Моя Дорога Ветров, или Всё хорошее начинается с «сайн»
TextЗная всеобщую нелюбовь к чиновничьему языку, предусмотрительно опустила детали письма, сохраняя общее представление о направленности сообщения. Однако продолжу:
«Просим Вас до 25 января с. г. на общем собрании рассмотреть состояние практической деятельности и принять меры для устранения имеющихся недостатков. Проинформируйте нас о дате проведения собрания и о своей деятельности.
С уважением, Б.Кирмасов »
В письме открылось, что мы, оказывается, выполняем «интернациональный долг». Ни больше ни меньше. А я-то, наивная, полагала, что его выполняли исключительно наши военные в Афганистане, ещё раньше в Испании.
Это было поздравление с Новым годом! Что тут скажешь? Вспоминаются слова Чехова: «Какая гадость чиновничий язык! Я читаю и отплёвываюсь!»
И невдомёк человеку, что в Восточно-Гобийском аймаке нет комсомольской организации, поэтому не может быть речи об «общем собрании» двух человек. Или всё-таки стоило попробовать, следуя настоятельному совету старшего товарища?
Это могло выглядеть следующим образом: возвратившись после рабочего дня домой и наскоро отобедав, мы с Риммой покрываем кухонный стол (он единственный почти не шатался) красной материей, на худой конец – сукном зелёного цвета. За неимением графина ставим на стол чайник с водой (вдруг от волнения в горле пересохнет?) и стакан (ввиду отсутствия оного, заменим пиалой). У нас на груди красуются комсомольские значки, доселе бережно хранимые в коробочке (ещё лучше – у самого сердца).
«Ах! Сказано же про открытое собрание!» – широко всплеснёт руками встревоженная Римма, и я мигом умчусь приглашать кого-нибудь из живущих в нашем подъезде, желательно партийных. Но на лбу это не написано. И поэтому вполне сойдут всё те же Саша Никифоров и Игорь Шестокас, слегка ошалевшие от столь неожиданного предложения, втайне рассчитывая, что за этим скрывается нечто более интересное, как-то: игра в нарды или посиделки со стаканчиком архи.
Увы! С надеждой понюхав прозрачную жидкость в стакане, разочарованный Никифоров, с видом человека, обречённого на неминуемую смерть, изречёт: «Ну, девки, вы даёте!» И со всей страстью безнадёжности добавит: «Не ожидал от вас!»
Не поведя ухом в его сторону и с отсутствующим видом пересчитав собравшихся, чинно приступим к оглашению повестки. Начнём, конечно, со скромных успехов, которых явно недостаточно. А далее, невзирая на лица (принципиальность – это наше всё!), смело, глядя друг дружке прямо в глаза, отметим как на духу все обнаруженные недостатки, оглашение которых специально приберегли для такого подходящего случая. Пожав друг другу руку в знак благодарности за конструктивную критику, клятвенно пообещаем встать на путь исправления и решительного искоренения имеющихся недостатков, о чём не замедлим сообщить в далёкую столицу.
Не исключено, что напоследок могут возникнуть разногласия, как стоит оформлять отчёт. Писать от руки или печатать под копирку на машинке? Этот важный вопрос решено уточнить, на всякий случай извинившись и пояснив, что техническими средствами не располагаем.
Посмеялись, и стало на душе относительно легко и свободно, словно залепили чем-то замочное отверстие, через которое некто пытается наблюдать за происходящим в нашей жизни.
Справедливости ради скажу, что лично к нам претензий по комсомольской линии никогда не было, а Б.Кирмасов становился неплохим человеком, когда позволял себе простые человеческие чувства и переходил на нормальную речь. В первый и последний раз я встречусь с ним по его приглашению перед возвращением на Родину.
Никакого пафоса и официальности при вручении почётной грамоты:
– Надежда, прими в знак уважения. Хотелось бы как-то иначе отметить, но это всё, что могу. Молодец! Всё выдержала. И главное, что жива! А ведь у нас не все мужики выстояли. Спасибо тебе! Счастливого возвращения на Родину и дальнейших успехов!
