Борьба за крепости и складывание системы обороны на Северо-Западе России в царствование Петра I

Осада Ниеншанца

Подготовка следующей операции проходила довольно вяло, и Петр I, прибывший в Шлиссельбург 19 марта, был очень недоволен этим, в частности, писал Ф. Ю. Ромодановскому, что «здесь великая недовозка артиллерии, (в том числе не довезено 3033 бомб 3-пудовых), а паче всего мастера, который зашрублевает запалы у пушек, от чего прошлогодние пушки ни одна к стрельбе негодна будут, без чего и починать нельзя»^[197]. Видимо, под «прошлогодними пушками» подразумевались пушки, которые испортились при осаде Нотебурга. Нам неизвестно, как поступили с орудиями (скорее всего, привезли новые, т. к. чинить старые было долго), а за бомбами обратились на Олонецкие заводы. Так, 31 марта А. Д. Меншиков приказал И. Я. Яковлеву отправлять в Шлиссельбург вылитые бомбы^[198] и повторил это указание 17 апреля, отмечая, что «у нас в них великая нужда»^[199]. Как бы то ни было, 14 апреля царь приказал Б.П. Шереметеву, вновь командовавшему осадным корпусом, выступать в поход^[200]; а 25 апреля русские войска подошли к крепости, после чего начались осадные работы под руководством инженера Ламберта. Шведы пытались помешать этим работам, «однако без великого вреда»^[201].

Сохранилось описание крепости: «город Канцы весь земляной. величина валу 9, ширина 6 сажен, около его ров глубокой и в него из рек пущена вода с дву сторон реки Невы и Охты.»^[202]. Артиллерийское вооружение Ниеншанца (да и сама крепость) значительно уступало нотебургскому и состояло из 75 пушек и 3 мортир^[203], хотя гарнизон насчитывал 500 человек^[204]. Комендантом крепости был полковник Опалев – новгородский дворянин из «Ижорской земли», ставший из-за территориальных уступок начала XVII в. подданным шведского короля^[205].

Тем не менее русский осадный корпус был более многочисленным, нежели при прошлогодней осаде Нотебурга, и насчитывал 16 000 человек^[206]. 22 апреля 1703 г. у Шлиссельбурга для похода к Ниеншанцу были сосредоточены следующие войска: два гвардейских полка, Преображенский и Семеновский, отряда генерала И. И. Чамберса численностью в 5040 человек; 11 полков дивизии князя Репнина численностью в 7571 человек; наконец, 5 полков отряда генерала Я. В. Брюса численностью 3414 человек; всего же 16 025 человек. Общее начальство над армией было вверено фельдмаршалу Б. П. Шереметеву^[207].

Известно, что 26 апреля к войскам прибыл сам Петр I, а с ним было привезено 16 мортир и 48 пушек^[208]. Сразу же привезенную артиллерию начали устанавливать на батареях. Однако задействованы были далеко не все орудия, часть из них осталась в резерве. Ряд исследователей утверждают, что на батареях было установлено 19 пушек и 13 мортир^[209]. Однако в источниках^[210] и в работах Д. П. Бутурлина^[211], П. Н. Петрова^[212] и А. И. Любимова^[213] указана несколько другая цифра – 20 пушек и 12 мортир. На наш взгляд, ее следует считать более достоверной.

Осадные батареи (а их было пять и шестая на правом берегу Невы, у самого устья Охты^[214]) были готовы к 30 апреля, после чего по устанавливающейся традиции коменданту крепости было предложено сдаться, на что он ответил отказом. Сразу после получения ответа начался артиллерийский обстрел крепости, продолжавшийся всю ночь. Однако были задействованы далеко не все орудия, установленные на батареях. Первоначально был сделан залп из 12 мортир и 20 пушек^[215], после чего 6 мортир «работали» всю ночь^[216]. Что же касается пушек, то они практически не были задействованы в обстреле: из них было сделано не то 9, не то 10 выстрелов^[217]. Правда, Д. Бутурлин утверждал, что до наступления темноты все пушки успели сделать по 9 выстрелов (т. е. всего было произведено 180 выстрелов из пушек)^[218], но эти данные не подтверждаются источниками. После наступления темноты из пушек уже не могли стрелять, т. к. не были видны цели. Из мортир же (не требовавших прицельной стрельбы) за ночь было выпушено 700 бомб^[219]. Первоначально шведы отвечали довольно живо, но вскоре их огонь стал стихать, а к утру затих совершенно^[220]. Утром 1 мая осажденные, не выдержав русского «презента», дали сигнал о сдаче.

