Солнечные часы с кукушкой

«Оглушило. И сердце вскачь…»

 
Оглушило. И сердце вскачь,
детским мячиком по дороге.
Даже если велишь – «не плачь!»,
полегчает ли мне в итоге?
 
 
Я сжимаю пустой стакан.
Но неважно уже и это.
Тишина да густой туман
у реки под названьем Лета.
 
 
Память – ласковый ручеёк.
В эти воды не входят дважды.
Всё забудется, дайте срок,
воды Леты спасут от жажды.
 
 
А журчащий поток речей
потому не имеет смысла:
хрустнет радуга за спиной,
как прогнившее коромысло…
 

«…И рушатся воздушные мосты…»

 
…И рушатся воздушные мосты,
в том месте, где они нужны, как воздух.
Обрывки фраз цепляются за звёзды.
Блажен, кто не боится высоты!
 
 
Блажен, кто там, внизу, спокойно спит.
А я стою, зажмурившись от страха.
И ночи долгополая рубаха
по ветру распласталась и летит.
 
 
Душа моя беспомощно нага
и так чиста, как в первый миг творенья.
Безумие её – как откровенье,
как бег реки, забывшей берега.
 
 
Печали нет. Пространство и полёт.
И крыльев нет надёжней и сильнее.
Но пустота становится плотнее,
как озеро, закованное в лёд.
 
 
Как чистый лист. И одинокий след
теряет всякий смысл в пустыне белой.
Союз души с отяжелевшим телом
мучителен, как полуночный бред.
 
 
Вот почему на еле внятный зов,
дитя межгалактического мрака,
я побегу, как верная собака,
дворняга из созвездья Гончих Псов.
 
 
Почудилось бы мне, что это ты,
на том конце исписанной страницы.
И нужен шаг, чтоб в этом убедиться.
 
 
Но ненадёжны звездные мосты!
 

«А мне ещё осталось полчаса…»

 
А мне ещё осталось полчаса
поплакаться попутчику в жилетку…
случайному… (Кольцо, рубашка в клетку
и тихие разбойничьи глаза.)
 
 
Он скажет мне в ответ чего-нибудь
(всегда есть что-то для такого случая)
и даже не заснет, прилежно слушая,
запястья моего касаясь чуть.
 
 
Идёт сближенье душ. Но слишком поздно:
сбавляет поезд скорость: чу-чу-чу…
Здесь станция моя. Хватаю воздух,
как рыбка на прилавке. И молчу —
так оглушительно и так красноречиво…
 
 
А на перроне – шум и толкотня.
И сполохи рекламного огня.
 
 
С небес луна, подвешенная криво,
всё понимая, смотрит на меня…
 

Танец мотыльков

 
…Рассеянный, почти случайный взгляд
навстречу из полуденного зноя…
 
 
А мотыльки под колесо летят
транзитом из глубин палеозоя.
 
 
В их пируэтах – сладостная боль.
Аплодисменты им неинтересны.
Ведь это их прощальная гастроль —
смертельный трюк под куполом небесным.
 
 
Они плывут чуть ниже облаков
над сонным царством тополей и зданий
обрывками давно забытых снов
и ничего не значащих желаний.
 
 
А мы из разных сказок, может быть,
здесь, на разъезде, встретились случайно:
в руке судьбы – связующая нить,
но замыслы её скрывает тайна.
 
 
Порыв. Освобожденье от оков.
Фантазии рискованные сальто.
И крылышки нелепых мотыльков
на раскалённом зеркале асфальта…
 

Однажды перед рассветом

«Однажды перед рассветом приснится чужая местность…»

 
Однажды перед рассветом приснится чужая местность,
Проступит в тумане замок, зарю прокричит петух…
В аллеях пустого сада на мокрых ступенях лестниц
Какой-то пропащий грешник читает молитвы вслух.
 
 
Стихает за поворотом простуженный скрип кареты,
Взахлеб прочитает кто-то (а кто – разобрать нельзя),
Что пахнут травой и ветром холодные волны Леты,
И все мы в садах эдемских забудем самих себя.
 
 
К полудню просушит ветер упавшее в воду небо,
Зелёные крылья радуг, луга с голубой травой.
Поэту дается время, как нищему корка хлеба,
Как будто бродяжку в сенцы пустили на час-другой.
 
