Моя Дорога Ветров, или Всё хорошее начинается с «сайн»

Мои кроссовки явно не предназначены для скалолазания, и узкие джинсы фирмы «Wrangler» – предмет зависти модниц – точно не обмундирование альпиниста. Но отступать уже поздно.

И вот мы внизу, у наших ног вода, а перед нами шумит водопад, на который мы смотрим теперь снизу вверх. Ему далеко до Ниагарского, однако и это зрелище впечатляет. Метров двадцать точно будет!

У настоящих альпинистов, слышала я, самое опасное – это спуск с покорённой вершины из-за невероятной усталости и нехватки кислорода. Я же, начав со спуска, наоборот, почувствовала трудности при подъёме: стало страшно сорваться вниз с высоты пятиэтажного дома. Как нарочно, камни из-под ног осыпались, вырывались с корнем пучки травы. «За что схватиться? На что опереться?» – соображала я, ругая себя за несвоевременно проснувшийся авантюризм.

Но вот и край обрыва и протянутая рука Чинбата! Только сделав несколько шагов вперёд, замирая так, что чувствовался холодок и слабость в ногах, оглядываюсь назад.

Кто-то покоряет вершины, а я покорила водопад, после того как он покорил меня! Но ещё покорил наш Чинбат, отчаянный, ловкий и надёжный! Сам же водитель долго пытался подобрать соответствующие моменту слова и потом с торжественным видом выдал: «Надежда! Хорошо!»

Путешествие продолжается.

Мунх Тенгри

Какой представляется Монголия неискушённому путешественнику, не бывавшему нигде, кроме Улан-Батора? Скорее всего, в его воображении возникнет некая избитая идиллическая картинка: непременно холмистые бескрайние зелёные степные просторы, на которых пасётся многочисленный скот, белеющая юрта с поднимающимся к небу дымком очага, сам монгол-скотовод на резвой лошадке с ургой в руке, мчащийся наперерез табуну. Вот, пожалуй, и всё!

Между тем пейзажи Монголии очень разнообразны, необычны, обладают какой-то особой притягательной силой и способны остаться в памяти надолго, на всю жизнь. В этом нетрудно было убедиться во время нашего путешествия в Хархорин.

После многочасового пробега наши водители остановили машины на берегу Орхона. Мы с радостью вышли из машины, чтобы поразмяться, оглядеться, слегка передохнуть и избавиться от дорожной усталости.

Вечерело. Солнце клонилось к закату в далёкие сизо-голубоватые перья облаков и раскрашивало небо мазками голубого, розового и огненного цвета. Орхон неспешно, спокойно и беззвучно катил себе свои воды, отражая всю палитру небесных красок. Величественная картина бескрайнего неба и необъятно раскинувшейся степи изумляла свободой и простором. Отсутствие каких бы то ни было признаков движения и малейшего ветерка, абсолютная, хрустальная тишина как будто подчёркивали необычность момента.

Казалось, что всё в мире затихло и замерло. И бег времени словно остановился. И всё дышит вечностью. «Мунх Тенгри» – «Вечное Небо» …

Так проходили век за веком над этой древней, не тронутой человеком землёй. Здесь словно чувствуешь волю Создателя и мудрость природы. Полный покой! Гармония мира небесного и земного! Покой в душе человека, чувствующего себя малой частицей всего сущего, растворившейся в вечности времени и пространства. Мир вечен и прекрасен!

И никаких желаний, лишь разделить нахлынувшие чувства с самыми близкими людьми и раствориться без остатка в этом мире, слиться с ним навечно. Увы, это не в нашей власти!

«Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!» – именно это первым пришло на ум, несмотря на некоторую банальность и избитость звучания. В этот миг всё высказанное вслух показалось бы неуместным и банальным! И всё же в такие моменты именно поэты более других смертных приближаются к истине. И лермонтовская строчка: «Я ищу свободы и покоя…» – стала голосом души всех нас, беспомощно безгласных.

