивать. Что-де хлеб бы несли избыточно, да припас бы пасли прибыточный. Ей-де, слободе, кони добрые надобны и оружие чужеземное заморское. А купить-менять на что? Даром ли заслоняем вас от отродья змеиного всякого,
и от Змеев,
и от Змеевичей,
и от прочего Зла многохищного?
Чародеи-ведуны спины выпрямили. Ходят гордо. Глядят заносчиво. Говорят запальчиво. Вы Ягой-де своей в нос не тыкайте мне. Хто она така супротив меня? Баба мерзкая, скверность беззубая!
Это она-то – Я-Га?!
Она-то – Га?!
Х-ха она, а не Га!
Не Я-Га она, а Кар-га, отродье воронье вонючее каркучее, изо всех ворон наичерное. И Мокошь-де ваша мне не указ! Что ей можется против молнии моего властелина могутного изо всех богов наибольшего самого Перуна Сварожича? Да и не Мокошь она вовсе, а Макошь, Ма-кош,
мать коша,
кошеля,
кошелочки,
заурожайная молельница мелкая земная за вас, червяков, перед богами верхними небесными.
А й грозны башни града Княжьего.
А й грозна и дружина боярская.
Славен Князь-батюшка мышцей бранною.
Славен и великим богачеством!
Дань ему дают грады подзащитные, чтоб стоял-защищал, от врагов оборонял.
Дань ему дают племена окрестные, чтоб не жег, не палил, чтоб войной не ходил.
Множит могущество его добыча военная.
Заступил за Чурову черту Великий Князь.
Нет ему в походах его Чурова благословения.
Справедливый бог Чур.
Свое велит беречь,
чужого не трогать.
В сомнениях Княже. А старичок-ведунок уж и тут как тут. Нашептывает, намекивает, Ты- де Князь Великий, из Князей наибольший, Тебе ли, мол, Величайшему, да Чуру служить? Ты служи богу наисильному. Ты служи Перуну Сварожичу. Стрелы Твои острые – молнии его сестры. Лук Твой разрывчатый – радуге его брат. Меч Твой булатный – удару его громову сородич.
Что на Небе есть – все Перун берет.
Ты земное все забирай себе.
Нету воле Твоей поперечников.
Любы Князю речи прелестные. А за Князем и дружинушка… прельщается. Уж не мы ли молодцы удалые? Не у нас ли силушка по жилушкам?
Нам хоть Змея бить,
Нам хоть девку вскрыть
Как колоду пчелиную бортную -
На все сыщется нужная палица!
Че тако: "Через Чур?" Нам до Чура и дела нет. Мы Перуну-огню поклоняемся.
Силен Перун!
Слава Ему!
…Раз во град пришли – взяли дань для Князя. Два вернулись – взяли княгине с детками. Три ввалились – что ж себе не взять?
Грабят молодцы грады вчистую.
Так, пожалуй, и Змей не грабливал.
Эх, Бабушка-Бабуленька, Ягушка-Ягуленька! Был на тебе превеликий зарок – не уязвить бы никого сущего, не обидеть бы.
И сама поучала девынек, что нет-де на свете дороже жизни человеческой ни-че-го.
Э-эх, бабуля…
Не вернулись из похода добрые молодцы. Что случилось с ними, приключилося, знает лишь дубравушка зеленая вкупе с топким болотом погибельным.
Исчезли.
И косточки их незнаемо где.
Эх, Баба Яга,
Костяная нога,
Нос крючком,
Борода торчком.
Так-то.
***
А жизнь идет не с кощунной скоростью. Истекают годы моросью осеннею. И сливаются росные воды в реки полноводные, и плывут по тем рекам лодьи невиданные, и сидят в тех лодьях люди росоволосые, никому допрежь того неведомые,
варяги.
И люди те грады творят.
Воюют с князьями славянскими.
Мирятся.
Роднятся.
Дружинятся.
И, бают люди бывалые, далеко-далеко на-полудень на реке Днепре ставлен ныне стольный княжий Киев Град. И княжит в нем Великий Князь свет-Владимир Красное Солнышко.
У Яги же дружиннички не ночуют теперь.
Тяжела стала жизнь Ягиная.
Лишь дружиннички в град – хватают, что не по ним, за все в ответе Яга. А ответ короткий: в воду ли, в мешок зашив, посадят, в болото ли, связав накрепко, кинут, голову ли железом острым ссекут – это еще не беда, это полбеды, это смерть легкая.
Ненавистливы старички-ведуны.
В силе своей не уверены.
Все-то им что-то чудится, все-то им что-то кажется: велико, мол, знанье Ягиное тайное. Оживат, о-ох, оживат, – стонут, – кабы не так, нешто шла бы старуха легко на смерть? В ногах валялась бы, пощаду вымаливала…
Не утопить ее в воде -
– она Слово знат.
Не сварить в варе кипящем -
– она травы знат.
Не рассечь железом острым -
– сильны ведьмины наузы!
Одно только средство и осталося. Наше. Мужеское. Всякому бабью заповедное –
Огонь Перунич.
То-то ведьма его опасается,
На ногах на курьих поселяется.
Не помогут ей ноги курие, не помогут заклятия грозные, нету силы супротив Огня Перунича.
Жги, братва!
Круши!
Кидай в пламя бабку скверную,
Добрых молодцев погубительницу!
Делай дело, Перуну угодное!
Мокошь?..
Хто така?..
Знать не знаю ее,
И знать не хочу!
***
Зает Земля отцовство. А материнства не знает. На что ей?
Она сама Мать-сыра Земля.