Моя Дорога Ветров, или Всё хорошее начинается с «сайн»
Text1941 год. Николай Иванович уходит на фронт, становится командиром батареи 4-ого гвардии Краснознамённого истребительно-противотанкового артиллерийского полка Резерва Главного Командования.
1943 год. Войска 1-ого Украинского фронта, форсировав Днепр, приближаются к столице Украины. Стараясь любой ценой удержать Киев, гитлеровцы стремятся подтянуть к городу крупные резервы. Генерал Ватутин, самим врагом прозванный Гроссмейстером за полководческий талант, сумел разгадать планы противника и решил перебросить часть сил в глубокий тыл неприятеля, чтобы преградить путь этому подкреплению.
В этом опасном рейде предстояло действовать и батарее старшего лейтенанта Зиновьева. Изучив карту, молодой офицер, к удивлению командира, отказывается от помощи танков, объясняя отсутствием необходимости, устремляется на боевые позиции и с ходу, одним орудием, пока готовятся остальные, начинает вести огонь по вражеской колонне, чем вносит панику и замешательство в ряды неприятеля.
А итог этого боя таков: уничтожено 4 танка, 2 самоходных орудия, 36 автомашин, 25 повозок с грузами, около 200 солдат и офицеров, захвачено немецкое боевое знамя, взято в плен 20 солдат.
Бои продолжались. Через два дня батарея удвоила свой победный результат. Однако в пылу очередного боя не была вовремя замечена заходящая с тыла колонна фашистов из 500 автоматчиков, которые и двинулись в атаку на батарею. Зиновьев приказывает товарищам продолжать огонь, а сам с немногочисленным взводом управления пошёл на врага в самую страшную схватку, рукопашную. Дрались отчаянно. Недаром фашисты всегда боялись и всячески избегали подобных боёв и тут, не ожидая отчаянного бесстрашия малочисленного противника, дрогнули и позорно бежали.
Когда к Николаю Ивановичу привели пленных, он спросил у понимавшего по-русски офицера:
– Что, струсили? Батальон показал пятки взводу.
На это ошарашенный пережитым пленный офицер только и смог ответить:
– Это было невероятно!
А мне остаётся добавить: в той атаке старший лейтенант Зиновьев лично уничтожил 18 гитлеровцев! Мы уже никогда не узнаем, с какими словами поднялся в атаку командир, увлекая за собой товарищей. «За Родину!», «За Сталина!», «Ура!» или с брошенными сквозь зубы, с ненавистью и презрением к врагу «А теперь держитесь, гады!»? Это абсолютно неважно! Важно, что совершён подвиг. Для врага немыслимый! Настоящий!
Город Киев был освобождён благодаря мужеству наступавших, в том была немалая заслуга и батареи Зиновьева. « Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 декабря 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленное при этом мужество и доблесть гвардии старшему лейтенанту Зиновьеву Николаю Ивановичу присвоено звание Героя СССР с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда», – так гласит официальный документ.
Вот так сражался на войне крестьянский сын, скромный сельский учитель географии! Будет в военной биографии Николая Ивановича ещё много сражений, но это запомнится особо.
Ему посчастливилось живым вернуться домой и продолжить дело, прерванное войной. Он воспитает и поставит на ноги семерых детей. До выхода на пенсию будет парторгом на шахтах родного Богородицкого района, лектором общества «Знание». Умрёт в 1987 году, уже после возвращения Зои и Володи из Монголии. Дождётся своих!
С фотографии смотрит мужчина с широким открытым лицом, с твёрдым, спокойным взглядом, крепкий не только телосложением. Так смотрит крепкий духом человек, уверенный в правоте своего дела, твёрдо знающий, во имя чего он жил, что совесть его перед людьми чиста, что прожил отмеренный ему судьбой срок не напрасно. По сути, простой русский человек! Настоящий мужик, как принято в народе уважительно отзываться о сильных, порядочных мужчинах!
О волгарях Тудаковых и волжской ухе
И в мирное время не перевелись ещё настоящие мужики! Точно вам говорю!
