Марк посмотрел на него, как на умалишенного.
– Может еще нагнуться и банку с вазелином им подарить. Фауст, ты что говоришь такое?
– Ну, банку это уже по желанию. Но ты же сам сказал – это не наш профиль. Зато их. Вон они тебе претензии шлют, что ты их не допускаешь сюда, – пес кивнул на клочки паучьих свитков. – А ты возьми и официально обратись за помощью.
– И зачем им нам помогать?!
– Ради престижа. Ты выступи на визор, публично, с официальным заявлением. Признай нашу недееспособность. Дескать, мы тут опять сломали, и только вы можете починить. И всех спасти. Им будет невыгодно отказываться. Выстави их героями, и они с радостью заберут у тебя этот геморрой.
Марк глубоко задумался. Он понимал, что Фауст толк говорит, но сама идея его жутко коробила.
– Они же тогда доступ к книгам, небось, потребуют под это дело.
– Ну и отлично. Это уже начало диалога, тут можно засылать юристов и обговаривать условия их доступа. Переговоры могут длиться месяцами. Сюда они не понаедут. По крайней мере, пока действует это… – он осекся, подумав, не выдал ли Кирину проделку.
– Да я понял, что наша ведьма что-то и тут наворожила, расслабься.
Пес кивнул. Но дальше решил уже не развивать мысль. Он и так чувствовал себя неловко, потому что, по сути, учил начальника его работе. Маркуса он уважал, и совершенно не хотел задевать его самолюбие.
– И что руку она тебе располосовала, тоже догадался, – вдруг холодно буркнул Волфтейн. Фауст никак не отреагировал. Укол за укол. Квиты.
Помолчали еще. Говорят, что настоящий друг это не тот, с которым можно поговорить. А тот, с кем можно комфортно помолчать.
– Но вообще ты дело говоришь. Хотя… на мой взгляд ты к ним слишком добр.
Фауст повернул к Марку непроницаемое лицо.
– Я добр? Я мизантроп.
Диабол улыбнулся и хлопнул пса по плечу своей огромной лапищей.
– Надо это обмозговать как следует. Спасибо за идею, дружище. Из тебя получился бы отличный куратор.
– Боже упаси, Марк! Чтоб вот так без сна и отдыха рыться в бумажках и возиться с идиотами, вместо того, чтобы поджигать дворцы, устраивать кровавые бани и спасать красоток от демонов? Ни за какие коврижки!
Фауст встал и с наслаждением потянулся. Он предвкушал спокойный глубокий сон, а не вполуха и вполглаза, как ему приходилось спать в последние дни.
– Ну… всему свое время. Не зарекайся.
В этот момент со стороны озера и замка послышался скрип кареты. Не трудно было догадаться, кто мог так поздно ехать к гостинице.
– Ни за какие коврижки, – повторил он. – Спокойной ночи, Маркус.
Пес пожал Волфтейну руку и ретировался чуть более поспешно, чем того требовал случай. Встречаться с Кирой он явно не желал. Лицо его, как показалось Марку, ожесточилось, и весь он как-то вдруг изменился и закрылся.
Волфтейн дождался кошку. Немного поболтал с ней о том, о сем и тоже отправил спать. Про Фауста она не спросила и никак не показала, что заметила его.
«Да уж. В одном пес был прав, – думал Марк. – Это, конечно не ненависть. Но и равнодушными такие отношения назвать никак нельзя».
* * *
Спалось Кире плохо. Встала она часов в восемь утра, в жуткую по своим меркам рань. Луна уже вовсю вертелась у своего бара. Она радостно накормила кошку омлетом, пышным, как пивная шапка. Пряный кофе с шоколадной стружкой и настоявшийся за ночь пирог с заварным кремом Кира решила съесть на улице, еще с вечера отметив привлекательность скамьи за столиком с видом на озеро и аллею к дворцу. Она с удовольствием уселась на церковную скамью, чуть сырую еще от росы, щурясь на яркое утреннее солнце. Кошка с горечью подумала, что на Стиксе и в Блуме сейчас уже наверняка пошли ледяные дожди.
