Великий артефакт преодоления счастливой жизни

Для первых дней северного лета денек выдался теплый, дав нам возможность спокойно побродить по парку. Последние дни мая шли проливные дожди, ограничивающие наши прогулки на свежем воздухе.

– Помнишь, как мы пошли на фильм «Челюсти», и ты весь сеанс закрывала глаза? Я еще тогда подумал: «Зачем она пошла в кино, если боится?»

Андрей уверенно вез коляску с сидящей в ней дочерью, вымазанной шоколадными конфетами. В руках она держала кусок сладкой ваты, на коляске болтался привязанный воздушный шарик. Андрей с удовольствием потакал желаниям дочери, суетливо предлагая разные варианты побаловать ее, доступные в парке аттракционов. Все происходящее казалось мне чем-то нереальным. Я молча шла рядом, изредка поддерживая разговор ответами на прямые вопросы.

Вечером, добравшись до кровати, обняв уснувшую дочь, я словно провалилась в сон.

После рождения дочери он не приходил ко мне ни разу.

Я опять с удовольствием перебирала эту знакомую и приятную на ощупь бахрому…

– Мамочка, открой глазки! – проснувшаяся утром дочь, приподнимая веки, заставила вынырнуть меня из сновидения, самой приятной его кульминации.

***

В юности все решения принимаются менее осознанно и более скоропалительно: возможно, к тому моменту мы еще не готовы полностью освободиться от давления общества и семьи, тем более что не всегда есть возможность сразу отрастить нужную длину крыльев.

Мой отец все чаще стал приглашать к нам в гости одного из перспективных молодых людей – племянника своей новой знакомой. Дама являлась очередным персонажем отцовской любовной истории.

– Хороший парень, – вещал отец битый час, переходя на угрожающий тон. – Ты могла просто поговорить, – не успокаивался он, видя мои сборы на прогулку с дочерью и мое явное желание удрать от предстоящих «смотрин». – Ты могла хотя бы дать шанс парню, он не просто какая-то там шантрапа, он будущий нотариус, – словно фокусник, вытащивший из цилиндра большого зайца, выпалил отец последний аргумент.

– Ну тогда другое дело, «нотариус» уже звучит гордо! Это сильный аргумент, пап, фактически не оставляющий другим шансов, – скрывая желание расхохотаться, старалась спокойно парировать я. – Пап, ну ты серьезно? Средневековье какое-то, ты еще калым за меня собери.

– И соберу! Что ты себе думаешь? С ребенком на руках, думаешь, очередь выстроится из желающих? – переведя дух, продолжил отец.

Его ежедневные длинные спичи, сдобренные любимыми обществом лозунгами в духе «Ребенку нужен отец», уже принимали навязчивый характер. Наши дискуссии заканчивались очередным экскурсом в мое детство, но, к сожалению, его пример не мог служить для меня показателем хорошего результата в попытках замены одного родителя другим. Слова «идеальная семья», «ребенку нужны оба родителя» и «семья – это главное» не оказывали на меня магического воздействия.

«Мы и так с дочерью семья, – думала я. – Это мы выбираем кого нам в нее принять».

Тем не менее его ежедневное занудство и реалии перестроечного мира заставили меня в конце концов задуматься над предложением. Мои личные границы были подвинуты вероломными доводами отца окончательно и бесповоротно одним из главных аргументов – участившимися выходами из роли примерного главы семьи и дедушки. Я все чаще слышала, как отец переносит назначенное свидание с дамой сердца, пафосно аргументируя свой отказ необходимостью помочь мне, а на самом деле он искал возможность опять беспрепятственно заливать свое «горе» на кухне, значительно осложняя мою и без того непростую жизнь.

Мои ночевки в гостях с маленькой дочерью угрожали снова стать постоянными. И я согласилась обговорить возможную роспись с очередным претендентом.

Отец решил помпезно отметить свадебное событие, он словно стремился взять реванш за все шепотки за спиной. Все знакомые правящего эшелона друзей нашего городка были оповещены о предстоящем торжестве, не дожидаясь назначения даты.

