Лорд Галифакс: Святой Лис

Вуд уплывал в ноябре 1921 г. и в декабре достиг Ямайки. Две недели длилось подробное знакомство с островом, членами местного управления, сахарными плантациями, даже ямайскими лошадьми, которые видному наезднику Вуду не понравились. Не нравились Вуду и некоторые чиновники, которых он немедленно увольнял. В то время было зафиксировано несколько случаев «желтой лихорадки», что корректировало маршрут заместителя министра, но в целом поездку мало что омрачало. «Мы провели Рождество с сэром Лесли Пробином, тогда губернатором Ямайки, и за исключением Багам, Бермуд, Виргинских островов и Тобаго, нам удалось побывать на всех других Вест-Индских островах и британской Гвиане, прежде чем отправиться от Тринидада в Англию в середине февраля»¹⁴¹. На Барбадосе к Вуду и его коллегам присоединились жены, что существенно украсило их и без того приятный тур. «Он был тронут таким почти жалостным рвением, с которым его везде встречали. Флаги и художественное оформление были выставлены напоказ даже в самых бедных уголках островов»¹⁴².

Омрачали демонстрации поклонения только москиты, которые, в отличие от подданных Британской империи, не различали, кто перед ними – белый заместитель министра или обычный человек, и жалили путешественников с неизменным азартом. К тому же на их военном корабле между матросами произошел странный инцидент: один убил другого, а после совершил самоубийство. Однако привыкший к окружающей его с детства смерти, Эдвард Вуд не был омрачен этими обстоятельствами и лишь бесстрастно зафиксировал их в дневнике¹⁴³.

Претензий к местному цветному населению у Вуда не оказалось никаких. Он встречал только благодушие, радость, поклонение: «Везде мы были приняты с неизменной любезностью и гостеприимством, и ничто не нарушало теплоту, с которой широкая публика дарила нам свое приветствие, что было важно для первого официального визита такого рода. Английская Гавань в Антигуа была последней землей, на которой стоял Нельсон, прежде чем отправиться к Трафальгару, и гордость за прошлое Великобритании была одной из самых значимых особенностей нашего тура. В отчете, который я впоследствии предоставил министру, я делал акцент на описании выдающихся особенностей всех колоний. Это было интенсивное чувство лояльности короне каждого нашего владения по отдельности и всех их вместе. Трудно тогда было увидеть, как все обернется сегодня, и трудно было преувеличить ценность той силы, которая поддерживала имперскую солидарность и противодействовала возможному росту других тенденций»¹⁴⁴.

Основной проблемой, которую ему предстояло проинспектировать, был допуск коренного населения в органы самоуправления. Но видя, как это население раболепно относится к белым господам, он посчитал, что на сегодняшний момент не стоит допускать туземцев в органы власти, что может изменить сложившиеся отношения с белыми управляющими. «Требование о представлении (коренного населения в органах местной власти. – М. Д.) было крайне преувеличено и раздуто агитацией неосведомленных людей. В конечном счете это окажется непреодолимо и станет актом серьезного недоразумения»¹⁴⁵. Вуд прояснил, что на Ямайке, что в каком-либо другом месте спрос на ответственное самоуправление, как его понимали в Англии, попросту раздут, и речи об этом не может идти в измеримом промежутке времени.

Данный тур имел значение не только для британской колониальной политики, но и для самого Эдварда Вуда. Он помог ему «расправить политические крылья». От рядового заднескамеечника, который выступал в Палате общин лишь при поддержке своего кружка и часто впадал в депрессию, видя, как мало он значит, в своем собственном сознании Вуд достиг высот человека, который определяет судьбы империи.