Я постеснялась спросить о «невыстоявших». По мне, так все не оплошали. Но на всякий случай не стала оспаривать чужое мнение. И в тот момент я, расчувствовавшись, простила ему нелепые письма под копирку! Много ли простому человеку надо? Всего лишь осознания того, что его понимают и ценят!
А свой комсомольский билет, хранившийся три года в Москве, в секторе учёта ЦК ВЛКСМ, я, в отличие от многих своих коллег, заберу, уплатив при этом весьма приличную сумму взносов. Не из-за идейности или стремления строить карьеру комсомольского вожака, открывшую двери многим нынешним руководителям. Просто так надо!
И по поводу радости, что я осталась жива… Одна нехорошая история, произошедшая в Сайн-Шанде, могла потенциально стоить жизни любому жителю города. Было и такое в годы моей командировки. Об этом следующий рассказ.
Рвануло!
О Гоби сказано немало. И время от времени в голове неслучайно прокручивались слова об её особом воздействии на человека: «Здесь надо совсем немного времени, чтобы память померкла и угасла». Помните?
Может, и впрямь справедливо заключение Мацея Качинского об особенности влияния этой территории на человеческое сознание и способность соображать? Может, это действительно зона временной парализации мозгов? Или всё же причина в обычном разгильдяйстве, намертво соединившемся с нашей натурой, став при этом значительной её частью? Иначе чем объяснить ситуации полнейшего абсурда, имевшие место именно в Сайн-Шанде – зоне Гоби? Не могу дать однозначного ответа. А жизнь периодически подбрасывала поводы порассуждать да пофилософствовать на этот счёт.
Весна 1982 года. Обычно тихий и спокойный, Сайн-Шанд неожиданно утонул в грохоте самых настоящих недальних взрывов. Причина, источник и степень опасности нам, невоенным людям, неизвестны. Как обычно, иду на работу. Слышен отчётливый гул разрывов. Уроки проходят при дребезжащих оконных стёклах. Раз они ещё не повылетали, значит, жить и работать по-прежнему можно. Информации никакой, но уже начинаем и сами догадываться. В соседнем, недружественном к нам на тот момент Китае решили, что это артподготовка перед наступлением и, как выяснится позже, уже приготовились отражать атаки противника.
День второй. Хаос недалёкого фейерверка продолжается. Смотрю в окно и вижу на окраине города, вблизи юрт, взметнувшийся вверх столб земли и медленно рассеивающееся облачко пыли. Один! Потом другой! Без пламени огня. Видимо, прилетевшая издалека болванка взрыла землю, никого, к счастью, не покалечив. Собираюсь и иду на работу. Не знаю, какое решение приняли в советской школе. Мы работаем как ни в чём не бывало.
Как ни странно, дети не трусят. Может, ещё не понимают степени опасности происходящего. Я заметила, что юным порой свойственно не к месту геройствовать. Они словно свято уверовали в свою неприкосновенность, даже бессмертие. Или не хотят признавать конечность жизни? И порой, как ни странно, трусят там, где, по мнению взрослых, вовсе не стоит опасаться. Настоящий инстинкт самосохранения и осторожность выработаются с годами, особенно когда придётся отвечать за других.
Я иду на работу и тихонечко так напеваю:
Мы шли под грохот канонады.
Мы смерти смотрели в лицо.
Я, как и дети, не паникую. Так прошло несколько дней. Что же произошло?
Солдату-узбеку, находившемуся в карауле по охране армейских складов боеприпасов, в нарушение устава вздумалось выпустить автоматную очередь по юркнувшему пустынному суслику. Как остроумно объяснил один военный, попал он в зверька или нет, то никому не известно, а вот что попал в ящик со снарядами, так это установлено военной прокуратурой.