Я, будучи приколота, словно бабочка на булавку, все еще пыталась расправить крылья, понимая неотвратимость самой булавки.

Отец преобразился – как будто распрямил спину, снова старательно вживаясь в роль уважаемого члена общества. Я же с каждым днем становилась все слабее в своих трепыханиях.

***

Инта, июль, 1991 год

– Как прыгнул? Прыг? Так? Так? – Карина подскакивала рядом, как обычно, эмоционально переживая за сказочных персонажей, при этом четко следя за непрерывностью уже знакомого сюжета повествования, быстро листая страницы с опасными моментами, чтобы скорее перейти к более приятным.

– Да, вот так, высоко прыгнул – и все, спас принцессу, поцеловал и спас.

Я читала годовалой дочери купленную на выменянные «сахарные» талоны книжку-панорамку²⁶, ограничиваясь демонстрацией подвижных деталей и привлекающих ее внимание картинок.

Звонок в дверь.

– Так, сейчас откроем, кто-то к нам пришел… Что-то ты зачастил к нам, что-то случилось? – спросила я, открыв дверь и увидев на пороге Андрея.

– На вот, мать передала, у Карины в тот раз нос был немного заложен, а сок каланхоэ очень полезный – можно в нос капать.

В руках он держал небольшой отросток, завернутый в кусочек газеты, и пакет с торчащими из него плюшевыми заячьими ушами.

– Спасибо, конечно, но сейчас в аптеке продаются лекарственные средства, – изумленно ответила я, осторожно вынимая растение.

– Тогда посади, на будущее, – пошутил Андрей. – Если что-то еще нужно…

– Спасибо, – прервала я, – у нас все есть.

– Вы гулять пойдете? Сегодня теплый день. Ты не подумай, я тут уезжал на пару недель, надо было сделать одно дело срочно, вот и не заходил, хотя звонил пару раз на домашний, но никто не брал трубку… В общем, пойдем подадим заявление, распишемся, что ли?

– Я не могу, я замуж, наверное, выхожу… – оторопела я.

– Конечно, выходишь, за меня, – подмигнул Андрей.

***

Все произошло как-то стремительно и буднично, как будто мы не связывали себя на всю жизнь таинством брака, а вышли за хлебом в соседний магазин.

Дома собралась небольшая компания, отметить нашу импровизированную свадьбу. Пришедшая с одним из друзей новая пассия, приняв меня за сестру Андрея, тихонько сокрушалась мне, стоя на кухне, что он променял их светлую и чистую любовь на брак с какой-то серой мышью и теперь она вынуждена утешиться в объятиях друга.

Я горько усмехнулась: до меня уже давно дошло, что женщины будут окружать Андрея всегда, всю жизнь незримо маячить на горизонте неясной тенью, стремясь ухватить хотя бы толику его заботы, хотя бы один вечер в его компании, один незначительный знак внимания на память. А он просто не сможет им отказать.

Раз за разом они будут стараться завладеть им навсегда, не понимая, что наша семья – это дом, в который ты приходишь, садишься пить чай и, видя, как все хорошо и гармонично, испытываешь естественное желание тоже иметь такой. Да, этот дом можно арендовать, и поначалу складывается иллюзия, что стоит приложить усилия – и удастся даже выкупить его у хозяев, сделав максимально щедрое предложение. Но хозяева не думают продавать его, они могут только пустить туда желающих на время. Дом для них бесценен. Срок договора закончится – и временные постояльцы будут вынуждены съехать, оставшись наедине со своими воспоминаниями, а хозяева продолжат как ни в чем не бывало жить в этом доме, который так никогда и не откроет посторонним всех своих тайн.

В тот вечер после свадьбы, выпроводив всех гостей, случайных и неслучайных знакомых, и оставшись наедине, мы так и уснули – как-то невпопад, неловко и сиротливо приткнувшись друг к другу. Мне снилось почему-то, что Андрей умер, а я стою в огромной неуклюжей шапке с черным помпоном над его гробом. Проснувшись в какой-то неясной тревоге, я поделилась своими нехорошими предчувствиями с новоиспеченным мужем, но тот лишь посмеялся: «Чего только не приснится. Да и шапки у тебя такой нет».