В Лондоне пост заместителя министра, да еще и вспомогательного ведомства (министерство по делам колоний было подшефно Форин Оффису), конечно, мало что значил. Но непосредственно в колониях Вуд воспринимался иначе, и белые управляющие, и туземцы видели в нем превосходящего их по статусу истинного представителя британской короны. Это придавало ему уверенность, он наловчился произносить речи, даже сам их время от времени писал или импровизировал. Плюс опыт всеобщего поклонения и обожания стал приятным дополнением сорокалетнему джентльмену, наклонному к мрачности и уставшему от скандальной обстановки Палаты общин. «Он был центральной фигурой повсюду, ему был оказан почти королевский прием. Для тех простых людей он был представителем короля, которого послало отдаленное божество, чтобы выслушать их обращения и помочь их горю. Было что-то жалостное и мистическое в усердии, с которым они приветствовали его почти как спасителя»¹⁴⁶.

Но главное, он получил, как ему казалось, прекрасный политический опыт по взаимодействию с колониями: «Когда я добрался до Индии и там обнаружил большую конституционную загадку, я постоянно был благодарен за ту школу, которую прошел в экспертизе той же самой проблемы в Вест-Индии»¹⁴⁷.

Пока Эдвард Вуд наслаждался путешествием по теплым морям, на острове, омываемом холодным Северным морем, зрели ощутимые перемены. В декабре 1921 г. в его отсутствие правительственная делегация из Ллойд Джорджа, Остина Чемберлена, лорда Биркенхеда, Уинстона Черчилля и Гордона Хьюарта подписала мирный договор с представителями Ирландии, завершивший Ирландскую войну за независимость. Он предусматривал создание Ирландского свободного государства в течение года. Это государство должно было стать автономным доминионом внутри «сообщества наций, известного как Британская империя», получив статус «такой же, как и Канада». Северной Ирландии, созданной в соответствии с законом 1920 г., предоставлялась возможность выйти из Ирландского свободного государства. Несмотря на то, что этот договор был ратифицирован и в британском, и в ирландском парламентах, его условия не устроили часть ирландских политических сил, вследствие чего началась гражданская война в Ирландии.

Не устраивал этот договор и британских консерваторов, которые не желали отпускать Ирландию ни в каком статусе. Остина Чемберлена и Биркенхеда другие тори уже давно воспринимали как отступников. Они и сами порядком задирали нос, вели себя высокомерно с товарищами, считая их «низшими людьми»¹⁴⁸, и сосредоточили власть в своих руках. Образовав с Ллойд Джорджем и Черчиллем коалицию, они одни определяли направление, по которому идет правительство.

Сам премьер-министр Ллойд Джордж был убежден, что Британская империя у его ног и, безусловно, поддерживает его, поэтому уже в январе 1922 г. хотел провести очередные Всеобщие выборы. В его планы входило даже создание новой партии вместе с юнионистской. Но, памятуя о том, как он поступил уже однажды со своими родными либералами, а также испытывая неприязнь к манере Ллойд Джорджа вести политические дела, юнионисты вовсе не спешили присоединяться к нему. Валлийский премьер становился непопулярен в стране. Шахтеры говорили, что он принес безработицу, недовольство росло. Обстановку накаляли и едва ли не ежедневные новости из Ирландии, где полным ходом шла гражданская война.

Для консерваторов ситуация осложнялась тем, что их лидер Бонар Лоу начал испытывать проблемы со здоровьем и время от времени самоустранялся от партийных дел, передав пост лидера партии Остину Чемберлену. В те дни, когда он присутствовал в политической жизни, он яростно и откровенно работал на свержение коалиции, встречая сопротивление Чемберлена, который не хотел прерывать отношений с Ллойд Джорджем. Вуд мягко пытался объяснить Остину Чемберлену, что дела с нынешним премьером стоит заканчивать: «Как Вы знаете, я не имею сочувствия к так называемому несгибаемому элементу среди наших друзей, и я полностью признаю вероятную необходимость в следующем Парламенте некоторой коалиции между партиями. Но я все более и более сомневаюсь относительно того, является ли г-н Ллойд Джордж, со всеми его выдающимися качествами, человеком, лучше всего квалифицированным, чтобы вести страну в данный момент»¹⁴⁹.