Из-за того, что солнце палило прямо по глазам, она не сразу рассмотрела Фауста на берегу. Судья заканчивал утреннюю тренировку разминкой с косой. На глазах его была повязана плотная черная полоска ткани. Широкое черное лезвие то и дело давало тусклые блики. Движения пса были очень сдержанными: медленными, но не плавными. Было в них что-то, напоминающее искусство кабуки. Пес замирал на несколько секунд в невообразимой позе, после чего вел косу в совершенно нелогичном направлении, снова замирал. И иногда продолжал движение в темпе, еле заметном глазу, а иногда вдруг совершал серию легких и сильных взмахов или разворотов. В какой-то момент он внезапно сделал кульбит через голову и бесшумно приземлился на все четыре ноги, и продолжил вести начатое ранее движение с того места, где его настиг прыжок. Казалось, он не совершил никаких усилий. Как если бы за время этого медленного танца мышцы накопили потенциал энергии, и он просто высвободился, подобно молнии во время грозы.
Что-то встрепенулось в ней, как только она его усмотрела. А в низ живота пролился жар, сводя в узел все органы. И словно угольками изнутри подпалились предательские щеки.
Кошка стыдливо опустила глаза и шепнула себе под нос «Черт».
Вообще Кира была, что называется, полной противоположностью «влюбчивой вороне». Не то, чтобы она была холодной, безразличной или бесчувственной. Ей просто не нравилось подавляющее большинство людей. А что до мужчин, то в сексуальном плане она как будто не воспринимала их особями своего вида. Она была брезглива и агрессивна. Хотя, конечно, у нее были любови и просто любовники – и в школьные годы и позже. Влюблялась она крайне редко, но глубоко и надежно. В отличие от подруг, которые могли весело и с приключениями сменить за год нескольких кавалеров, она тихо сохла по кому-нибудь совершенно недоступному и не обращающему на нее внимание, при этом грубо и агрессивно отмахиваясь от ухаживаний других парней. И если признаться, то сильных, эмоциональных, страстных и, главное, обоюдных отношений в ее жизни никогда не было. И это она расценивала как свой личный жизненный провал. Даже считала себя неудачницей. В последние несколько лет она немного изменила тактику, и, по крайней мере, перестала грубить всем налево и направо. Это привело к завязавшимся отношениям с Джекобом. Но в душе она тосковала по состоянию влюбленности, и понимала, что решила просто смириться и поэтому пошла на компромиссы. Научилась улыбаться кокетливо и почаще, и имитировать оргазм весьма и весьма эффективно. Так, что даже сама верила. Нет, она не была фригидной, отнюдь. Во время своих кошачьих периодов, раз в полгода, ее накрывало такой волной, что она просто брала отпуск. До встречи с Джекобом она посещала кошачьи «холостяшки» – вечеринки для всех категорий антропокотных, заканчивавшиеся обычно стихийной и грандиозной групповушкой. Да и после появления Джекоба, чего уж греха таить. Во время течки ее, казалось, ничто не может насытить, так что вела она себя… безгранично отвязано. На полгода вперед. Хорошо хоть, не беременела.
Она снова подняла взгляд на подтянутую фигуру Фауста вдалеке. И только было успокоившееся сердце снова взметнулось в груди, как птица в силке.
– Черт, – выругалась она вслух и с досадой отвернулась и треснула чашкой по столу, так что смоляной напиток выплеснулся на лакированную красноватую поверхность.
Эксперимент прошел успешно. Гипотеза подтверждена. Фауст ей нравился.
«Не было у бабы проблем – купила баба порося», – с обидой думала кошка. Столько лет она тайно тосковала по любви. Мечтала, словно девчонка, о том, чтобы чувствовать, ждать встреч, желать его, неведомого принца, не только во время своих периодов, а и просто. Как другие люди. Она же общалась и по театрам ходила и читала много – видела, что у других с этим все просто. Так просто, что даже сложно. Люди постоянно усложняют себе жизнь, повально влюбляясь то не в того, то не вовремя. И только Кира плыла по этому океану страстей в ледяной шлюпке.
