23
Возможно, Помоне стоило подумать о карьере пророчицы, а не Посредника – уснуть ей в самом деле так и не удалось. Она либо поминутно ворочалась и запутывалась в простынях, либо ложилась на спину и долго смотрела в потолок.
Помона думала не только о том, каким образом разузнать секреты йакитов, но и том, что она собирается делать дальше, если у Стражей не останется от нее тайн. А к слову, зачем вообще ей ломать над этим голову? Не собирается же она и вправду становиться Посредником?
Внутренний голос соблазнительно нашептывал Помоне множество сценариев того, как отойти от дел. К примеру, впихнуть ответственность в руки кому-то (кому угодно) другому и положить сверху список предложений и пожеланий к устройству Нового мира. Заглушить его стоило больших усилий, и только одним аргументом: если во главе Пэчра встанет кто-то другой, ей никогда не увидеть его таким, каким ей хотелось бы.
Но шансов и с ней во главе, прямо скажем, было не много.
Помона села на кровати и закрыла лицо руками. Ум захватывал образ Ти-Цэ, лицо которого вобрало в себя все живое на земле. Его глаза, сила одного взгляда которых, не сомневалась женщина, могла поставить на колени целые миры. Даже он сказал, что не в его силах сделать Пэчр пригодным для людей. Чем она лучше? Тем, что она – человек? В поселении были тысячи людей со своими семьями. Что она может им предложить? Она, человек, который не смог найти способа устроить свою собственную жизнь?
Ветер качнул огонек свечи, и тени в комнате пришли в движение. На одно ужасное мгновение Помоне показалось, что весь счастливый мир, который она изобразила на стенах, полыхает огнем. От страха ей перехватило дыхание, но видение исчезло вместе с успокоившимся язычком пламени на тающей свече. Испуг прошел, но впечатление от увиденного никуда не делось. Ведь она точно также могла с легкостью положить конец зарождающейся цивилизации вместо того, чтобы помочь ей расцвести.
Помона сползла на пол и обняла колени. Уголки губ скривились, воздух плохо шел в легкие, но выдавить слезы, которые могли бы дать ей несколько минут облегчения, у нее так и не получилось. Она молилась, чтобы, если Пэчру суждено было пасть по ее вине, ее здесь и сейчас испепелила молния.
***
В ту ночь небо над Пэчром оставалось чистым. Только где-то далеко-далеко от обжитой человечеством земли гремел гром.
24
Утром следующего дня Ти-Цэ и Помона столкнулись в коридоре. Йакит снова был в кожаном наморднике, но воспоминания женщины о прошлом вечере так просто ему было не изгладить. Помона отныне смотрела на своего провожатого и Стражей совсем другими глазами.
– Ты не спал сегодня? – спросила Помона, когда они поднялись на смотровую площадку, свое излюбленное место. Старая звезда еще не выглянула из-за горизонта, а только стягивала с себя одеяло из облаков.
Ти-Цэ хмыкнул.
– Как вы догадались?
Она многозначительно протерла собственные покрасневшие от несостоявшегося сна глаза. Какое-то время Ти-Цэ рассматривал ее, а затем кивнул. Они поняли друг друга без слов.
Ти-Цэ указал на раскинувшийся внизу Пэчр и спросил:
– Что вы чувствуете, когда смотрите на поселение с такой высоты?
Улыбка Помоны поблекла. Ее взгляд перебегал с одного дома на другой. Она скрестила руки и зажала запястья подмышками, чтобы согреть остывшие пальцы.
– Чувствую, что вот-вот разобьюсь.
– От чего так?
– А то ты не знаешь. – Помона устало повернулась к нему всем корпусом. – У меня правильные мысли – допустим. Правильные намеренья – хорошо, пусть так. Но это только слова. Все, что я говорю – всего лишь мои пожелания к Новому миру, а не то, что я на самом деле могла бы ему дать.
