Сексуальные преступления как объект криминологии

Указанные механизмы достаточно точно моделируют генез девиантных и криминальных форм сексуального поведения. Механизм «соучастия по преступлению» может быть применим для рассмотрения преступлений «против морали» и большинства форм сексуальных девиаций. В основе сексуальных преступлений агрессивно-насильственного характера лежит механизм «интенсификации конфликта» частыми обвинениями жертвы как «амбивалентного другого».

В процессе социальной динамики, в цивилизационных процессах, распад одного из социальных институтов ведет к высвобождению большого числа свободных форм поведения, которые для обеспечения порядка должны быть институционализованы другими социальными институтами. Так, социальный институт семьи претерпел эволюцию в цивилизационном процессе и практически распался в постиндустриальном обществе, высвободив большое количество девиантных форм сексуального поведения. А. Кинси, несмотря на многочисленную критику в предвзятости в его адрес, был прав, выявив путем социологических методов значительный процент девиантов (геев и лесбиянок). Он исследовал американское общество на пороге постиндустриальной цивилизации и культуры постмодерна, т. е. в переходный период, когда степень социального хаоса возрастает. Однако решающую роль в отношении общества к сексуальным девиантам и формировании нравственности сыграл не А. Кинси, а политики, которые в сексуальных меньшинствах увидели, в первую очередь, голоса избирателей в своих предвыборных кампаниях. Другими факторами, оказавшими влияние на данный процесс, стали: упадок другого социального института – церкви, и «эпистемиологический скандал» в психиатрии о признании гомосексуальной ориентации нормативной.

При рассмотрении вопросов нормативности и институционализации различных форм поведения необходимо обратить внимание и на системы ценностей. Любая социальная норма получает свое воплощение при соотнесении с ценностями. Эволюция систем ценностей в цивилизационном аспекте представлена в работе Ж. Бодрийяра.^[100] Он выделяет историческую схему трех порядков «симулякров» (от лат. simulakr – подобие, призрачность). Симулякры первого порядка основаны на естественном законе ценности, второго – на рыночном законе стоимости и третьего порядка – на структурном законе ценности. Третий порядок, основанный на структурном законе ценностей, предполагает, что каждая структура или конфигурация переосмысливается следующей за ней, новой, и создается новый разряд симулякров. Такая система ценностей постиндустриального общества хорошо вписывается в понятия нравственного релятивизма и консенсусной морали, что отражает реальное положение вещей в настоящее время.

Одним из крупнейших теоретиков системного анализа социальных систем и моделей девиантности в настоящее время является немецкий исследователь Н. Луман. Отойдя от структурных моделей общества, рассматривая их структуру как сетевую, он вводит понятия самоорганизации и аутопойезиса. Связь теории личности и девиантности в современном обществе Н. Луман уже определяет не через системы социальных ролей, а посредством более глобальных категорий включенности и исключенности в процессах сетевой структурации. Если понятие алиенации у Парсонса представляет социальное отчуждение в различной степени и из различных социальных структур, то сетевая организация социума – единая структура и исключенности личности есть полное удаление из социальных сетей. Процесс исключения личности из социума представляется как постепенный разрыв связей – потеря квалификации в стремительно изменяющемся мире, проблемы идентичности, возрастание зависимости от служб социальной помощи и т. д. Такие процессы исключенности будут неизменно сопутствовать процессам глобализации современного общества. «Наихудший из возможных сценариев в том, что общество следующего столетия (XXI в. – Н. И.) примет метакод включения/исключения. А это значило бы, что некоторые будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра… что забота и пренебрежение окажутся по разные стороны границы, что тесная связь исключения и свободная связь включения различают рок и удачу, что завершатся две формы интеграции: негативная интеграция исключения и позитивная интеграция включения… В некоторых местах мы уже можем наблюдать это состояние».^[101] Следствия процессов исключения становятся совершенно очевидными, «именно “исключенные” составляют социальную базу преступности и иных форм девиантности».^[102]

Из современных отечественных исследований, посвященных системной оценке девиантного и криминального поведения, следует остановиться на работах Я. И. Гилинского и Д. Ли.^[103]

Я. И. Гилинский отмечает факт наличия общих закономерностей в генезисе девиантности и в то же время их имплицитный характер. В отношении системного исследования девиантного поведения важна такая специфика, как «накладывание» одних форм девиантности на другие с усилением проявлений или же их способность «гасить» друг друга. Таким образом, правомерна постановка вопроса об «интерференции» различных форм девиантного и криминального поведения. Так, еще М. Н. Гернет ^[104] писал о том, что женская преступность находится в обратной зависимости от распространенности проституции.

