Жизнь номер четыре. Три года, когда случился первый кризис
В три года я вступил с палёными усами. Каждый раз, когда меня видели, спрашивали, почему они короткие и завитые? Что? Теперь и вам интересно?
Хорошо, рассказываю. Было это чуть раньше. Кажется тогда на улице не было жарко, как в день моего рождения. Я, как истый охотник и всё такое, скучаю дома. Нельзя же постоянно спать и есть. Совершенно неинтересные занятия, когда ты сыт ими по горло. Стоял вечер, а из открытого балкона дул приятный прохладный ветер. Оля опять сидит возле своей коробки. Смотрит на эти движущие картинки, нередко с ужасным звуком. Ладно, развлеку себя сам. Но сначала надо подкрепиться, а то я чувствую себя несколько изголодавшимся. Мой путь пролегает прямиком на кухню. Ничего в радиусе моего зрения и нюха не попадается. Я открыл бы холодильник, как раньше, но сколько раз убеждался, что там ничего не лежит в готовом виде. А мне слишком лень и хлопотно залезать, доставать, а если ещё и выуживать из каких-то шелестящих пакетов. Нет, оно того не стоит, и по попе получу за попытку, окончившуюся провалом. Я запрыгиваю на столешницу, которая совмещала в себе и умывальник. Рядом с ней стояла плита. Хозяйка зачем-то включила её. Вид включённой комфорки не пробудил во мне всемогущий инстинкт самосохранения. Наоборот, что-то меня влезло. Кажется, пахнет чем-то вкусным. Я приблизился, вытянув голову вперёд. Тут же запахло палёным. Я, недолго думая, отпрянул и соскочил на пол. Мои шикарные усищи, выращенные на отборной колбасе со сардиной в масле, укоротились и жалко скрутились кольцами на концах. От прежней длины осталась половина. Вы только вздумайте: половина! Потеря великолепных усов выбила меня из колеи, и я ушёл из кухни, забыв зачем вообще сюда направился. Мои лапы несут меня на балкон. Ох, свежий воздух должен мне помочь во восстановлении былого духа. Оля по-прежнему ничего не замечает. И ладно. Стыдно мне, котяре, попадаться на глаза кому-либо с новой приобретённой по глупости «красотой». В носу стоит неприятный назойливый запах гари. Черт бы меня побрал! Видела бы меня мамочка. Да она бы постыдилась, что её сыночек вырос в глупого увальня, который едва не сжёг себя самого.
Кстати, в тот вечер Оля так и не заметила перемены в моём облике. Прошло несколько дней, прежде чем она наконец-то присмотрелась внимательно к усам.
– Ты что усы спалил? Поди опять лазил где, не следует?
Вот такая поддержка, от которой я едва не выл волком. Моя гордость долго отрастала, но верно.
***
И длилось лето со своими длинными днями и короткими ночами. Пришла сестра двуногой с каким-то пакетом. Но я был довольно натаскан, чтобы знать, что у неё не может быть для меня вкусненького. Так что я не залезал туда носом с целью повынюхивать. Лучше дождусь Гали; уж она часто приносит эдакое. И уж точно она не станет меня гонять, как муху.
Она вывалила на столешницу из этого пакета то, что мне было незнакомо. Их много, и все шевелятся. Одного из них она положила напротив меня на пол.
– Ох и чудные существа. – Думал я, глядя на нечто с клешнями и множеством лап или как их там. Оно шло навстречу мне, щёлкая клешнями, а я смотрю и увиливаю в сторону. Сбежать бы из кухни, но я продолжаю зачем-то пялиться на это, не двигаясь особо с места. Сестра Оли хватает его сзади и оттягивает назад. Но это неведомое существо продолжает ко мне топать. Я начинаю готовиться к бою. Меня так просто не возьмёшь, нетушки!
Сама же Оля достаёт свою красную штуку и смеётся, наводя её на меня и существо. Смешно ей! Когда это снова приблизилось ко мне, я выставил вперёд лапу. Что мной двигало? Наверное, рассчитывал, что таким образом напугаю и отгоню его прочь от себя. И действительно, он застыл, раскрывая жуткие клешни. Наверное, он так предавался тяжким размышлениям. Сестра Оли тоже взяла какую-то штуку, которую затем навела на нас двоих. Да черт с ними вообще? Нет, чтобы избавить меня от «приятного общения» с чудовищем, они забавляются. Помахав своими штуками, они быстро прекратили. Сестра убрала создание с клешнями и бросила его в кастрюлю, а Оля просто вышла в комнату. Вот так: пять секунд назад ты едва живой от испуга, а теперь слово ничего не было. Будто это дурной сон или игры моего бурного воображения.
Если вы думаете, что больше никто этими штуками перед моей мордой не махали, то спешу уверить в обратном. Оле ничего не стоило включить громко орущую штуку, чтобы следить за моей реакцией. Вот так лежишь себе на подоконнике, упираясь в рамы, дышишь вечерним воздухом, слушаешь птичек. Иногда поглядываю в сторону домашних, вечно орущих. И тут какая-то дрянь на непонятном языке оглушает вашего верного слугу. То играла песня на радио. И перед моей мордой эта красная дрянь. Я зеваю при виде неё и откидываю голову назад, рискуя выпасть вниз прямиком в палисадник, как когда-то с балкона. Как же я недоумеваю. Что это вообще? Попытка подразнить меня? Не знаю, но вы-то уясните, нам, котам такое не под силу понять. Хуже всего, когда тебя ослепляют дурацкой вспышкой, но до того оставалось ещё два года.