– Я уже говорил, что правильные мысли и намеренья – не все, что требуется, чтобы быть хорошим Посредником. Но это фундамент, без которого путь на должность закрыт. Задайте с его помощью своим действиям верное направление, и все будет хорошо.
– Но я не знаю, как… – Она не договорила. В горле Помоны что-то щелкнуло. – Ти-Цэ, мне правда страшно.
– Знаю. Как знаю и то, что страх – вестник перемен. – Он улыбнулся одними глазами. – Я бы подал апелляцию о вашем избрании Старшим, будь вы излишне самоуверенны.
Помона захлопнула рот. Минуту она беспокойно ходила взад и вперед, словно искала подходящие слова, которые дошли бы наконец до Стража, и плюхнулась в плетеное кресло – отчаялась их найти.
Ти-Цэ обошел кресло и присел на корточки, поравнявшись с ее спрятанным в ладонях лицом.
– Если вы не уверены, что у вас есть право брать за людей ответственность, может, вам захочется узнать, что они сами об этом думают?
Помона убрала руки от лица.
Не сводя с нее глаз Ти-Цэ извлек из складок набедренной повязки сложенный вдвое лист пергамента и протянул Помоне. Она настороженно его приняла.
– Что это?
Наклоном головы Ти-Цэ предложил ей выяснить это прямо сейчас. Женщина развернула листок и уставилась на фигурку с едва угадывающейся треугольной короной на голове. Она долго вглядывалась в картинку, прежде чем подняла глаза на Ти-Цэ.
– Это…
– Рисунок дала мне ваша младшая сестра, когда я ходил проведать ваших родителей. Это, – он указал на коронованную фигуру, – вы.
– Ида сама нарисовала? – спросила Помона, но мысли ее были далеко. Ти-Цэ решил сэкономить слова: все равно она его уже не слушала.
Страж ее не торопил. Она рассматривала рисунок так и эдак, и то и дело проводила по следам карандаша рукой, как будто могла дотронуться до нарисовавших их маленьких пальцев.
Вряд ли Ида на самом деле понимала, что творится вокруг ее старшей сестры последние несколько недель. Но ей и не нужно было во всем разбираться, чтобы поддержать старшую сестру. Помона ужаснулась: что будет с Идой, если Посредником станет кто-то другой? Станет ли кто-то думать об интересах одной из тысячи маленьких девочек, когда будет строить Новый мир? А главное, посчитает ли за необходимость прервать на ней травлю малодетной семьи, или позволит малышке узнать, что такое злые языки и почему на нее все вокруг показывают пальцем?
– Ида – часть будущего, о котором вы так мечтаете, – сказал Ти-Цэ, словно прочел ее мысли. – Если не вы измените Пэчр так, чтобы места в нем хватило всем, то кто сумеет?
Помона молчала.
– Время помогло и другим поселенцам отнестись к вам как к кандидату серьезно, – добавил Ти-Цэ. – Не обманывайтесь, что равнодушны к дошедшим до Серого замка песням.
Помона сложила листок в несколько раз и сжала в руке. Речь уже не шла о том, сможет она сделать Новый мир идеальным для таких детей, как Ида, или нет. Речь шла о том, как это сделать. Потому что она должна была смочь.
Позже она придумает, как окончательно отрезать себе пути отступления. Прежде Помона узнает все пожелания обитателей Пэчра. В том числе тех, кто жил здесь не по своей воле.
– Извини, я что-то расклеилась. – Помона спрятала рисунок в передний карман юбки, туда, где хранила самое ценное – свои удачные эскизы будущих тканей.
Ти-Цэ снисходительно кивнул. И выжидающе вскинул брови: уголки губ Помоны потянулись вверх.
– Помнишь ты говорил, что скучаешь по своей женщине?
Ти-Цэ кивнул. Как показалось Помоне, настороженно.
– Возможно, вы скоро увидитесь.