Непроста и непредсказуема офицерская судьба. Служба может в любой момент сорвать тебя с обжитого, уже привычного места и направить в такое, которое ты и на карте-то не сразу отыщешь. Но в порядке моральной компенсации может свести с хорошими людьми, которые станут тебе ближе родных. Так случилось и у наших друзей.
Служили в сайн-шандинском гарнизоне, не подозревая о существовании друг друга, В.С.Рогов и офицер-особист В.Л.Тудаков. Как говорится, без надобности. Вова ходил на службу своими дорогами, а Валера, не испытывая к молодому офицеру профессионального, обязывающего интереса, своими. Не пересеклись ни разу: служба Вовы не давала ни малейшего повода для подобного интереса.
«Так это же просто замечательно», – ни секунды не сомневаясь, заявили бы, наверно, многие. Кто же мог знать, что спустя время у обоих этот факт, напротив, вызовет искреннее сожаление. И вот почему.
При слове «особист» кто-то зябко поёжится или саркастически усмехнётся. А этот не вызывал подобного отношения: добрейшая душа. Офицерам суждено было встретиться и познакомиться только в 1984 году уже в Закарпатском военном округе. Ответ на вопрос: «Где раньше служили?» – не впервые оказался чем-то вроде опознавательного знака своего или чужого.
« Конечно, свои, родные!» – так решили оба и не ошиблись. И с той поры Валера при любой возможности мчался из приграничной Равы Русской, что во Львовской области, в городок Яворов, в гости к Роговым. Туда же приезжала и Вера, жена Валеры. Там же побывала и я. Вот оно, боевое братство Сайн-Шанда!
Валера и Вера – из Самары (Куйбышева в советскую пору). Стало быть, волгари. Не только по рождению, но и по духу, с душой под стать широким волжским просторам. Дружная семейная пара, мечтавшая возвратиться после демобилизации в родной город. Варианты не обсуждались! Довольно постранствовали! Скорей бы уж возвратиться к родным волжским берегам, веками воспеваемым и прославляемым всяким, кому дорога Россия. А всё потому, что она « гораздо больше, чем река», потому что «мы русские, мы дети Волги». Глядя на Тудаковых, особенно понимаешь нерасторжимость этих двух понятий: «Россия» и «Волга».
И для России, и для Волги припасены у народа самые ласковые и добрые слова: «матушка», «мать родная». «Царицей рек», «Её Величеством» назвал когда-то Волгу изумлённый иностранец – Александр Дюма.
А у меня Волга по сию пору ассоциируется с рекой-кормилицей, труженицей, что самым прямым образом связано с образом матери, её заботами и неустанным ежеминутным трудом. А все живущие на ней – с работящими, весёлыми детьми.
Я видела её в семидесятые в Саратове и Волгограде, в Астрахани и в Прикаспии. Весёлая музыка с белых, важно и неспешно проплывающих многопалубных теплоходов с застывшими, словно очарованными, туристами. Протяжные гудки речных трудяг: пароходов и барж. Юркие «Ракеты» и катера, оставляющие за собой бурлящий водный шлейф. Рыбачьи лодки, покачивающиеся ближе к берегу на этих волнах. Женщины из соседних сёл, склонившиеся к воде и полощущие с мостков выстиранное бельё. Орущая от восторга ребятня, бросающаяся с разбегу в воду, отважно разрезающая всей грудью прохладу речной глади. Ребячий крик, угадываемый лишь по широко открытым ртам, заглушаемый рёвом пролетающей моторки, разрезающей упругие волжские волны. В лицо влажный, освежающий, бодрящий в июльскую жару речной ветер, срывающий и уносящий назад косынки и кепки с голов неосторожных людей. Не поймать и не вернуть! Запах речных водорослей и рыбы, дыма костерка. А в отдалении, у пологого холма, застыли в воде спокойные, усталые лошади, жадно приникшие к воде. А ещё подальше вдали виднеется пристань, поджидающая прибытия очередной «Ракеты». Волга всех приводит в движение! Жизнь на Волге кипит!