Мы долго молчали, словно боясь спугнуть это очарование, потом, не сговариваясь, говорили тихо. По-другому было невозможно. Я зачерпнула в чайник чистейшей воды из Орхона. Её в Монголии пьют смело, без опаски: в реках не принято стирать, мыть коней или справлять иные хозяйственные нужды. Сильно сомневаюсь, что некоторые монголы умеют плавать: это неродная стихия. Прелести рыбалки для них тоже неведомы: не в традиции.

А мы… Мы на какое-то время замерли. Каждый думал о своём. Эти бесценные мгновенья остро прочувствованного счастья единения с миром я сохраню в душе на всю жизнь. Спасибо тебе за них, Монголия!

Хангай

Хангай – горный хребет, протянувшийся с севера на запад, – находится в западной и центральной части Монголии, на территории сразу нескольких аймаков: Архангайского, Баянхонгорского, Уверхангайского и Завханского.

В его предгорья прибываем во вторую половину дня и останавливаемся на ужин и ночлег. Впервые вижу настоящие горы Монголии так близко. Нет головокружительной высоты заснеженных вершин, но места отличаются неповторимой красотой и живописностью. На горных склонах густо разрослись лиственницы. Их ослепительно яркая жёлто-оранжевая хвоя замечательно контрастирует с необыкновенно чистым небом насыщенного синего цвета. Ветки густо усыпаны коричневыми колючками шишечек. А на пологих зелёных склонах мирно пасутся животные, удивительно гармонично вписывающиеся в местный ландшафт. Я вижу их впервые в жизни. Идиллическая картина этого мира напоминает какой-то чудный благословенный край, гармонию которого не нарушает присутствие человека.

Внешне похожие на приземистых быков, черноватого, тёмно-коричневого окраса, с грубой густой шерстью, свисающей до самой земли, косматые страшилища поначалу вызывают опасение, напоминая мне своим свирепым видом по случайности попавших в наш мир древних животных.

Расположившиеся группой, степенные и неторопливые, они мирно жуют траву на горных склонах, не обращая на людей никакого внимания, словно их вовсе не существует. Однако, внешне грозные и суровые, они, как оказалось, весьма спокойны и миролюбивы. Но мы на всякий случай не приближаемся к ним: вдруг не в меру осторожному вожаку покажется что-то подозрительным или опасным?

Монголия для большинства людей ассоциируется более всего с верным другом и помощником кочевника – лошадью. Это её древний, неизменный на протяжении долгих веков символ. И, конечно, с «кораблём пустыни» – верблюдом. Без него существование в Гоби просто немыслимо.

Знакомьтесь: а это яки – горные буйволы, родиной которых является Тибет. Глядя на них, думается о вечной жизни, неподвластной ни расстояниям, ни бесконечной череде тысячелетий: своей густой, до самой земли свисающей шерстью они напоминают переродившихся древних мамонтов. Это словно их коротконогий дальний родственник в миниатюре.

Степенность и спокойная мощь, ощущение собственной силы. Глядя на то, как спокойно и мирно пасутся эти необычные животные, я, кажется, начинаю понимать, что такое гармония вечной жизни. Да, не случайно в Тибете их почитают священными животными, символизирующими не только силу, но и справедливость, умение преодолевать законы времени и смерти.

Вот, по преданию, и философ Лао-Цзы в поисках бессмертия путешествовал по Тибету именно на горном буйволе. Тот самый, мудро напутствовавший нас с вами, неразумных и многогрешных: «Никогда не осуждайте человека, пока не пройдёте долгий путь в его ботинках», «Знающий не доказывает, доказывающий не знает». Вспомнили? Вот! А вы, наивные, полагали, что это советы современного умника? Отнюдь! Моё же любимое – абсолютно в монгольском духе: «Спокойно следи за суматохой мира».