И много раз он потом шутил: «Погоди, ты еще шапку с помпоном не купила, не хорони раньше времени».

***

Инта, январь, 1992 год

– Кто у нас любит белые «ромашишки»? А? Кто заставляет творить чудеса?

В квартиру, запыхавшись, с красными от мороза щеками вваливается с пакетами Андрей. Он всегда врывался, обрушиваясь на нас с дочерью ураганом радости, обнимая и целуя нас еще в коридоре. С его лица никогда не сходила широкая улыбка. Даже если отлучался на пару часов, домой он возвращался как воин после долгой разлуки.

– Ну-ка, Булечки мои, смотрите что у меня есть для вас.

Андрей распахивает пуховик, а там – белые хризантемы. Не банальные, полуживые, как спящие красавицы, розы, а настоящие хризантемы! Он вытаскивает их аккуратно, чтобы не помять, как величайшую драгоценность, стараясь не повредить ни один цветок.

В северной жизни свой, совершенно особый, уклад. Кажущиеся сейчас легкодоступными цветочные подарки были большой роскошью в те годы.

– Ну, держи свой букет, моя королевишна, – Андрей торжественно вручает мне хризантемы.

Эти цветы – словно привет из моего детства, так похожи они на мои любимые ромашки с мылинского поля, которые я часто собирала, неся деду обед в полуденную жару, когда вовсю шла сезонная заготовка сена.

Я сплетала ромашки в венок и, как королева пролеска, гордо вышагивала, неся в завернутом узелке хлеб и бидон с холодной окрошкой.

Дед, заметив меня, кряхтел: «А вот и моя королевишна! Умница, не проронила обед? Вот и славно – будем обедать».

– Каришка, дай папе раздеться, – я снимаю радостно повисшую на муже дочь, – пойдем искать вазу для наших красавиц, и давайте ужинать.

Уложив дочь, мы сидим на кухне, прижавшись друг к другу под пледом. За окном на ночной город тяжело падают огромные хлопья снега.

Наутро ворвется в наш дом шумная компания. Андрей наденет костюм Деда Мороза, а я – Снегурочки, и нас закружит в водовороте праздничных поздравлений, тостов и веселья. Муж разрежет на равные кусочки большую спелую голову голландского сыра, тоже неведомыми путями попавшего в нашу глушь, завернет эти драгоценности в подарочную бумагу, и мы, забив багажник машины сыром и кучей других подарков, поедем поздравлять всех близких и друзей.

Но сейчас здесь есть только я, Андрей и мирно посапывающая в соседней комнате дочь. И хризантемы – экзотический привет с юга, невесть как очутившийся в далеком северном городке.

***

– Булька! Где ты? Собирайся скорее!

Андрей вихрем врывается в дом, как всегда – радостный, на крыльях вдохновения. Я хаотично скачу по комнате, пытаясь выбрать что-то из своего гардероба и попутно гадая, к кому из наших многочисленных друзей мы направимся сегодня в гости, тем более что дочка гостит у бабушки с дедушкой.

– Купальник не забудь! – кричит Андрей.

Купальник? Я ошарашенно смотрю на него. За окном явно не пляжный сезон – минус тридцать, поздний вечер… Но я собираюсь, думая, что это какая-то ошибка или что купальник нужен для какого-то костюмированного розыгрыша.

Он достает из подъезда дочкины санки и водружает на них меня. Разбегаясь, резко разворачивает санки так, что я кубарем с хохотом улетаю в пушистый снег. Андрей сразу подбегает, поднимает, заботливо отряхивает меня и нахлобучивает слетевшую шапку.

– Ну что ж ты, не ушиблась? Держись лучше!

Вот так, с ветерком и периодическим нырянием в сугроб, мы подъезжаем к… городскому бассейну.

– А… А где ты взял ключи?

– Знакомый сторожем устроился. Но мы сегодня за него посторожим.

