Как же я по нему скучала, господи. И даже не догадывалась об этом!
Вот так, точно так он улыбался, когда сказал, что в кино мы всё равно пойдём. Хоть и расстаёмся. Напрочь не помню, что это был за фильм. Но было так тепло, что потом, в метро, я чуть было не поехала с ним до нашей остановки и не вернулась опять туда – домой. А напоследок Серёжка нашёл способ подать сюжет: «Не выдумывай. Ничего не закончилось, Тань. Такие вещи не заканчиваются».
Подхожу ближе к нему. Морщины – надо же, я только сейчас заметила. К вискам и вниз – мягкими заломами в щёки. И щёки. Они стали шире. А он ведь тоже – смотрит на меня. Жесть. Поправляю причёску.
– Слушай, ты же… заранее знал тогда, что я, с ним уже… Почему не говорил ничего?
Он приподнимает подбородок и слабо кивает:
– Не хотелось собачиться.
– Но можно же было просто уйти?
Пожимает плечами:
– Не хотелось уходить.
Эрик прав: он не дурак. Непонятно даже, что такой здравомыслящий человек хоть сколько-то интересного мог найти в моей ветреной башке.
– Знаешь, я… как всегда… Ни разу не расспросила, как ты. Ну… в личной жизни… Всё ведь в порядке теперь, да?
– Э… Тань, ты не поверишь! Моя жена ушла к музыканту!
А вот сейчас я точно рассмеюсь. Но и он – улыбается всё шире.
– Боже, Серёжа… Давай, если сейчас не начнётся конец света… Да и даже если начнётся… Приходи ко мне в субботу! Ну, к нам… И Эрик ещё будет. Пожалуйста, приходи!
Кошмар. «Пожалуйста», – передразниваю себя про себя. Разговариваю как Костя.
– Значит, из них двоих – всё-таки не блондин? – окончательно расслабляется он.
– Нет. Блондина у меня так ни разу и не было… Ты придёшь?
– Конечно, Таня, я приду! Обязательно.
***
Мне хотелось пить, и Эрик разрешил выйти в ресторан. И тут же выяснил, что наш план сработал не полностью: не все гости стягиваются в павильон – некоторые бродят по отелю. Маленькая проблема, как всегда. Но выглядит он сам максимально беззаботно: поигрывает козой, облокотившись о крышку рояля.
Я хватаю с ближайшего стола бутылку минералки и объявляю здесь свободную от этикета зону: глотаю прямо из горлышка.
В дверь закатываются два увесистых колобка в тёмных костюмах – один побольше, другой поменьше.
– Эрик Юргенович! – восклицает более крупный. – Как и обещал, хочу вас представить…
– Моё почтение! – говорит Эрик, отвешивает размашистый поклон и без паузы сжигает обоих дотла.
Обращается к Косте:
– Ну всё! Десять минут тебе поймать третьего, я в переговорку. Таня… ай, ладно! – отмахивается и оставляет меня в покое.
Заглядываю Косте через плечо: он нацеливает козу на входящего в дальнюю дверь молодого парня. Экран наполняется неопределёнными данными.
– Это вроде человек же? – шепчу я. Опыта расшифровывать послания этой штуки у меня пока маловато.
– Укушенный сетью. Процесс зашёл далеко.
– Ты уверен?
– Да.
Уничтожает его короткой вспышкой. И – направляет сенсор на меня.
Ясно. Процесс зашёл далеко… Холодеет внутри.
Делаю шаг назад – убежать? Нельзя. Так нельзя! Снова двигаюсь вперёд – раскинув руки.
– А у тебя – никаких признаков. – Костя отрывается от экранчика козы, ловит мой взгляд и хрипло спрашивает:
– Таня, я напугал тебя?
В смятении бросаюсь к нему:
– Нет, нет… Это у меня в голове, извини! Боже, что у меня в голове?! Что значит «нет признаков»?
– Они были бы уже вчера. Значит, тебя не зацепило сетью. Зомби-сценарий отменяется.
– А… откуда тогда температура? На простуду не похоже.
– Да так… Я же говорил, предменструальный синдром. Бывает. Ты раньше просто не обращала внимания.