Что, даже не слышали о таком мудреце? Да… Вот и некоторые скептики подвергают сомнению не только весьма необычный способ его прихода в нашу грешную жизнь (мать якобы носила его несколько десятков лет, и родился Лао-Цзы сразу мудрым, правда, при этом (что очень обидно!) сразу старцем), но и сам факт существования человека с таким именем. На почве активного недоверия и сомнения даже родилась версия: не одно ли и то же лицо Конфуций и Лао-цзы, бывший его старшим современником?

А сколько иных мудрецов, неведомых миру духовных учителей и просто безымянных отшельников выживало благодаря яку в сложнейших природных условиях, взбираясь по горным кручам и согреваясь теплом его могучей шерсти, то не поддаётся никакому счёту. Но вернёмся к нашим баранам. Простите, якам.

В Тибете их численность самая большая в мире. За тем загадочным, как трудно постижимым, так и труднодостижимым краем следует Монголия.

И ещё я отметила для себя: всё, что касается скота, по многим показателям выводит страну монголов в лидеры. Будь то его количество на душу населения: его поголовье в несколько раз превышает численность самих монголов. Будь то объём потребления мясной продукции: монгол без мяса и дня жизни не мыслит. Это его не основная, а практически единственная еда. Чай и молочное, конечно, не в счёт. Не завидую вегетарианцу, попавшему в здешние края!

Вот и нашим водителям, похоже, не по вкусу приготовленная на костре вермишель с дефицитной в Союзе тушёнкой, которой завален военторг. Для Батболда и Чинбата это вовсе не мясо. В их понимании, это то, что ещё несколько часов назад бегало под открытым небом и уплетало траву. Так, на глазах изумлённой публики Чинбат колдует с тушкой какого-то неведомого зверька, добытого в степи, используя проволоку, камни и угли костра. Через какое-то время счастливый кулинар великодушно приглашает нас к своему «столу» отведать кушанья.

Задолго до этого тревожно поводив носами и почувствовав тошнотворный запах палёной шерсти и пригорелого мяса, мы благоразумно отказались, объяснившись жестами, что вовсе не голодны. «Ну и странный народ эти русские!» – читалось на лице доброго парня. «Неземное блаженство!» – молча подтвердил доселе угрюмо-сосредоточенный Батболд.

Но вновь вернёмся к нашим якам! Климат Тибета особенно суров – не многие существа способны в нём выжить, тем более чувствовать себя комфортно. Як же является счастливым исключением: ему нипочём сильные морозы и пронизывающие ветра. Всё то, что способно иных погубить, яку, напротив, даёт лишь силу. В тёплое время он ищет прохладу: даже небольшая плюсовая температура может вызвать перегрев. В Хангае ему хорошо.

Не услышав хрюканья, мы успокоились. Заранее предчувствуя недоумённый вопрос, поясню: это свиньям, как известно, свойственно похрюкивать от удовольствия. Яки же, напротив, издают похожие звуки лишь в минуты недовольства и беспокойства.

В заключение сказанного остаётся добавить, что эти животные весьма самостоятельны в добывании пищи. Не нуждаясь в укрытиях, ночуют под открытым небом, могут дать отпор хищникам. Зато человеку дают и мясо, и молоко. Не животное, а просто находка для монгола!

Между тем сумерки сгущались. Тост за монголо-советскую дружбу был провозглашён и дружно выпит. За ним последовали другие, не менее значимые, за что, как с серьёзным выражением лица утверждалось, просто грех не выпить. Как остроумно заметил один юморист, русским свойственно пить по двум причинам: с горя и в радости. То есть практически по любому поводу. А радости было много!

Наших водителей этот процесс явно забавлял: час назад серьёзные люди (это я про Сашу с Игорем), а сейчас просто дети малые, неразумные! У монголов не в чести стремление напиться до потери самоконтроля. Им свойственно пить, но не напиваться. Не удивительно, что за три года работы я не увидела на улице ни одного пьяного.

– Надюша! Теперь с тебя тост! – просит раскрасневшийся и блаженно расслабившийся Шестокас.