Особо хотелось бы подчеркнуть, что никакого штурма Ниеншанца не было. Гарнизон крепости сдался после бомбардировки. Основную роль в этом сыграло превосходство русской артиллерии. Следует также обратить внимание на то, что крепость досталась русским войскам «без единой бреши»^[221], т. е. она оставалась вполне боеспособной.

По условиям капитуляции весь гарнизон был отпущен в Нарву с четырьмя пушками, амуницией, оружием, патронами и семьями. То же самое (по желанию) было разрешено сделать и гражданским лицам. Комендант со своей стороны обязался выдать победителям весь порох и показать все подкопы^[222]. Таким образом, русским войскам достались новые пушечные трофеи – 71 пушка и 3 мортиры.

2 мая в честь взятия крепости был произведен торжественный молебен, во время которого Семеновский и Преображенский полки были выставлены на городском валу, а полки Репнина на «большом старом валу в круг». После благодарственной молитвы «Тебе Бога хвалим» был трижды произведен залп из всех пушек и ружей. Затем у городских ворот комендант вручил фельдмаршалу Б. П. Шереметеву городские ключи на серебряной тарелке^[223].

Однако плененному гарнизону пришлось задержаться в крепости, ибо устье Невы еще не было окончательно очищено от шведов: на взморье появилась эскадра Нумерса. Шведский адмирал выслал на разведку два судна (8-пушечная шнява «Астрель» и 12-пушечный бот «Гедан»), которые вечером 5 мая вошли в устье Невы и встали там на якорь. С наступлением темноты Петр I и А. Д. Меншиков на лодках с солдатами гвардейских полков атаковали эти суда и захватили их. После этого Нумерс не решился атаковать новостроящийся город. В память этого события была также выбита медаль с надписью «Небываемое бывает».

Взятие крепости на Охте означало взятие Россией выхода к Балтийскому морю, что имело не только экономическое, но и важнейшее политическое значение^[224].

В сообщениях о взятии крепости, отправленных Петром I к разным лицам сразу после ее сдачи, Ниеншанц назван «заключительным местом». Этим царь стремился подчеркнуть завершение вековой борьбы России за выход к Балтийскому морю. В память о взятии Ниеншанца была отчеканена медаль с погрудным изображением Петра. На оборотной стороне медали был изображен воин, сидящий на берегу с ключом в правой руке и копьем в левой. В обрезе была отчеканена надпись: «Взят и разрушен 14 мая»^[225].

14 мая 1703 г. состоялся «воинский совет», на котором было принято решение строить новое укрепление, «понеже оной мал, далеко от моря и место не гораздо крепкое от натуры»^[226]. В тот же день Петр I, осматривая острова дельты Невы, остановил свой выбор на Заячьем острове. С этого момента участь укреплений Ниеншанца – Шотбурга была решена. 16 мая на берегах Невы была заложена крепость «Санкт-Питербурх», положившая начало будущей столице Российской империи. В дальнейшем Петр I неоднократно стремился подчеркнуть, что на берегах Невы возводится «новостроящейся город», отвергая тем самым всякую связь между Ниеншанцем и Санкт-Петербургом.

Последний документ, отправленный Петром I из Шлотбурга, датирован 25 июня 1703 г.^[227]

Следует заметить, что в источниках официозного характера (в первую очередь в «Журнале Гизена»^[228], а также в сочинении Феофана Прокоповича^[229]) отмечалось, что Ниеншанц был снесен уже в 1703 г. Это еще раз подтверждает версию о стремлении Петра стереть из памяти потомства любую связь между Ниеншанцем – Шлотбургом и Петербургом. Опираясь на данные источники, большинство исследователей^[230] также утверждали, что укрепления Шлотбурга перестали существовать уже в 1703 г.