– Не понимаю! Почему Эрик не мог подождать, если это так легко выяснить?! Да даже здесь всё можно было отменить! Он мог проверить меня вчера, он мог проверить меня два часа назад! Но вместо этого… взорвёт всю сеть из-за моего ПМС?! Ему адреналина не хватает? Ну а ты? Почему только сейчас?! Или… или это он проверил меня два часа назад – тогда, под стол когда залез?..
– Он поле заблокировал. Потому что тебя почти унесло. В благодать. А сеть – Эрика накрыло окситоцином.
– Окситоцином?! Это вроде про любовь…
Коротко кивает.
– И повышает агрессию к чужим. Просто надоело терпеть. И мне тоже. Он прав. Твой Комаров помнит Гусева без бороды. Мы слишком много наломали дров. Распутывать бесполезно. Пойдём.
– Подожди! Куда торопиться, мы же поймали всех, а Эрик и без нас знает, что дальше делать! Скажи, но всё-таки… на кого он работает?
Костя крадёт с ближайшего стола ставший уже ненавистным мне за этот вечер предмет – сервировочную салфетку. Разворачивает её и принимается скручивать в длинную трубу.
– Версий не так много. Думаю, на себя.
– То есть? Он что, руководит всем вообще в масштабах… э…
– Более или менее международных.
– Слушай… но он же… Борщ варит! Дурака валяет! И ещё под нос себе напевает, слышал? И кстати, хвастался, что может опрокинуть кого-то там… Кого, если… Он, между прочим, сказал, что это человек!
– Как вариант: внутренняя борьба мотивов.
Костя смыкает края матерчатой трубы, проделывает ещё пару манипуляций с ней и вручает мне результат – белую розу с двумя лепестками. Я на автомате прячу её в сумочку.
Уходим из ресторана, и уже в коридоре я ворчу:
– Но он же сказал «честное слово»! «Честное слово, у него даже нет чипа»!
Костя останавливается и берёт меня за обе руки:
– А ещё – окситоцин заставляет врать. На благо группы. Особенно когда ты за неё отвечаешь.
– Господи… Мы что – полностью управляемся этими грёбаными гормонами? Это, пожалуй, похуже, чем Матрица без краёв…
– Нет. Совершенно точно мы не полностью ими управляемся. Меня как раз больше всего интересовал этот вопрос. Я видел достаточно. Основное – не они. Но и забывать о них не надо.
– А что… основное?
Вот всегда так. Не успеешь порадоваться, что увело от какой-то беды, как уже снова пытаешься докопаться до сути – и покоя нет.
– Ближе к ответу физика. Но для меня это слишком сложно. Так что – придётся нам вернуться к Эрику.
***
За окном переговорной в небе висит дрон и мечет молнии. Костя мгновенно прилипает к ноутбуку.
– Где вас носило? Сейчас как жахнет! – оповещает Эрик и флегматично интересуется у Комарова: – Кстати, ты как – помнишь Гусева? Однокурсника вашего.
Оба они стоят у окна. Эрик держится за подоконник и раскачивается на пятках. Комаров трёт кулаком затылок.
– А не должен, да? – догадывается Серёжка. – Но помню. И… он будто с бородой теперь. А был без…
– Чудесно! Уникум. Придётся тебя к нам на работу брать!
Я протискиваюсь между ними. Наблюдаю, как за стёклами павильончика-кофейни разгорается пожар. Рядом кружат два дрона. И внутри будто никого нет.
– Там у меня о-о-очень большая коза, – замечает моё недоумение Эрик. – Всех уже дезинтегрировал. Надо дожечь нити, чтобы наверняка.
Один из беспилотников вырезает дыру в окне постройки – кажется, прямо пропеллером, будто консервным ножом. И заваливается внутрь. Через секунду пламя охватывает всё внутри, а ещё через несколько мгновений дрон вылетает обратно. Наверное, сгонял за эффектными кадрами.
– Сеть на девяносто девять процентов не определяется, – сообщает Костя. – А в ресторане отличная акустика на потолке, но из окон ничего не видно. Так что… здесь есть колонки… Таня, ты же хотела танцы?
– Что ж… – решаю я. – Тогда деваться некуда! Врубай It's a Sin!
Он возится с аппаратурой. На всякий случай интересуюсь у Эрика:
– Мы не спалим весь город?