– Давай, Надюша! Просим! – поддерживает чудаковато улыбающийся всеми четырьмя глазами Никифоров, привычно воздевший алюминиевую кружку с готовой расплескаться архи.

Несколько секунд ритуального осмысления ценности сказанного, и монгольская водка благополучно отправится по знакомому маршруту. Но не тут-то было!

Изрядно подустав от подобной работы (да, именно так расцениваются мною подобные предложения в официальной обстановке), я обращаюсь за помощью к беспечной, расслабленно отвалившейся Римме (есть люди постарше меня!) и получаю в ответ возмущение оскорблённой добродетели:

– А что это ты мне про мой возраст напоминаешь?

Началось в колхозе утро! Я смотрю на Римму, словно вижу её впервые и нет за плечами четырёх мирных институтских лет, не омрачённых ни одной крупномасштабной военной операцией и ни одной стычкой. Ворчливость и элементарное нежелание идти навстречу людям? Внезапно осеняет мысль: уж

не в этом ли таится причина её бегства из Мурэна?

Как же так, Римма? Живя не первый год в Монголии, ты изменяешь монгольской традиции, не нами заведённой, исчисляемой веками?

Наши мужчины (подчёркиваю, что только они!) решают, что

в исключительном случае освободить тару можно и без словесного сопровождения. А это уже сигнал: пора покинуть мужскую компанию и отправляться на ночлег.

Покинув мужчин, вяло допивающих у костра архи, мы с Риммой ныряем в приготовленную для нас палатку, пол которой предусмотрительно укрыт зелёными хвойными ветками.

В палатке свежо. Приятно пахнет лапником. Мирно, совсем по-домашнему покоятся одеяла и подушки, располагающие к здоровому, исцеляющему сну на чистом горном воздухе. Не сон, а сплошное оздоровление молодого, но всё-таки подуставшего в походных условиях организма. Но…

Раздаётся сопение, и в палатку на четвереньках вползает плохо соображающий, издающий невнятные звуки Шестокас, тут же выдворяемый нашими недовольными возгласами. Геолог уползает в ночь к не издающему ни звука Никифорову. А зря! Зря мы его прогнали!

Вы полагаете, что искатель воды стремился обогреть своим горячим сердцем озябших спутниц или в порыве благородных чувств предложить махнуться местами ночлега? Увы, всё обстояло куда прозаичнее: человек был просто мертвецки пьян.

Воспользовавшись обстоятельствами, хорошо соображающие на нашем месте непрошеного гостя тихо-мирно уложили бы, прикрыли одеяльцем и подперли сбоку Никифоровым. А сами бегом в их машину! Но мы не такие…

Осознание промаха приходит не сразу. Ощущение ночного холода в горах, пробирающего до самых костей, заставляет двигаться безостановочно. После диких плясок у едва тлеющего костра решаем растолкать храпящих в машине Никифорова и Шестокаса со словами, что нам, как ни старайся, при таком раскладе не дожить до утра. И справедливость восторжествовала!

Каракорум

Поутру Никифоров прячет глаза за стёклами очков, а свежесть Шестокаса подобна свежести огурца, только что сорванного с грядки: тоже слегка зелен и колюч. А непроницаемость и искусственная отстранённость учительниц кому-то напомнили бы благовоспитанность английских леди. Не те, товарищи, широты! Это не что иное, как благоприобретённая монгольская толерантность. А монгольские водилы, молчаливые, подчёркнуто вежливые Чинбат и Батболд, с видом людей, ничего не видевших, ничего не знающих и никого не осуждающих, подчёркнуто деловито хлопочут возле железных коней. Только во взгляде Чинбата промелькнула искорка сочувствия и понимания. Или показалось?

И снова в путь! Повернув от восточных предгорий Хангая в сторону долины реки Орхон, холмистой степью едем в Хархорин – так называется город и сомон (район) на севере Уверхангайского аймака. В его окрестностях и находится древняя столица Монгольской империи, самой великой и могущественной в мире за всю историю человечества, – Каракорум, руины которого признаны ЮНЕСКО частью Всемирного наследия.