Дельта Волги на карте похожа на корни могучего дерева. На берегу одного из её рукавов литфаковцам, важно именуемым бойцами строительного отряда, довелось прожить несколько незабываемых летних месяцев и начало сентября.
Жили интересно, но голодно, оттого что были никудышными повара из наших же студенческих рядов. Меню считалось разнообразным: на второе макароны и вермишель, лапша и рожки. От стыда за свою навязчивость вермишель в первых блюдах уже словно пыталась спрятаться подальше от наших голодных взоров за скромными кусочками картошки. Зато хлеба вдоволь! Не белого, не чёрного, а, как говорили в детстве, «серединка на половинку», серого! Не помогало! Ужас как хочется есть! Зато помогало в другом. Оказывается, прибавка в весе в десять килограммов очень даже может сочетаться с неутихающим чувством голода. А мысли каждого настойчиво и неотвязно крутились вокруг тем, преимущественно связанных с едой.
Даже подругу по фамилии СытАсь звали не иначе как СЫтость, глубокомысленно невзначай отмечая: «Что-то СЫтости нет!» Эх, хоть какой-нибудь кусочек положили бы поверх макарон. Рыбки, что ли. Ведь мы же на Волге!
И тут наверху будто кто-то милосердный наш молящий глас услышал. И такое началось! Сначала с колхоза, который назывался кратко и конкретно – «Волга», в знак благодарности устроившего своим помощникам плаванье на рыбачьих баркасах прямо в царство божественного цветка – лотоса.
Ещё утром, с рассветом, к нашему берегу причалил колхозный баркас, доставивший гостинец: колхозники с видимым усилием, ухватив с обеих сторон за жабры, тащили к кухне двух осетров-великанов – остроносых рыб с ребристой боковой полосой. А колдовать над приготовлением изысканного кушанья доверено было всё тем же нашим горе-поварам. Стоит ли говорить, что потом нас ожидал просто рыбный суп. Как обычно, невкусный. Да, только при отсутствии элементарного опыта можно из ценного продукта такую бурду приготовить! Есть такое и с голоду не хотелось никому. Не в те руки осетры попали. А сейчас рассказ о настоящей волжской ухе, приготовленной настоящими волжскими умельцами.
Не тратя время попусту, рыбаки хлопотали прямо в пути, колдуя над ухой: в кипящую воду котелка (и, заметьте, не из фляг и бутылок, а из брошенного за борт ведёрка) бросался могучими кусками порезанный осётр, с белоснежной мякотью, со слабо переливающимся, почти не уловимым глазом желтоватым жирком. Туда же следом отправлялась рыбная мелочь, являющаяся таковой только на словах, необходимая для
многообразия вкуса и аромата бульона, и, конечно, лук, перец. И совершенно точно – крупно покрошенный хлеб, размякший в жирном поверхностном слое ухи.
Только и это не всё! Вытащив за необгорелый конец одну из головёшек, рыбак одним скорым движением затушил её прямо в ухе. Пар столбом, шипенье. Аромат, доложу вам, восхитительный! А добавляли ли для вкуса ещё и водочки, врать не буду: этого не видела. Может, снисходительно посмотрев на восемнадцатилетних пассажирок, рыбаки употребили зелье исключительно стаканом вовнутрь, может, и ухе немного перепало. Теперь не узнаешь. Только уха получилась бесподобной. Стоит ли говорить, что не было необходимости в услугах крыловского Демьяна, с маниакальной настойчивостью предлагавшего гостям откушать ещё тарелочку? И вскоре то ли от непривычного, изрядно подзабытого чувства сытости, то ли от некоторой доли полагающегося по рецепту алкоголя нас разом разморило. Не рыбаков, конечно, а студенток, на чьих блаженных рожицах читалось: « Мы в нирване». Слово в советскую пору редко употребляемое, но для восхитительной ухи, и не где-нибудь, а в зарослях лотоса (не какого-то вульгарного камыша!), в самый раз! Но прежде, как и полагается, ополоснём алюминиевые миски и ложки в волжской воде за бортом.