В октябре Чемберлен назначил сход консервативной партии для решения вопроса отношений тори и правительства в Карлтон Клубе. Там «Стенли Болдуин, до этого почти неизвестный участник за пределами Палаты, вдруг стал одной из наиболее популярных фигур в стране после нападения на Ллойд Джорджа. Он выразил словами то, что чувствовало большинство из тех, кто его слушал, поскольку он предупреждал, что Ллойд Джордж был очень динамичной силой и мог привести к ужасным последствиям. Не было ли слишком вероятно, что так же, как Ллойд Джордж уничтожил единство либеральной партии, он очень скоро уничтожит и консервативную? И если такая опасность есть, то консервативная партия должна вновь стать независимой и бороться за свою собственную программу при своем собственном лидере. История, конечно, показывает, что Англия не любит коалиции; но ко всему этому общему отрицанию эмоций добавляло и личное недоверие к премьер-министру»¹⁵⁰.

Старший Чемберлен не ожидал такого поворота событий. Но в сознании рядовых тори и он, и Биркенхед были уже давно прочно связаны с Ллойд Джорджем, которого между собой все называли «козел», поэтому Бонар Лоу и Болдуин их устраивали куда больше. В итоге на этой встрече консерваторы проголосовали за разрыв коалиции, Остин Чемберлен подал в отставку с поста лидера консервативной партии, которым вновь стал Бонар Лоу. В отставку с поста премьер-министра вынужден подать был и Дэвид Ллойд Джордж, это стало его концом.

Зато для многих других людей события октября 1922 г. стали началом министерских карьер. «Большинство из нас стало членами Кабинета, моим собственным назначением стало возглавить то, что тогда все еще назвали Управлением образования»¹⁵¹. Иными словами, Эдвард Вуд стал министром образования в только что сформированном правительстве Бонар Лоу. Наряду с ним в Кабинет вошли: Стенли Болдуин, ставший министром финансов, Филип Ллойд Грим, ставший главой Торгового совета, и младший Чемберлен, Невилл, получивший скромный портфель министра почт. Как и портфель министра образования, это было второстепенное, но необходимое назначение для политической карьеры. Рождалась новая эпоха.

Началом ее стали Всеобщие выборы, назначенные на 15 ноября 1922 г. Эти выборы навсегда (во всяком случае, на момент сегодняшнего, 2021 г.) изменили состав британского Парламента. Решающее большинство получили консерваторы, но второй по численности партией стала лейбористская. На тот момент количество английских безработных подходило к полутора миллионам, отчаянно недоставало жилья, большинство населения гнило в «трущобах», за которые с арендаторов брали очень приличные деньги, муниципальные казначейства были опустошены войной. Неудивительно, что на таком фоне лейбористская риторика выглядела убедительной.

Вуд вновь прошел в Палату общин на безальтернативной основе, воспользовавшись хаосом в либеральной партии, которая не стала выдвигать своего кандидата от Рипона. Избавленный от предвыборной борьбы, он чувствовал себя вполне счастливым. Но эти выборы далеко не всем дались с такой же легкостью. Уинстон Черчилль, к примеру, вообще не получил места в Парламенте и был выключен из политической жизни.

Доверенное Эдварду Вуду образование было совсем не той отраслью, на которую правительство собиралось тратить деньги и вообще обращать внимание. Новый министр и сам весьма равнодушно относился к своему посту. Моментально он нашел тех, кто будет писать за него речи, высказав пожелание, что «не хочет ничего философского»¹⁵². И, разумеется, первым его условием было согласование двух дней, в которые он мог уезжать в Йоркшир охотиться.