В начале двадцать первого века некоторые монгольские политики, исполнившись былого национального величия, даже всерьёз предлагали перенести нынешнюю столицу, Улан-Батор, в здешний край. Но не вышло. В недавние годы, получив от Японии пять миллионов долларов помощи на восстановление, монголы попытались придать достойный вид этому историко-культурному объекту. И Каракорум стал точкой притяжения многочисленных туристов со всеми вытекающими последствиями: многочисленными новоделами, торговыми ларьками, стоянками машин и автобусов. Так обстоит дело сейчас.

В 1982 году Каракорум встретил нас тишиной и спокойствием. Безлюдно. Кроме нас, ни души вокруг. Заросшее травой поле. Вместо некогда высоких городских стен малозаметные валы. Никакого намёка на былое величие. Тем более на то, что здесь когда-то кипела жизнь и решались судьбы мира. А ведь именно так и было в те давние века.

Все завоёванные сокровища, всё, что было ценного у порабощённых народов, стекалось сюда в несметном количестве. По красоте столицу сравнивали с самим Багдадом. Не имеющие опыта градостроительства монголы сгоняли сюда лучших европейских зодчих и ремесленников. На побывавших здесь знаменитых путешественников: Плано Карпини, Гильома де Рубрука и Марко Поло – произвело впечатление немалое количество европейцев: ремесленников, строителей, золотых дел мастеров. Оставаясь невольниками, эти французы, венгры, русские трудились, имея семьи и отдельные дома. Великолепие ими созданного поразило этих много повидавших европейцев. Иные же пленники так и оставались на положении бесправных рабов, и участь их была ужасна.

«Хотя мы империю получили, сидя на лошади, но управлять ею, сидя на лошади, невозможно», – так говорится в одной древней монгольской хронике. Сюда на поклон ехали послы разных государств. Здесь появились первые монгольские дипломаты и купцы, принимались важные политические решения, кипела торговая жизнь. Ежедневно в город приходил караван из пятисот верблюдов с товарами и продуктами. Дворцы, административные здания, посольства, буддийские храмы, мечети и даже один православный храм на окраине города – всё это было обнесено стеной с четырьмя воротами. И, по преданию, столицу с разных сторон охраняли четыре каменные черепахи.

История возникновения Каракорума неоднозначна и до сих пор вызывает споры исследователей-монголистов. В послевоенные сороковые годы здесь на раскопках трудилась археологическая группа под руководством Киселёва. В начале двухтысячных – совместная экспедиция монгольских и немецких археологов. Однако, с точки зрения некоторых современных учёных, ценного материала для неопровержимого подтверждения местоположения древней столицы в обнаруженном оказалось слишком мало. Это даёт повод скептикам сомневаться в самом факте нахождения знаменитого Каракорума в конкретном месте.

Однако самая распространённая официальная версия такова: Каракорум основан по повелению Чингисхана в 1220 году именно в долине рек Орхона и Онона, а дальнейшее развитие и расцвет совпали со временем правления его сына – хана Удэгэя.

Расположение весьма удачно: это один из постов Великого шёлкового пути и самые лучшие пастбища междуречья. Последнее для кочевников является наиважнейшим условием.

Однако в 1264 году хан Хубилай перенёс столицу в город, на месте которого располагается современный Пекин.

Вам, читатель, нравится вся эта суета с переносами столиц? «Мне так нет », – сказала бы одесситка Галина Павлова, по совместительству строитель сайн-шандинского пищекомбината. Но какой правитель слушал мнение простого народа?! Вот и Каракорум, утратив свои имперские полномочия, заметно сдал. А в 1380 , в год сражения на Куликовом поле, и вовсе был до основания разрушен войсками китайской династии Мин и с тех пор уже не поднялся. Так что не сохранились даже развалины. Это, конечно, случайное совпадение, но мне нравится думать иначе: всё случайное вовсе не случайно. И, как сказал один мудрый человек, совпадение – визитная карточка бога.

