Последующие слова этого биографа с первого раза могут возбудить в нас к нему недоверие – слова, повторенные потом нашим преподобным Нестором, – будто святой Мефодий при содействии двух попов борзописцев преложи все книги Священного Писания в продолжение шести месяцев. Но при надлежащем внимании к делу недоверие легко рассеется, будем ли понимать слово преложи в буквальном смысле или, как хотят некоторые, в смысле переносном (преложи, т. е. переписал). Если скажем, что святой Мефодий в шесть месяцев перевел все книги Священного Писания, кроме Маккавейских, то, чтобы точнее определить объем сего труда, надобно исключить из него не только три Маккавейские книги, но и Псалтирь, которая уже была переведена прежде, еще при святом Кирилле, и несколько глав, или отрывков, из прочих книг Ветхого Завета, известных под именем паремий и тогда же переведенных, и все 27 книг Нового Завета, которые также почти всецело были переведены при святом Кирилле. Таким образом, труд святого Мефодия уменьшится почти целою третью и окажется, что святой Мефодий перевел в течение шести месяцев только две с небольшим трети нынешней Библии. Ужели ж кто станет сомневаться, что отличный знаток греческого и славянского языков, вполне искусившийся в переводах с одного на другой, при помощи двух надежных сподручников мог перевести две трети нашей Библии в шесть месяцев, исключительно занимаясь одним этим делом? Еще легче объясняется событие, если слово преложи примем в смысле переносном. Святой Мефодий мог заниматься переводом Священного Писания по смерти святого Кирилла, в продолжение всего своего многолетнего служения Церкви, улучая для сего свободное время от трудов пастырских, и переводил книги поодиночке, отрывками, записывая перевод начерно и наскоро. Приведши мало-помалу все к окончанию, он посадил двух «попов-борзописцев», которые, чередуясь, переписали в продолжение шести месяцев все то, что он им диктовал, снося, конечно, при этом не один раз свой перевод с самым подлинником и как бы вновь прелагая Библию в их присутствии. Вследствие сего они же первые и могли передать другим весть, что святой Мефодий преложи в шесть месяцев вся книги исполнь. Вообще, должно заметить, что сказание ученика и жизнеописателя Мефодиева о преложении священных книг не только не поселяет к нему недоверия, напротив, возбуждает особенное доверие пред всеми другими свидетелями. Эта точность в определении книг переведенных (вся книги исполнь, разве Макавеи), в указании лиц, трудившихся при переводе (два попа борзописца) , и крайняя точность в обозначении начала, продолжения и окончания перевода (начен от марта месяца до двоенадесяте и шести дне октября) к известному именно дню года (ко дню святаго Димитрия Солунскаго) невольно заставляют предполагать, что свидетель сам был очевидцем всего им повествуемого или, по крайней мере, мог узнать все это от других как нельзя лучше.

Перейдем теперь к решению вопроса о языке библейских и богослужебных книг, переведенных святыми Кириллом и Мефодием.

Часть ответа на этот вопрос мы уже слышали, перебирая древние свидетельства, относящиеся к рассматриваемому нами событию. Почти все они единогласно утверждают, что славянские апостолы совершили свой перевод с языка греческого, и только две латинские легенды довольно неопределенно высказывают мысль, что многое перевели солунские братья с греческого и латинского. Станем ли колебаться, какому из этих мнений отдать предпочтение? Кроме того что первое подтверждается несравненно большим количеством свидетельств, нежели последнее, и свидетельств древнейших, не только славянских и греческих, но и латинских, между тем как в пользу последнего говорят только два латинские, и очень поздние; кроме того что свидетельства первого рода отличаются совершенною определенностию и точностию, а последние так неопределенны, что легко можно относить их и к другим каким-либо переводам святых Кирилла и Мефодия, а не к библейским и церковным книгам, спросим только: какие же из этих книг могли бы перевести они с языка латинского? Книги богослужебные, переведенные ими, без всякого сомнения, переведены с греческого – из Болгарии они перешли к нам и с некоторыми исправлениями дошли до настоящего времени; всяк может видеть, римские ли это чинопоследования. Притом Диоклейский священник ясно заметил, что первоучители славян научили их совершать литургию по обычаю греков. И если бы святыми Кириллом и Мефодием переведены были вначале римские церковные книги, то откуда бы взялась эта разность обрядов Церкви Болгарской и Русской от обрядов латинского богослужения, которую так резко обозначает один из пап того времени ? Относительно же книг Священного Писания довольно припомнить решительное свидетельство одного биографа и ученика святого Мефодия, что он преложил все эти книги сполна, кроме Маккавейских, «от гречьска языка в словеньск», хотя мы не отвергаем, что славянские апостолы при своем великом труде могли иметь под руками и латинский перевод Иеронимов в качестве пособия, как пользовались они, несомненно, переводом готским епископа Ульфилы.