Ну вот и угораздило ее – и не в того, и не вовремя, все в одном флаконе. Из всех возможных мужчин, толпами окружавших ее в последнее время, она ощутила вожделенную искру к самому злобному, самому безразличному, самому грубому, самому…
Со стороны озера послышался всплеск. Кошка машинально посмотрела на пустой берег. Через несколько минут (минут!) пес шумно вынырнул. Фыркая, выбрался на берег и отряхнулся по-собачьи, накинул на плечо припасенное в кустах полотенце, и так и пошел в ее сторону по-псовьи, не вставая на задние ноги. Как будто специально решил подразнить, почуяв издалека ее размышления. Его бурая шкура лоснилась на солнце, подчеркивая перекаты тугих мышц, канатами извивших все его поджарое тело. На четвереньках после тренировки его походка была медленной, вальяжной и грациозной. Из-за повязки на глазах выражения лица было трудно понять.
«Джеймс Бонд хренов», – со злостью подумала девушка. С каждым его шагом она все отчетливее понимала, что стремительно влюбляется.
В самого злобного–безразличного–грубого. И еще в самого сильного. Надежного. Умного. Принципиального.
В Судью. В убийцу. В коллегу.
Последнее внезапное понимание легло на трепещущее сердце гранитной плитой. Ну конечно! Она в своем репертуаре – Фауст был, пожалуй, самым недоступным для нее мужчиной из всех, кого только можно было бы представить. Вот и весь секрет его привлекательности.
Кира тяжело вздохнула, ощущая, как грудь наполняется горечью. А еще с ужасом поняла, что он вот уже рядом и сейчас с ней поравняется. А ей внезапно стало очень важно, с каким лицом и в достаточно ли элегантной позе она сидит.
Эта мысль разозлила кошку. Кира нахмурилась и специально чуть сползла со скамьи, чтобы сесть максимально расслабленно и индифферентно. Вот уж дудки! Она еще посражается за свою свободу. Ну или хотя бы не подаст виду. Хватит в ее жизни унижений. Сердце-сердце, не мешай!
«Интересно, как он-то себя поведет. – Кира отлично понимала, что не только наделала глупостей, но и, скорее всего, обидела пса своей резкостью. Или нет? – Мда. Верно он про меня – героиня-хероиня. Ну, буду считать так: если он сейчас поздоровается, улыбнется или пошутит, то все хорошо, и мы делаем вид, что ничего не случилось. Значит, не оскорбился. А если насупится и что-нибудь гадкое зарядит вместо приветствия, значит, будем дуться».
Фауст ничего не сказал. Прошел мимо молча, даже головы в ее сторону не повернул – просто проигнорировал. Это ее задело. Повязка на глазах кошку обмануть не могла, она уже поняла, что зрение не главный его орган восприятия. Но в то же время и чувство вины всколыхнулось с новой силой.
Она постучала когтем по чашке, чувствуя себя, как у разбитого корыта. Ну, вот собственно и все. Можно радоваться, никакую влюбленность душить не придется. Любить-то некого. Она испортила даже то, что еще и начаться не успело!..
– Понравилось шоу?
Кира вздрогнула. Фауст уселся на стул рядом и поставил перед собой чашку свежего кофе. Повязки уже не было, как и полотенца. Зато дорожная кожаная портупея обвивала его торс, как обычно в переездах, поверх почти незаметного бурого бронежилета. Он не игнорирует ее. Просто ходил за кружкой. Но в то же время прежней легкости в его голосе она тоже не чувствовала.
– Понравилось. У тебя каждое утро так начинается?
Пес кивнул и отхлебнул из чашки.
– Вставай ты пораньше, знала бы наверняка.
– Я не люблю вставать рано. И все успеваю, так что идите все критикуны на хрен.
– Нет такого слова – критикуны.
Пес внимательно смотрел в сторону дороги к городу, как если бы прислушивался к чему-то.
– Зато критикуны есть. Что-то между критиком и кретином.
– Сбавь обороты, Кира, – вдруг очень строго сказал пес и посмотрел ей прямо в глаза. От этого взгляда у нее в ушах загремело и лицо бросило в жар. Нет, не только потому, что романтИк. Это было от стыда. Ей было стыдно перед Фаустом за свое поведение во время операции «Мемориум», как ее окрестил Волфтейн, вот она и огрызалась. – Я тебе не грубил. И то, что ты пытаешься меня колоть на ровном месте, уважения к тебе не добавляет.