Мой намёк по поводу современного архитектурного и прочего разнообразия легендарной древней столицы, надеюсь, всем понятен. В наше время городская стена монгольской столицы выглядела обыкновенным невысоким валом, а из четырёх черепах повстречалась лишь одна. Другие «разбежались» не без участия людей.

Ту черепаху, которая осталась в прежних пределах, люди прозвали улыбающейся. Её весьма внушительных размеров фигура с квадратной выемкой на спине вытесана из цельного куска мрамора. Плотно сомкнутые черепашьи челюсти немного напоминают улыбку. Во всяком случае, эта черепаха кажется более миролюбивой в сравнении с некоторыми своими скульптурными собратьями, имеющими весьма свирепый вид из-за клыков и острых когтей. Вы скажете, что у черепахи не должно быть торчащих клыков, и будете правы. Не трудитесь искать им реальное соответствие в живом мире. Это мифические животные, помесь китайского дракона с китайской черепахой. И подобные сооружения встречаются на территории современной Монголии, Китая и Дальнего Востока.

Черепаха – важный мифологический символ. Прежде всего, это символ мудрости и вечности. Также она считалась у некоторых народов посредником между небом и землёй, образом великой праматери мира. В представлении некоторых древних народов, мир покоился на трёх китах, а у кого-то, представьте себе, на черепахе. Вдобавок она, по причине своей неуязвимости и большой продолжительности жизни, является символом долголетия и космического миропорядка. Из чего видно, что мифологическая нагрузка черепах основательна.

А на истинное назначение подобных скульптур учёным указали вытесанные на черепашьих спинах выемки для стел, на которых, оказывается, высекались указы властей. Они волю хана несли как волю самого неба. «Силою вечного неба!» – так начинались указы монгольских императоров. «Волею небес!» – такими словами заканчивались. Получается, что черепахи Каракорума были в древности своеобразной доской информации и объявлений и в какой-то степени выполняли функции небесной канцелярии.

В 1586 году неподалёку от того места, где покоился разрушенный и разграбленный Каракорум, началось строительство первого буддийского монастыря Монголии, при возведении которого использовались материалы, оставшиеся на развалинах древней столицы. Эрдене-Дзу – один из самых древних монастырей, дошедших до нас. Этот факт, подтверждённый современниками события, даёт веское основание не сомневаться в истинности местонахождения легендарной Чингисхановой столицы.

Перед вхождением в храм необходимо обойти его по направлению солнца после вращения череды молитвенных барабанов. Мы молча следовали за водителями, ставшими нам проводниками. Никакие молитвы: ни буддийские, ни христианские – мне в ту пору были неведомы, поэтому я ограничилась скромной (и вовсе не скромной, а трудновыполнимой!) просьбой о благополучном возвращении в Сайн-Шанд. В молчании войдя внутрь, не спеша обошли помещение по часовой стрелке, вглядываясь в непривычно выглядящее убранство: мы были впервые в буддийском храме.

Для нас это исключительно культурно-исторический объект, а для монголов – святыня, несмотря на издержки проводимой политики, жертвами которой пали почти все многочисленные монастыри и храмы. А начало этому процессу было положено в советской России. Никто из нас в тот момент не мог предположить, что возрождение не за горами. Что и в нашем Сайн-Шанде появится свой буддийский монастырь.

А пока агрессивная антирелигиозная пропаганда тридцатых годов прошлого века, несколько потрепав, всё же оставила Эрдене-Дзу жить.

Этим мы и воспользовались, дружно усевшись рядком на ступеньках перед буддийским храмом, чтобы увековечить себя на фото, понимая, как хрупка человеческая память. Как хрупок мир вокруг нас и сама человеческая жизнь.

Как невероятна череда стремительных взлётов и сокрушительных падений государств и народов, втянутых в водоворот истории. Как беспощадно время ко всему и всем. Как беспомощна и ничтожно мала человеческая песчинка в сравнении с вечностью. И здесь, на этой древней земле, особенно отчётливо понимаешь пророческие державинские строки:

Река времён в своём стремленье

Уносит все дела людей

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей.