Другим аспектом, отмеченным Я. И. Гилинским, является чувствительность девиантного и криминального поведения к среде. Так, в периоды экономических кризисов увеличивается корыстная и снижается насильственная преступность. У лиц с девиантным поведением отмечен низкий уровень потребления культуры и высокий уровень различных форм социальной активности, «пассионарности», в терминологии Л. Н. Гумилева,^[105] что позволяет говорить о повышенном «балансе социальной активности» и снижении конформности девиантных форм поведения, особенно в переломные исторические периоды и периоды экономической дестабилизации. Такое расширенное понимание девиантных форм поведения как социального хаоса и аномии позволяет проследить конструктивную роль отклоняющегося поведения, когда в хаотичности в потенциальном виде существует возможность зарождения новых социальных структур, что принципиально согласуется с моделями этногенеза.

Девиантность выступает как «полоса свободы, которую мир оставляет в распоряжении эволюционирующего общества, уже выполнившего долг адаптации, т. е. набор непременных заданий заполняется комплексами поведения, поначалу случайными. Однако со временем они застывают в процессах самоорганизации в такие структуры норм, которые формируют внутрикультурный образец “человеческой природы”, навязывая ему схемы долженствования и повинности», – писал С. Лем.^[106]

В работе Д. Ли системный анализ преступности проводится, исходя из модульной теории социума, где модуль представляет измерение кратных соотношений и является единицей системного анализа. Модуль, с одной стороны, рассматривается с позиции общей теории систем, с другой – сопоставляется с общественными дисциплинами. Модуль с позиции социальной онтологии выступает как структурно-функциональная единица. Вполне справедливо исходной позицией такого анализа выступает положение о том, «что преступность – это не простое множество преступлений, совершенных на данной территории (глобализация современного мира ведет к транснациональной преступности) за конкретный период времени, а прежде всего их система, которая во всем мире развивается по определенным, неведомым пока людям законам, вне зависимости от их воли и желания».^[107] Основное достоинство данной работы – в изменении модели причинно-следственных отношений в криминологии. Д. Ли отмечает: «…если при изучении конкретного преступления правомерно говорить о конкретных причинах и условиях, его вызвавших, то при исследовании преступности как социального явления причинно-следственный подход будет неадекватен».^[108] Система с нарушенными причинно-следственными связями является недетерминируемой и самоорганизующейся системой, которая может быть описана моделями нелинейных динамических систем, где свойство нелинейности означает для системы то, что она развивается различными путями.^[109]

Связь конкретного преступления и преступности в целом – это микро- и макроуровень системного подхода. Соответственно можно говорить о применении общефилософских категорий общего, особенного и частного (единичного).^[110]  Так, все данные, отражающиеся в уголовной статистике, подразделяются на два вида:^[111]

1) относящиеся к преступлению;

2) относимые к преступнику.

Таким образом, они являются сопоставимыми с категориями общего и особенного, тогда как отдельное преступление как индивидуальный акт поведения будет соотноситься с категорией частного (единичного).

Исходя из модульного анализа социума, выявляются устойчивые доли девиантов и преступников в стабильном обществе без социальных катаклизмов. Приводя анализ литературных данных, Д. Ли отмечает, что сексуальная девиантность в отношении гомосексуалистов и лесбиянок равна 5 %, браки между близкими родственниками (инцестные браки) составляют 6 %, количество преступников в конкретном обществе – 5,6 %, что «служит необходимым условием самоорганизации системы».^[112]

Рассмотрев различные нормы как элементарные составляющие сложной системы и различные подходы к анализу отклоняющегося девиантного поведения в рамках этой системы, необходимо отметить еще один момент. Теории девиантности связаны в основном с социальной организацией и мало общего имеют собственно с индивидуальной личностью и индивидуальным поведением. Индивидуальность, идентичность есть постоянный динамический процесс самоорганизации. И, соответственно, с позиций биокибернетики поведение человека определяется как «сложная, вероятностно-детерминированная система со способностью к самоорганизации»^[113]