– Не должны. Выждем, чтобы прогорело как следует. Ага. Сеть живуча. Через пару минут вызову пожарный расчёт. Красивый будет репортаж! – кивает Комарову.
– Однако кадры с беспилотника мне придётся как-то объяснить… – озадачивается тот.
– Не бери в голову, я сам всё объясню твоему шефу. Мало ли случайных дронов летает по городу. Моих случайных дронов…
Со всех сторон подкрадывается знакомый органный проигрыш.
Столб огня прорывается через крышу павильона. Отсветы пляшут в темнеющем небе.
Костя пытается засучить рукава. Запонка отлетает и прыгает по полу. Эрик тянется её поднять, опускает глаза и улыбается:
– Запущу-ка я фейерверк, чего добру пропадать. И картинка будет поэффектнее, ага!
Кладёт запонку на стол и скрывается за дверью. Фейерверк! И ни души в отеле. Действительно, как он собирается всё это объяснять телевизионщикам? И ведь придумает что-то!
Костя просветляется лицом – а глаза лихорадочно блестят. Наверное, так он обычно выглядел лет в пятнадцать. Жаль, что мы не были тогда знакомы. Хотя нет. Всё бы пошло не так.
Протягивает мне руку и вовлекает в движение по спирали. Отвыкла – выходит рвано и невпопад.
At school they taught me how to be
so pure in thought and word and deed
They didn’t quite succeed
For everything I long to do
no matter when or where or who
has one thing in common too
It’s a, it’s a, it’s a, it’s a sin
It’s a sin
Каблуки скользят по лакированному паркету, но тело в конце концов ловит ритм. Комаров сидит на подоконнике с планшетом на коленях и набирает текст.
Снаружи надрывается пожарная сирена. И – красным, оранжевым, жёлтым – расходятся мощные грозди салюта. Не знаю, как теперь переписалось прошлое. И сколько ещё таких эпизодов впереди. И что останется от города в конце концов. Но за нас я теперь спокойна.
Эпилог
В прихожей многовато обуви. И дома у меня явно готовится еда. Защёлкиваю замок, раздеваюсь наспех и двигаюсь на запах кипящего бульона.
– Если в начале истории были овощи, то в конце они должны выстрелить. Ага! Иначе грош цена всему, – сообщает Эрик, любовно орудуя половником.
Я оглядываюсь в поисках Кости. Казалось, после разгрома сети настанет продолжительный отпуск. Но они опять проторчали в офисе всю ночь.
– Да, суженый твой вырубился. Просил разбудить его… – сдвигает манжету зубами и смотрит на часы. – Вот, через двадцать минут…
– А ты – спать вообще не собираешься, что ли? Ну просто Обломов и Штольц, иллюстрация!
– Ха-ха! Однажды он так и сказал.
И добавляет тише, мельком глянув на меня:
– Ну как там Комаров?
Отпираться бесполезно. Суббота субботой, но я не могла не поговорить для начала с Серёжей наедине и без пожара за окном.
Вылавливаю яблоко из вазы с фруктами. Да, здесь появились не только выходные костюмы в шкафу, но и ваза с фруктами – потому что они полезные. Не могу же я спорить с доктором в таких вопросах…
– Ох… Ну представь… ты не видел человека лет двадцать, а потом приходишь к нему в дом, и он такой: «Садись в своё кресло». А ты впервые в этой квартире, и все кресла там новые… Но ты чётко понимаешь, какое из них – твоё.
– Ха-ха… Или – вы знакомы два часа, а он говорит: «Садитесь в своё кресло».
Эрик выключает газ под кастрюлей и принимается выгружать в посудомойку накопившийся в процессе готовки инвентарь. Я атакую яблоко, начав с более зелёного бока, и смеюсь:
– Да ну… это уж слишком!
Качает головой, я приподнимаю бровь. Он споласкивает руки под краном, усмехается в потолок. Кивает на комнату и передразнивает Костину манеру речи: «Я как раз купил стулья попрочнее, один будет ваш».
Кажется, у меня внутри сейчас кто-то наполняет горячей водой грелку размером со всю меня. Даже не знаю, как называется это чувство. Может, происки пробудившейся сети…
Кстати об этом.
– А ещё, Эрик… Серёжка помнит Гусева. И с бородой, и без. У него прям калейдоскоп из Гусевых в голове!