 
Сутулится флаг на башне. В окне догорает свечка.
Светает. На дне стакана осела ночная муть.
Поэты живут недолго. Но тени их бродят вечно.
Пускай же мятежным душам простится хоть что-нибудь!
 

Мимо города

 
Мне хорошо. Никто не ждёт.
Мотает ветер провода,
Гудит в трубе.
И только киплинговский кот
Бредёт за мной бог весть куда
Сам по себе.
 
 
Рядами – серые дома.
Из-за оконного стекла
Струится свет.
Возможно, где-то я сама
За шторкой розовой жила.
А может, нет.
 
 
Там кофе пьют. И чай горяч.
Шары на ёлке. И пора
Огни зажечь.
Из репродуктора скрипач
Играет Баха. Но игра
Не стоит свеч.
 
 
Войду в трамвай, пустой, как храм,
К стеклу холодному прижму
Горячий лоб.
А чёрный кот остался там,
Где кто-то аспидную тьму
Пролил в сугроб.
 
 
На запорошенном окне
Круженье жёлтых фар авто,
Реклам мазня,
И грусть, понятная вполне,
Поскольку в городе никто
Не ждёт меня.
 
 
Размажу слёзы по лицу,
И этим право обрету
Забыть о том,
Что по трамвайному кольцу
Я тоже кану в темноту
Вслед за котом.
 
 
И это будет всё равно
Тем, кто торопится туда,
Где кофе пьют,
Поскольку здесь давным-давно,
Забыв без слёз и навсегда,
Меня не ждут.
 
 
Лишь ветер, плакавший в трубе,
В огнях неоновых витрин,
Сутулясь, вброд,
Бог весть куда, сам по себе,
За мною тащится один,
Как драный кот.
 

Песня шарманщика

 
Нам, крылатым, золото не снится.
Понапрасну небо не ругаем.
Светятся огни чужой столицы,
Там бредёт шарманщик с попугаем.
 
 
Из колодца старого напиться,
Скрипочку цыганскую послушать.
Матушка, Небесная Царица,
Сохрани нам Родину и Душу!
 
 
Пахнет над землёй печёной грушей,
Мятой и заморским шоколадом.
Отстучала полночь равнодушно
Каменная башня с циферблатом.
 
 
Время… Со стола чужого крохи,
Музыка навзрыд и небо ясно.
На календарях чужой эпохи
Чей-то звёздный час помечен красным.
 
 
А крылатым тварям – только сети.
Только звезды по небу картечью.
Время – мимо нас. И ветер, ветер —
Под ноги и в спину, и навстречу.
 

Эльдорадо

1

 
Эльдорадо, Эльдорадо…
Слеповатый свет в окне.
Мне и золота не надо,
Ничего не надо мне!
 
 
Со страниц грошовой книги —
Храп коней и скрип колёс.
Это Запад, дикий-дикий.
Дикий-дикий. Злой, как пёс.
 
 
Он павлиньим опереньем
Застит детские глаза.
Мажет мёдом и вареньем
И кусает, как оса.
 
 
Горы цвета шоколада.
Солнце прячется во мгле.
Эльдорадо, Эльдорадо —
Призрак рая на земле.
 

2

 
Тянет холодом с балкона.
У стены – кривой трельяж,
Где троится клёна крона,
Барельефный бред фронтона
Да пустой осенний пляж.
 
 
Жизнь идёт, собака лает,
Листья падают, кружа.
Дворник золото сгребает.
Жить без чуда не желает
Злая нищая душа!
 
 
И противно, и тоскливо
Пить соломкой кислый сок.
Широко и сиротливо
Волны серого залива
Наползают на песок.
 
 
Мне и золота не надо!
Брички тянутся в пыли.
Горы цвета шоколада.
Эльдорадо, Эльдорадо —
Сказка сказок, пуп Земли.
 
 
Жёлтый лист летит из сада.
Вонь бензина. Шорох шин.
Эльдорадо, Эльдорадо —
Злая шутка листопада,
Бред ограбленной души…
 

Картинки издалека

1

 
…А призраки пугливы, как рыбешки
на отмели, где слабое теченье.
Горит ночник. На стёкла липнут мошки.
Хрустящий запах жареной картошки.
Янтарный мёд. Вчерашнее печенье.
 