Возможно, Вуд понимал, что любая «блестящая» схема по улучшению состояния образования сейчас не найдет отклика ни у правительства, ни у Палаты общин, так как перед страной стояли задачи в первую очередь восстановления экономики. С подчиненными он был холоден, отстранен от забот. Увидевший и полюбивший обожание туземцев во время своего вест-индского тура, Вуд, не встречая бурных оваций в министерстве образования, дистанцировался от сотрудников, являя образ высокомерного патриция: «Я расценивал его как человека из другого мира», – вспоминал Вуда его секретарь¹⁵³.

Новый министр, продолжая эксплуатировать образ белого господина, стал воспринимать своих подчиненных как тех самых туземцев и едва ли не рабов. Он использовал их в собственных целях, которые зачастую не имели никакого отношения к непосредственным обязанностям. Его министерский секретарь Морис Холмс периодически вынужден был договариваться с парикмахером, когда Вуду следует подстричься¹⁵⁴. Но не только образ белого господина диктовал Вуду вести себя подобным образом.

Такие поручения обычно выполняли личные секретари, которым, конечно же, необходимо платить жалование. Воспитанный скупым лордом Галифаксом, еще в Оксфорде резко урезавшим его финансирование, но при этом тратящим деньги на дикие излишества вроде кенгуру, а также вовремя не оплачивающим свои счета, Вуд начинал маниакально экономить каждый пенни. Он не спешил обзаводиться личным секретарем и заставлял положенных ему по должности сотрудников министерства делать любую работу. Позже его скупость приобретет поистине вице-королевский размах, когда он будет чуть не изо рта вырывать печенье у своего заместителя Рэба Батлера и носить один старый, лоснящийся от грязи костюм. Пока же он просто отказывал в повышении заработной платы своим подчиненным.

22 мая 1923 г. смертельно больной Бонар Лоу вынужден был вновь уйти в отставку, на этот раз уже окончательно. Лидерство получил Стенли Болдуин, он и сменил Бонар Лоу на посту премьер- министра. Правительство Болдуина чувствовало себя куда более уверенным в своем положении в стране. Вуд сохранил в нем пост министра образования. Его друг и соратник по парламентской группе Сэм Хор получил назначение министром авиации, а присоединившийся к их компании Невилл Чемберлен занял пост министра здравоохранения, но после вынужден был на несколько месяцев перейти в Казначейство. Вопрос о том, кому достанется министерство финансов, до этого возглавляемое лично Болдуином, стоял остро. На позицию канцлера казначейства рассматривался и Эдвард Вуд, но его кандидатура была отвергнута ввиду того, что лорду Чарльзу было 85 лет. В любой момент он мог умереть, тем самым передавая сыну титул и место в Палате лордов¹⁵⁵.

К тому же у Вуда намечался стойкий конфликт с оппозицией и лично либералом сэром Джоном Саймоном. Они были давними знакомыми и вместе работали в колледже Олл Соулс. В Парламенте Саймон специализировался на внешнеполитических вопросах. Он всегда был сдержан и приятен, в отличие от не самых воспитанных лейбористов, но и от него частенько доставалось правительству. Охлаждение их отношений с Вудом было вызвано командировкой последнего в Лигу Наций¹⁵⁶.

Пока Керзон отсутствовал на конференции в Лозанне, Вуда попросили возглавить британскую делегацию в Лиге Наций, обсуждавшую вопрос о Сааре¹⁵⁷. Эта спорная германская территория находилась под протекторатом Лиги, однако в марте 1923 г. была полностью занята французами. Это был сложный момент для англо-французских отношений. После череды заседаний Вуд как председатель пошел на уступки французской стороне, за что получил выволочку в Палате общин.

Саймон в своей знаменитой манере адвоката подверг Вуда допросу, в первую очередь желая узнать, какие инструкции от правительства он получил в принципе, что так откровенно пренебрег интересами Британии? Вуд достойно парировал: правительство решило, что вопрос администрации Саара должен быть предметом беспристрастного спора, поэтому он и отказался дожимать проблему этого не самого большого вопроса, когда в Лиге на кону стоят более фундаментальные проблемы. Эдвард Вуд не забыл этого столкновения и нападок Саймона.