Остальною половиною вопроса о языке библейских и богослужебных книг, переведенных славянскими апостолами, или о том, на какое из славянских наречий сделан сей перевод, мы в подробности заниматься не станем, потому что этот предмет принадлежит не столько церковной истории, сколько славянской филологии, если даже не исключительно одной последней. Для нас довольно заметить: 1) что все относящиеся сюда мнения современных ученых разделяются на два рода: к первому принадлежат те предположения, по коим перевод совершен первоначально на коренной общеславянский язык, не разветвившийся еще на наречия, а ко второму – мнения, что перевод сделан на то или другое из славянских наречий в частности; 2) что последний класс мнений подразделяется еще на несколько частнейших: одни признают этим наречием моравское, другие – словацкое, третьи – крайновиндское, четвертые – сербское, пятые – болгарское; и наконец, 3) что в наши особенно дни большая часть ученых подают голоса свои в пользу наречия болгарского. И надобно сознаться, что это мнение, сравнительно с прочими, имеет самые прочные основания и в истории, и в филологии.

В истории: 1) Из всех древних свидетельств нет ни одного, которое бы утверждало, что святые Кирилл и Мефодий перевели Священное Писание или церковные книги на наречие сербское, или словацкое, или моравское, или крайновиндское, между тем как жизнеописатель Климента, архиепископа Болгарского, живший в Х в., прямо говорит, что этот перевод сделан на язык болгарский, — свидетельство тем более важное, что жизнеописатель был учеником Климента, значит, жил при нем в самой Болгарии и, следовательно, мог безошибочно узнать или даже и сам судить о языке перевода солунских братьев. 2) Все прочие свидетельства, которые, по-видимому, неопределенно выражаются, что перевод сделан на язык славянский, могут быть объяснены по преимуществу в пользу наречия болгарского. Ибо известно, что в VIII и IX вв., во дни жизни Кирилла и Мефодия, равно как и впоследствии, страна, занимаемая тогда болгарами, носила два имени: Славинии, по древним своим обитателям, и Болгарии, по новым населенцам, и, следовательно, язык болгар безразлично мог называться и действительно назывался и болгарским, и славянским. Иоанн, экзарх Болгарский, переведший на свое отечественное наречие Богословие святого Иоанна Дамаскина, в предисловии к этому переводу несколько раз называет свой язык славянским и в то же время своим. А древний жизнеописатель Климента, епископа Болгарского, представляет пример еще разительнее, когда повествует: «Поелику народ славянский, или болгарский, не понимал Писания на греческом языке, то святые… молили Утешителя… ниспослать им способность к изобретению письмен, которые бы согласовались с грубостию болгарского языка; молитва их была услышана, и они, изобретши славянские буквы, перевели Богом дарованные Писания с греческого языка на болгарский». 3) И в последующее время между славянами господствовало мнение, что их Библия переведена на язык болгарский. «Сиа ж (Кирилл и Мефодий) преложиста въсе Божественное Писание греческих книг на словенскы язык на болгарскы», – сказано в одном древнеписьменном молитовнике, и, судя по языку, это свидетельство, кажется, справедливо может быть отнесено к XIII в. В XVI столетии (в 1591 г.) один протоиерей, переведши Евангелие на южно-русское, или малороссийское, наречие, говорит, что он сделал свой перевод с болгарского подлинника: так называет он язык церковнославянский. 4) Не без причины, конечно, святые Кирилл и Мефодий доныне живут в устах болгарского народа как болгарские книжники.