 
Две створки фиолетового лета —
пространство, наречённое началом.
На лунном диске – контуры корвета.
А над холодным пламенем рассвета
одна звезда, зелёная на алом…
 

2

 
…Зелёный жирный жук в полуденной траве
блуждает битый час, как в дебрях Амазонки.
Копаются в песке две рыжие девчонки:
у каждой – две косы, и ленты тоже две.
 
 
Ветхозаветный дед, уставший жить давно,
на солнце задремал и видит встречу с Богом.
Мурлычет кот у старого под боком.
На низеньком столе – костяшки домино.
 
 
В гостиной – полумрак. С угла, наискосок,
к дивану от двери – плетёная дорожка.
На полочке – очки, поломанная брошка,
пять спиц, клубочком шерсть и связанный носок…
 

Тени на гобелене

Рассветная ностальгия

 
Прибой носил бумажки от конфет.
Спать было поздно, просыпаться – рано.
На бледном небе проступал рассвет,
Как парусная шхуна из тумана.
 
 
Был ветер свеж, но ласков. В глубине
Большого неба розовела птица.
Из тех чудес, что видела во сне,
Пришла пора какому-то случиться.
 
 
И я уж рисовала на песке
Неясные магические знаки.
В игрушечном цветущем городке
По-утреннему тявкали собаки.
 
 
Белел жасмин и нестерпимо пах.
Зелёный плющ свисал через ограду.
Рассветный луч на худеньких ногах
Спускался по ступенькам к водопаду.
 
 
В моей душе царил такой покой,
Как будто я была замшелым камнем.
Но запах дикой розы над водой
Напоминал о чём-то очень давнем.
 
 
Как будто в подсознании живёт
Забытый сон, цветная кинолента,
И память, спотыкаясь, узнаёт
Щемящую мелодию рассвета…
 

«В зеркале мутно: не видно лица…»

 
В зеркале мутно: не видно лица.
Полуодетая, полунагая,
я не решаюсь: с какого крыльца
прыгнуть в седло, от себя убегая?
 
 
Может быть, поздно. И слишком темно.
Заперта дверь. Не оседланы кони.
Мне всё равно уже. Мне всё равно.
Мне всё равно не уйти от погони.
 
 
Не убежать. И себя не догнать.
Всё безнадёжно. Любое движенье.
Кто я? Скажи мне, моё отраженье!
Но замутило зеркальную гладь.
 

Silentium

 
Так тихо за окошком по дорожке,
Что слышу, как скребут на сердце кошки,
Как лунный зайчик прыгнул на кровать.
Печально ходит эхо вдоль фасада,
Совсем одно и никому не радо.
И лучше бы к нему не приставать.
 
 
Оно у нас капризное и дикое,
То плачет, то без повода хихикает,
Как будто кирпичи кидает вслед.
А мы с тобой – как в океане льдинки.
Меж нами связь не толще паутинки:
Чуть ветерок подует – и привет!
 
 
Сгорают звезды, падая куда-то.
Безмолвие торжественно и свято,
Как на картине Рериха, точь-в-точь.
А месяц намекает из-за тучи,
Что мы друг друга понимаем лучше,
Когда молчим, и между нами ночь.
 

Королева

 
Пока королева высоко на троне своём
Сидит одиноко, и губы её сведены —
Играют алмазы, рубины пылают огнём,
И маска лица равнодушнее полной луны.
 
 
Сиди, королева! И боже тебя сохрани
Сойти с пьедестала на залитый солнцем песок,
Где рыцаря сердце под слоем тяжелой брони,
Как колокол гулко зовёт, ударяя в висок.
 
 
Не верь, что в латунной груди разгорается страсть.
Алмазы – как звезды. Рубины играют, как кровь.
Знай место своё, королева, и знай свою власть.
И отблеск короны своей не прими за любовь!
 
 
Пусть даже покажется: сердце – как птица в сети,
И можно в огонь, не поморщась, до боли любя…
Сиди, королева, владычица мира, сиди.
Не трогайся с места. Поскольку зовут не тебя!
 
 
Какое нам дело, что в мире бывает весна:
В садах августейших и в зимнюю стужу – цветы.
Сиди, королева, на троне высоком, одна,
Сияй равнодушно, как в небе полночном луна,
Что столько столетий на землю глядит с высоты…
 

В зелёном маленьком саду

 
В зелёном, маленьком саду,
где птички райские поют
и колокольчики звенят,
прохожих веселя,
за белой лилией в пруду
на утлой лодочке плывёт
смешной уродец, добрый шут,
любимец короля.
 