Виновник события, как нередко бывает, остался жив и невредим. Но прежде установил новый мировой рекорд по бегу с препятствиями. Кому в жизни везёт, знают все. И на сей раз эта истина не была опровергнута. А вот начфину, заступившему на дежурство и потому руководившему эвакуацией, не повезло: пришлось за чужое разгильдяйство заплатить головой в прямом смысле этого слова.
Пожар был потушен. Подсчитаны многомиллионные убытки. И тогда вновь произошла странная история, снова прославившая Сайн-Шанд среди людей военных, хотя «Красная звезда» едва ли могла написать об этом. Но знал весь Забайкальский округ и, само собой, Министерство обороны, поспешившее выделить средства для восстановления утраченного.
В Сайн-Шанд один за другим пошли эшелоны с боеприпасами. Станция назначения и разгрузка. Что тут непонятно? Однако по какой-то непостижимой для ума причине один из составов, промчавши мимо станции и беспрепятственно проследовав через государственную границу, проходящую в каких-нибудь тридцати с небольшим километрах, оказался на территории соседнего Китая, увы, вовсе не питающего к нам на тот момент дружественных чувств, а даже сильно наоборот. Немного прокатившись по чужой земле (когда ещё такая возможность представится?!), состав всё же притормозил на маленькой, но самой что ни на есть настоящей китайской станции. Видимо, машиниста стали тревожить вопросы: «Когда же, наконец, прибудем в Сайн-Шанд? И почему вдруг здешние монголы стали так сильно похожи на китайцев?»
В русской литературе есть пронзительные строки про заблудившийся трамвай. А тут целый железнодорожный состав с боеприпасами заблудился! Это вам не « лошадка, везущая хворосту воз».
Китайцы тоже в недоумении и панике: «Как это прикажете понимать? Троянский конь на современный лад? Спланированная военная провокация?» В и без того душном воздухе запахло настоящим международным скандалом.
Война начинается, когда уже бессильна дипломатия. И, напротив, ощутив своё бессилие, военные должны уступать место дипломатам. Так произошло и в этом случае.
Подозрительный состав-перебежчик был-таки выдворен за пределы Поднебесной, однако, попав под подозрение военной разведки, был впоследствии уничтожен силами своих же: пойди теперь разберись, что он там, на вражеской территории, делал! По всей видимости, именно такими соображениями руководствовались те, кто отдавал команду на уничтожение. Нет, не горе-машинистов, а только снарядов!
И снова миллионы рублей в воздух! Захватывающие, но чрезвычайно дорогие фейерверки! Настоящий апофеоз разгильдяйства! И умозаключения уважаемого пана Качинского, конечно, не могут рассматриваться как смягчающее обстоятельство в этих странных историях.
Спустя годы кто-то из знакомых недоверчиво хмыкнет, услышав мои слова о фронтовой дружбе: «Можно подумать: ты воевала!» На что незамедлительно получит в ответ: «Воевала или не воевала – это неважно. Но под обстрелом шла в школу и под обстрелом работала». Разве это не так?
О словах, начинающихся с само-
Самоизоляция … Похоже, все слова, начинающиеся с само-, в условиях пандемии вызывают у моих сограждан стойкое неприятие. Анекдот нынешней поры: к самоизоляции начинаем привыкать, с тревогой ожидаем приказа о самоликвидации.
Озабоченные психиатры с самым серьёзным видом говорят о возможных пагубных последствиях самоизоляции, по-научному именуемых посттравматическим стрессом. Разрабатываются рекомендации по плавному выходу из карантина или самоизоляции (каждый выбирает по конкретной ситуации), срок которых (на минуточку!) исчисляется отнюдь не годами!
И это для людей, проводящих своё время не в дремучей заснеженной тайге по соседству с дикими зверями или в пекле знойной пустыни без глотка живительной влаги и в компании с ядовитыми гадами, а в собственной квартире со всеми удобствами, в окружении самых близких и дорогих существ, с возможностью утоления информационного голода: с телевидением по 200 программ, с соцсетями, возможностью общения с любым другом в любой очке земного шара! С Viber и WhatsApp!