А тихим вечером, когда отблески усталого, нещадно жарившего весь день солнца отражались в тёплой волжской воде, качаясь и искрясь звёздочками в волнах от пронёсшейся мимо «Ракеты», местные кавалеры решили угостить нас своим гостинцем – чёрной икрой. Дело-то ведь было в Икрянинском районе! Итак, силы неравные: четыре девчонки на трёхлитровую банку черной икры! А бороться-то надо!
– Вы её лонями, девки, лонями! – заботливо, по-свойски советовали простые деревенские парни из Сергиевки, желавшие угодить городским девчатам, почти москвичкам, оторопевшим от такой немыслимой щедрости.
А лонями, как нетрудно догадаться, назывались в том краю столовые ложки. И, поудобнее усевшись, молча, дружно, подперев голову руками, молодцы принялись следить за процессом уничтожения с плохо скрываемым интересом и видимым сочувствием к изголодавшимся.
Чтобы откусить кусочек бутерброда, достойного лишь Гаргантюа и Пантагрюэля, необходимо было разинуть рот так широко, как это бывает лишь на приёме у зубного врача, и то лишь после его настойчивой просьбы. Стоит ли говорить, что спелые и сладкие астраханские арбузы на фоне икры остались почти незамеченными!
Напрашивается вполне логичный для этой ситуации вопрос: местным-то какой от этого интерес? А вид уплетающих за обе щёки доставлял ни на что не рассчитывающим кавалерам не меньшее удовольствие, а, может, даже большее, чем наше от вкушения яств. Простые, бескорыстные люди из российской глубинки. Простые человеческие отношения.
Не заметила, как увлеклась, вспоминая о своём. «А рассказ-то о Валере», – осторожно, чтобы не обидеть, подскажет мне кто-то. Да, всё так! Но и книга называется «Моя Дорога Ветров». Так что простительно! И это лишь напоминание нам, что есть замечательные люди, сам факт существования которых настраивает переживать, вновь извлекая из хранилищ своей памяти, что-то очень хорошее и светлое. Потому что и сами эти люди такие: светлые и хорошие. И те жители колхоза «Волга», и наши волгари Тудаковы.
Это лишь один из дней приезжей, не волжанки. А сколько их у семейства Тудаковых, выросших на родных волжских берегах! Слушать бы да слушать! А ещё лучше вместе там порыбачить! Терпеливо дождаться первого робкого покачивания поплавка. Прошептав: «Клюёт!» – вновь пережить моменты азарта и потом уж, с удовлетворённым видом встав, приступить к приготовлению ушицы. А затем и по рюмочке не грех.
А потом за жизнь поговорить о том, что, дожидаясь своего часа, специально для такого случая и приберегалось для задушевного разговора, снимающего груз с этой самой души. Про самое важное, что эту душу жжёт и рвётся наружу. И от этого горячо обожжёт сердце любовью ко всему сущему, такому родному и трогательно-беззащитному, тому, без чего невозможно жить и так страшно потерять. И к тебе неожиданно придёт понимание, для чего ты пришёл в этот непростой, но всё-таки самый лучший из миров – мир людей.
А потом, если желание имеется, можно даже затянуть свою любимую. Тут и голос иметь необязательно – тут, главное, с душой. Тут куда важнее смысл и степень прочувствованности исполняемого. Приподняв и расправив плечи, как для глубокого вдоха, наполнив лёгкие воздухом до отказа, затянуть широко и свободно, торжественно и сурово про разбойника Стеньку Разина и про его страшный «подарок».
Тоскует душа всякого русского по безграничному простору и приволью, по ничем и никем не ограниченной свободе. Мигом отзовётся непрошеной слезой на мелодию разудалой народной песни или запавшие в память звенящие строчки стихов:
И жить мне молодо и звонко,
И вечно мне шуметь и цвесть,
Покуда есть на свете Волга,
Покуда ты, Россия, есть.