Его беспрерывно подрагивающие глаза округлились:
– Прошу прощения?
– Мне нужно попасть в вашу Плодородную долину. Да, я серьезно. Люди хотят ответов. Без них пути развития дружбы между цивилизациями однозначно перекрыты. К тому же… Ти-Цэ, мне кажется, что это важный шаг для вас тоже. Вам нужно открыться людям не меньше, чем нам – узнать вас. Знаешь, среди людей о вас ходят недобрые слухи. – Она робко ответила на его взгляд. – Я это знаю, потому что и сама… ты понимаешь… думала всякое. И до сих пор не знаю, что думать. Чтобы двигаться дальше, нам нужно узнать друг друга и не оставлять пробелов для фантазий. И, как Посредник, я должна убедиться наверняка, друзья нам Стражи или… не совсем.
Ти-Цэ судорожно сжал кулаки, и от хруста его пальцев Помона вздрогнула. Она ожидала увидеть на его лице радость от грядущей встречи с супругой, но впервые на памяти Помоны он выглядел так, словно не мог нащупать под ногами землю.
– Ти-Цэ?
– Когда? – только и сумел выдавить йакит.
– Ну, – ее пылкая решимость поостыла, – я хотела как можно скорее, может, завтра… Ты не рад?
Ти-Цэ по-прежнему сжимал и разжимал кулаки. Его взгляд перестал метаться, но пусть он и смотрел перед собой, казалось, он делает это сквозь Помону.
– Простите, – медленно проговорил он, – но я… был не готов.
– К чему?
– Мы возвращаемся домой лишь раз в три года. Не ожидал, что представится возможность так… скоро. Помона, служба…
Она выдохнула с облегчением. Ну конечно, стоило ожидать, что будет на уме у самого чопорного Стража в Пэчре. К счастью, Помона знала, какое лекарство могло ему помочь.
– Ти-Цэ, это приказ. Ты не нарушишь устав, ты будешь по-прежнему на службе. Учить и знакомить меня с вашей культурой – твоя прямая обязанность как моего проводника, так?
– Да, – бесцветным тоном ответил он.
– Значит, порядок?
– Да.
Помона довольно кивнула, но Ти-Цэ не ответил ей тем же. Он поклонился ниже обычного и сказал, не поднимая головы:
– Как прикажете.
Она просияла:
– Значит, завтра?
– Мне нужно сообщить Старшим, – осек он ее, – без их разрешения ничего не выйдет. Но в любом случае путь не близкий, и я должен убедиться, что вы его выдержите. Будьте готовы к тому, что сборы в дорогу займут неделю.
– Вот как, – бодро сказала Помона, не выдав растерянности, – ну хорошо, значит, через неделю.
– Тогда я свяжусь со Старшими немедленно. Вынужден вас оставить.
Ти-Цэ развернулся на пятах и пошел прочь, так на нее больше и не взглянув. Помона осталась наедине с просыпающейся старой звездой. Это был второй в ее жизни приказ, и она не была уверена, что привыкнет их раздавать. Однако, приказы выполняются, а значит, все в порядке.
Неделя. Похоже, она слабо представляла себе, какое приключение ее ждет. Помона вновь очутилась не в своей тарелке: стал бы Посредник так опрометчиво рваться в дорогу?
Усилием воли Помона отогнала от себя эти мысли. Так или иначе, в Плодородную долину она попадет.
25
Уже через несколько минут Ти-Цэ с непроницаемым взглядом отрапортовал Помоне, что Старшие распорядились выдвигаться через три дня, и тут же удалился под предлогом срочных сборов. Помоне он не дал вставить ни слова. Ей ничего не оставалось, кроме как огорошено вернуться в свою комнату.
В прочем, меньше чем через час Помона вновь вышла к дереву: ее выкурил наполнивший весь Серый замок шум. Она высунула нос наружу, но в следующую секунду просияла и полностью показалась из укрытия. Раскаты грома голосов Стражей были всего лишь поздравительными восклицаниями.