А пресловутой туалетной бумаги каждой семьёй накуплено столько, что ею, кажется, можно обмотать земной экватор несколько раз. Да и голода тоже не наблюдается: бесценной гречки, о которой вспомнили все разом, просто навалом. Никто не лишает возможности сходить в магазин за вкусненьким и даже погулять с любимой собачкой, сделать, в конце концов, зарядку на балконе.
Да, забыла сказать, что все кругом говорят, как и вы, по-русски. И вы запросто, без переводчика можете обратиться к первому встречному. И, будьте уверены, он вас поймёт. Да, ещё надо сказать, что и ходить на работу вам не требуется. Вас только от всей души просят хранить верность родному дому. Ведь вы же его любите, верно? За всё это вам ещё и платят. Чудо чудное! Диво дивное! А вы недовольны? Ну, товарищи, знаете… Вам не угодишь!
Как тут мне не призадуматься! Какими же словами мне спустя годы назвать время, проведённое в Гоби? У меня опыт самоизоляции имеется. Это состояние привычное, моё!
Это сплошные слова с само-: самообразование, самостоятельность, самообладание, самодисциплина, самоконтроль, самокритика, самоанализ, самоограничение, самообслуживание, самовыживание, самовоспитание, самозащита, самоотречение, самопознание и самоизоляция. Да-да! И эта самая ненавистная многим самоизоляция.
И никакой иной самодеятельности, кроме художественной, никаких самодовольства, самонадеянности, самоуверенности, самоуправства, самоуспокоения, самодурства, самолюбования, саморазложения, саморекламы. Впрочем, довольно! На этом прервусь, чтобы не походило на самохвальство. И при этом (прошу учесть!) никакого самогона и самокруток! И в таком рабочем режиме на протяжении трёх лет!
За нарушение никем не установленной самоизоляции мне всегда следовало какое-то предупреждение или наказание свыше. В этом месте я многозначительно взгляну на небо, а не на воображаемый кабинет начальника. То сигнал в виде кражи денег в Улан-Баторе, то в виде их нелепой потери. То в виде моральных потерь: однажды, возвратившись из столицы и, к удивлению, не лишившись ничего из нажитого праведным трудом, я, однако, убедилась, что мне вообще невозможно куда-либо отлучаться даже на несколько часов.
На праздничном мероприятии аймака кому-то захотелось увидеть задорное поздравление юного поколения непременно из моей школы: Надежда багша постарается. Срок для подготовки – день-два. А я в командировке в Улан-Баторе. Вот и звучали со сцены нелепые фразы: «Волга-матУшка» и «Дон-батЮшка». Работа моих скромных коллег – Хухнэ и Данцэцэг. Я слушаю это, сидя на виду всего зала, в почётном президиуме, и на лице румянец отнюдь не от радостного возбуждения, как полагают зрители.
Простите, дети! Я не могла вам помочь! Лишний раз убедилась, что я несменяемый часовой: без меня что-то обязательно случится.
Я ни разу не решусь уйти на больничный. Будет время, когда станет невыносимо трудно и сидеть, и стоять. На моё счастье, хирург медсанбата с подходящей фамилией Погребной придёт мне на помощь. А если быть совсем уж точной, то я сама притащусь к нему за помощью.
В другой раз из-за неудачного расписания, глотая таблетки но-шпы, заботливо предлагаемые коллегой, приму в последний рабочий день экзамен у двух своих классов (а это 85 человек!), чтобы вдобавок охрипшей тем же
днём отбыть в отпуск. Ведь было бы странно сдавать экзамен не своей учительнице, пожелавшей уехать, а чужой, незнакомой. А именно так дети уже воспринимали своих же школьных учителей – Хухнэ и Данцэцэг.
Изоляция, как и любое временное уединение, помогает человеку заглянуть внутрь себя и честно ответить на некоторые вопросы. Часто это бывает болезненно, и человек стремится вырваться из опостылевшего плена к людям, к радостям привычной жизни, так и не усвоив какой-то важный жизненный урок.