После не самого удачного дебюта в дипломатии Вуд вернулся к проблемам непосредственно вверенного ему образования. В июле 1923 г. он сформулировал Билль об университетах, который делегировал двух комиссаров для Оксфорда и Кембриджа, чтобы составить их уставы, а также определить субсидии, требуемые Королевской комиссией для грантов. «Я знаю, что в настоящее время университеты затруднены отсутствием материальных ресурсов в проведении их работы, и, как сын Оксфорда, я знаю преимущества того, что Оксфорд дал мне, поэтому я рассматриваю данный Билль как существенное предварительное мероприятие, позволяющее университетам продолжить и развивать свою работу. И я уверенно приглашаю Палату дать этому Биллю второе чтение»¹⁵⁸.

В то же время Болдуин подписал в Вашингтоне обременительное соглашение для оплаты внешнего долга. Продолжающийся, несмотря на все правительственные усилия, рост безработицы, а также экономика, которая все еще находилась ниже даже довоенного уровня, и негодование доминионов заставляли Болдуина думать о том, чтобы заменить политику фритредерства¹⁵⁹ протекционизмом. Именно поэтому он и пригласил младшего сына Джозефа Чемберлена, отца не только Невилла и Остина, но и «тарифной реформы», стать канцлером Казначейства, зная его приверженность подобной политике. Но далеко не все члены Кабинета, а также рядовые консерваторы, не говоря уже о других партиях, разделяли приверженность протекционистской модели. Споры между сторонниками «свободной торговли» и «тарифов» были так же горячи, как и споры по ирландскому вопросу.

Эдварда Вуда призвали быть посредником между консерваторами-фритредерами, возглавляемыми лордом Солсбери, и Болдуином. Тарифную реформу поддерживали «изгнанники»-тори лорд Биркенхед и Остин Чемберлен. Для усиления своей позиции Болдуин вознамерился ввести их в Кабинет, но если кандидатура Остина не вызывала негодования, то Биркенхеда отказывались даже видеть рядом с Даунинг-стрит. Такое неприятие было вызвано уже набившим оскомину его поведением, которое кардинально отличалось от политиков нового типа вроде того же Болдуина. Лорд Биркенхед был карикатурным изображением британского империалиста со всеми прилагающимися пороками – зашкаливающим высокомерием, алкоголизмом, содомией и т. п.

Вуд прямо спрашивал С. Б.: верны ли слухи и хочет ли он ввести в Кабинет старшего Чемберлена и Биркенхеда? В подобном случае он пригрозил своей отставкой. Болдуин успокоил его, сказав, что делать так не собирается, а Вуд в свою очередь успокаивал внутрипартийную оппозицию. Все это так или иначе начинало перерастать в кризис консервативной партии.

Тогда Болдуин решил сделать непредсказуемый ход и провести очередные Всеобщие выборы, чтобы не только испросить поддержки населения своим инициативам, но еще и перетасовать ряды парламентариев и своих непосредственных коллег. К тому же партия была связана обещаниями, данными Бонар Лоу перед предыдущими выборами, что никаких решительных изменений финансовая политика претерпевать не будет. С. Б. был абсолютно уверен в том, что все будет именно так, как ему и нужно, но просчитался. «Эта скотская избирательная кампания»¹⁶⁰, как злобно характеризовал ее Невилл Чемберлен, принесла такие плоды, о которых никто не мог и догадываться.

Ни потратив ни пенни, ни нерва на избирательную кампанию, Эдвард Вуд вновь прошел в Палату общин от Рипона на безальтернативной основе. Его коллегам же повезло намного меньше. Номинально консерваторы одержали победу и получили 258 мест в Палате общин, но лейбористы получили беспрецедентное 191 место, а либералы, к которым еще на предыдущих выборах вернулся Асквит, – 158. Таким образом, возможная коалиция вигов и лейбористов имела бы перевес голосов и грозила значительно затруднить работу правительства. Тори, имеющие до выборов 6 декабря 1923 г. устойчивое большинство в 344 места, оказались буквально посреди руин. Учитывая, что как таковой однозначной потребности в выборах не было, и они могли бы держать власть еще четыре года абсолютно уверенно, консерваторы обрушили свой гнев на Стенли Болдуина.