Э. Эриксон строил теорию личности как эпигенетические процессы, в основе которых лежит смена стадий идентичности. При этом в понятие идентичности вкладывалось не что-то окончательно заданное и сформированное, а постоянный динамический процесс, в формировании которого принимают участие различные системы идентификации – базовая, ролевая, персональная. Если идентичность, прежде всего, нужно рассматривать как единство поведения и самосознания,^[114] то процесс идентификации – это нелинейный динамический процесс, в основе которого лежат биологические, социальные и психические обратные связи в цикле поведение – восприятие (осознание) – поведение и т. д. В теории нелинейных динамических систем такие повторяющиеся процессы называются итерациями. Исходя из изложенного «аномальность может быть интерпретирована как изменение способности к самоорганизации. Самоорганизация в биокибернетике понимается как средство и как метод обеспечения оптимизации процессов, происходящих в системе. Внешний аспект оптимизации в приложении к человеку – адаптация, внутренний – поддержание гомеостаза. Следовательно, понятие аномальности должно отражать нарушение адаптации и гомеостаза».^[115]

Определив социальные нормы по содержанию как лингвистические и рассмотрев понятия глоссы как единства восприятия и поведения, можно говорить, что на ролевом уровне формирование идентичности идет за счет социальных норм также в итерационном процессе поведение – восприятие – поведение, где содержание этого процесса, т. е. формирование идентичности, задано социокультуральными нормами и ценностями. На биологическом уровне такие циклы обратных связей формируют базовую идентичность индивида. Соответственно отклонения в той или иной нормативной системе будут искажать соответствующие динамические процессы формирования идентичности. Такое нарушение, известное как синдром диффузной идентичности, на практике встречается у большинства лиц с девиантными и криминальными формами поведения. Специфические нарушения половой идентичности (базовой, ролевой, персональной) отмечаются в значительном количестве среди лиц с криминальным сексуальным поведением. Тесную взаимосвязь нормативных систем, поведенческих проявлений и систем идентичности отражает тот факт, что значительная доля лиц с криминальным, сексуальным поведением ранее сама подвергалась сексуальному насилию. «Человек может принимать себя только в определенном качестве, когда не страдает его “Я”-концепция».^[116]

Кроме того, поведение всегда есть процесс коммуникации, изменение возможности коммуникации дает принципиально новые возможности изменения форм поведения, что касается и реципрокных форм сексуального поведения, и новые возможности формирования идентичности. Этот момент также необходимо учитывать как новый фактор в отношении девиантного и криминального поведения. Такие новые возможности представил Интернет, и, соответственно, отмечается возникновение новых составов преступлений.

Проблема идентичности и осознания себя и «другого» затрагивает не столько аспект коммуникации, но в большей степени – метакоммуникацию. Если коммуникация – это аспект, касающийся содержания, то метакоммуникация, в первую очередь, взаимоотношение, при этом последнее классифицирует первое.

Онтологию любого поведенческого акта современные теории рассматривают в трех плоскостях: биологической, социальной и психической. Иногда онтология модифицируется, исходя из поставленных задач. Так, например, анализ психопатологических факторов в криминальном поведении позволяет говорить о личности, ситуации и психопатологии в генезе отдельного поведенческого акта. Соответственно онтология поведения традиционного общества рассматривала две реальности сакрального и профанного. Другой онтологической плоскостью является противопоставление хаотического и упорядоченного. В противоположность этим онтологическим размерностям анализа поведения гносеологические схемы исходят из понимания целесообразности, направленности на цель, адаптивности, ценностного значения и рациональности, осмысленности.

Структура криминального сексуального поведения в целом может быть формализована как состоящая из трех компонентов: 1 – насилие или стремление контроля (метакоммуникация), 2 – агрессивность (гнев, выраженность эмоциональных, аффективных компонентов) и 3 – сексуальность (психологический компонент, коммуникация). Каждое индивидуальное поведение будет характеризоваться различной выраженностью этих компонентов. Отсутствие насилия дает агрессию и сексуальность, отсутствие сексуальности – сплав агрессивно-насильственного поведения. Несмотря на то, что мы говорим о сексуальных преступлениях в целом, в группе насильственных сексуальных преступлений компонент сексуальности всегда отсутствует или принимает психопатологические, парафильные формы.

Рассматривая любой процесс коммуникации как: 1) информационный процесс, 2) интеракцию, взаимодействие и 3) перцепцию, можно говорить о том, что парафильное поведение – это, в первую очередь, перцептивные нарушения.