На всю жизнь врезалась мне в память эта сюрреалистичная картинка: ночь, мороз, городской бассейн и я в купальнике на надувном матрасе…

***

Инта, декабрь, 1993 год

– Собирайся, Дюшка, мы идем покупать тебе дубленку.

– Но у меня уже есть.

– Это прошлогодняя, а ты жена коммерсанта, тебе еще в ежегодном параде женского тщеславия участвовать.

Подойдя к рынку, недалеко от торговых рядов замечаем привязанную к забору собаку редкой для севера породы – бладхаунд. Мое внимание останавливается на грустных собачьих глазах, вглядывающихся в проходящих людей. Пес сидит на картонке и дрожит.

– Ему, наверное, холодно. Как можно такую собаку оставить на снегу? Это же не лайка! – говорит Андрей и решительно подходит к владельцу.

Пес тихонько скулит, положив морду на заиндевевшие лапы.

– Сколько? – спрашивает муж.

Хозяин называет какую-то несусветную по тем временам сумму.

– Держи, – Андрей не торгуясь протягивает деньги и отвязывает поводок.

Собака, явно не оценив самоотверженности нового хозяина, начинает метаться во все стороны.

– Слушай, – говорит мой муж. – Я все понимаю, но ты имей совесть. Я из-за тебя дубленку жене не купил.

После, когда пес, старательно игнорируя команды прогулок в компании мужа, открыто бойкотировал все его попытки найти компромисс, муж неизменно изрекал:

– Надежда! Усмири свою дубленку!

Абсолютно щедрый, готовый снять с себя последнюю рубашку, он одаривал всех совершенно не картинно, как-то походя, естественно, даже как будто немного стесняясь.

Он все время как будто куда-то торопился. Торопился жить?..

***

Новый год. Все снова крутится вокруг Андрея. Незримыми нитями он, как кукловод, дергает всех за ниточки радости, доставляя массу приятных подарков. Он везде желанный гость, моментально становящийся центром шумных компаний. Шутки и байки всегда лились из него как из рога изобилия, он гордо носил звание «Человек-праздник».

Шум, смех, веселая кутерьма. Стукнувшись бокалами с шампанским и послушав обращение президента, гости устремляются к разложенным под елкой подаркам. Шурша бумагой, они разворачивают свои коробки, громко восторгаясь или сдержанно благодаря друг друга, брызгаются духами, примеряют шарфики и украшения.

Андрей довольно жмурится, будто большой кот, наблюдая, как полученный от него подарок точно попадает в цель. Кучка коробок стремительно тает, а я так и не нахожу своей. Андрей исподволь наблюдает, как мое лицо все грустнеет и грустнеет.

– А что свой подарок не откроешь? – наконец спрашивает он.

– Какой?

– А вон на елке висит! – он показывает на сиротливо приютившийся сбоку бумажный одноразовый конвертик для чая.

Ох уж эти его шуточки… Что он придумал на этот раз? Я обреченно топаю к елке снимать бумажный пакетик. На обороте ровным подчерком написано слово «Квартира».

Квартира? В недоумении я оборачиваюсь на мужа. Все бросаются меня поздравлять. У нас будет свое жилье! И это в лихие девяностые, когда большинство людей едва сводит концы с концами!

Оказалось, все это время Андрей, работая в шахте, параллельно развивал свой бизнес – маленький магазинчик и кафе – а ночами разгружал вагоны, чтобы у нас наконец была возможность отделиться от его родителей. И снова делал это незаметно, не жалуясь на усталость. Делал, чтобы устроить мне сюрприз. Вот только купленную заранее открытку потерял, но быстро вышел из положения – на помощь пришел тот самый этикетный пакетик для одноразового чая, который я бережно храню до сих пор.

Соблюдая традиции предков, мы схватили старого глухого кота, отчаянно сопротивляющегося всем предрассудкам, и почетно запустили его первым в новую квартиру.

Кот действительно принес удачу и подарил много счастливых моментов в этом нашем убежище, где мы с удовольствием закрывались от всего мира и были счастливы своей маленькой семьей, открывая двери лишь близким людям и верным друзьям. Жаль, что так мало времени нам было отпущено, может, оттого что кот был старый и большего не мог?