– Эх, Володя, – размечтавшись, говорил Валера своему другу, тоже любителю посидеть с удочкой на берегу, – разве здесь рыбалка? Вот у нас на Волге… Я тебе ещё устрою настоящую рыбалку. Ты её у меня на всю жизнь запомнишь! Ты только подожди немного!
И добрый, задумчивый взгляд его на миг затуманивался. Володя же верил и тоже вместе с другом терпеливо ждал это благословенное время свободы и покоя, по которому так исстрадалась душа офицера, честно выполнявшего свой долг, куда только Родина ни пошли. Как не верить: друг всегда данное слово железно, по-офицерски держал. Да с таким, как Валера, хоть на рыбалку, хоть в разведку, хоть на край света на всю жизнь. Лишь бы вместе! Забегая вперёд, скажу, что единственный раз за всю жизнь офицер Тудаков своё слово не сдержит.
Судьба уже готовила очередное испытание: у неё, видимо, свои планы на каждого из нас. Но никто из нас ещё об этом не знает, как не могли знать о своей дальнейшей судьбе и те люди, о которых расскажу ниже.
«Через Гоби и Хинган»
Весной 1981 года, за несколько месяцев до моего приезда, Мария Якаба, учитель русского языка монгольской школы Сайн-Шанда, закончив уроки, вышла на улицу и не поверила своим глазам: настоящие киносъёмки в окрестностях города.
Она может наблюдать за работой съёмочной группы! Кто бы мог подумать, что эта возможность представится ей не в родном Павлово-Посаде, родине знаменитого артиста Вячеслава Тихонова, а в далёкой пустыне Гоби! Удивительно, но факт! Работают гримёры, суетятся костюмеры, в советскую военную форму облачились артисты, даёт указания режиссёр, и раздаётся команда «Мотор!».
Прошли годы, и осенью 2017 года на горе Зайсан в Улан-Баторе в обстановке особой торжественности открывается памятник нашему соотечественнику.
«Какая связь между этими событиями?» – спросите вы. Самая прямая! В который раз просторами Гоби прошли настоящие герои – наши соотечественники. Но уже не мирные исследователи и путешественники, как Пржевальский и Козлов, а воины-освободители.
События фильма «Через Гоби и Хинган» режиссёра Василия Ордынского и его монгольского коллеги повествуют о последних страницах Второй мировой войны – разгроме Квантунской армии Японии в 1945 году. Памятник же установлен в честь дважды Героя Советского Союза, Героя Монгольской Народной Республики – генерала Иссы Плиева, оставившего военные мемуары с таким же названием – «Через Гоби и Хинган». Что же стоит за этим чётко обозначенным направлением? Эти события вспоминают не так часто, поэтому немного истории.
Отгремели торжественные салюты 9 мая, означавшие победу над немецким фашизмом. Но Вторая мировая война еще не завершена. И кому-то из тех, что уцелели в страшных боях, придётся направиться из Европы через всю нашу страну к новым боевым рубежам. А ведь так хотелось жить и после четырёх долгих лет войны наконец-то вернуться домой! Но приказ есть приказ! Все понимали: основания для него есть!
На протяжении нескольких десятилетий императорская Япония угрожала советским границам на Дальнем Востоке. Захваченная ею китайская Маньчжурия рассматривалась как своеобразный трамплин для нападения на нашу страну и была местом мощной группировки – Квантунской армии, на боевой дух которой ничуть не повлияло даже поражение главного военного союзника – фашистской Германии.
На конференции 1945 года в Ялте главы стран-союзниц обратились к Сталину с просьбой начать войну против Японии через два-три месяца после капитуляции Германии. Верный союзническим обязательствам, СССР начнёт боевые действия ровно через три месяца.
Забайкальский фронт – один из участников тщательно спланированной военной операции. Решено развивать наступление и, используя фактор внезапности, наносить удар там, где сделать это было практически невозможно: со стороны безводной пустыни Гоби и непроходимых хребтов Хингана. Риск оправдался: японцы явно не ожидали такого развития событий.