Кира потупилась. Все так.
Молчание затягивалось и было довольно неприятным. Тягостным. Кира тоже обернулась, проследив за его взглядом – но дорога была пуста. Солнце уже нагрело желтую пыль, и лес вдалеке был слегка затуманен.
– Отправляемся сегодня?
Пес рассеянно кивнул, не сводя глаз с леса.
– Марк сказал, что мы на Стикс через Монтану – зачем такой крюк?
Наконец и она расслышала звук приближающегося экипажа. Вскоре из-за угла вырулила массивная скрипучая карета. Четверка гнедых вразвалочку, переругиваясь и покусывая друг друга за разные части тела, подкатила шумный нелепый транспорт к трактиру. Из дверей с любопытством вышла Луна и ждала, когда же карета остановится, с силой обтирая руки фартуком. Возница, казалось, не очень справлялся с разыгравшимися лошадьми и еще не очень понимал, куда ему дальше ехать, вертел головой, как филин, во все стороны. Фауст легко подхватился и вышел навстречу гостям. Лошади сразу же его заметили и, позабыв про свои споры, быстро оттормозились, качнув карету вперед и обратно. Пес прошел несколько шагов навстречу коням и умиротворяюще положил лапу на нос первому справа, безошибочно определив лидера. Конь немедленно затих и даже замер на месте, передавая свое послушание и другим.
Пыльная дверца распахнулась и из нее выглянула немолодая уже, но очень живая светловолосая востроносая женщина. Она глубоко вздохнула, окинула все вокруг бойким взглядом и, наконец, остановилась на Луне. Та в упор смотрела на нее ничего не выражающими глазами.
– Мама. Мама!!! – возопила женщина и кинулась обнимать так и застывшую на месте Луну. Вслед за нею из кареты начали вылезать люди, целая толпа, как если бы это был клоунский автомобиль. Они покряхтывали от тяжелой дороги и разминали затекшие члены. Несколько мужчин и юноша. Еще одна женщина, неуловимо похожая на первую, также завопила «Мамааааааа!» на всю улицу и обхватила Луну с другой стоны, начала хохотать, плакать и пытаться раскачать или раскружить ее вместе с сестрой. Высыпало с воплем несколько штук ребятишек разного возраста и под конец вылезла совсем юная девушка с хвостом огненно–рыжих волос и крохотным младенцем на руках.
– Дети. Дети приехали…. – наконец пробормотала Луна. Взгляд ее был рассеянный. Казалось, она не понимала, что происходило вокруг.
Вся эта шумная толпа забурлила вокруг маленькой Луны, вовлекла её в водоворот своей радости.
Кира наблюдала эту картину удивительного воссоединения семейства с привычной отстраненностью. Она давно заметила за собой эту особенность – в ситуациях, переполненных эмоциями, зашкаливающе трогательных или невыносимо жестоких, она как будто замыкалась внутри себя, словно в огромной подводной лодке, и наблюдала за происходящим через толстое стекло иллюминатора. Логика подсказывала ей, что будучи человеком, выросшим в пансионате – да в приюте по сути – ей бы сейчас со слезами на глазах умиляться и фантазировать завистливо о таком же вот воссоединении. Но она практически ничего не испытывала. Как будто кино смотрела, в сюжет которого не особо вникала. Нет-нет, за Луну она была, конечно, рада. Но вот хотела бы она, чтобы и ее семья ее так нашла? Тайная наивная мечта и боль каждого на земле сироты? Она попробовала представить. Вот экипаж тормозит, дверца открывается и выходит папа. И братья. Мама следом… Все они улыбаются и обнимают ее…
Сознание напрочь отказывалось рисовать хоть что-то вразумительное. Она не смогла вспомнить ни одного лица. Как впрочем и всегда. Только туман. Туман над водой и пустой лайнер. Мелькнуло перед глазами почему-то разгневанное мамино лицо – глаза плошками, зрачки щелками, губы сжаты так плотно, что каждый острый зуб просматривается. И голова тут же заболела. Кира потерла лоб рукой и встряхнулась, прогоняя наваждение. Такое с ней частенько бывало. Много чего она просто не могла вспомнить. Не то, что из раннего семейного детства, а даже из не особо отдаленной юности. Лишь разрозненные обрывки.