***

Инта, декабрь, 1993 год

Мы с Андреем бредем по предновогодним улицам, захваченные праздничной суетой. Внезапно муж резко останавливается. Я налетаю на него с коробкой только что купленных елочных игрушек, не ожидая столь неожиданного торможения.

– Ну вот, две раскололись, – созерцая коробку, сокрушаюсь я. Обхожу замершего посреди улицы мужа и вижу застывшую гримасу боли на его обычно улыбающемся лице.

– Что случилось? – еще больше пугаюсь я, бросая коробку и стараясь подхватить его под руку.

– Ну, что ты, что ты испугалась, игрушки вон расколошматила, что ты, – муж пытается обнять меня, продолжая балансировать на одной ноге. – И зачем мы стояли в очереди столько! Эх ты! «Переживальщик» ты мой, сколько «талонов на мыло» разбилось, будем теперь, как в анекдоте, предлагать гостям или руки помыть, или сахар в чай положить²⁷.

Муж пытается улыбаться и веселить меня, но, судя по его выражению лица, это ему дается с трудом и пугает меня еще больше.

Это было началом. Началом большой битвы в том равнодушном перестроечном времени, когда диагнозы ставились на авось, и молодые люди не посещали врачей. Чем может болеть молодежь, кроме знакомых сезонных простуд? Таков был менталитет того поколения системы: молодым везде у нас дорога, какие прихрамывания в пути?! Юные и спортивные не болеют в нашей стране! Болеют только старики и маленькие дети.

После посещения нескольких местных эскулапов – любителей таких плакатных лозунгов – мой муж уверовал в несерьезность проблемы, несмотря на частые и порой невыносимые боли в ступне.

Для очистки совести, чтобы укрепить собственную веру в «неболеющую» молодежь, мы, собрав деньги на нашу «бесплатную» медицину, съездили в республиканскую больницу по направлению местного ортопеда. С деловым подходом, аккуратно складывая полученные от нас дополнительные вознаграждения в карман, профессор выдал нам успокаивающее медицинское заключение: «нервное защемление», на прощание заверив, что отдых, зарядка и вода нам помогут в достижении полного здоровья.

***

Пролетело еще несколько счастливых лет. Мы с удовольствием погрузились в семейную рутину. В один летний сезон позволили себе морскую вылазку в Сочи нашей маленькой семьей. Но уже в следующее лето смогли поехать на юг только вдвоем с дочерью, прибегая каждый день на переговорный пункт Новороссийска. Андрей несколько раз порывался приехать к нам, но желание заработать лишнюю копеечку, не прерывая шахтерские смены, останавливало его.

Мир нашего ребенка окунал нас с мужем в гербарии, раскраски, посиделки с друзьями, у которых тоже были дети. Полароидные²⁸ фотографии с праздничных утренников в саду пополняли семейный фотоальбом.

«Времена не выбирают» – эта банальная фраза полностью отражала те непростые реалии, когда простой поход в магазин был рулеткой – неизвестно, что удастся купить. Но молодость никто не отменял – и посиделки с друзьями на кухне, периодические вылазки на природу были самым лучшим времяпровождением для молодой семьи северного шахтерского городка.

Я продолжала работать в УПК под руководством моего отца, с удовольствием окунаясь в рабочий процесс в должности лаборанта профориентации. Перемены в стране не давали заскучать, меняли застывшие представления о традиционном поиске работы для нашего поколения, как и о самом выборе специальности. Слово «инженер» уже не звучало так гордо, и простые бухгалтерские школы набирали новое поколение абитуриентов.

Ускоряться в освоении новых реалий помогали быстро растущие фонды по отжатию денег у населения в обмен на ваучеры. Шахтеры ритмично стучали касками по мостовой столицы нашей Родины в надежде на ежемесячную возможность прокормить семью. Молодые люди наряжались в малиновые пиджаки. Новый ассортимент киосков пестрил неведомыми товарами, предлагая попробовать «вкус» заграницы. Веселое и увлекательное было время. Все, что еще вчера считалось запрещенным и способствовало пополнению армии сидельцев, теперь стало предметом законного заработка для людей новой формации – предпринимателей.