В филологии: 1) Язык нашей Библии и богослужебных книг имеет разительное сходство с тем, какой употреблялся в Болгарии в Х в., как можно видеть из переводов Иоанна, экзарха Болгарского. 2) Даже язык нынешних болгар, несмотря на все сторонние влияния, какие потерпел он в продолжение веков, довольно близок к нашему богослужебному языку и языку Священного Писания; в этом можно убедиться чрез сличение употребляемого нашею Церковию Евангелия с Евангелием, недавно переведенным на новый болгарский язык. 3) И не только в книжном, но и в разговорном языке настоящих болгар мы слышим еще слова и выражения древлеславянские, церковные и библейские; болгаре и ныне говорят: аз, семь, еси, есть, есмы, есте, суть, живот (вместо жизнь), град, злато, сынове, единонадесятый, дванадесятый и проч. 4) Буква юс, характеризующая собою древние церковнославянские рукописи, в живом произношении не встречается ныне ни у одного из славянских племен, кроме болгаров.

Причину же, почему святые Кирилл и Мефодий избрали для своего перевода наречие болгарское, а не какое-либо другое, можно искать частию в свойствах этого наречия: не было ли оно в то время образованнейшим из всех славянских наречий и потому способнейшим к выражению высоких истин христианства? А преимущественно – в самых переводчиках: солунские братья естественно могли избрать для своего перевода то наречие, какое сами лучше знали. Но в Солуни и ее окрестностях, равно как во всей Мизии и части Македонии, жили тогда болгаре, смешавшиеся с славянами, и господствующим языком был славяно-болгарский.

Впрочем, надобно заметить, что, принявши в основание своего перевода наречие болгарское, святые переводчики для лучшего выражения новых, высоких и разнообразнейших истин Откровения по необходимости должны были иногда пользоваться словами и других известных им славянских наречий (например моравского), а иногда, может быть, даже составлять новые слова на основании древних славянских корней; с другой же стороны, должны были прибегать нередко не только к терминам, но и к целым оборотам и формам языка греческого, как видно из самого перевода, если только это последнее не было невольным следствием их глубокого знания греческого языка. Таким образом, в переводе славянских апостолов простой язык народа болгарского возведен на некоторую степень искусственного развития, получивши вместе особый отлив от влияния языка греческого, и с тех пор соделался языком книжным и ученым, отличным от простонародных славянских наречий, находясь, впрочем, с ними повсюду, где употреблялся, в постоянном взаимодействии, подвергаясь их влиянию сам и имея на них собственное влияние. А употреблять и понимать этот перевод, кроме болгар, легко могли и все прочие славяне, потому что славянские наречия в то время, без сомнения, не имели еще между собою такой разности, в какой являются ныне, а известно, что даже ныне церковные книги нашей русской редакции и печати понятны еще для славян придунайских, сербов и болгаров.

III. Его последствия.

Следствия перевода Библии и церковных книг на славянский язык были величайшие и благотворнейшие как для славян вообще, так, в особенности, для русских.

Этот перевод имел самое сильное влияние на пробуждение духа народного в славянах и уяснение их народного самосознания. Здесь в первый раз услышали они звуки родного слова в речи стройной, облагороженной, возвышенной и в первый раз начали понимать, как богат, величествен и прекрасен язык их предков, в первый раз заглянули, так сказать, лицом к лицу в собственную душу и увидели все величие и крепость ее природных сил, для выражения которых служит такое могущественное слово. Вот главным образом, почему везде, куда только ни проникал перевод солунских братьев, славяне встречали его с восторгом, как что-то особенно родное и близкое их сердцу, как что-то такое, в чем впервые узрели они самих себя в самом лучшем виде. В то же время, будучи понятен для всех поколений славянских, этот перевод, распространяясь между ними, живее всего напоминал им о их кровном родстве и братстве, а предлагая им истины нового рождения от Бога благодатию Духа Святого, представлял лучшее средство для соединения их еще более крепкими узами родства духовного – во Христе Иисусе.