На первый раз вам простится, потом накажут больнее, заставят работать над собой, чтобы человек сам понял, что ему можно, а что нельзя, чтобы сам, добровольно принял самоограничение. Оглядка на других и нытьё: «За что? Почему другим можно, а мне нельзя? Это, в конце концов, несправедливо и жестоко! Больше нету сил моих!» – бесполезны. У каждого свои уроки и свой путь. И вы пройдёте его не в компании весёлых друзей, а в одиночку, возможно, умываясь слезами, но только без жалости к себе, бедненькому и несчастненькому.
Уроки седого старца Сатурна, управляющего местом и временем, неумолимого к человеческим слабостям, самые трудные и мучительные. Не трудитесь обмануть этого сурового старца: он видит всё. Если вас томит скука и тоска одиночества или покинула радость, знайте: надо честно отработать какой-то его урок. И если человек, стиснув зубы, собрал свою волю в кулак и набрался терпения, то его ожидает заслуженная награда – победа над собой, над собственной слабостью. Человек крепчает духом. Услышьте голос Сатурна!
Вспоминая прошлое, будто перебираешь камешки на ладони. Проведённые в Гоби годы самые большие, не камни даже – тяжёлые булыжники с разноцветными драгоценными вкраплениями. Такие встречались в Чёрных горах: серые, невзрачные, тяжёлые. Хочется отшвырнуть их ногой в сторону. Зачем валяются на пути, мешают идти? Разворот или сильный удар – и заискрится этот неприглядный уродец лиловыми, бирюзовыми, розоватыми кристаллами, спрятавшимися под убогой оболочкой.
Многое из рассказанного мною – это те самые чудесные кристаллики и изредка кусочки агата, бирюзы и горного хрусталя.
От печали до радости
Место и время – тема особая. В позднее время юной особе в одиночку весьма нежелательно появляться везде, тем более в чужой стране. Это более-менее понятно всем. А вот место… Нет, тоже не разгуляешься. Одни и те же привычные маршруты на протяжении трёх лет, короткими лучиками направлений уходящие в несколько сторон от дарговского дома: дорога до школы, книжный магазин и банк на пути к ней, спортзал в соседнем здании, полевая почта и военторг в Южном городке. Вокзал весьма редко, лишь отъезды-возвращения, ещё реже Северный, что в трёх километрах от своего военного собрата – Южного. Всё! Более ничего! Негусто!
Официального запрета на свободное перемещение нет. Но ты и сам не рискнёшь куда-то отправиться. Без явной надобности и лишь по причине простого любопытства заглядывать на территорию, где вообще не бывает соотечественников, означает нарушать какие-то привычные установки, вызывать нездоровый интерес незнакомых людей. Согласитесь, довольно странно смотрелась бы особа, с непонятной целью блуждающая среди здешних юрт, осматривающая помещение монгольской поликлиники или следящая за ходом строительства пищекомбината.
Поэтому к поликлинике, находившейся буквально в нескольких шагах от нашего дома, мы ни разу даже не приблизились. Без надобности! И темпы, и масштабы строительства будущего комбината, находившегося поблизости, однако невидимого из-за сопки, нам были тоже неведомы. Зато это уже привычный маршрут наших специалистов-строителей. А там недалеко и до водной конторы, где трудились уже геологи. А дальше, надо понимать, конец города и начинается пустынная местность. Какая она, вы помните по моей поездке в Чойр. Стоит ли говорить, что и туда мы тоже ни разу не заглянули?
Город и так невелик, вдобавок пересечён возвышением, скрывающим его общий вид. Довольствуемся наблюдениями за отдельными кусочками, с трудом собираемыми в целостную картину, и передвигаемся в радиусе пяти минут ходьбы в нормальном темпе. А сколько это, если перевести в метры, прикидывайте сами. Не разбежишься!