Кошка вздохнула, не особо печалясь. Ну и ладно. Не больно-то и хотелось. Она неловко опустила руку на стол и опрокинула на себя псову чашку с кофе. Черная жижа горячей магмой растеклась по столу, пролилась на колени, испортила шорты и быстро впиталась в шерсть на животе. С досадливым шипением кошка вскочила, начала обтираться и сдавленно ругаться.
«Ну вот. Как всегда опозорилась. Как это на меня похоже… конечно у всех на виду. И как дура теперь в пятнах. У него на виду. И кофе его….» Кира взглянула на Фауста. Но он в ее сторону даже не смотрел. Он так и стоял, машинально поглаживая коня по вспотевшей маслянистой морде, отстраненно глядя на то, как вихрь родственников уводит ничего не понимающую Луну в таверну.
Он крепко задумался. О том, что есть человеческая личность? Прошлой ночью, будучи в своем боевом состоянии он видел, что осталось от Луны. Практически ничего. С точки зрения жизненного баланса – все отлично. Жизненный светлячок тихо сияет, сообразно возрасту. Но за его лучики цепляется всего один огонек… Всего один! Как такое вообще возможно?
Многие люди уверены, что именно Жизнь – главная энергия человека, дающая ему и силу и характер. Это не так. Биоэнергетики КС давно доказали, что Жизнь главная не потому что что-то дает, а лишь потому что удерживает вместе остальные энергии. Как магнит. Именно поэтому все люди такие разные. Личность – это уникальный коктейль из разных энергетических субстратов – сила, дух, женственность и маскулинность, целеустремленность, музыка, жестокость..... Энергий множество. Фауст, как и другие Судьи, даже немного лучше из-за старой травмы, умел видеть эти субстраты в форме легкого цветного свечения, когда входил в боевой транс. Не все, но некоторые. Каждый человек, это салат, огромная коробка с конфетти, некоторые кусочки побольше, некоторые поменьше. А все вместе и создают характер. И обтесываются с опытом.
А тут… всего один. И что же это, интересно, было? Памяти нет. Знаний о мире, соответственно, тоже. Все что она умела делать – это готовить, и готовила божественно. Значит, это был кулинарный талант? Но как же тогда объяснить то, как Луна оформила свою кухню при полном отсутствии памяти о своем звездном во всех смыслах прошлом? Ее кафешка была тематической, настоящим любительским планетарием. Все эти книжки, картинки, модельки. Прямо или косвенно астрологические названия блюд и специй? Даже цветы на столе в вазе были – астры! Двенадцать комнат своей гостишки она оформила в полном соответствии с философией Северного Зодиака, по которому Фауст имел знак Скорпиона. А именно так она его однажды назвала – Скорпионищем.
Как такое может быть, что человек, утративший память, с легкой подсказки вспоминает стихотворение, да хоть и на любимую свою тему, но не помнит о том, что у него две взрослые дочери и целый выводок внуков?!
Очевидно, что память – это не все. И даже если ее отнять, то следы важного, настоящего, останутся, забудутся только события. Как оттиск старинного текста на рисовой бумаге. Что угодно ты на ней нарисуешь вновь, но фоном будут читаться отпечатавшиеся объемные слова. Душа Луны с самого начала тяготела к звездам. И когда знания и память были стерты, это ее стремление осталось. И реализовалось… да хоть бы и через кулинарию. Не важно через что. Истинный интерес духа найдет дорогу.
Пес встряхнулся. Улица давно опустела. Солнце припекало. Он взглянул на Киру, быстро оценил обстановку и устало вздохнул, ни капли не удивившись. Стоило ему не то, что отвернуться, а просто задуматься, а она уже и сама изгваздалась и его без кофе оставила.