Однако австрийский резидент при русском дворе Плейер отмечал в своей депеше к императору от 25 июня 1703 г., что «русские очень усердно укрепляют Ниеншанц и строят новую сильную крепость почти совсем вблизи.»^[231]. Кроме того, среди материалов Приказа Артиллерии сохранился документ, из которого следует, что летом 1703 г. в Шлотбурге (так был назван Ниеншанц) насчитывалось 68 пушек, хотя снарядов к ним было мало: на 33 тяжелых пушки приходилось лишь 357 ядер, на 6 6-фунтовых – 898 ядер, а к 19 пушкам их вообще не было^[232]. Тем не менее эта ведомость ясно говорит, что в 1703 г. крепость еще не была разрушена.

Празднование взятия Ниеншанца проводилось в Москве 1 января 1704 г. В честь этого события был устроен фейерверк. На гравюре, изображающей иллюминацию, в центре помещена огромная фигура двуглавого орла с девизом на груди «Сим через единаго», на его крыльях и в лапах изображения четырех морей, сенокос с девизом: «Расточенная собирает» и пустая клетка с девизом «Праздна будет егда прещение не поможет». Ниже планы осады Нотебурга и Ниеншанца. За левым щитом изображен Нептун. Надпись объясняет его роль в этой гравюре: «да в четвертое море великому орлу в когти тихо в сторону уходит»^[233].

В годовщину падения Ниеншанца, 1 мая 1704 г., в Москве был устроен еще один фейерверк, изображенный на гравюре. Здесь помещен план осады Ниеншанца с фигурами Марса и Беллоны, а также с аллегорическим изображением женщины с короной на голове, которая, упав на колени, протягивает ключи победителю. Еще на одной гравюре Шхонебека боги помогают русскому царю в штурме – Марс своим щитом, Афина «своим хитрым огненным оружием, а Юпитер молниею крепость Шанцы, а ныне Шлотбург принуждает под власть царского величества сдаться. Иде же видимо како крепость силою и бомбами приведена ключи вратные предати…»^[234].

Следует иметь в виду, что это празднование было посвящено не столько взятию данной крепости, сколько успехам кампании предыдущего года – начиная с 1703 г. новый год становился итоговым торжеством военных побед всей кампании, при этом выделялась самая крупная победа. Наиболее значимые успехи русских войск в ходе Северной войны ежегодно отмечались в Санкт-Петербурге пушечной пальбой с Санкт-Петербургской и Адмиралтейской крепостей. Такими днями стали победы под Калишем, Лесной и Полтавой, морские победы при Гангуте и Гренгаме (в конце петровского царствования они отмечались в Кронштадте), взятие Нотебурга и Нарвы. Однако день взятия Ниеншанца никогда не отмечался пушечной пальбой. Это, на наш взгляд, связано с тем, что Петр I не хотел вспоминать о существовании этой крепости и этого поселения, дабы ни у кого не возникало никаких ассоциаций между старым шведским поселением и новой русской столицей.

Показательно и то, что на карте бассейна реки Невы, датируемой августом – ноябрем 1704 г., названиями отмечены два объекта: в нижнем течении реки Невы можно прочесть название Санкт-Петербург (стрелкой показано, что надпись относится лишь к единственному пункту на маленьком острове), а в устье реки Охты – название Шлотбург^[235].

16 декабря 1709 г., как свидетельствует датский посланник Юст Юль, укрепления Ниеншанца были торжественно взорваны. Эта акция, по-видимому, носила пропагандистский характер и должна была подтвердить закрепление России на берегах Невы в результате Полтавской победы. Тогда же на этом месте были установлены четыре мачтовых дерева – символ четырех морей (отраженный также и на штандарте) – пояснение, что российский царь владеет четырьмя морями – Балтийским, Черным, Белым и Каспийским. Та же символика наличествовала и на большом новом адмиралтейском флаге с четырьмя синими якорями, соединенными лапами в середине полотнища и рымами, направленными к его углам. Можно также отметить четыре фрегата, расставленные на Неве во время праздника. Эта символика устанавливала преемственность с «портом четырех морей» древним Новгородом.

Иностранцы, осматривавшие укрепления Ниеншанца во втором десятилетии XVIII в.^[236], отмечали, что от старых укреплений ничего не осталось.