В январе 1924 г. МакДональд заявил о вотуме недоверия правительству и консервативный Кабинет был распущен. Таким образом, наступал исторический момент: впервые формировать правительство поручено было лейбористу. Консерваторы перешли в оппозицию. Вуд лишился поста министра образования без сожаления и разочарования. На оппозиционной министерской скамье он сосредоточил себя на сельском хозяйстве, которое находилось в упадке, о чем он писал еще в «Великой возможности» 1918 г. За пять с лишним лет, прошедших с момента написания их с Ллойдом книги, ситуация ничуть не изменилась. Поэтому раз за разом Вуд выступал как заботливый лендлорд, говоря, что «необходимо полностью изменить или придержать движение экономических сил, которые уже угрожают сельскому хозяйству»¹⁶¹.

Консерваторы значительно осложняли жизнь первого в истории лейбористского правительства, так что падение его было вопросом времени. Недоволен всем был только Остин Чемберлен: «У министерской скамьи есть много достоинств, но это все равно низший разряд. У наших нет “ударов”, нет никакой силы. Мы произносим довольно хорошие речи: Невилл, Хор, Ллойд Грим и Э. Вуд, но это не пушечные снаряды; и сам Стенли никогда не допустит больше, чем выстрелы из игрушечных духовых ружей в критические моменты, да и не имеет даже тени идеи, как бороться»¹⁶².

Болдуин, действительно, будто отпустил ситуацию. Он был недоволен тем, что им недовольны, и не спешил что-то предпринимать. От С. Б. стали отдаляться даже те новые консерваторы, которые изначально всячески его поддерживали. Они создали свою группу младших министров теневого правительства. Это были Эдвард Вуд, Сэм Хор, Ллойд Грим и Невилл Чемберлен. С последним у Вуда начинала формироваться дружба. Как говорил сам Чемберлен: «С Эдвардом я всегда себя чувствую наиболее уютно, чем с любым другим из наших коллег»¹⁶³. Это было началом многообещающих и роковых отношений людей, которые позже станут двумя капитанами Британской империи.

Но пока их обоих волновала перспектива возвращения в ряды консервативной партии Уинстона Черчилля, который по-прежнему не имел места в Палате и считался на тот момент либералом, а теперь активно намекал на возможное присоединение к тори, т. е. к консерваторам. Всё это привело бы к новому раунду интриг в борьбе за лидирующие позиции, что и так весьма и весьма ослабило партию. Вуд также поддавался «социальной пропаганде», которую вели младший Чемберлен и Сэм Хор, закладывая фундамент для будущих великих социальных преобразований: он поддержал проект пенсий для учителей, чем завоевал расположение еще и лейбористов.

Уход в оппозицию и вынужденная передышка в управлении Британской империей перегруппировали тори, постепенно они все же сводились воедино. Внутренние противоречия отходили на задний план, основным противником стало новое правительство. В апреле 1924 г. для укрепления партийного духа консерваторы решили провести конференцию, на которой собирались принять программу партии, т. н. доктрину нового консерватизма.

Эдвард Вуд наскоро набросал свою программу для этой конференции и вместе с отцом поехал проведать кардинала Мерсье в Европу. Романский католик Мерсье, так же как и лорд Чарльз, видел необходимость пресечь различия между Римом и Лондоном и дать надежду на возможное объединение. Но если Галифакс желал для англикан и тем более англо-католиков большей свободы, Мерсье был убежден, что они должны покориться Ватикану. И пока Эдвард Вуд наблюдал за теологическими спорами двух очень пожилых, одержимых религией мужчин, в Лондоне не угасали споры партийные.