Покидая Каракорум, не избежать философского осмысления увиденного и понимания, что ничто в жизни, увы, не вечно. А удалявшаяся мудрая гранитная черепаха Тартила, живущая не одно столетие и немало повидавшая за века, загадочно и снисходительно улыбалась нам вслед.

Монгольское обо

Машины притормозили и остановились у обочины дороги. Чинбат и его молчаливый друг вышли.

– Бурхан! Овоо! – пояснил, как смог, Чинбат, выразительным жестом указывая на странного вида каменную груду возле дороги.

Из сказанного было понятно лишь одно слово – «бурхан», но и этого вполне достаточно, чтобы понять общий смысл произнесённого.

– Нам выходить надо? – обращаюсь я к Чинбату и на всякий случай подаю подсказку: «шагаю» двумя пальцами, словно ногами.

Чинбат пожимает плечами и улыбается: «На ваше усмотрение», – но всё же отвечает:

– Болно!

Мы следуем за друзьями, двинувшимися к невысокому каменистому холмику, у подножия которого лежат монетки, выцветшие конфетные фантики, бумажные гильзы папирос, ржавая банка из-под консервов и даже пустая бутылка архи. А к воткнутой ветке дерева привязаны матерчатые лоскутки – полоски хадака, уже выцветшие, серовато-голубые от времени и совсем свежие, чистые, ярко-голубого и синего цвета. Значит, от недавних посетителей.

Вот, друзья, то место, где самое время достать и возложить свой камень. У вас нет камня? Это вам так только кажется. И позвольте с вами не согласиться: камень есть у всех. Нет, я не про камни в почках или иных труднодоступных местах. Я сейчас не про них, хотя и те ещё как могут мучить несчастного человека. Я про другой: со своей ли измученной души снятый, или тот, что держался за пазухой, или тот, что специально с собой привезли, как большинство проезжающих, – это не важно. Важно, что сие к месту и что облегчение вам гарантировано. Самое время разбрасывать… Простите, возлагать эти самые камни! Возможно, что он и тому, что в почках, тоже поможет. Люди верят!

Чинбат и его, как обычно, серьёзный товарищ, а сейчас и вовсе какой-то отрешённый и непробиваемый, обошли холмик три раза, положили по сигарете. Нет, выпивать не стали: за рулём! Думаю, что, обратившись к духам местности, наши водители попросили об удаче в пути. О чём же ещё? Мы и сами могли это загадать. Но вот вопрос: поймёт ли монгольский бурхан неведомую русскую речь?

Остановка была недолгой, и, приободрённые, уверенные в счастливом исходе путешествия, мы поспешили дальше.

Во время этого странствия довелось увидеть наконец то, что не встретилось на пути больше ни разу, а в современной Монголии стало уже весьма распространённым явлением. Это обо. По-монгольски – овоо. Звучит вовсе не похоже. Вы, конечно, помните моё пояснение насчёт подобного звукового несоответствия? А устанавливать обо – древняя монгольская традиция. И история её такова.

Природа для монгола – божественный храм, к которому надлежит относиться с особым почтением и заботой. И, заметьте, принцип работает без всяких статей и поправок к конституции! И его смысл понятен любому! Это я про почтение, разумеется, а не про божественную суть природы! Впрочем, вполне вероятно, что монголы на государственном уровне и эту идею могут провозгласить. Если честно, то нисколько бы не удивилась. Скоро и вы поймёте, что это смелое предположение не лишено права на жизнь.

Монголам свойственно верить, что у каждой местности есть свой хозяин. Заметьте, не себя считают хозяевами земли, а здешних богов и духов. А поскольку, с точки зрения монгола, они бывают и добрые, и злые, то необходимо совершать подношения. Кто сколько может. Лишь бы с чистым сердцем. А уносить оттуда что-либо возбраняется. Как мы с кладбища никогда ничего не возвращаем в дом: плохая примета. И идут к обо все без исключения: и верующие, и неверующие. Никому помощь не помешает!