Преподаватели ведущих вузов в поисках заработка перестроились одними из первых. Как грибы после дождя, начали открываться дистанционные филиалы, чаще всего на платной основе. Один из них базировался на территории УПК, которым неизменно руководил мой отец. Это удачное совпадение явилось для меня еще одним шансом встретиться с удивительным, казалось, навсегда утраченным миром – учебой в университете. Мне снова повезло, я получила желаемое буквально с доставкой на дом. Университет «приехал» ко мне, устойчиво подпирая мою корочку бухгалтерских курсов и аттестат педкласса²⁹ в образовательном фундаменте.

Открытие филиала в нашем северном городке развернуло передо мной не только возможность обучения, но и освоение новой дополнительной профессии – организатора дистанционного обучения, которую я успешно совмещала с основной работой. «Оставь себе на булавочки, я зарабатываю достаточно», – говорил мне Андрей, когда я в очередной раз пыталась положить заработанные мной деньги в наш общий котел. Несмотря на сложные времена, в нашей финансовой жизни наметилась стабильная, непрерывающаяся прямая, позволяющая нам строить планы переезда в места с более продолжительным летом и все чаще заводить разговоры о втором малыше: мы мечтали «подарить» дочери брата или сестру.

***

Инта, 1995 год

– Надо что-то делать, так дальше не пойдет, – не выдержала я однажды, видя, как Андрей корчится от боли, разминая ногу.

– Не переживай, наверное, отсидел, вот нерв и защемило.

Андрей как раз поступил в воркутинский институт и ночами просиживал за учебниками, с удовольствием окунаясь в мир учебы и новых перспектив.

– Андрюш, приступы боли становятся постоянными, – я вспомнила недавние ночные вскакивания от судорог, которые он списывал на динамичность нашей жизни. Но смутная тревога уже поселилась во мне. – Давай попробуем в Москву. Я нашла в медицинском справочнике, что можно поехать обследоваться в госпиталь Бурденко, – приводила я очередные доводы, заметив, что многочисленные припарки и таблетки уже давно не снимают приступы боли. – Я поговорю с отцом, попрошу ключи на время обследования, в конце концов, это наша общая с ним квартира, после смерти мамы я ни разу о ней не заговаривала, наблюдая, как он ее сдает все эти годы. Завтра после планерки и поговорю.

– Даже не думай! Мы и в гостинице остановимся, это всего на пару дней… – вдруг неожиданно согласился муж. И, словно уберегая меня или отгоняя свои мысли, бодро добавил: – Все будет хорошо, просто потянул ногу. Врачи же смотрели? Смотрели. Ну! Что за нюни?

Но я точно решила в этот раз не отступать.

Разговор с отцом был коротким, и результат его – ожидаемым. Я узнала о том, что он мне ничего не должен, и если мне нужна доля в квартире, я могу обратиться в суд.

Снимать жилье в Москве на время обследования было очень дорого, и мы приняли решение остановиться в семейной квартире в Ростове Великом, а в столицу приезжать для обследования, благо между Ростовом и Москвой три с половиной часа езды на поезде. Заодно мы могли помочь с переездом родителям мужа, решившим перебраться в этот провинциальный городок окончательно.

***

Ростов, лето, 1996 год

Это было самое счастливое лето, пропитанное запахом хлеба и парного молока, наполненное вечерними посиделками во дворе под стрекотание деревенских сверчков и ежедневными купаниями в озере Неро³⁰, неподалеку от старинных храмов.

– А хочешь, мы лето возьмем с собой? – Андрей, широко раскинув руки, лежал на поляне. Рядом на пледе дочь пыталась сплести венок из собранных полевых цветов.

– Это как? – моментально откликнулась шестилетняя Кариша. – Прям вот всамделишно? Увезем с собой? Вместо букета?

– Ну почему «вместо»? Букет тебе мы обязательно купим, как без него в школу идти, да еще и к первому звонку? Не положено, – обнимая прильнувшую к нему дочь, засмеялся муж. – Сейчас сходим к дедушкиному «шарабану» и посмотрим, во что мы с собой упакуем лето.