Ти-Цэ окружили собратья. Они смеялись, подталкивали локтями и стучали Ти-Цэ по спине и плечам. Помона наблюдала за ними с большим удовольствием: все-таки она сделала своему провожатому ценный подарок.
Ее хорошее настроение обременяла лишь одна маленькая тучка: сам Ти-Цэ как будто не был рад. Страж со шрамом, которого все нарекали счастливчиком, кивал в ответ на поздравления учтиво, нежели искренне, и рвался из тянущихся к нему со всех сторон рук. Он смотрел прямо перед собой и расталкивал йакитов плечами, пока не сумел вовсе скрыться от них в одном из складов Серого замка.
Может, Помона накручивала себе, и он действительно был очень занят сборами. Но тень сомнения и тревоги следовала за ней по пятам.
***
На протяжении отведенных Ти-Цэ трех дней Помона своего проводника не видела. Завтрак на смотровую площадку приносили другие Стражи, они же давали ей обязательные ежедневные уроки. Большого удовольствия Помона от них не получала: эти йакиты, в отличие от Ти-Цэ, не искали к ней индивидуальный подход и придерживались школьной программы.
Сидеть без дела накануне самого невероятного путешествия в ее жизни для Помоны оказалось тяжелее всего. Она пыталась пересечься с Ти-Цэ под разными предлогами, предложить помощь, но Стражи мягко оставляли ее не у дел.
– С Ти-Цэ полный порядок, он справится, – говорили они. – Вы должны быть горды собой. Никто не мог сказать наверняка, как Старшие отнесутся к идее с поездкой в нашу долину. То, как скоро они согласились, доказывает их – и наше, конечно, – глубокое к вам доверие. А то, что у Ти-Цэ прибавилось хлопот, должно волновать вас в последнюю очередь.
После этих слов Помона успокаивалась, но через некоторое время беспокойство навещало ее снова. Однако все, что ей позволялось делать – ждать дня отъезда и не задавать лишних вопросов.
***
Накануне рокового утра Помона долго лежала в постели и рассматривала рисунок Иды. На тумбе лежала аккуратно сложенная мантия, которую принесли вчера вечером Стражи. Она была многослойной, с разным видом плетения и из разного сырья. Помона всерьез увидела в Стражах соперников на ткацком поприще.
До минуты, когда она наденет изделие на себя, оставалось всего три с половиной часа: покинуть Серый замок было решено задолго до рассвета – так передали ей слова Ти-Цэ Стражи. Сам проводник Помоне до сих пор не попадался на глаза.
Помона сложила рисунок в несколько раз. Удары сердца заглушил свист ветра за окном. Сколько еще она не увидит семью? Помона страшилась мысли о встрече с родными после долгой разлуки. Ида наверняка подрастет, и она не увидит ее преображения, а на лицах родителей появятся новые морщины. Да и сама она вряд ли вернется из чужих земель прежней.
Но с другой стороны…
Никто до нее не выходил так далеко за пределы поселения. Разве не об этом мечтала она и другие дети, сил у которых хватило только на то, чтобы добраться до леса? Увидеть весь свет, зайти за горизонт? Вернуться домой с высоко поднятой головой и окружить себя разинутыми от восторга ртами, навостренными ушами, широко открытыми глазами?
Помона положила руку поверх глаз. И впервые за последние несколько дней мгновенно уснула.
26
– Помона?
Женщина распахнула глаза, словно лежала без сна уже несколько часов. Она села на кровати, наспех протерла веки и за пеленой резвящихся мушек увидела на пороге своей комнаты Ти-Цэ. Корочка его шрама грубо посверкивала в свете почти растаявшей свечи, которую Помона не потушила перед сном.
За три показавшихся вечностью дня Помона успела поотвыкнуть от Ти-Цэ. Она не сразу разглядела за привычной мрачной серьезностью усталость в его чуть дрожащих глазах. Этой ночью он наверняка не спал. А может, и прошлой тоже.