Изучая онтологию поведения с позиции коммуникации и метакоммуникации, сексуальное криминальное поведение отдельно рассматриваться не может, так как мы получаем взаимодействие, систему «преступник – жертва». Оправданность такого подхода можно найти при анализе серийных сексуальных преступлений, когда одна из жертв выпадает из серии не в силу ситуационных, внешних факторов, а в силу несоответствия ее поведения ожиданиям преступника. Анализ таких случаев представляется особо важным.

Изложенное позволяет наметить системный подход к анализу девиантного и криминального сексуального поведения на основе сравнительного анализа нормативных систем регуляции как в синхроническом, так и диахроническом, историческом аспектах. «В методологических целях следует различать причины существования преступности вообще и причины преступности в данной стране. Первые значительно шире, они связаны со всей историей человечества и определяют такую важную черту преступности, как ее вечность, то есть то, что она была всегда и всегда останется… в любом обществе окажется человек или группа людей, которые не будут согласны с существующей системой распределения материальных и духовных благ или своим местом в межличностных отношениях, со своим биологическим и (или) социальным статусом…»^[117] С правовых позиций это квалификация криминального поведения как противоправного, с социальных – оценка общественной опасности, с медицинских – анализ форм аномальной сексуальности и его содержание. Значение каждого из факторов трудно недооценивать.

Глава 2
Сравнительное исследование социально-правовой регуляции сексуального поведения

2.1. Методологические основы системного сравнительного исследования

а) Компоненты системного анализа «личность – общество – культура» и вопросы регуляции сексуального поведения

Рассмотрение системы «личность – общество – культура» отражает многомерность подхода к проблеме человека и его поведения, так как «человек – существо биологическое, социально оформленное и культурно смоделированное, но разные науки исходят порой из разных предпосылок».^[118]

С биологической точки зрения сексуальное поведение человека является избыточным, т. е. занимает значительное большее место в жизни человека, чем требуется для репродуктивных функций в биологии. Предложенная В. А. Геодакяном концепция основывается на представлении о том, что биологический естественный отбор в эволюции трансформировался в половой отбор в социальном обществе.^[119] Как доказательство избыточности он приводит следующие факты:

– избыточность половых актов на одно зачатие;

– сохранение потребности в них после менопауз, во время кормления и беременности;

– огромная роль сексуальности в жизни, культуре и творчестве человека.

Избыточность форм сексуального поведения, несводимость его только к репродуктивной функции позволяют остановиться на нескольких принципиальных моментах: 1) сексуальность несводима к чисто биологическому поведению; 2) сексуальное поведение не может рассматриваться в рамках одного социального института, так как является широким по своему содержанию и формам проявления; 3) исходным моментом для формирования сексуального поведения и его институционализации выступает социальный институт семьи и 4) в силу своей значимости оно является неотъемлемой частью любой культуры и служит объектом моральной и нравственной нагрузки.

Английский социолог З. Бауман в связи с этим пишет, что «особи, воспроизводящие себе подобных с помощью секса, как правило, наделяются такими запасами сексуальной энергии и способностями к сексуальным контактам, которые значительно превосходят необходимые для процесса воспроизводства».^[120] Эта избыточность сексуального поведения выливается на протяжении истории в различные стратегии поведения, на регуляцию и контроль которого направлены социальные институты.

Сексуальное поведение как отдельного человека, так и совокупности индивидов или определенной социальной группы есть, прежде всего, взаимное поведение, акт коммуникации, взаимодействия, за редким исключением случаев, носящих выраженный психопатологический характер, о которых стоит говорить отдельно. Сексуальное поведение все равно следует рассматривать как взаимодействие, даже если оно не носит обоюдного, договорного характера. Соответственно с позиции системного анализа оно может быть рассмотрено двояко: направленное на интеграцию, поддержание целостности внутри определенной социальной структуры и направленное на дифференциацию, различение частей системы. Типология такого поведения предусматривает три возможных варианта^[121] – симметричное, комплиментарное и асимметричное (реципрокное). Сексуальное поведение лежит в основе создания социальных норм поведения. При этом выделенные формы коммуникативного поведения относятся как к отдельным индивидам, так и к взаимоотношениям целых социальных институтов и культур, т. е. являются универсальными паттернами поведения. Кроме того, «у каждой коммуникации есть аспекты, касающиеся содержания и взаимоотношений, при этом последний классифицирует первый и, следовательно, является метакоммуникацией».^[122] Соответственно поведение может быть рассмотрено в двух системах координат: коммуникация и метакоммуникация; симметричное, комплиментарное и асимметричное, реципрокное.