На конференции тори программы Эмери, Керзона, Вуда и Хора были отвергнуты. За основу консервативной будущей политики была принята программа Невилла Чембрелена. На внешнем направлении предполагалось усиливать Британскую империю, способствовать постепенному получению Индией самоуправления, защищать ирландских лоялистов и британские интересы в Египте и Судане. На внутреннем – развивать промышленность и экономику, отменить политический налог, увеличить субсидии на развитие сельского хозяйства, жилья, пенсий и т. д. В целом документ был достаточно «водянист», но обширностью формулировок устраивал все внутрипартийные группировки.

Сблизило консерваторов и отношение к лейбористской внешней политике. Рэмзи МакДональд признал существование «молодой Советской республики». Мнение Вуда обо всем этом было естественным и выражало мнение британского большинства: «Люди чувствовали отвращение к неаккуратному интернационализму партии, которая боготворила Россию и требовала искоренить не только патриотизм, но также и индивидуальность в пользу смутного представления, которое рассматривалось как некие пролетарии всех стран»¹⁶⁴.

Англо-советские торговые соглашения, подписанные в августе 1924 г., не устраивали и либералов. Таким образом, лейбористское правительство оказалось в кольце вигов и тори. Они вынесли ему вотум недоверия. Но вместо того, чтобы уйти в отставку и порекомендовать королю Болдуина, таким образом сохранив шаткое положение консерваторов в Палате общин и возможность для перегруппировки собственных сил, Рэмзи МакДональд назначил очередные Всеобщие выборы.

Эдвард Вуд вновь был избавлен от избирательной кампании и избран на безальтернативной основе. Консерваторы также одержали сокрушительную победу, выиграв 412 мест в Палате общин. Теперь им были уже не страшны ни либералы Асквита, которые потеряли почти 120 мест и остались всего лишь с 40, ни лейбористы, получившие только 151 мандат.

Стенли Болдуину удалось сплотить вокруг себя все внутрипартийные группировки: к нему вернулись Остин Чемберлен и лорд Биркенхед, получившие должности министра иностранных дел и министра по делам Индии соответственно. Вернулся и в Парламент, и в ряды тори Уинстон Черчилль, чтобы стать канцлером казначейства. Не были обделены и новые консерваторы: Невилл Чемберлен стал министром здравоохранения, Сэм Хор министром авиации, а Эдварда Вуда ждал портфель министра сельского хозяйства.

В аграрном вопросе, казалось, он понимал куда лучше, чем в вопросах образования, во всяком случае, об этом говорили его частые выступления в Палате общин по проблеме. Однако, получив назначение, Вуд остался недоволен: «Служба в то время была почти полностью тщетной и полной разочарования. Мало что было сделано вне обычной администрации, кроме выбора условий схемы выкупа десятины. <…> Удручающим было знать, что, учитывая политическую атмосферу, преобладающую в обеих партиях, самый надежный совет любому фермеру состоял в том, чтобы выбросить из его головы все необычные идеи высокого производства и управлять фермой, вооружившись традиционной палкой и собакой»¹⁶⁵.

Единственное, что утешало Вуда, это его парламентский секретарь Сидни Герберт, которого «с большими извинениями забрал от меня Болдуин. Раньше он добавлял хороших специй в мою и без того веселую парламентскую жизнь»¹⁶⁶, – мрачно отмечал Вуд. Премьер ради спокойствия своего министра, к которому испытывал очень теплые чувства, сам был готов мириться с никуда не годным Гербертом.

Но работать Вуду, так или иначе, приходилось, ведь Палата общин требовала служебных отчетов. Удостоверившись, что у него по-прежнему есть два свободных дня для охоты, министр начал создавать видимость бурной деятельности. Для начала он хотел созвать конференцию всех землевладельцев для создания согласованной политики управления сельским хозяйством. Но британские фермеры были своенравны. Заупрямился и Союз рабочих, таким образом, никакой конференции состояться не удалось. Министр Вуд обиделся и сказал, что все они «упустили прекрасную возможность»¹⁶⁷.