Да, забыла сказать: спортивной ходьбой или бегом здесь тоже не занимаются. У монголов этот виды спорта не в чести, не то что стрельба, борьба и скачки. А мы бегать даже не пытаемся по причине кислородной недостаточности, которая, наоборот, предполагает умеренную физическую нагрузку и общее сбережение сил в виде дневного сна. Но где вы видели, чтобы в армии у бойцов был тихий час? Мы вот тоже о таком не слышали и тоже не спали. Однако не из-за братской солидарности с соотечественниками, как можно подумать, а по причине банальной нехватки времени. Хотя товарищ Козлов, помнится, настоятельно рекомендовал нам себя поберечь. Но это для нас всё равно как надоевшие наставления матерей одеваться потеплее, согласно которым снять с себя немыслимое количество одёжек можно лишь в самый разгар знойного лета. А раньше никак нельзя!
И вновь о добровольной самоизоляции и самоограничении. Согласитесь, меньше всего в молодые годы мечтается о том, как бы понадёжнее изолироваться от людей и от чего бы такого заманчивого и интересного ещё добровольно отречься. Обычно, видя подобные стремления у представителя молодого поколения, можно даже с сочувствием поинтересоваться: «С Вами точно всё в порядке, помощь не нужна?» Однако со стороны многим специалистам, особенно обременённым семейными узами, казалось, что учителя проживают фантастически интересную и захватывающе свободную жизнь. Молодым всегда немножко завидуют. Эх, знали бы они, как мы коротали долгие зимние вечера…
Но чего только не случалось в те годы! Однажды мне довелось оказаться ночью в зимней морозной пустыне в абсолютном одиночестве и в одиночку добираться до дома. А дело было так.
Как обычно, «в нашей бухте сонной спала зелёная вода». И вдруг!
– Что вы, девчонки, в самом деле? Живёте затворницами. Приезжайте! Нашим ребятам танцевать не с кем! – так приятельница, трудившаяся в Доме офицеров Северного, пригласила нас с Риммой на танцы, торжественно именуемые вечером отдыха.
А мы и рады хоть на время отвлечься от будничной повседневности:
Как мало в этой жизни надо
Нам, детям, – и тебе и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
Словесникам, машинально подмечающим речевые недочеты в виде «радоваться радо», напомню, к слову, что так ликует лирический герой Александра Блока, а вовсе не мы с Риммой, сложив стихи на радостях и по случаю. В устах истинного гения даже «масло масляное» будет звучать иначе, не как у простого смертного!
Злая судьба словесников: вечно им приходится перед всеми оправдываться и подтягивать читающую публику до своего читательского уровня! Но мысленно вернусь в нашу сайн-шандинскую квартиру.
Рассудили здраво: мы же свободные люди, а не послушницы женского монастыря. Имеем право на отдых! И от одной лишь мысли «мир стал заманчивей и шире»!
Курсирующий между городками автобус мигом домчал нас до Северного. И, как у полководца, всегда просчитывающего всё, включая пути отступления, возможного при неудачном стечении обстоятельств, у нас тоже имеется план обратной эвакуации, а если повезёт, то просто мирного возвращения. Конечно, последним рейсом автобуса! Без вариантов!
Но это же Гоби! Кого будет развозить автобус в позднее время? Поэтому времени у нас в обрез! Вечер же, как назло, весёлый! Во всяком случае, для меня, потому что заскучавшая Римма с видом оскорблённой добродетели решительно заявляет: «Как хочешь, а я домой!» Не обнаруживая даже скромных зачатков какой-никакой девичьей солидарности, она привычно неумолима в своей стойкости и категоричности.
С таким же суровым видом, подтверждающим, что граница на замке и враг не пройдёт, Римма привычно вырастала и у двери нашей квартиры, с суровостью пограничника пресекающего все попытки ступить на нашу священную территорию. В Мурене у неё покомандовать не вышло. А я человек уступчивый и жалостливый.
Конечно, подруга уезжает с бала восвояси, не вспомнив обо мне. Меня же клятвенно обязуются вернуть даже не в Южный, а прямо к подъезду родимого дома. Приятельница тоже уговаривает задержаться: «Раз обещали транспорт, то будет!»