Этот перевод послужил важнейшею эпохою в истории образования славянского народа. Не будем отвергать, что славяне знакомы были и прежде, более или менее, с просвещением и образованностию, что некоторые из них были по временам знакомы даже с греческими науками и ученостию, но все это составляло лишь удел немногих, все это были как бы исключения из общего правила, а народные массы пребывали в крайнем невежестве и грубости, умы всех были окружены густейшим мраком древних языческих суеверий, были окованы вековыми предрассудками. И вдруг столь бедному, ничего почти не ведающему народу дается книга Божественного Откровения! Книга, которой самое назначение – рассеять мрак языческих заблуждений, освободить людей от вековых предрассудков и просветить всех самыми чистыми понятиями о Боге, мире и человеке, дается такая книга, а вместе с нею и многие другие, ее объясняющие, на языке понятном для всех и каждого! Можно судить, какой великий переворот должен был совершиться тогда в умах славянских поколений! Между тем как в других странах мира, где вера Христова была проповедуема на чуждом для народа языке, ее святые истины могли быть доступны в полной мере одним людям ученым, для славян сии неоцененные сокровища с первого раза соделались общим достоянием. Люди грамотные читали сами Слово Божие и книги церковные, а не умевшие читать с благоговением внимали тому, что было читаемо другими, и поучались или спешили в отверстые храмы и там в священных песнях, чтениях и молитвах изучали высочайшие догматы христианского богословия. Скажете ли, что все эти истины славяне усвояли себе верою, а не разумом? Но важно то, что усвояемы были действительно истины, которые, быв усвоены верою, необходимо уже являлись светом и для разума, прогоняя мрак облегавших его дотоле суеверий и на место их сообщая ему новые, животворные, хотя и непостижимые, понятия; важно то, что многие из сих небесных истин, удобопонятные для самого ума человеческого, естественно пробуждали в нем собственные силы, дотоле спавшие, порождали множество вопросов о великих предметах человеческого ведения, порождали и питали жажду истинного знания. Славяне почувствовали нужду в науках и просвещении вдруг же, как только услышали из уст своих первоучителей Слово Божие на своем родном языке. В Болгарии и Моравии основаны училища еще святыми Кириллом и Мефодием и, сколько позволяли обстоятельства, были поддерживаемы впоследствии. К концу IX в. и в начале Х у славян являются уже ученые мужи, которые не только переводят для своих соотечественников многие полезные и назидательные книги, но пишут даже собственные сочинения на отечественном языке. Народная письменность у славян зачинается прекрасною зарею в такое время, когда в других, ныне просвещеннейших странах Европы: Англии, Франции и Германии – и мысли о том еще не имели. Так-то много сделали святые братья солунские для самого славянского языка своим бесценным переводом, здесь приучили они славянскую речь к гибкости, правильности и благозвучию, соделали ее способною для выражения самых высоких мыслей, самого многообразного сочетания их между собою; здесь оставили они для последующих писателей славянских достойнейший образец, которому подражали целые века.

Но ощутительнее всего было влияние этого перевода на распространение христианской веры между славянами. Мы знаем, что некоторые славянские племена издревле обитали в соседстве с греками и римлянами, просвещенными христианством, что как те, так и другие не раз пытались сообщить святую веру этим дикарям, в числе других варваров, нападавших на всемирную империю, и что римские миссионеры по обычаю своему иногда употребляли для сего даже насилие и меч. И что же, какие были успехи? Самые слабые и почти незаметные. Славяне не понимали Евангельской проповеди, предлагаемой им на иноземном языке, и потому, естественно, не соглашались ее принять; а если и принимали, не могли ее надлежащим образом усвоить и, нося имя христиан, оставались, как и прежде, почти язычниками в своих верованиях и обрядах. Так проходили века за веками, и так прошли бы, без сомнения, новые века, если бы сами славяне, руководимые своим здравым смыслом, не вздумали, наконец, испросить себе у Византии учителей, которые бы возвестили им Евангелие понятною для них речью. Вот с этих пор все изменилось. Получивши перевод Библии и богослужебных книг на родном языке, славяне начали понимать святую веру, увидели все превосходство ее божественных истин пред своими грубыми суевериями и повсюду встречали ее с готовностию и любовию. Отселе, можно сказать, в несколько десятков лет она распространилась между ними гораздо более, нежели прежде в целые столетия. В одежде славянского слова она казалась всем чем-то своим и нечуждым, была принимаема с радостию и делалась необходимою стихиею славянской жизни.

Недолго продолжались все таковые следствия великого труда славянских апостолов между южными славянами – политические волнения, смуты и перевороты, посреди которых едва спаслось в тех странах самое имя славянское, не дали там раскрыться во всей силе и этим благодетельнейшим следствиям. Зато при других, более благоприятных обстоятельствах не переставали раскрываться они в иной стране, столько же славянской, куда вскоре проникли.