Общение с фермерами, которое он вел по долгу службы, ему было неприятно точно так же, как и общение со своими избирателями. Фермеры не понимали академический язык Вуда, когда он пытался объяснять какие-то инициативы правительства, в итоге ему приходилось прибегать к грубым метафорам вроде: «Если у вас овцы спариваются в ноябре, вы же не ждете ягнят на следующий день», на что он часто получал ответы в еще более грубой форме, как и куда кого следует спарить. Не складывались у Вуда и отношения с подчиненными. Он уже не заставлял их записывать себя к парикмахеру, но «держал себя с таким торжественным выражением лица, что коллеги нашли его несколько пугающим»¹⁶⁸.

В Палате общин Вуд как министр выступал за увеличение плотности деревенского населения: «Мой идеал – форма сельского хозяйства, которая установит равновесие, а точнее, склонит баланс в пользу максимального заселения земель, которое будет возможно»¹⁶⁹. Логика в этом была: в городах свирепствовала безработица, а работа на земле всегда найдется. Тем не менее рабочие не спешили покидать города, к тому же их положение постепенно улучшал новый министр здравоохранения Невилл Чемберлен, борющийся с трущобами, инспектирующий условия труда и т. д. Министр сельского хозяйства не мог гарантировать уже работающим на земле людям немедленного улучшения условий их жизни.

Ввиду этого Национальный союз фермеров регулярно обрушивался с критикой и на весь Кабинет, и на Эдварда Вуда в частности. Неизвестно, сколько бы продолжались мучения и британских аграриев, и их министра, если бы в октябре 1925 г. лорд Биркенхед не отвел после заседания Кабинета Вуда в сторону и не сказал, что есть предложение сделать его вице-королем Индии. «К счастью, я не должен был руководить сельским хозяйством очень долго, поскольку другие события окончили мои отношения с Палатой общин и повели меня совсем другим путем»¹⁷⁰, – подводил итоги своей министерской деятельности граф Галифакс в мемуарах.

Предложение об Индии шло непосредственно от короля Георга V, но Вуд об этом не знал, и поэтому первой его реакцией был отказ. «Я сказал ему (Биркенхеду. – М. Д.), что в то время как, естественно, я чрезвычайно польщен выдвижением моей кандидатуры на этот пост, я чувствую, что личные и семейные причины достаточно сильны, чтобы оправдать меня в просьбе не нажимать с окончательным решением. Моему отцу было восемьдесят шесть лет, и вряд ли можно было ожидать, что он доживет до окончания моей пятилетней службы; три моих сына пока еще или только научились ходить, или ходили в школу, и я должен был практически оторвать себя от них на пять важных для их формирования лет. Я также добавил, что, вероятно, имеются и другие причины, чтобы сделать это всё невозможным, но он сказал мне, что это просто моя обязанность – отложить все частные причины. Я, конечно, должен был чувствовать себя связанным пересмотреть этот вопрос»¹⁷¹.

Вуда действительно заботили семейные проблемы. К тому же он не был уверен, что это предложение не отменят, как отменили предложение генерал-губернаторства ЮАС несколько лет назад. Против отъезда отца решительно выступала старшая и единственная дочь Эдварда Вуда Энни, которой на тот момент было 15 лет. В итоге Вуд ездил в Йоркшир поговорить со своим отцом. После обязательного совместного посещения церкви лорд Чарльз сказал ему: «Я думаю, ты должен поехать»¹⁷². Там же, в Йоркшире, он обнаружил письмо от 1868 г. к его деду, бывшему генерал-губернатору Индии, в котором говорилось, что один индийский астролог предсказал, что член его семьи («он намекнул на внука, еще не рожденного…») «будет однажды следовать за вами как за генерал-губернатором»¹⁷³. Обойти такое предзнаменование одержимый мистикой Вуд просто не мог.