Нельзя не отметить, что и наши союзники не верили в скорый успех Советской Армии. Так, американский военный обозреватель Хэнсон Болдуин заявлял, что «такие трудности и расстояния быстро преодолеть невозможно». А премьер-министр Англии Уинстон Черчилль вообще считал, что для разгрома Квантунской армии потребуется около года.
Что ж, вновь просчитались наши союзники, в очередной продемонстрировав своё незнание русского характера и источника его несгибаемой воли!
Вначале конно-механизированную группу генерала Плиева испытывает на прочность «противник номер два» – безводная пустыня Гоби. Отсутствие воды, отравленные источники, жара под пятьдесят градусов, от которой выходила из строя техника, испарялось горючее. Свирепость пыльных бурь, от которых забивались песком топливные и масляные фильтры. Водители в раскалённых машинах и танках теряли сознание от жажды и нестерпимого зноя. Даже выносливые, ко всему привычные монгольские лошадки, не выдерживая нагрузки, начали гибнуть.
А впереди ещё хребты Хингана, и в хорошую погоду непроходимые для тяжёлой техники. Встречались пути, на которых не то что танку проехать – двум человекам не разойтись, а скатиться в пропасть – самый предсказуемый финал. А тут ещё тяжелейшее испытание: разбушевавшаяся стихия, словно неведомая чудовищная сила, обрушилась бесконечными потоками хлынувшего ливня, ворочавшего каменные глыбы и уносившего всё в пропасть.
Несмотря ни на что, к намеченным рубежам прибыли вовремя и сразу вступили в бой. Внезапность нападения деморализовала даже фанатичного противника, прославившегося некогда тягой к харакири. Исход боевых сражений был предрешён. Результатом таких ударов явился акт о полной капитуляции, подписанный японским командованием 2 сентября 1945 года.
Так сражались бойцы Забайкальского фронта – участники той масштабной, уникальной военной операции. Мне остаётся добавить: и русские, и монгольские солдаты в ней боролись плечом к плечу.
Стоит теперь в Улан-Баторе памятник – подарок жителей маленькой Осетии, достойный пример уважения отважных героев. Это благодарная память соотечественников о своём земляке – боевом генерале И. Плиеве – и его мужественных солдатах, которые не покорились пустыне смерти – Гоби, но покорили крутые вершины хинганских хребтов, чтобы поставить окончательную точку в истории Второй мировой войны.
А я, вглядываясь в кадры художественного фильма, пытаюсь разглядеть знакомые сайн-шандинские пейзажи. В кино они не такие страшные, порой даже зеленоватые: съёмки-то велись весной, а не испепеляющим летом, как было в суровой реальности.
Сниматься и снимать любое кино – большой труд и испытание нервов. В тебя по сценарию стреляет противник, и ты как подкошенный падаешь и вновь, по команде оживая, поднимаешься, чтобы в следующем дубле умереть опять, если того потребует строгий и взыскательный режиссёр.
А в жизни настоящего солдата нет ни монтажа, ни повторных дублей: это не кино. И никому, даже гениальному режиссёру, никакому виду искусства не под силу передать, что чувствует действительно умирающий солдат.
Он погибает один раз, и по-настоящему, после победного, счастливого мая, подарившего ему радостную надежду вернуться домой. После горячих слов утешения, отправленных треугольником солдатского письма его поседевшей, безо времени состарившейся матери: «Я живой! Ты меня жди, родная! Уж недолго осталось!» И из жил его течёт не томатный соус или клюквенный сок, а настоящая кровь, тёплая и слегка солоноватая на вкус…
Он упадёт, прижавшись щекой не к маме, а к чужой, раскалённой нестерпимым зноем земле, которую, кроме него, русского парня, освободить некому. Упадёт, чтобы остаться в этой далёкой, незнакомой земле навсегда, слившись с нею и растворившись в ней. Как же мне хочется верить в маленькое чудо жизненного превращения и преображения: на его могиле следующей весной вырастут дивной красоты цветы, соизмеримые с красотой его чистой, любящей души.