Муж с дочерью, вскочив, побежали по направлению к припаркованной поодаль машине – семейному раритету. За любовь свекра к этому чуду советского автопрома могла побороться свекровь, частенько выуживая мужа из гаража.

В старых «Жигулях» нашлась трехлитровая банка, заменяющая свекру бидон в утренних походах на рынок за молоком.

– Ну, девчонки, – командовал муж, – стройся лето собирать! – И ускорил шаг по направлению к расположенному вдоль поля лесу.

Мы с дочерью радостно посеменили за ним, стараясь идти строем, с удовольствием подыгрывая мужу в его настроении.

– Как вам эта красотища-а? – Андрей отошел в сторону, и мы увидели перед собой спрятанную за пушистыми елями среди обилия разнотравья земляничную поляну.

Это было удивительное зрелище: маленькие кустики земляники прятались под высокой травой, воздух был настолько пропитан ароматом ягоды, что казалось, как будто ты ее ешь. Вокруг тишина… Только пение птах и пчелиный звон.

– Они настоящие? – первой произнесла Ришка. – Как у бабушки на подносе?

Очевидно, ей вспомнился сюжет Жостовского подноса³¹, используемого свекровью как подставка под самовар.

– Конечно, настоящие, законсервируем лето – и всю зиму будет жить оно в банке с вареньем, – засмеялся Андрей и протянул дочери собранную в ладошке ягоду. – Лопай давай, ребенок. Завтра в Москву опять поедем, будет у вас с мамой время на твои аттракционы в парк сходить.

Время от времени мы приезжали в госпиталь, проходили очередное, ни к чему не приводящее обследование, а в оставшееся время гуляли по Москве: забредали в музеи, слушали музыку в парках, катая дочь на каруселях.

***

Москва, август, 1996 год

– Вы бы сдали на гистологию, – рядом остановилась миловидная женщина в белом халате с бейджиком на груди – заведующая отделением.

– Что это такое, «гистология»?

Название мне показалось пугающим. Где-то я его раньше слышала.

– Мы сейчас возьмем анализы. Приезжайте через неделю.

Андрей вышел из процедурной веселый.

– Поедем, еще успеем в магазин, в который ты хотела, до электрички есть время.

«Гистология – это что-то из онкологии», – крутилось у меня в голове. Онкология – это ведь не страшно. В 91 году мне довелось частично столкнуться с ней. В груди нашли небольшую опухоль и отправили на пункцию в Воркутинский центр хирургии, вестибюль которого был переполнен странного вида женщинами: худыми, изможденными, в платках и повязках. Но я не успела толком присмотреться и испугаться, как все было кончено: уже вечером меня отпустили домой.

В поезде нам с Андреем попались крайне веселые попутчики, которые, узнав, что я переживаю, без конца травили анекдоты.

– Раз – и все! – смеялся Андрей, изображая бегемота из сказки Сутеева³², которую он не так давно читал на ночь дочери. – Что ты, Булечка, раз – и все.

Через несколько дней я получила заключение, что моя опухоль оказалась доброкачественной, и на фоне этой радостной новости все пугающие картины, виденные мной в Воркуте, моментально померкли.

***

Москва, сентябрь, 1996 год

Схожую радость и облегчение я испытала, получив заветный листок с диагнозом «саркома». Ведь не рак же! Всего лишь какая-то саркома. Бывает фиброма, миома – да мало ли их, этих «-ом». Полная ерунда! Конечно, сейчас это выглядит очень наивно, но тогда у нас не было доступа к интернету, чтобы загуглить незнакомое слово, а в народе было не принято говорить о раке, как будто это что-то постыдное и едва ли не заразное. Мы знали об онкологии очень и очень мало.

С мыслями о планах и очередным медицинским алиби, что все самое страшное не подтвердилось, мы окунулись в интинские будни и подготовку ко встрече с новым членом нашей семьи, который – я теперь это точно знала – должен был появиться на свет в конце мая следующего года.