Хохочет:
– Журналисты, что с них возьмёшь!
– Он вообще теперь помнит всё. Мне кажется, больше меня даже… И так спокойно это принимает…
– Ничего не поделаешь, связь между вами я стереть не могу. Веришь не веришь, а он именно из-за этого всё помнит.
– А ты – помнишь ещё больше, да?
Опускает белёсые ресницы. И выдыхает коротко – самая первая нотка смеха.
– Помню или нет – одно тебе обещаю: никто из вас всех ни в одном витке событий не изменяет себе. Других не держу.
Встречается со мной взглядом – или он гениальный актёр, или это всё-таки правда. Но вопросы всё равно остаются:
– Никак не могу понять, почему людей не стало в два раза меньше! Мы же выжгли всю сеть. Только скажи честно!
– Потому что переписалась вся история. В каждой секунде прошлого зашита возможность наделать сколько хочешь новых людей. И эта шарманка мне уже поднадоела, эх… И потому, что ты не знаешь точно, сколько их было, а мы в Матрице. Ага. И чёрт знает почему ещё. Этими расчётами займусь позже.
Телефон на столе светится уведомлением. Эрик выходит в прихожую, хлопает там дверьми, возится – вроде роняет пластиковые плечики. И – возвращается с Владимиром.
Я откусываю оставшийся с красного бока фрагмент яблока и угрожающе жую:
– Вечеринка у нас вообще-то завтра. И тебя не приглашали.
– А мне не требуется приглашение.
Для наглядности он хватает из вазы мандарин, одним движением освобождает его от кожуры, разламывает на две части, отправляет их по очереди в рот и яростно сминает зубами.
Буравлюсь зрачками в его зрачки – трудноуловимые пятнышки в карих радужках. А то я не знаю, что стоит за этим хроническим сопротивлением среде. А то он не знает, что это очевидно. Но кое-что стало понятно только сейчас. «Не надейся, что кто-то загнётся следом. Я не дам» – не просто звучало как утешение. Это и было утешением. И даже обещанием.
Кладу огрызок на пустую тарелку, сползаю со стула и одной рукой хватаю Владимира за локоть, а другой исхитряюсь погладить по голове. Он ненамного выше меня – и увернуться не так легко. Волосы жёсткие – будто нейлоновый парик. Он фыркает мне в висок – то ли усмехается, то ли выдыхает.
Отпускаю его:
– Вова, я всё равно это скажу: приходи когда угодно, и завтра тоже. Эрик, так что в итоге с сетью? Мы свободны? Надолго?
– Свободны. Но не очень надолго. Я пока не могу сжечь всю сеть на планете, и она так или иначе регенерирует. – Ныряет в холодильник, шуршит упаковками, закрывает дверцу, разворачивается и касается моего плеча. – А ты забыла купить сметану, так что я сейчас мигом…
– Я сама!
И убегаю, пока никто не поймал.
***
Выворачиваюсь из «Ленты» с большим пакетом – кроме сметаны, куча попыток всех порадовать. Кто его знает, правда, что любит Вова… Может, рыбу фугу или живых осьминогов… Хотя, наверное, у Эрика все любят борщ. Кто не любит, получает балалайкой по голове.
– Здравствуйте, – вторгается в мои мысли вкрадчивый женский голос.
Бежевое пальто и буклированное кепи. Кто-то из соседей вроде. Плохо запомнила их лица.
А если нет? Вот и проверим, как научил всем известный шеф непойми какой секретной службы.
Молчу и смотрю прямо на неё. Она пожимает плечами, отворачивается и проходит мимо.
Сегодня пятое ноября, но уже пахнет снегом. Будто сквозит зимой через ткань этой самой Матрицы… Как через чистую, выстиранную к празднику, занавеску.
Я прибавляю шагу. И ещё. И бегу. И бегу вприпрыжку.
Не знаю, надолго ли мы свободны. Не знаю, сможем ли мы вообще победить. Но как я могла подумать, что когда-нибудь позволю себе смириться?
И не важно, во что ты играешь. Важно – с кем. Потому что мы не ищем правду. Правды нет. Мы ищем тех, с кем получится сыграться.
Полустёртая зебра. На красный.
За угол – во двор.
По утоптанному снегу наискось – под арку.
И во всех моих окнах горит свет.