Обращаясь здесь к самим себе, можем прямо сказать, что славянский перевод священных книг, кроме общих действий, произведенных им между славянами, т. е. кроме пробуждения и в наших предках народного духа и самосознания, кроме влияния на их образование и распространение между ними христианства, произвел у нас еще особенные действия. Он предохранил нас от исламизма, предохранил и даже отвратил от папизма, привязал к вере православной и дал народу русскому самое святое, религиозное направление.

Известно, что в то время, когда едва возникало наше отечество, учение Магометово делало весьма быстрые успехи по юго-восточной нашей границе между волжскими болгарами, хазарами и буртасами, где в числе прочих племен принимали его и некоторые обитавшие там славяне. Возьмем теперь во внимание, что со всеми этими народами жители внутренних областей России находились тогда в тесных сношениях по азиатской торговле, которая наиболее производилась в Ателе, Булгарах и Буртасе; вспомним самое свойство религии Магометовой, которая, до крайности льстя чувственности человеческой, легко могла прельстить наших предков-язычников, как показал было опыт над самим Владимиром, еще избиравшим веру; вспомним весь фанатизм последователей лжепророка в распространении его учения и особенно то, что такими распространителями могли явиться в Россию из Волжской Болгарии природные славяне, и мы поймем, какая великая опасность угрожала тогда предкам нашим, а чрез них и всему их потомству. Но благодарение Господу, совещавшему о нас благое! В это самое время совершался и почти уже совершен был перевод священных книг святыми Кириллом и Мефодием; славяне отправляли уже богослужение на своем языке; радостная весть о сем, пробежавшая все славянские страны, достигла и России; к нам начали вскоре (как увидим в своем месте) приходить благовестники Христовы с понятною для нас речью и, конечно, приносить с собою славянские книги. Против таких средств внешних, кроме внутренней силы самого христианства, трудно уже было действовать исламизму – и вера Христова действительно восторжествовала над ним и мало-помалу начала озарять обширные страны России.

Здесь же по преимуществу, в этом переводе Слова Божия святых солунских братьев, в этом отправлении богослужения на славянском языке надобно искать главную причину и тому, что не имели у нас, особенно вначале, никакого успеха все попытки пап к распространению своего вероисповедания и власти. Римские миссионеры, приходившие в наше отечество, справедливо казались нам людьми чуждыми. Мы не понимали их образа речи, не понимали и их проповеди, хотя они и благовествовали нам о Христе. Как же могли мы последовать их внушениям, когда у нас в то же время слышалась уже своя проповедь – родная, понятная для всех? Какой выбор, какое сравнение! А когда сии миссионеры начинали еще предлагать отцам нашим, что при обращении к латинству нужно отказаться от славянской Библии и богослужения и на место их принять латинские, чего, кроме явной неприязни, могли ожидать от нас подобные учители?

Явившись к нам на славянском наречии, вера православная с первого раза пришлась сильно по сердцу русскому. Она привязала нас к себе двоякими узами: и внутренним своим достоинством – своими духовными благами и сладостнейшими обетованиями человеку, и внешнею своею одеждою или тем глаголом, которым к нам вещала. Тем более возлюбили ее предки наши, что священные книги ее были первыми и почти единственными их книгами в продолжение многих столетий. Здесь заключалась вся та мудрость, которою питались умы и сердца целых наших родов и поколений. При руководстве этих книг научались они мыслить, научались смотреть на мир, на самих себя и на все обстоятельства своей жизни; к этим книгам обращались они в минуты радостей и благочестивых восторгов, к ним же спешили они за утешениями в годины бед и печалей. И естественно и незаметно воспитывалось и крепло благочестивое направление в умах и сердцах русских: в семействах, родах и целых поколениях, переходя как бы по наследству от отцов к детям; естественно срасталось оно с самою душою нашею и становилось в ней как бы прирожденным и неискоренимым.

Словом, история нашей Церкви и даже всего нашего отечества имела бы совсем другой вид, если бы при самом основании их не был совершен и не был введен в Россию славянский перевод священных книг христианских. Но Промыслу угодно было, чтобы все эти три события стеклись именно вместе, чтобы в то самое время, как только возникло царство Русское, как только окончен был и еще не вполне окончен перевод библейских и богослужебных книг на славянский язык, чтобы в это самое время были положены и первые основы христианства в царстве Русском.