– Нам надо идти, – сказал Страж. Его тон начисто отрезал любое желание вновь уронить голову на подушки.
Помона соскочила с постели. Она предприняла весьма жалкую попытку пригладить волосы и сдернула с тумбы сотканную для нее мантию того же цвета зрелой вишни, что и рабочая форма Стражей. Пока одевалась, мельком выглядывала в окно: еще горели звезды, а небо стало светлее ночного всего на полтона.
Ти-Цэ молча ждал. Помона спрятала рисунок Иды в складки мантии, туда же переложила наброски орнаментов для собственных изделий. Ткань была на ощупь приятная, но повисла на плечах тяжелым грузом: вещице не были страшны ни ветра, ни дожди.
Наконец она кивнула Ти-Цэ. Помона встала рядом с ним, с мужчиной, который возвышался над ней почти на треть. Он безмолвно повел подбородком и развернулся. Помона взяла его за руку: в такой темноте разумнее было довериться ему.
Он помог ей спуститься с дерева, и Помона впервые за долгое время встала на пол – месиво из земли, корней и камней. Здесь же она нашла оставленную почти четыре недели назад обувь. Помона так привыкла ходить босиком, что шагнула в ботинки с неловкостью ребенка.
У корней их дожидался мешок ростом чуть не с Помону. Он грузно привалился к стволу дерева, будто прошел неблизкий путь, чтобы оказаться здесь. Ти-Цэ спрыгнул с каната вслед за женщиной, подцепил обматывающие горловину мешка веревки одной рукой и закинул ношу на правое плечо.
– Сколько нам ехать? – спросила Помона.
– Десять дней, – сказал Ти-Цэ. – Но с вами остановки придется делать часто. Я бы рассчитывал на четырнадцать.
Помона охнула:
– Две недели? Это слишком долго!
– Нам некуда спешить, – сказал Ти-Цэ.
– Некуда, но все-таки поспешить можно?
Ти-Цэ нехотя кивнул. Он был не в силах ей лгать.
– Тогда мы поторопимся, – распорядилась Помона. – Какой бы ни была поездка, я выдержу. Мы будем делать столько привалов, сколько потребуется, и не больше. Не относись ко мне, как к беспомощной…
– Не было и в мыслях, – рявкнул Ти-Цэ.
Помона захлопнула рот и осторожно скосилась на него. Даже в маске его лицо было напряженным, как сведенная судорогой мышца.
– Ну так, – повторила она неуклюже, совсем как чадо, прощупывающее почву: настолько ли зол родитель, как кажется, – сколько в таком случае займет дорога? Если делать остановки только в случае крайней необходимости?
– Дней восемь, – почти прошипел Ти-Цэ.
Йакит толкнул тяжелые двери, и они вышли на крыльцо Серого замка. Помона вслед за мужчиной спустилась, нащупывая носками каждую ступень, и вскинула голову к небу. Воздух был здесь иным, нежели на смотровой площадке, докуда не дотягивались запахи трав и цветущего урожая.
– Не отставайте, – бросил Ти-Цэ через плечо.
Помона нагнала проводника.
– И лучше бы вам надеть капюшон.
Помона огляделась, но не увидела ни одной пары глаз, которая бы их обнаружила.
– Так ведь никого нет?
– Никого. Но все еще веет ночным холодом.
Помона подчинилась. Только когда на голову легла плотная ткань, она почувствовала, как покалывает мочки ушей.
Они поравнялись с первыми домами поселения и встретили на посту одного из них Стража. Он обменялся с Ти-Цэ краткими кивками и поклонился Помоне. Она ответила неповоротливым реверансом.
– Счастливого пути, – сказал Страж. – Проведите время с толком. И Ти-Цэ, передай сердечный привет моей супруге.