***
Благодаря моим проделкам под названием «Туалет в неожиданном месте» один из диванов отправляется на мусорку. Его разбирали долго и нудно, а я тем временем наблюдал издалека и думал о своём. Не помню точно, о чём именно, но диван было очень жалко. Его заменили раскладным креслом, но оно оказалось слишком дурацким на мой вкус. Узкое, чересчур длинное и вообще жестковатое. Да, знал бы я на чём мне придётся видеть сны… Да кого я обманываю! Я подозреваю, что со мной не всё в порядке. Но об этом позже.
***
Четвёртый год наблюдаю за одним интересным соседом. Он такой же серый, как и я, ваш верный слуга, но менее привлекательный. Я его вижу почти каждый день, если задираю голову наверх. Там на балконе тоже на меня глядела морда. На ней было написано желание кинуть мне вызов. Меня это хорошенько раззадоривало, ведь никто не смеет так смотреть в мою сторону! Что он себе позволяет?! Я с улыбкой вспоминаю, как победил одного. Уж я закалён на боях!
А ещё как-то его хозяйка пришла вместе с ним к нам. Не угадаете зачем! Чтобы попросить взаймы шлейку! Мои двуногие не стали возражать, хотя они разве меня не должны были спросить? Ведь это моя вещь или как? Ну, короче. Моя розовая шлейка на него не налезала, как его хозяйка не пыталась при помощи Оли. Он смотрел на всех исподлобья, особенно на меня. Он наверняка чувствовал моё неоспоримое превосходство. Я на радостях, поняв, что моя шлейка ему не пригодится, с королевским достоинством развернулся прочь из коридора. И не таких видали.
И вот стояла опять дурацкая жара. Галя плохо переносила её и всячески старалась помочь себе. И вот одним из её методов борьбы с духотой было то, что она открывала входную дверь. Не полностью, конечно же, но осталась приличная такая щёлочка, сквозь которую дул небольшой сквозной ветерок. Я не был бы собой, если бы не решил исследовать мир за пределами квартиры. Оля не любила выгуливать меня, считая, что стоять и наблюдать за моим жеванием травы – нет скучнее занятия. А мне может и дома не совсем весело. Как бы там не было, но я не стал подавлять в себе порывы. Не делал этого раньше и не стану делать этого сейчас, так и впредь не буду.
Как и следовало предполагать: снаружи квартиры ничего не было столь интересного для моего ума. Одни двери, старая плитка на полу, лестницы… Хм, и это всё? Хотел было развернуться обратно, но мой нюх почуял дух соседский. Я тут же его узнал! Мои лапы уже несли меня по ступенькам вверх, пока никто не схватился. И вот, вижу его через открытую дверь. Его двуногий раб куда-то отошёл, и я уже вовсю смело направляюсь внутрь. Кот сидел возле комнаты, будто поджидал меня на огонёк, распалённый объявленной им враждой. Я принял его: я смело вступил на порог квартиры и стремительно побежал внутрь. Визг, удар лапой по морде, летающие комки шерсти. Этот парень хоть и казался мне слабаком, но мастерски лупил меня. Его двуногий раб увидел эту потасовку, и стал разминать, рискуя своими руками. Моё сердце едва не выскакивало из груди; причина тому не страх, а желание показать, кто здесь самый крутой. Мой противник шипел и визжал в мой адрес, и я отвечал ему тем же, пятясь куда-то. Его двуногий оценив сложившуюся ситуацию, отпустил его. Тот мигом бросился ко мне, но я уже заскочил за кусок стекла, который стоял на балконе. Он словно успокоился, но моё шестое чувство подсказывало, что он по-прежнему готов меня снова поколотить. Я переводил дыхание. То, что я засел во внезапном укрытии, не делает из меня жалкого труса. Просто мне следовало немного отдохнуть и пораскинуть мозгами, чтобы броситься на беспощадную борьбу авторитетов с чёткой стратегией. Очередного проигрыша я не мог себе позволить. Не в мою пользу играл тот факт, что я раньше не был на этой территории. Но дальше ничего не произошло. Перед моими глазами появилась моя рабыня, чьё лицо исказилось от недоумения. Я, кстати, вынужден признаться, что пока сидел за стеклом, дрожал аки тварь. И вот в таком неприглядном виде побеждённого она застала меня. Мой противник где-то скрылся. Эти родные руки, которые давали мне пищу (хоть и не всегда вкусную), бережно вытащили меня на свет.