***

Инта, октябрь, 1996 год

– Дура! Ты куда рожать собралась? Он умрет, ты одна с двумя детьми останешься!

– В каком смысле «умрет»? Что такое ты говоришь? Зачем ему умирать?

– У него рак, Надя! Причем агрессивный.

Этот звонок раздался как гром среди ясного неба через пару недель после нашего возвращения домой. Звонила родная сестра Андрея, многие годы проживающая в Сочи.

Я не знаю, был ли еще страшнее момент до этого в моей жизни, чем тот, когда я, беременная, держала трубку, из которой лились эти жуткие слова.

И был ли момент большей растерянности, когда я должна была сообщить Андрею, как обстоят дела на самом деле.

Разговор с его сестрой, словно торнадо, влетел в мою жизнь, сокрушительно все ломая на своем пути, не щадя все живое. В голове крутилось только одно: «Хорошо, что он в “дикую”³³, его нет дома, и я могу успокоиться. Как я могла не понять? Надо же было расспросить врачей, быть внимательней, и вообще, как так, почему? Или я не хотела слышать и видеть очевидные вещи? Сейчас это неважно, сейчас, сейчас… Надо думать о ребенке, не надо паники, все хорошо, все будет хорошо, с Андреем все будет хорошо…»

***

Инта – Москва, ноябрь, 1996 год

Через полтора месяца после злополучного звонка мы выехали обратно в Москву, точнее – к живущим в Ростове родителям мужа. Карина в дороге переживала о том, как ее примут в новом классе, в который ей придется пойти, но одновременно радовалась встрече с дворовыми друзьями.

Андрей часто выходил курить в тамбур. Ночью, проснувшись, я увидела его сидящим на нижней полке рядом со спящей дочерью. Он задумчиво смотрел в ночное окно вагона.

– Там же темнота, включи свет, если не спится, ты не мешаешь.

– Кто знает, кто знает, Буляша, что там…

И тут мне стало по-настоящему страшно.

Через несколько дней я стояла с документами Андрея перед московским онкологическим центром на Каширке.

Огромное здание нависало над головой, как враждебный инопланетный космический корабль. Мне предстояло сделать самый трудный шаг – шаг навстречу новой жизни, полной непонятных медицинских терминов, в которых я пока не разбиралась, полной изнурительного лечения, неопределенности, страхов и робкой надежды.

Я набрала в легкие побольше воздуха и, как в замедленной съемке, неуверенно шагнула вперед.

Медленно двигающаяся очередь из людского горя, словно длинный хвост большого животного, обматывающего больницу, закрывала собой вход. Это были пациенты и их родственники, желающие «купить» кровь у тех, кто сдаст ее для них.

В соседней очереди, словно молодые ростки, воткнутые в неплодородную землю, стояли студенты мединститута, ежась и озираясь. Было заметно, как иллюзия пыла «героев Красного Креста», приведшая их сюда, разбивается на молекулы, столкнувшись с реальностью. Студенты стояли, уставившись в пол, ожидая своей донорской очередности, провожаемые взглядами ожидания изможденных болезнью людей и их близких.

Большинство больных были растеряны, напряжены или озлоблены, лишь единицы казались отстраненно-спокойными.

Это был какой-то совершенно новый для меня мир, где люди вынуждены постоянно, день за днем, отстаивать свое право на жизнь, выбивая себе справки, направления на анализы, заключения, льготы и квоты, рискуя проиграть в борьбе с неповоротливой бюрократической машиной, окончательно сдаться этому огромному серому монстру, который, казалось, сотнями пожирал людей, вместо того чтобы их вылечить и отпустить в прежнюю счастливую жизнь. В длинных тусклых коридорах мне навстречу время от времени попадались тяжелые пациенты – бледные тени, когда-то бывшие беззаботными и веселыми людьми, а теперь, казалось, утратившие веру во все. Это ощущение безысходности просто пригвоздило меня к полу кабинета, где я стояла и машинально отвечала на вопросы, пока вокруг суетились люди, заполняли какие-то бланки, определялись со схемами и прогнозами, с планом операции.