А рядом с ним, прошитый очередью позорно отступающего японского захватчика, со всего маху упадёт на спину, широко раскинув руки, молодой монгольский цирик, словно силясь в последней попытке увидеть и обнять напоследок Мунх Тенгри – Вечное Небо, служившее ему обещанием вечной жизни. Ни в одном поединке борцов, что проводятся в пору Надома, ни одному сопернику не позволил он уложить себя на лопатки. А сейчас лежит беспомощный и истекающий кровью.
И пролитая этими бойцами кровь сольётся. Братья по оружию, теперь они, как настоящие братья, как самые близкие на тот момент люди, будут всегда лежать рядом, в одной братской могиле. Под красной звездой. Навечно рядом…
И этот рассказ не о смерти, а о бессмертии. «Чтобы сердце красноармейца, разорванное сталью на войне, не обратилось в забытый прах…» – как сказал один писатель-фронтовик.
Цагансар
А моё движение по Дороге Ветров продолжалось. Живя в Монголии, я за три года работы умудрилась шесть раз встретить Новый год. «Понятно: старый Новый год, наверное, ещё отмечали», – подумает читатель. Вовсе нет! Три раза, как обычно, три раза по-монгольски.
В ту пору ещё не было традиции новогоднего обращения первого человека государства к гражданам своей страны. Она появится в наших странах позже и тоже не будет лишена отличий. Смысл и порядок ежегодных обращений гаранта Конституции к россиянам, думаю, не стоит напоминать: в подавляющем большинстве на этот момент все мы ещё трезвы. Послание адресовано нам и только нам! «А к кому же ещё может обратиться президент, как не к своим согражданам?» – спросите вы. Я вот тоже в этом была уверена, пока не узнала, как с этим дело обстоит в соседней Монголии.
Монгольский президент начинает своё выступление после участия в буддийском богослужении. Его речь отличает поистине планетарный размах! Сначала он обращается к священному Мунх Тенгри: все мы, грешные, землю топчем и под богом, простите, под небом ходим! А затем прямиком – к народам всех стран! Он чувствует в себе это священное право! Видимо, это отголоски традиций великой степной империи, самой обширной и могущественной в мировой истории, милостиво разрешавшей жить под Синим Вечным Небом и иным народам: вне зависимости от их веры, это тоже люди. Только после этого президент обращается и к своим соотечественникам, а завершает послание обращением к духам гор, рек и долин родной Монголии и лично участвует в ритуале их освящения. Вот так-то, мои друзья!
А сейчас расскажу, как я встречала Новый год по-монгольски.
Однажды морозным февральским утром вбегаю в школьный вестибюль, поёживаясь от холода, и прямо с порога попадаю … в крепкие объятья своего коллеги. Что такое? Что это за необъяснимая вольность некогда уважаемого мною коллеги, почтенного главы семейства и отца моей любимой ученицы – Дэлгэртуи?
Что это значит? Ничего не понимаю! А тот держит крепко, ещё улыбается при этом и мне что-то подсказывает!
Вот уже и мои руки бережно поддерживают руки довольного коллеги! Нет, не подумайте про меня ничего плохого! Так и хочется сказать: «Не виновата я!»
– Сайн байнаауу, Надежда багша! – весело приветствует он, приговаривая что-то непонятное.
– Сайн байнаауу, багша! – отвечаю, стараясь сохранять спокойствие и не показывая своего недоумения, ведь всё надо разрешать мирным путём.
– Цагансар, багша! – смеясь, объясняет коллега, отметив мой слегка ошарашенный вид.
– А… Цагансар! – понимающе и с облегчением киваю ему.
Ух! Всё понятно! Самый любимый и, не побоюсь этого слова, главный праздник монгольского народа. Конечно, после Надома.
А это, оказывается, такая процедура приветствия, принятая у монголов: младший, поздравляя, придерживает руки старшего снизу. Знак почёта и уважения этому человеку! Старший, напротив, держит свои руки выше.