В середине XVIII в. крепостные сооружения еще сохраняли свои внешние формы, поэтому А. И. Богданов отнес это фортификационное сооружение «к весьма знатным и достопамятным вещам», которые могут считаться «древностию или какими старинными знаками» и «оной вид и поныне явственно зрится»^[237]. На протяжении всего XVIII в. место нахождения Ниеншанца отмечалось на всех картах Санкт-Петербурга значком в виде пентаграммы.

Взятие Яма и Копорья

Крепости Ям и Копорье издавна являлись форпостами новгородской земли. Крепость Копорье (деревянная) впервые была построена в 1240 г., затем она неоднократно перестраивалась, в последний раз – в начале XVI в. Укрепления возвышаются на вершине высокой известняковой скалы, имеют форму треугольника и состоят из четырех башен^[238]. Каменная крепость Ям была построена новгородцами в 1384 г., в 1448 г. она была перестроена^[239]. Укрепления состояли из двух частей – кремля (четыре башни), выполнявшего роль цитадели, и окольного города (десять башен)^[240]. В начале XVII в. обе крепости, как и вся территория Ингрии, оказались под властью шведской короны.

В 1658 г. русские войска предприняли попытку захватить Яму и даже ворвались в крепость, но шведы заперлись в «детинце» (кремле) и отбили атаки русских. Этот эпизод русско-шведской войны 1655–1660 гг. подтолкнул шведское командование к мысли о необходимости разрушения обветшавших стен, но сохранения кремля. В 1682 г. «Большой город» Ямы был взорван и перестал существовать. Но при этом уцелел 4-башенный кремль^[241].

Осадная операция против Ям проходила параллельно с осадой Ниеншанца. 11 апреля 1703 г. Петр I приказал «послать изо Пскова в свейскую землю к городу Ямам для взятья и осады той крепости генерала маеора Фон Вердена да генерала квартермистра Аргамакова». Осадный корпус состоял из одного драгунского и 13 пехотных полков (всего 9820 человек) при 23 полковых пушках, 9 гаубицах и 5 мортирах (к ним ядер и бомб по 100 выстрелов)^[242].

6 или 8 мая отряд Н. Г. фон Вердена подошел к Ямам и приступил к осадным работам. Осажденные пытались помешать им, даже сделали вылазку 11 мая, но безуспешно^[243]. 12 мая батареи были готовы, и на следующий день, после отказа коменданта сдаться, приступили к бомбардировке, в ходе которой было выпущено 600 бомб. 14 мая шведы сдались^[244]. Гарнизон Ям, по русским сведениям, насчитывал 80 человек при 4 чугунных орудиях^[245].

Параллельно с этим войска под командованием Б.П. Шереметева (около 2000 человек конницы и 4 пехотных полка при 5 пушках^[246], но позже отряд был усилен, в частности, подвезли мортиры, задействованные при осаде Ям, с ними прибыли бомбардиры и пушкари^[247]) двинулись к Копорью, к которому подошли 23-го числа. 26 мая приступили к обстрелу крепости. В ходе него по городу было выпущено 500 бомб^[248]. Это вынудило копорского коменданта Опалева (брата ниеншанцкого коменданта)^[249] сдаться 27 мая.

После взятия крепостей приступили к их укреплению. Главным образом это касалось Ямбурга. Уже 15 мая, накануне закладки деревоземляной Санкт-Петербургской крепости, началось возведение дополнительных земляных укреплений в Ямах. В «Военно-походном журнале Б.П. Шереметева» указывается, что еще при выступлении к Ямам Н. Г. фон Верден получил инструкцию строить земляную крепость по чертежу, который Петр I вручил Аргамакову в Шлиссельбурге^[250].

Инструкцией царя, составленной им в «Ямах» 5 июня 1703 г., предписывалось в первую очередь «отделывать» больверки, а уже после этого приступать к возведению куртин. Строить укрепления должны были солдаты пехотных полков, а драгунам поручалось возить припасы из леса, построить казармы «в каменном городе у той стены, что к Луге» и установить там же батарею, а также сделать три пороховых погреба^[251]. Земляная крепость состояла из трех бастионных фронтов, обращенных в поле и начертанных на сторонах неправильного четырехугольника; под куртинами этих фронтов находились деревянные казармы. Горжа по берегу реки Луги была сомкнута по прямому направлению валом, который доходил до старой каменной крепостцы, обращенной в цитадель^[252]. Здесь следует заметить, что земляные укрепления возводились именно на том месте, где раньше возвышались каменные стены^[253].