Как выяснилось позднее, шансов повстречаться с обо раньше, до разгула атеистической пропаганды, было гораздо больше. Они были в каждом сомоне. Но сооружались обо, подобно нашим православным церквям, не на любом месте, а на красивом и видном: на холме, перевале, горной вершине. Для путешественников, путников это вдобавок служило отличным ориентиром на местности.

У этих мест заведено непременно останавливаться, с молитвой обращаясь к духам, прося удачи в делах и возлагая свой камень к подножию холма, размеры которого со временем только возрастают.

Нередко обо являлись местом уединения медитирующих, жаждущих просветления, получения чистой энергии. Ведь основная цель уединения – отвлечься от мира внешнего и обратиться к внутреннему, незримому, духовному. Короче, обо – это своеобразный храм под открытым небом и место жертвоприношения. При этом слове я всегда напрягалась: понятие жертвы у разных народов свои. Но здесь, слава богу, обходится без пролития крови! А вот в давние века…

Существует не красивая легенда, а исторически достоверный факт появления одного гигантского обо. История гласит, что Тамерлан, отправлявшийся в очередной поход, приказал каждому воину своего огромного войска положить по одному камню в общую кучу, а на обратном пути взять его. Возвратившиеся воины так и поступили. Но на месте остались лежать камни убитых. Так и остался навечно огромный холм – легендарное обо, почитаемое и доныне.

И вот уже возникла зловещая тень Тамерлана, повелевшего упокоить его с миром в мавзолее. Чтобы никто не смог потревожить прах, начертано его предостережение, грозившее ослушавшимся войнами и страшными бедствиями. Что ж, проверим, сработало ли.

В ночь на 21 июня 1941 года в Самарканде саркофаг Тамерлана был вскрыт членами экспедиции Академии наук СССР. Дальнейшие события известны всем. В ноябре 1942 года прах возвращён на место. Особенно впечатлительные и это событие привязывают к произошедшему – перелому в Сталинградской битве.

Как это понимать? Как случайные совпадения, не более того! Не будем столь впечатлительны. Успокойте свою буйную фантазию, друзья!

А вот уже и тень Чингисхана.

Истоки речки Оронгой,

Величественный холм меж сопок, средь тумана.

И молча говорит с тобой

Бурхан Галтаула – обо-могила Чингисхана.

И снова скрежет пыли на зубах

И чёрная печать степей безбрежных на скуластых лицах.

Огонь бесстрашия в прищуренных глазах

И души воинов – в парящих над курганах птицах.

Он, что рукой пронзает пустоту.

Он – хубилган энергий, дремлющих в пустыне.

Пред ним – бессмертие познавших простоту.

За ним – распоротый живот цивилизаций, стонущих отныне.

И стынет кровь у слабых духом,

Поднявшихся на этот многовековой бурхан.

И слышно в ветре, что свистит над ухом:

«Богатство – тлен, бесценно лишь величье духа».

Так говорил великий Чингисхан.

Обо-могила Чингисхана… Однако подлинное место земного упокоения самого известного в мире монгола неизвестно. Эту страшную тайну не дано разгадать никому. И почему, собственно, страшную?

Глава самой могущественной империи, над которой никогда не заходило солнце, пожелал, чтобы в память о нём не возводился мавзолей и даже могила осталась тайной для всех живущих. Его воля была в точности исполнена: всякий случайный встречный на пути похоронной процессии безжалостно уничтожался. Затем были убиты копавшие могилу рабы. Потом был выпущен табун лошадей, затоптавший могилу, и посажены деревья. Возвратившиеся назад исполнители Чингисхановой воли, в свою очередь, были убиты теми, кто не присутствовал при захоронении. Всё! Глаза видевших и уста говорящих сомкнулись навечно! Какова же причина?