Ах, наивная доверчивость и привычка верить людям, бездумно внедряемая в мою голову старшими воспитателями да писателями-резонёрами! Реальная жизнь в момент исправит ошибки в воспитании, научит обратному: у каждого свой интерес, который, вполне возможно, может не совпадать с твоими стремлениями. И истинное лицо человека более всего проявляется в трудных ситуациях.
Потирая на морозе щёки и пританцовывая на месте, я поняла, что ожидание машины затянулось, потому что машина эта условная, воображаемая. В планы же злополучного поклонника, ещё в зале гордо представившегося сыном высокопоставленного папаши, видимо, не входило провожать по морозу. Нет, мне такой помощник не нужен. Нам во всех смыслах не по пути. И в этот момент я искренне жалею, что друзей в Северном у нас нет. А раз так, то и помощи ждать неоткуда. Значит, в путь-дорогу!
Пройдя пустынный пост и взбодрив одиноко скучавшего на морозе караульного, углубляюсь в ночную темноту ужасающе пустынного пространства. Впереди три километра до Южного. Позади Северный с его освещением: фонарями и светом пятиэтажек. Только он всё дальше и дальше. А темнота всё гуще и гуще. Благо, глубоко вбитые в землю машинные колеи, то сливающиеся воедино, то вновь расходящиеся и бегущие параллельно, не дают сбиться с пути. Будь дорога, как в Чойр, растворись в темноте огни Северного, можно плутать в ночи до самого утра.
В дневное время это самая оживлённая дорога в Сайн-Шанде: курсирует школьный автобус, ездят грузовики, штабные машины и военной автоинспекции. Поэтому ещё есть надежда на случайный транспорт – какой-нибудь юркий уазик, снующий между городками и потенциально способный подбирать случайных одиноких путников вроде меня. Должна же быть какая-то моральная компенсация! Но сейчас поздний вечер.
Поначалу теплившаяся надежда со временем исчезает и сменяется нежеланием с кем бы то ни было повстречаться: от неловкой ходьбы (не по асфальтовой же дороге я иду!) ломается молния на сапоге. «Так тебе и надо!!! – в сердцах подумала я, но не про сапог, конечно, а про себя. – Нарушила самоизоляцию, веселья ей, видите ли, захотелось. Получи по полной программе!»
Голенище сползает книзу, превращая сапог в подобие бочонка. В таком жалком и нелепом виде предстать перед кем-то? Да ни за что! Теперь я и сама не желаю ни с кем повстречаться и ещё решительнее ковыляю к цели. Не сломать бы в придачу и каблуки, что при подобном положении вовсе не неожиданность, а самое логичное развитие действия. Короче, начавшись как классическая трагедия, жизненная пьеса для одного актёра превращается в трагикомедию.
Случаются же в жизни истории, когда и смеяться до упаду, и плакать до слёз одинаково уместно. Я выбираю смеяться, потому что плакать неприятнее: слёзы могут примёрзнуть к щекам. Хотя страшно жаль дорогих сапог,
потому что импортные, потому что достались ценой многочасового стояния в московской очереди. Но я смеюсь, лишь вообразив, как округлились бы глаза случайного зрителя, следящего за моим упорным продвижением вперёд.
И уже не так тревожит безжалостный холод под тридцать градусов. И, на моё счастье, стихает пронизывающий ветер. И мысли мои куда спокойнее. В молодости уж точно все раны, в том числе и душевные, заживают гораздо быстрее! Да и жизненные уроки усваиваются тоже.
И, как ни странно, самыми лучшими «учителями» для нас часто становятся не заботливые и внимательные, а именно испорченные люди. Их уроки усваиваются почему-то прочнее, на всю оставшуюся жизнь. Но повстречаться с такими соотечественниками вдали от дома, на чужбине, обиднее вдвойне.