Этим занимался инженер Гольцман, приехавший в Россию из Бранденбурга^[254]. Там он, по всей видимости, оставался недолго, ибо в апреле следующего года П.М. Апраксин писал генерал-губернатору Ингерманландии А. Д. Меншикову, что «прежний инженер без меня зимою к Москве уехал и где ныне не знаю», и просил прислать туда фортификатора, поскольку многие места «требовали починки»^[255]. Осенью 1706 г. Гольцман находился в Дерпте^[256], куда, по всей видимости, был направлен после взятия той крепости.

С ямбургскими укреплениями дело двигалось не так быстро, как хотелось бы царю. 29 мая Б.П. Шереметев отмечал в письме к Петру I: «работа в Ямах, сказывают, зело трудна: все камень и делается медленно»^[257]. Но все же к концу лета укрепления были возведены. Переименование города, по данным Ф. П. Туманского, произошло 30 июня 1703 г., когда туда прибыл Петр I^[258].

Отряд Н. Г. фон Вердена, защищавший в тот момент Ямбург, насчитывал 8558 драгун (10 полков), 1158 человек иррегулярной конницы, 11 572 пехотинца (13 солдатских полков и 1 стрелецкий) и 206 артиллеристов, всего 21 494 человека^[259]. Артиллерия состояла из 5 мортир, 54 пушек (в том числе 20 12-фунтовых, 2 – 10-фунтовых, 28 – 6-фунтовых, 2 – 4-фунтовые, 2 – 3-фунтовые), 4 дробовиков и 50 шмаговниц^[260]. Из Москвы в Ямбург в 1703 г. было отпущено 4946 ядер, а в 1704 г. – 20 6-фунтовых пушек и 6 3-фунтовых^[261]. Причем, по мнению Н. П. Волынского, 20 чугунных пушек было взято Б. П. Шереметевым из Новгорода^[262]. Он, видимо, опирался на данные журнала Б.П. Шереметева, где указано, что генерал-майору Н. Г. фон Вердену было велено взять из Новгорода 20 пушек^[263]. Однако Петр I распорядился взять артиллерийские припасы из Пскова^[264]. Псковский комендант К. А. Нарышкин позже отмечал, что Б. П. Шереметев забрал в Ямбург 30 пушек «больших чугунных» и 2 мортиры^[265]. Следовательно, орудия, скорее всего, были взяты из Пскова, а не из Новгорода.

Однако вскоре численный состав защитников города уменьшился: конница под командованием Б.П. Шереметева двинулась к Ракобору, и пехота с Н. Г. фон Верденом – в Псков на зимние квартиры. Комендантом Ямбурга был назначен полковник Болобонов, с которым остался его полк (939 человек)^[266].

Весной 1704 г. Ямбург стал базой для наступательных действий против Нарвы. Там в то время находился отряд П.М. Апраксина. 4 апреля он писал А.Д. Меншикову, что в Ямбурге «без инженера быть не мочно, многие места требуют у города починки и прибавки, чего было неисправлено». Как уже отмечалось выше, это было связано с отъездом (и исчезнованием) инженера^[267]. Кроме того, ощущался и недостаток в артиллеристах^[268]. В конце апреля, когда отряд П. М. Апраксина передвинулся ближе к Нарве, он взял с собой из Ямбурга шесть 3-фунтовых чугунных пушек^[269].

После взятия Нарвы и Ивангорода в августе 1704 г. эта крепость стала терять свое оборонительное значение. В 1705 г. в ней оставалось 52 орудия (5 мортир и 47 пушек), но заряды имелись лишь к мортирам и к 45 пушкам, причем тяжелых пушек уже не было^[270]. К 1707 г. количество орудий сократилось до 34 (6 мортир, 28 пушек)^[271], в декабре 1709 г. в крепости имелось только 25 пушек^[272], а в 1713 г. – 17 пушек и 5 мортир^[273].

