– Потому что, mi amor, калаверы на лицах себе рисуют те, кто поминает умерших родственников, а те, кому поминать некого, хоть это и редкость, остаются без калавер на лицах, – целуя Надежду в лоб, нежно ответил я, в очередной раз наговорив ей лжи.
В День Мёртвых под черепа раскрашиваются все без исключения, и такой макияж – вовсе не дань усопшим предкам, а символ того, что однажды мы все будем мертвы.
– А-а-а, – протянула она и улыбнулась. – Поняла. А если бы ты не вырос в детском доме, тебе было бы кого поминать, так ведь? И сегодня ты тоже раскрашивался бы, как и все мексиканцы… Как жаль. Ты был бы такой нарядный, – вздохнула она.
Про детский дом – очередное враньё. Я чудесным образом ещё не запутался в собственной лжи за целый-то год, проведённый с Надеждой, как только умудрился…
– Но мне есть кого поминать. Бабушку мою, – вдруг вспомнила Надежда, пронзительно посмотрев на меня.
– Это чисто мексиканский обычай, Надя, – я печально улыбнулся ей.
Мы гуляли вдоль кладбища и любовались ярко раскрашенными людьми, громко смеющимися и пирующими на могилах предков. Все улыбались, празднуя смерть так, будто это вовсе и не смерть, а жизнь. Дело близилось к полуночи, но на улицах было так светло из-за горящих фонарей, что на ночь даже не похоже. Вокруг играла живая музыка, и там, где она рождалась, танцевали люди от мала до велика – и дети, и взрослые, и даже старики, держась за руки, лихо отплясывали, забыв про больные поясницы и плохо гнущиеся колени. Мне хотелось присоединиться ко всеобщему веселью, но я изо всех сил держался, помня про цель, и только это меня и останавливало.
– Пойдём потанцуем! – восторженно предложила Надежда, стискивая мою ладонь в своей руке крепче и утягивая в веселящуюся толпу около сцены.
– Подожди, – загадочно промолвил я и приобнял девушку. – Спорим, что ты не знала про секретный обычай на День мёртвых?
Надежда прекратила тянуть на танцпол и внимательно посмотрела на меня.
– Может, и знаю, – задумчиво ответила она.
– Его не все мексиканцы-то знают, а уж ты… – пытаясь перекричать музыку, подзадорил я её.
– Да знаю я всё! – почти обиделась Надежда.
– Тогда скажи! – потребовал я.
– Ладно-ладно, не знаю, но что за обычай-то такой? – быстро сдалась она.
Я довольно потёр руки.
– Пойдем за мной, сейчас я тебе всё покажу и расскажу, – пообещал я ей и подвёл к ближайшему киоску.
Когда я дёрнул за колокольчик у входа, к нам тут же выбежал киоскер. Это был невысокого роста мужчина, средней комплекции, смуглый, как и большинство мексиканцев, но бородатый и с пышными усами. Он не раскрасил себя под калаверу, но его глаза и без этой цветной мишуры горели так, будто было в нём что-то потустороннее.
– Здравствуйте, – поздоровался я с ним на английском.
– Здравствуйте! – приветствовал он нас также на английском, приподняв соломенную шляпу с разноцветной бахромой по краям. К слову, весь его костюм, не считая белой рубашки, походил на оперение ары.
– Я Мигель, а это Надежда, – представил я, указав сначала на себя, а потом на девушку.
Мужчина, прижав руки к груди, зацокал языком, качая головой.
– О Боги! Глаза мои не видели сеньориты, что была бы прекраснее Вас! – воскликнул он, широко распахнув глаза и с восторгом оглядев Надежду.
Надежда смутилась и опустила взгляд.
– Спасибо… – неловко промолвила она.
– Ну ладно, – участливо произнёс я, зная, что такие комплименты мексиканцы говорят каждой незнакомке вне зависимости от того, сеньорита она или уже сеньора и так ли красива, как он описывает. – Дружище, мы хотели бы узнать о секретном обычае на День Мёртвых. Вы могли бы…
Когда я заговорил о секретном обычае, киоскер изменился в лице. Его прежняя дружелюбность и даже некоторая беззаботность бесследно исчезли, а взгляд стал серьёзен.
– Секретный обычай, значит, – повторил он с печальной задумчивостью.
Я посмотрел на него несколько враждебно и чуть нахмурившись.
– Да, – с нажимом проговорил я и натянуто улыбнулся.
Мужчина тоже улыбнулся и, как ни в чём не бывало, затараторил:
– Ну, что ж, моя милая Надежда, тогда… – он ринулся в киоск и вернулся с небольшим стеклянным бутыльком, наполненным какой-то желтоватой жидкостью. – Тогда Вам нужно выпить это, – всё с той же странной улыбкой, намёк на грусть в которой был едва распознаваем, произнёс он, вручив девушке крошечную бутылочку.
– Что это? – поморщилась она, лениво повертев в руках пузырёк. – Миша, это безопасно?
– Совершенно! – заверил я, а желудок у меня при этом от бессовестного вранья аж сжался от стыда. – Пей, не волнуйся ни о чём, – подбодрил я её, с нежностью погладив по спине.
– Если это какой-то наркотик, после которого я начну вытворять что-то из ряда вон выходящее и говорить несусветную чушь, виноват будешь ты, Мишенька. За все мои дальнейшие действия в ответе ты, а не я, – предупредила она, игриво улыбаясь.
Я не позволил себе помрачнеть, ведь иначе бы этим выдал себя с потрохами.
– Это не наркотик, а традиционный напиток всех мексиканцев на День Мёртвых, – объяснил мужчина, внимательно взглянув на Надежду.
– Да, согласно поверьям, ты начнёшь видеть духов, что решили навестить сегодня своих живых родственников, – поддержал я киоскера, но тут же подумал, что наша с ним ложь, наверное, звучала как-то неправдоподобно. Особенно моя…
– Сомнительное удовольствие, – прокомментировала Надежда, тут же опрокидывая в себя всё содержимое флакончика.
Она так верила мне, раз настолько быстро согласилась выпить, даже уговаривать не пришлось… Надежда доверяла мне, а я так обманул её. Меня устыдили собственные заключения, и я решил больше не думать об этом, вместо этого с замиранием сердца посмотрев на девушку в ожидании эффекта.
Но ничего не произошло, во всяком случае, пока. Надежда лишь вылупилась на меня с непониманием.
– Горьковато-сладкий напиточек, – поделилась она впечатлениями и отдала пустую ёмкость киоскеру. – Что это? По вкусу похоже на сироп от кашля, только не для детей, а для взрослых, которые могут и потерпеть горечь.
– Это молочко алламанды, поэтому оно и жёлтенькое. Цветок жёлтый, и молочко его тоже. Молочко горькое, а нектар сладкий, из-за этого такой вкус, – объяснил я прежде чем ей успел ответить киоскер.
– Ладно, а мёртвых-то я когда начну видеть? – с нетерпением поинтересовалась она. – Я жду.
– В течение пятнадцати минут начнёте, – пообещал киоскер. – Вот увидите, в прямом и переносном смысле, – пошутил он.