– Еще один. Я вам что, любовный почтальон? Боюсь, на пение всех серенад уйдет непозволительно много времени.
Страж на посту только усмехнулся недружелюбному товарищу. Ти-Цэ потоптался на месте и поправил мешок, который, на взгляд Помоны, и раньше хорошо лежал у него не плече.
– Я… передам, если буду проходить мимо твоего древа.
– Спасибо. Удачи, Ти-Цэ.
Он кивнул и поторопил Помону за собой.
– На чем мы поедем? – спросила та, когда они отошли достаточно далеко от первого встречного йакита.
– Используем тот же живой транспорт, что и все наши, когда возвращаются домой. Вам будет непривычно, – предупредил Ти-Цэ, – но мы не можем передвигаться на телеге. Иначе путь только в одну сторону займет около месяца.
– Ого! – Она тут же закрыла рот ладонью, устыдившись громкости собственного голоса. – Ого. И что это за быстрый скот такой?
– Иритт, – ответил он. Ти-Цэ покачал головой в ответ на ее недоумение. Они между делом обменялись кивками и реверансами еще с тремя йакитами. – Бесполезно сейчас вдаваться в подробности. Не думаю, что сумею подобрать понятные вам ассоциации для описания…
– Вот это да! Извини, – она снова сбавила тон под его укоризненным взглядом. Помона неуклюже раздавала поклоны на ходу: Ти-Цэ шел быстро, так что Помона почти бежала мимо все новых и новых служебных постов, чтобы поспеть. – Но где вы их держите? Стадо, наверное, большое? Я никогда не видела в поселении…
– Увидите. Они не ведут открытый образ жизни. За пределами Пэчра мы отлучим одного от табуна.
Помона больше не задавала вопросов: пустые ответы Ти-Цэ в любом случае ничего ей не проясняли. Она сжала рисунок Иды под мантией и окинула взглядом соседние дома. Еще месяц назад Помона не видела ничего, кроме них, и не могла даже представить, как круто сменит направление ее размеренная жизнь. И вот она уже идет в компании Стража по родным улочкам, как по чужому ей миру.
Но вдруг ее скользящий взгляд споткнулся о нечто, что заставило Помону резко остановиться: крупная доска, исписанная мелками и хлипко прибитая к забору. Буквы на ней были большими, разноцветными, но Помона все равно подошла ближе, прежде чем прочесть:
Счастливого пути, Помона!
Ее сердце пропустило удар. Она перечитала написанное несколько раз, перед тем как ее взгляд метнулся выше, на двор, который они с Ти-Цэ прошли две минуты назад. Послания были и там, прямо на заборе. Не один дождь пройдет, прежде чем смоются густо обведенные буквы. «Запомни все, что увидишь», – гласила та надпись.
Помона медленно поворачивалась вокруг своей оси. Ее губы беспрерывно складывались по образу и подобию новых и новых посланий. И чем ближе становился рассвет, тем больше ей удавалось их увидеть. У каждого дома стояли исписанные доски, кто-то вместо них использовал колеса от телег или целое крыльцо, а кто-то (надо думать, дети) исписал и изрисовал семейный сарай, от земли и до покатой крыши.
Прощаний и пожеланий хорошей дороги было так много, что, если бы Помона встретила утро на смотровой площадке, то подумала бы, что Пэчр затянуло кудрявящейся разноцветной гирляндой.
Помона едва сознавала, что это происходит наяву. Она повернулась к Ти-Цэ и уставилась на него, рассеянно придерживая капюшон, чтобы не свалился с головы от очередного порыва ветра.
– Вчера во всех школах Стражи сочли за необходимость известить поселенцев о вашем путешествии, – сказал Ти-Цэ. Его лицо под маской разгладилось. – Было объявлено, что вы отбудете задолго до окончания комендантского часа. Выходить из домов и открывать ставни запрещено, – он хмыкнул, – но, как видите, люди нашли способ с вами попрощаться.