Что же касается Копорья, то о нем сведения крайне скудные. Комендантом крепости был назначен Ф. Ушаков, а гарнизон составила рота солдат^[274]. Первая известная нам ведомость артиллерии была составлена в декабре 1709 г. Тогда в этой крепости находилось всего 11 пушек, но лишь к двум из них имелось 6970 ядер^[275]. К 1713 г. запасы несколько пополнились и состояли из 21 пушки (но снаряды имелись только к 19 пушкам, да и то в ничтожно малом количестве – 1200 ядер) и 123 «мортирцев», к которым не было ни одной бомбы. Кроме того, здесь находилось 7070 ядер, которые не подходили к имевшимся пушкам^[276].

И в это же время встал вопрос об организации управления «новозавоеванными» территориями. Причем здесь управленческие структуры пришлось создавать с нуля, и именно это стало отправной точкой реформ в сфере военного и гражданского управления – в дальнейшем реформы местного управления начинались именно на Северо-Западе, и этот опыт использовали на всей территории России.

Так как в данном регионе продолжались боевые действия, то в первую очередь необходимо было наладить военное управление. Сразу после взятия Нотебурга губернатором был назначен один из ближайших сподвижников Петра I А. Д. Меншиков. В последующие годы территория, подведомственная Александру Даниловичу, стала расширяться. Точное название его должности указать сложно: в некоторых документах он именовался «генерал-губернатором», а порой – «губернатором»^[277]. Важно отметить другое – большую часть времени в 1703–1713 гг. он находился в действующей армии за переделами подчиненной ему территории.

В этой ситуации руководство войсками, сосредоточенными на территории Ингерманландии, было возложено на комендантов крепостей. Первым комендантом Санкт-Петербурга стал драгунский полковник К. Э. Ренн (Ренне), назначенный на эту должность в конце октября 1703 г., когда была уже возведена деревоземляная Санкт-Петербургская крепость. Именно он в течение зимы – весны 1703–1704 гг. руководил охраной, укреплением и обустройством крепости и прилегающих к ней территорий (это и был тогдашний Санкт-Петербург). В ходе подготовки к планировавшемуся в тот период наступлению на Кексгольм успешно осуществил ряд рекогносцировок на Карельском перешейке. В частности, 11 ноября 1704 г. комендант направил отряд численностью в 300 человек конницы и пехоты в район Новой Кирхи, где они разорили крепостцу, укрепленную окопом и рогатками, и захватили в плен 17 человек. В феврале большой отряд под командованием самого К. Э. Ренне совершил разведывательный рейд к Выборгу^[278].

Забегая вперед, отметим, что 20 мая 1704 г. он передал командование войсками санкт-петербургского гарнизона генерал-майору Р. В. Брюсу и отправился на театр боевых действий полевой армии. Роману Вилимовичу Брюсу, назначенному обер-комендантом, подчинялся также комендант Шлиссельбургской крепости В. И. Порошин. Со временем в его ведении оказались укрепления и гарнизоны Санкт-Петербурга, Котлина (форт Кроншлот, батареи, крепость Святого Александра), Шлиссельбурга, Ямбурга, Копорья, а позже Выборга и Кексгольма. Сам же обер-комендант, судя по всему, подчинялся губернатору. Об этом говорит переписка Романа Вадимовича: в 1704–1705 гг. все донесения об обороне новозавоеванной территории от шведского корпуса под командованием Г. Я. Майделя он отправлял А. Д. Меншикову^[279].

Нужно отметить, что в работах Е. А. Андреевой, вышедших в 2005–2006 гг., указано, что в мае 1704 г. была введена должность Ингерманландского обер-коменданта, на которую был назначен Р. В. Брюс, отвечавший не только за Санкт-Петербург, но и за все крепости Ингерманландской губернии^[280] (при обозначении должности автор опирается на письмо Р. В. Брюса шведскому генералу Г. Я. Майделю от 17 января 1705 г., где Роман Вилимович называет себя «поверенный обер-комендант над провинциями Ингерманланд и Эстланд»). Комендантом Санкт-Петербургской крепости, подчиненным обер-коменданту, в 1704 г., по ее мнению, стал полковник А. В. Шарф, в 1708 г. его сменил Д. В. Бильс, в 1710 г. – К. А. Нарышкин^[281].