Другим, наряду с личностью, компонентом системного анализа является общество, которое может быть рассмотрено как социальные институты и социальная динамика.

Социальный институт представляет собой исторически сложившуюся, устойчивую форму организации совместной деятельности людей. К таким институтам относятся семья, производство, государство, образование, собственность, церковь и др. В историческом аспекте наиболее древним является институт семьи, поэтому «социальные институты можно рассматривать как ткани, а семью – как клетку общества».^[123] Социальные институты являются довольно устойчивыми образованиями, и длительность их существования несравнима с продолжительностью отдельной человеческой жизни. «Институт должен искать себе основу в обычае, подкрепляя себя силой. Фактически институты – это совершенные отражения нравственного несовершенства человеческой природы», – отмечал один из основателей цивилизационного подхода А. Тойнби.^[124] В социологии традиционно выделяются четыре функции, которые выполняют социальные институты.

I. Воспроизводство членов общества.

II. Социализация.

III. Производство и распределение жизненно важных ресурсов.

IV. Контроль за поведением своих членов.^[125]

Социальные институты представляют собой устойчивые связи различных элементов социальной системы, их композицию, состоящую из «ролей», «статусов» и «групповых ожиданий».^[126] Положение отдельного индивида как элемента социальной системы с позиции структуры может быть описано социальным «статусом» (или «позицией»), который должен быть, в первую очередь, легитимным, признаваемым всеми другими членами. Легитимность, законность осуществляется посредством социальных норм и опирается на категории должного.

Другая характеристика для описания индивида в социальной системе заключается в понятии «роли» и определяется «как динамический аспект статуса, что раскрывается через перечень тех реальных функций, которые заданы личности группой, содержанием групповой деятельности».^[127] Социальные роли представляют собой динамические образования, так как при сохранении статуса набор функций в ходе развития и социальной динамики сильно варьирует, поэтому ролевая структура личности может рассматриваться как через функцию санкционирования определенного поведения членам социума, имеющим сходный статус. Санкционирование представляет механизм, посредством которого социальный институт направляет поведение индивида на путь соблюдения норм и поддержание социального статуса.

Третий аспект, отражающий положение индивида в социальной композиции, представлен системой «групповых ожиданий», «от каждой роли ожидается выполнение некоторых функций, и не только простой перечень их, но и качество их выполнения».^[128] И таким образом социальный институт контролирует поведение своих членов, происходит институционализация их деятельности, придание системы ценностей в рамках социального института.

Третьим компонентом системной оценки является культура. Чтобы упорядоченно рассматривать калейдоскоп сексуального поведения в различных культурах, они, в первую очередь, должны быть сопоставимы. Возможность такого сопоставления и сохранение объективности и культурального релятивизма позволяют использовать категории модальной логики. К. Гирц писал: «Наиболее эффективным образом культуру можно проанализировать как символическую систему, “с точки зрения ее внутренних категорий” – путем изолирования ее элементов, выявления внутренних взаимоотношений между этими элементами и последующего характеризования системы в целом в соответствии с центральными символами, вокруг которых она организована, с базовыми структурами, внешним выражением которых она является, и с идеологическими принципами, на которых она основана».^[129]

Возможные типы поведения могут конструироваться, исходя из соотношений модальных категорий культур и форм социализации.^[130]

Соответственно модальные категории необходимого, возможного и вероятного можно рассматривать как категории культуры, которые лежат в основе рациональности и придают институциональный характер. Аксиологическая модальность (категории хорошего, нейтрального или плохого) отражает систему ценностей и имеет санкционированный характер; деонтическая модальность (категории должного, разрешенного или запрещенного) определяет легитимность отдельных типов поведения.

б) Диахронический и синхронический компаративистский анализ

Сравнительное исследование предполагает использование диахронического и синхронического подходов.

Термин диахрония (греч. dia – через, chronos – время)^[131] отражает развитие системы во времени, или, точнее, это восстановление закономерностей развития системы в различные временны́е периоды. Синхрония (греч. synchronos – одновременно) – имеет два значения. Во-первых, это совпадение во времени нескольких явлений или процессов^[132] или состояние системы в определенный момент времени ее развития, одновременное существование взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов. И второе значение термина синхрония – это нахождение системы в определенном состоянии, не зависимом от временного фактора и/или изменений.