– Они все… – прохрипела Помона и снова замолчала.
Ти-Цэ снисходительно наклонил голову.
Помона сделала к ближайшему крыльцу два широких шага, но ее взгляд продолжал метаться от двора ко двору, и она споткнулась. Помона замахала руками, сумела удержать равновесие и уставилась под ноги. У ворот дома, к которому она приблизилась, лежала покосившаяся корзинка, набитая овощами и фруктами чуть не по самую ручку. Между сорванных на закате огурцов была вложена записка. Помона достала пергамент и поднесла к глазам.
Возьми в дорогу. Путь, должно быть, не близкий. От соседей с любовью!
Помона наспех вытерла лицо и подхватила корзинку.
– Я бы не советовал, – подал голос Ти-Цэ. – Не поймите неправильно, но прежде, чем вы покинете поселение, увидите столько корзин, что не унести будет нам вдвоем. – Он кивнул на мешок у себя на плече. – Все необходимое у нас с собой.
Помона огорченно поставила корзину на место и послушно поплелась за Ти-Цэ. Она чувствовала себя ужасно. Ей хотелось дать хоть какой-то знак, что она увидела оставленную еду, что она благодарна, что хотела бы чем-то отплатить и объясниться, почему не может взять щедрый подарок. Однако, когда за спиной осталась добрая половина поселения, Помона перестала терзать себя понапрасну: Ти-Цэ был прав. Положить у своих дверей гостинец посчитала за долг каждая вторая семья. Причем грузили корзинки кто во что горазд: фруктами, овощами, плодами, которым еще только предстояло созреть. Дети оставляли ей даже камни – самые красивые, венцы своих коллекций.
Она и представить не могла, что люди будут так хорошо к ней настроены. Возможно, Помона слишком большое значение придавала замечаниям о своем бездетном положении, и не замечала обратного, положительного к себе отношения? А может, они просто почувствовали, как сильно нуждаются в Посреднике?
Помона воспрянула духом. Новый мир, Пэчр – ее дом, – был к ней не так уж и враждебен. Не важно, из каких побуждений, но люди дали ей шанс.
Тогда и я себе его дам, – решила Помона. – Должна хотя бы попытаться.
Наконец, они минули поворот к лесу и вышли в поле, где заканчивались посадки поселенцев. Впереди их больше не встретит ни один дом, но и здесь Помона с Ти-Цэ наткнулись на пугало с дощечкой в соломенных руках и надписью: «До скорого!» на ней. Это было последнее послание для нее, и его оставил…
– Пуд! – охнула Помона, узнав соломенную шляпу на голове пугала. – Быть не может!
– Почему же? – спросил Ти-Цэ. – Пуд – один из самых ярых ваших поклонников. Большинство песен, которые поют молодые о вас, придуманы именно им.
– Ты это серьезно сейчас?
– Понимаю. Пуд до этого времени… был к вам не слишком дружелюбен?
Вопрос был риторическим, поэтому йакит продолжил:
– Так вот знайте, что он очень благодарен вам за спасение своей жизни. Пуд увидел в вас того, кто несмотря ни на что хранит трезвый ум. И сострадание. – Ти-Цэ скосился на нее, но Помона воротила взгляд. – Он увидел в вас… не Посредника, нет. Человека. И всеми силами пытается донести эту мысль до окружающих.
– Он стал появляться на виду?
– Пуд посещает все школьные занятия.
У Помоны отвисла челюсть.
– Вы способны менять людей вокруг себя, даже не намереваясь делать этого, – сказал Ти-Цэ, глядя на нее все также пристально. – Это… впечатляет.
– Стражи никак не наказали Пуда за то, что он пропускал школу столько лет?
– Нет, конечно, – сказал Ти-Цэ и хмыкнул, будто понапрасну тратил слова на совсем уж очевидные вещи: – Пуд был полезен нам, пока был «в бегах» от нас. Если бы его нельзя было использовать, мы бы привели его в школу силой при первой же его попытке увильнуть от занятий.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Помона. Рот ее был приоткрыт, по спине пробежал мороз.