В связи с этим хотелось бы обратить внимание, что в сохранившихся документах (чаще всего – собственноручных, что являлось редкостью для русского генералитета того времени) Р. В. Брюс не указывал свою должность, ограничиваясь подписью «Роман Брюс». И единственным указанием обозначения его должности является надгробная эпитафия, где указано, что он являлся «генерал-лейтенантом и обер-комендантом императорского города Санкт-Петербурга», поэтому в отечественной историографии, начиная с А. И. Богданова^[282], закрепилось наименование должности «петербургский обер-комендант» (в дальнейшем, начиная с Ю. Фаминицына и до конца XVIII в., эта должность именно так и именовалась). Указа о назначении Р. В. Брюса обер-комендантом не сохранилось (скорее всего, и не было, т. к. Петр I очень часто отдавал устные приказания, которые получали силу закона, но не отражались на бумаге), а штатных расписаний должностей до издания «Табели о рангах» 1718 г. не существовало. На наш взгляд, оба наименования (т. е. «петербургский обер-комендант» и «ингерманландский обер-комендант») применительно к обозначению должности Р. В. Брюса имеют право на существование: ему подчинялись коменданты крепостей в окрестностях Санкт-Петербурга, который являлся его основным «местом службы» (причем Е.А. Андреевой отмечено, что он в основном занимался наблюдением за возведением Санкт-Петербургской крепости, Адмиралтейства и других военных построек в Санкт-Петербурге)^[283].

Что же касается упомянутых Е.А. Андреевой комендантов, то об их деятельности известно мало. Полковники А. В. Шарф и Д. Бильс участвовали в обороне Санкт-Петербурга от шведов в 1705 г., при этом Андрей Вилимович Шарф командовал полком, действовавшим на этой территории^[284]. Сведения о том, что он являлся комендантом Санкт-Петербургской крепости, обнаружены Е.А. Андреевой в Национальном архиве Стокгольма. В донесении Р. В. Брюса А. Д. Меншикову в начале августа 1704 г. упоминается, что «Шарфу с полком я велел быть к Санкт-Питербурху»^[285]. Вполне возможно, что в этот период в ходе переписки со шведами А. Шарф, оставшийся прикрывать крепость (сам Роман Вилимович в августе находился с основной частью вверенных ему войск в окрестностях Ниеншанца), и подписался «комендантом санкт-петербургской крепости». В дальнейшем Андрей Шарф продолжал командовать полком и вместе с ним был позже переведен в армию Б. П. Шереметева, принимал участие в Полтавском сражении.

Д. В. Билс также командовал полком, находившимся в составе войск Р. В. Брюса (21 июня 1705 г. Брюс сообщил А. Д. Меншикову, что «Билсу с полком велено быть к Санкт-Питербурху»^[286]), и с 1708 г. именовался «полковник и комендант», а в 1710 г. руководил строительными работами в кронверке Санкт-Петербургской крепости^[287]. Вполне возможно, что в период 1708–1710 гг. он действительно считался комендантом города (или крепости), т. к. Р. В. Брюс в то время находился за пределами города (хотя в 1708 г. занимался надзором за строительством крепости), а в 1710 г. участвовал в походе русских войск к Выборгу. Это подтверждается сведениями А. И. Богданова, который указывал, что М. О. Чемесов (о нем будет сказано ниже) пожалован в коменданты на место Д. В. Билца^[288]. О дальнейшей судьбе этого офицера ничего не известно.

Помимо этого, в 1703 г. была учреждена Канцелярия городовых дел, которая заведовала строительством или восстановлением каменных крепостей Ингерманландской губернии. Первоначально канцелярия находилась в Шлиссельбурге, поскольку ее глава комиссар (с 1705 г. – обер-комиссар) У. А. Сенявин в 1703–1704 гг. занимался восстановлением Шлиссельбургской крепости. 9 августа 1704 г. была взята Нарва, и 14 августа А. Д. Меншиков приказал У.А. Сенявину прибыть в Нарву и привести с собой каменщиков и обжигальщиков извести. С сентября 1704 г. до конца 1705 г. глава Канцелярии городовых дел ведал восстановлением Нарвской крепости. Весной 1706 г. У.А. Сенявин появился в дельте Невы, где его основной задачей на долгие годы стало возведение каменной Санкт-Петербургской крепости^[289].