При синхроническом подходе проводится логический и семантический анализ сосуществующих элементов, образующих систему в том виде, в каком она воспринимается коллективным сознанием. Диахронический подход есть исследование в процессе развития системы смены одних элементов другими. Он составляет основу компаративистского ретроспективного анализа или сравнительно-исторической оценки. Следует отметить две особенности синхронического и диахронического анализа применительно к сравнительно-историческому исследованию.

Первая особенность заключается в том, что отдельные элементы системы, выступая в качестве объекта исследования, обладают уникальными свойствами, являются так называемыми плавающими объектами исследования, или куматоидами (греческий термин «куматоид» – волна)^[133]. Плавающий объект отражает именно системное качество и характеризуется тем, что может появляться или исчезать, распадаться. Примерами плавающих объектов исследования в исторической ретроспективе относительно многообразия форм сексуального поведения являются, например, ритуальный промискуитет и храмовая проституция в обществах традиционного типа.

Вторая особенность связана со свойствами исторического времени как такового в отличие от времени физического. Последнее линейно, однонаправлено, асимметрично и равномерно. Историческое время носит более сложный характер, разобраться с особенностями которого целесообразно начать с понятия «осевое время», введенного К. Ясперсом.^[134] Он писал: «Ось мировой истории следует отнести по-видимому ко времени около 500 лет до н. э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н. э… Появился человек такого типа, который сохранился и по сей день».^[135] «Осевое время» разделяет между собой эпохи и смену рациональности, на смену мифу приходит религиозный логос. Это время образования основных мировых религий. Это период, когда начинает формироваться «персоналистическая личность» за счет религиозной и философской рефлексии, «человек в качестве от дельного индивидуума отважился на то чтобы искать опору в самом себе».^[136] Эпоха «осевого времени» заканчивается формированием крупнейших мировых империй на фоне полного исчезновения культур древности. К. Ясперс отмечает, что народы, не воспринявшие «осевое время», остаются вне истории, те же народы, которые с ним соприкоснулись, сливаются в общей массе, синхронизируются. На смену устным традициям, склонившимся к упадку нравов, как, например, в Римской империи, приходят «священные писания» и своды законодательств. Циклическое время древних цивилизаций принимает вид линейного исторического процесса. Тогда можно говорить, что само историческое время может принимать синхронический и диахронический характер.

Изучая сложную систему «личность – общество – культура» как состоящую из различных элементов, можно говорить, что ее компоненты могут находиться во множестве различных взаимосвязей и соотношений, которые условно могут быть разделены на синхронические и диахронические.

Рассматривая традиционные типы общества, основанные на ритуалах, обрядах и традициях, необходимо отметить отсутствие в них подразделения времени на синхроническое и диахроническое, что было отмечено в исследованиях В. Н. Топорова. Он писал: «Замыкая собой диахронический и синхронический аспекты космологического бытия, ритуал напоминал о структуре акта творения и последовательности его частей, как бы переживал их заново, но с усилением, и тем самым верифицировал восхождение человека в тот же самый космологический универсум, который был создан “вначале”».^[137] Аналогичной точки зрения придерживался другой крупнейший исследователь традиционных культур К. Леви-Стросс. Он полагал, что «миф сразу и диахроничен как историческое повествование о прошлом, и синхроничен как инструмент объяснения настоящего и будущего».^[138]

Анализируя разнообразие форм сексуального поведения в различных культурах и типах обществ, существующих в настоящее время, мы получаем диахронический срез этих форм поведения, находящихся в постоянной динамике. Таким образом, синхронический компаративистский анализ можно применять только в сопоставимых по цивилизационному процессу социальных системах, принадлежащих к одной культуре. Множество форм сексуального поведения и форм его социального контроля, рассматриваемых как единая система, постоянно находятся в динамическом процессе. Эта динамика может принимать характер непрерывного, поступательного развития – эволюции или скачкообразных, качественных изменений свойств всей системы – революций. Тогда можно говорить о диахроническом характере эволюционных процессов и революционном – синхроническом. Последний тип динамики в виде революции особенно важен при рассмотрении сексуального поведения, так как произошедшая на Западе сексуальная революция середины прошлого века имеет огромные, в том числе и правовые, последствия для современности. Любые революционные изменения упрощают иерархическую социальную организацию в той сфере, в которой они происходят. Сексуальная революция стерла грани гендерного различия, «синхронизировала» полоролевое поведение. На ее волне возникли движения феминизма, получили легитимность гей-браки, возникли многочисленные организации сексуальных меньшинств, декриминализованы практически любые формы консенсусного сексуального поведения.