 
Кольцо в серебряном ларце,
зари стихающий пожар.
И заливается скворец,
не хочет замолчать.
Никто не знает во дворце,
кому назначен тайный дар,
ни коронованный отец,
ни королева-мать.
 
 
Никто не знает и о том,
чья легкая рука
изящным, маленьким кнутом
хлестала дурака.
 
 
И нет печали никакой
тому, кто хохотал
над убегающим сквозь строй
презрительных зеркал…
 
 
Но злы и лживы зеркала.
У баловней судьбы
глаза из венского стекла.
О, как они слепы!
 
 
И не понять им никогда,
легкоранима как
дарёной лилии звезда,
зажатая в кулак.
 
 
А там, в саду, прижав к щеке
комок дневных обид,
в забавной позе, на песке,
с кровавой точкой на виске
горбун весёлый спит…
 

Увертюра

 
Холодный туман опалён факелами.
Ночных мотыльков потянуло на свет.
И как увертюра к заигранной драме —
То всхлип клавесина, то дробь кастаньет.
 
 
И надо решиться – от нянек, от мамок…
Две лошади пляшут на заднем дворе,
Гигантской турой возвышается замок,
А мы – вроде пешек в бездарной игре.
 
 
И что обретём… или что потеряем?
Судьбу выбираем почти наугад:
Стегаем коней у обрыва, над краем,
И знаем, что пешки не ходят назад.
 
 
В кустах голосят одичавшие кошки.
В палёном тумане не спят короли.
Ферзи ненадежны. Но свечка в окошке,
И лестница в небо, от самой земли.
 
 
А дальше – дорога, скрипучие ели,
Беззвездная полночь, да цокот копыт.
В долине пастух на осипшей свирели
Светло и беспечно играет навзрыд.
 

«Глухие стены алькасара…»

 
Глухие стены алькасара
Увиты хмелем и плющом.
Кольцо на пальце. И гитара.
Сжимает нож рука корсара
И прячет розу под плащом.
 
 
Морочит сердце серенада
При свете дремлющей луны:
Душе подпой – она и рада!
О чём болит? Чего ей надо
У берегов чужой страны?
 
 
Вздохнуло ласковое море —
Изнеженный, ленивый зверь.
Шаги в безлюдном коридоре.
Свеча в руке. Ключи в затворе.
Условный стук в стальную дверь.
 
 
Метнулась тень. Упала ваза.
Дохнуло ветром из окна.
Как шёлк прошелестела фраза.
Стук каблуков. Луны гримаса.
Уключин скрип. И тишина.
 

«Прозрачная сказка осеннего леса…»

 
Прозрачная сказка осеннего леса:
Какой-нибудь рыцарь на белом коне,
А в башне дворца – никакая принцесса
Четыре столетия тенью в окне.
 
 
Заря догорит, или полночь растает —
Принцесса не помнит. Принцессе не жаль.
А флейта звучит. И гитара играет.
И пьяно рыдает разбитый рояль.
 
 
Две птицы в лучах заходящего солнца.
Трёхцветные листья на мокром мосту.
Чумной этот мир красотою спасётся,
Но может ли что-то спасти красоту?
 
 
Смыкаются губы. Слипаются веки.
Крылато и хищно висит тишина.
А может, мне тоже остаться навеки
Неназванной тенью в овале окна?
 

«А ночь глуха, как старая дуэнья…»

 
А ночь глуха, как старая дуэнья,
Что в кресле спит.
Фамильный замок. Осень. Воскресенье.
Свеча чадит.
 
 
Трюмо. Квадрат узорного паласа.
В бокале – яд.
Две мандолины жалобно и властно
Вдали звенят.
 
 
Не позовёт гулять в аллее сада
Условный свист.
По лестнице верёвочной не надо
Спускаться вниз.
 
 
Спит на коленях ласковая кошка.
Блестит луна.
Стальной решёткой забрано окошко.
Бокал – до дна…
 
 
Ещё письмо, полученное утром,
Успеешь сжечь.
Мантилья, отливая перламутром,
Стекает с плеч.
 
 
А песня та, вдали, ласкает ухо —
В надрыв, навзрыд.
И пустота. Лишь глупая старуха
В углу храпит.