– Ну как же, – протянул Ти-Цэ. Они оставили пугало далеко позади и все глубже увязали в пшенице. – Мы не трогали его, чтобы наблюдать за ним. Когда кто-то верит, что без особых усилий обводит другого вокруг пальца, начинает вести себя более опрометчиво. Наблюдая за Пудом, мы всегда могли знать, когда люди проводят свои «тайные собрания» и с каким настроением с них выходят. – Заметив, как смотрит на него Помона, он пожал плечом. – Бросьте. Вы же не думали, что те, кого вы сами называете бдящими, могут быть настолько слепыми?
– Так вы все знали, – прошептала Помона. – Знали, но ничего не предпринимали?
– Создавать такие собрания – выбор людей, – сказал Ти-Цэ. – Даже если он для нас не очень понятен и главная тема обсуждений – насолить нам, мы не имеем права вмешиваться. Можем только делать выводы о том, насколько хаотично действует человечество без Посредника.
– Не имеете права вмешиваться… – протянула Помона и вскинула на проводника глаза. – Слушай, Ти-Цэ, а что насчет того случая с Ханной и Рубеном?
– М-м… Тот служащий был наказан Старшими. Извините его, этого больше не повторится.
– Что?! – ужаснулась Помона. – Ти-Цэ, он спас Ханну! Она не хотела замуж и…
– Я в курсе тех событий, – перебил Ти-Цэ, – но что бы там у людей ни происходило – это их дело. Мы не имеем права действовать на свое усмотрение, и служащий, который пошел у своих чувств на поводу, наказан по заслугам.
– Это несправедливо, – ополчилась Помона. – Разве ты так не считаешь?
– Старшим виднее, – отрезал Ти-Цэ. – Нам вмешиваться не положено – точка.
Помона мрачно скосилась на сопровождающего.
– Именно поэтому, – вздохнул Ти-Цэ, чуть смягчившись, – человечеству нужны не мы, а Посредник – выходец из народа, который понимает, что для людей хорошо, а что – нет. Поймите, Помона, йакиты живут иначе, чем люди, и лучшее, что мы можем сделать – найти человека, который сумеет втолковать это своим. И научить нас, как правильно себя вести, – нехотя добавил Ти-Цэ.
Она не стала тратить силы на то, чтобы втолковать мужчине, что не сможет оправдать таких высоких ожиданий. Как бы там ни было, слова проводника тронули ее, в особенности – то, что йакиты умели признать себя несведущими хоть в чем-то. И нуждающимися в помощи.
Помона шла молча и с улыбкой перебирала в мыслях все то, что успела прочесть на ходу. С грустью думала о том, сколько «писем» не разглядела в темноте, и о том, что так и не увидела перед уходом родной дом. Помона подозревала, что Ти-Цэ нарочно вел ее обходными путями, чтобы не было соблазна топтаться у порога до рассвета.
Помона вздохнула и туже завернулась в мантию. Наверняка корзинка с гостинцами стояла и у ее забора. Может, мама положила еще и свежеиспеченный хлеб с мармеладом и сухофруктами. Помона была единственной в семье, кто его любил.
– Держитесь позади, – сказал Ти-Цэ. Они шли сквозь поле пшеницы, такой высокой, что колосья били Стража выше локтей, а Помоне и вовсе царапали подбородок. – Роса, – пояснил он. – Она вас всю измочит.
– Мантия плотная, – отозвалась Помона, но все же зашла ему за спину. – Ты лучше бы о себе позаботился, – заметила она. Шерсть у него на руках собиралась в сосульки.
– Еще не так промокну, – пробубнил Ти-Цэ.
Помона наградила его затылок вопросительным взглядом, но ничего не спросила. Вразумительный ответ она получит только от собственных глаз.