Я шла с упорством одинокого покорителя земных просторов. Во всяком случае, приободрившись, именно в таком качестве я самой себе представлялась. Совершенно необычное, непривычное ощущение, подогреваемое моим воображением. А сама земля, невидимая в темноте своими очертаниями, представлялась мне упрямым, тяжёлым в своей чудовищной неповоротливости шариком, который я настойчиво заставляла двигаться своими шагами. И ему ничего не оставалось, как послушно крутиться под моими ногами. Словно все мои чувства и силы сосредоточились в этом движении, и иного по важности дела для меня просто в мире не существовало. Только мир и моё движение к нему. Приближение шаг за шагом.
Перестав тревожиться о том, как бы не споткнуться и ненароком не свалиться, я поднимаю голову: «светлота ночной пустыни». И мир открылся и смотрит на меня глазами звёзд Млечного Пути, величественно раскинувшегося роскошной вуалью, сверкающей тысячами крохотных бриллиантов.
Пожившие в Гоби никогда не забудут торжественное великолепие этого необыкновенного неба Монголии. Этой ночью я увидела его во всей ослепительной красоте впервые после Хархорина. От неожиданности даже остановилась и замерла, запрокинув голову. Так мы и смотрели в немом оцепенении друг на друга.
Я глядела на звёзды – они, безмолвные свидетели, казалось, тоже смотрели с высоты на меня. Как и я, молча. Как и я, со вниманием. Всё замерло в немом удивлении. Во всяком случае, так мне казалось.
До этого момента я знала только вечно удивлённо-восторженный лик полной луны. А сегодня этого ночного светила на небосклоне не было. Но уже не было и той кромешной темноты после городка, озаряемого электричеством. Пустыня освещалась холодным светом звёздных лучиков, ослепительных в своей яркости. Обычно так бывает в сильный мороз.
Таинственный в своей недосягаемости и величии Млечный Путь протянулся с запада на восток прямо над моей головой. А пустыня, словно повинуясь звёздному зову, приподнялась ему навстречу, повторяя очертания самого Пути. И это уже не было игрой моего натруженного воображения. Это та самая гряда возвышений, разделяющая Сайн-Шанд надвое, преодолев которую я увижу огни родного Южного. А там уже и до дома недалеко. Там всё привычное, своё. Можно сказать, родное.
Удивлённый взгляд часового у КПП. Ошарашенный, он даже не сказал: «Стой! Кто идёт?» А я бы, как отзыв, уверенно ответила: «Свои!» И мог бы последовать справедливый ответ: «Свои все дома спят!» И солдатик был бы прав. Но он промолчит. Не по причине деликатности – по уставу, видимо, не положено. Это из военной жизни. Да, ещё кое-кто советовал не разговаривать с незнакомыми людьми. А это уже из гражданской.
Привычный взгляд на окна Роговых. Наверно, уже спят. Да, легли. Да что там Роговы – весь Южный спит, тускло светясь одинокими окнами засидевшихся граждан.
Кто-то, выключив телевизор и с хрустом потянувшись, размышляет: «Появится на груди генсека очередная звезда или всё же обойдёмся четырьмя?» Кто-то, в одиночестве посчитав звёздочки на бутылке «Белого аиста» (сухого закона нет, вдобавок завтра выходной), вдруг замечает, что их количество на погонах так же неизменно, как и на этикетке молдавского коньяка. А кто-то просто любуется необычно звёздным небом.
Прохожу насквозь мирно дремлющий, посапывающий во сне, такой беззащитный и пустынный Южный, потом покидаю КПП. Теперь я в Монголии, как говорят в городке. То есть почти дома!
Приблизившись к нему, я понимаю, что небо – это самое лучшее, что было за сегодняшний день, а может, даже за месяц. А может, даже больше…
А сапоги… А что сапоги? Это всего лишь обувь! Буду каждый раз зашивать перед выходом на улицу, пока не наступит весна.
Я живу почти по-монгольски: не будучи буддистом, стараюсь относиться к происходящему философски и созерцать с невозмутимостью и бесстрашием старца и детски наивным любопытством, свойственным монголу любого возраста. Я коллекционер ярких впечатлений. И их у меня никто не сможет отнять.