А потом, освоившись, я «побраталась» с доброй половиной коллектива. Оказывая, правда, предпочтение женщинам.
Осторожно подходят и дети, из тех, что посмелее, трогательно поддерживая мои руки: правильно ли поймёт их русская учительница? Понимает? Значит, своя!
Начиная обычный урок, прохожу по классу, проверяя домашнюю работу. Вижу, как из-под тетрадки осторожно высовывается открытка. А вот целый конверт монгольских марок. А вот, стесняясь и поглаживая себя по голове, почему-то стараясь не смотреть мне прямо в глаза, протягивает бумажный портрет Гагарина отчаянный озорник и непоседа. Таким молчаливым и присмиревшим я его ещё никогда не видела. Чудак! Лучше бы ты стеснялся крутиться юлой в другие дни! Его соседка, счастливо улыбаясь, торжественно вручает плакат с портретом товарища Цеденбала. Потом принимаю шкурку ягнёнка, фотографию монгольского космонавта Гуррагчи, яркие маски устрашающего вида бурханов, дивлюсь на вазочку, выполненную из обычной консервной банки. Потом… И это только первый ряд. Поблагодарив, складываю добро на стол и продолжаю своё праздничное шествие.
Не урок, а целая церемония награждения, в результате которой на столе высится целая гора всякой всячины. Чего в ней только нет! На столе пасётся небольшое стадо керамических баранов, козликов и верблюдов, среди которых отдыхает улыбающийся наш первый космонавт, а монгольский лукаво-хитровато улыбается, едва выглядывая из-под шкурки мерлушки: «Ну-ка, отыщи меня!» Владимир Ильич, крепко сжавший свою кепку, пламенно агитирует, вперив свой пламенный взор в апатичного керамического барана. А тот смотрит на красивую девушку-монголку с открытки. Подслеповатый верблюд же, уткнувшись носом, читает «Графа Монте-Кристо». А впереди ещё несколько классов.
Как финал – приглашение в гости. Точнее, предупреждение, что вечером за мной придёт машина, ведь во время Цагансара люди обычно сами идут в гости к своим близким и друзьям – приглашение вовсе не требуется. А пока машина не приехала, я расскажу вам об этом празднике.
Цагансар – праздник древний, отмечаемый многими кочевыми народами: бурятами, калмыками и т.д. «Цагансар» в переводе с монгольского – «белый месяц». Этот цвет у монголов, согласно цветовой символике, благословенный: он ассоциируется с чистотой помыслов, святостью, благополучием, процветанием и счастьем. Но изначально не это определяло смысл названия. «Может, цвет снега, ведь зимний праздник?» – спросите вы и повторите моё заблуждение. Слово имеет отношение вовсе не к белому снегу, как можно сначала подумать, а к молоку. Оказывается, Цагансар много веков назад монголы отмечали осенью, когда много молока и вовсю идёт его переработка. А напоминанием об этом остались угощения из молока.
Праздновать зимой впервые стали при внуке Чингисхана, пожелавшем соблюдать китайскую традицию. А это первый день года по лунному календарю. Получается, что Цагансар – это восточный Новый год. Это вам, дорогие, не строго фиксированное первое января. Каждый раз он наступает по-разному. И отмечают его целый месяц: веселятся, дарят подарки, ходят в гости и сами принимают гостей. Существует примета: чем больше друзей в доме встретишь, тем счастливее и благоприятнее сложится для тебя весь грядущий год. Поэтому гостям здесь всегда искренне рады, а в Цагансар особенно.
А привычный и любимый нами Новый год? Про него знают и отмечают, но начало года и новой жизни любой монгол связывает именно с Цагансаром. Древняя традиция не нарушается.
Вот и меня впервые коллеги привозят в свой гостеприимный дом – юрту, чтобы я, получается, вместе с другими гостями принесла в него частичку счастья. Ответственная миссия, доложу я вам!
Вечером к подъезду дарговского дома подъезжает уазик и мчит меня к поселению из юрт, раскинувшемуся на сайн-шандинской окраине.