– Ну, вот чего ты сюда пришел? – спрашивает она меня ласковым голосом, замечая, как меня трясёт. Я таращу глаза во все стороны, чтобы быть готовым к нападению. Она несёт меня на выход. По пути ничего не случилось, и я благополучно оказался в своих безопасных пенатах. Присев на знакомом полу, я с горечью думал о своём унижении. Противник вырвал у меня победу, и немало ему в этом помогли двуногие. Вот бы ещё чуть-чуть, и я бы отвоевал реванш. Моё настроение оказалось ниже плинтуса, возле которого я и развалился. Входная дверь теперь закрыта. Но я и так не вышел бы в подъезд во второй раз. Настолько я был подавлен своим ничтожным положением. После давней победы над Филей горечь от проигрыша ощущалась особенно ясно и долго.
***
И снова гадкая зима. Я стоял на балконе на куче холодного мокрого снега, вдобавок обдуваемый морозным ветром. Дрожь овладела мной полностью; даже кончики коротковатых усов вздрагивали. Никаких тебе листочков, приятного солнечного прикосновения, запаха зелени, птичьего пения… Только серое небо, чёрные голые тополя, противные чёрные птицы, жуткие сосульки на бельевых верёвках. Скука невозможная! Нет, на это я не подписывался! Моржей в моём роду ещё не водилось, чтобы находить удовольствие от такой поганой погоды, как эта. Я сорвался обратно в тёплую квартиру, где меня могло спасти замечательное изобретение двуногих за всё время своего существования – батарея под окном на кухне. Так вылезешь на неё, несмотря на её довольно ребристые выступы, которые причиняли неудобства, обнимаешь двумя передними лапами и лежишь. Остаётся только наслаждаться теплом, от которого то и дело глаза закрываются. Что бы я делал, не будь батареи?
Я рассказываю о той кратковременной прогулке на балконе, так как всего через три дня у меня случилось неприятное событие. Это ещё мягко сказано. Мне тогда казалось, что я готовый покойник. Вот история…
Утро началось как обычно. Я поел, хотя аппетита особого не было, выпил немного воды, поглядел на двуногих, которые, как всегда, олицетворяли собой вершину глупости, безумия и хаоса. И затем ощутил позыв от дарованного природой механизма. Ничто не могло не могло предвещать беды, внезапно посетивший мой дом. Точнее, позарившейся на моё здоровье. Я сел на миску и…
– О нет, что происходит? – жалобно кричу я, сидя на миске. Ещё вчера я мог ходить в туалет, хоть и с кровью. Но сегодня ничего не выходит! Совсем. Очень тяжело. Я прижал уши к голове и таращил глаза так, что ещё чуть-чуть и они повылезают раньше и легче, чем жидкость из моего организма.
Это попытка номер один. Покинув место боя, с треском проваленного мной, я направляюсь обратно на кухню. Падаю на жёсткий стул, чтобы немного отдохнуть и набраться сил. На меня снисходит дрема. Сон оказался очень коротким и тревожным. Невозможно видеть десятый сон, когда внутри сильно распирает. Открываю глаза и несколько минут смотрю в никуда. Слезаю со стула и иду к своим мискам, где лежали недоеденные мной блюда. Я не могу есть, потому что от их запаха меня моментально начинает тошнить. Я не могу пить, потому что добавлять в себя воду, которая пока не спешила покидать мой организм… Ну уж нет! Снова иду на лоток, и опять ничего. Вот бы сейчас Оля была дома… Может, она сумеет мне помочь.
Галя занимается своими делами, и не замечает моего непонятного состояния. Но во мне и так не было надежды на неё. Более того – лишнее внимание мне только в тягость. Прошло всего ничего, и я не могу найти себе места; даже спать не получается. Проще сказать, что вообще могу – это мыкаться по квартире из комнаты в туалет и обратно. Всё болит и давит. Я хожу и не понимаю, что, чёрт побери, происходит! Меня стошнило на полу в туалете. Галя ругается, но будто это что-то поменяет. Алло, я это… Мне, как коту, сложно признаваться в этом, так как считается, что нельзя даже думать о себе, что ты болен. Ну вот! Я таки произнёс это чудовищное по своей природе слово.
Пришла Оля, когда прошла первая половина дня. Первым делом она бросается есть, так что она пока не заметила разительных перемен во мне. Сил моих нет. Пытался два раза сомкнуть глаз, чтобы забыться ненадолго, но всё оставалось таким же прежним. И даже выбор места ничего не менял: даже самый мягкий диван служил мне роль ложе с тупыми многочисленными шипами. Я снова сижу на миске и ничего не получается. Там всё болит. Я, будучи испуганным, кричу, будто пытаюсь этим себе помочь. Тщетно. И тут в голову, окутанную словно знаменитым смогом в Лондоне, приходит одна идея. Это было как внезапная вспышка от яркой лампочки в тёмном дочерна помещении. Удивительно, что в неё что-то ещё может прийти, кроме переполняющейся жидкости. Я с трудом прыгаю на ободок унитаза (если люди на него ходят, то значит не зря же?) и устраиваюсь как можно удобнее на нём. Хвост скользит вовнутрь, но меня то мало заботит. Сижу секунду, две, десять. Затем пошёл счёт на минуты. Оля проходит мимо и замечает меня в таком положении и зовёт всех остальных. Дома кроме неё и Гали была ещё сестра.