Кошка виновато прижала уши и смотрела на него огромными блестящими глазами. Возможно она ему что-то говорила, может даже извинилась, да он не услышал. Его вдруг посетило ощущение, что он вот-вот поймет про нее что-то очень важное. Прямо-таки жизненно важное. Что-то, тесно связанное с его размышлениями о памяти духа и прочего…. Но мысли быстро улетучивались и испарялись, как эфир из комнаты в открытую форточку.
– Ты что-то сказала? – наконец угрюмо спросил он.
– Я спросила зачем нам такой крюк через Монтану? Это плюс пару недель к дороге до Стикса, как минимум.
– А ты что, на осенний марафон торопишься? Погода на Юге не устраивает? – съязвил он. Кира сжалась еще больше. Фауст усилием воли заставил себя выдохнуть и остыть. Он злился на нее, да, но вовсе не за тупые вопросы. Точнее, ему все ее вопросы казались тупыми только потому, что он на нее злился.
Заросший бородой по самые глаза низкорослый возница вывалился из таверны – из открывшейся за ним двери на секунду послышались нечленораздельные радостные восклики – и поспешил, благодарно клянясь псу, забрать, наконец, своих коней.
Пес не смотрел на нее. Он вернулся за стол, грустно заглянул в опустевшую свою чашку и с досадой отставил ее подальше от края. И оперся на руку, закрыв от нее свое лицо еще сильнее.
– Странное было приключение, – отстраненно протянул он. – Ты не думала об этом? Мы как будто… сбились с пути и завернули на короткий пит стоп. И случайно открыли затерянный храм. МИФ.
– Да уж, – согласилась Кира, обрадованная сменой настроения. – Это правда было странное приключение.
– Мда. Такова жизнь Судьи, Кира. Наверное, я должен был это предусмотреть, но я не сообразил вовремя.
– Что ты имеешь ввиду? – нахмурилась девушка. Это был неожиданный для нее вывод.
– “Любое взаимодействие энергетически заряженных частиц является обоюдным”, – продекламировал пес, постукивая по лакированному столу когтем. – Мы сейчас в паре. Не только я с тобой. Но и ты – со мной. Я узнаю твой мир. Но и ты узнаешь мой.
– Четвертый закон равновесия в биоэнергетике по Гаасу…
– Да. Когда ты предлагала мне партнерство, ты подразумевала, что получишь просто помощника в своих делах. А в итоге это я затянул тебя в свой мир. Я ведь всегда оказываюсь в нужном месте в нужное время, Кир.
– И там, где ты оказываешься всегда что-то случается? – осенило девушку.
– Наоборот. Судьба всегда приводит меня туда, где уже что-то происходит. Чтобы я мог повлиять на ход событий.
– “Судья длань Судьбы”… – ошарашенно протянула кошка общеизвестную присказку. В ее голове складывался пазл и получался космос. Это было поразительно, и в то же время так просто.
– Да, – снова кивнул пес. – Судья длань Судьбы. Начинаешь втягиваться, да? Так что я не спрашивал Марка, зачем такой крюк через Монтану. Что-то зовет. К тому же Волфтейн попросил меня там кое-что проверить. По дружбе. Даже в должности временно восстановил. В общем, я поеду. А ты можешь не ехать, кстати. Машинка твоя все равно пока на приколе. Останься здесь, под крылом у Вероники и своего заговора. Если хочешь. Вдвоем мы Марка убедим, я уверен. Компания мертвых всяко получше моей.
Кира вжала уши в голову еще плотнее. Да, тон их отношений поменялся кардинально. Да и Марк ясно дал ей понять субординационный порядок – Фауст старший по званию.
Девушка, блаженно жмурясь, окинула влюбленным взглядом озеро и тополиную аллею. Лес вдалеке и острые, празднично украшенные бежевыми с черными ромбами флагами КС шпили башен Мемориума. Да, безусловно в мире появилось для нее еще одно место, где ей хорошо, уютно, где ее любят и привечают. Остаться?.. Звучит соблазнительно. Она взглянула на Фауста.
Пес не смотрел на нее.
«Компания мертвых всяко получше моей? Черт возьми, да он серьезно обижен».
Кошка поникла. Было ему на что обижаться. Он предложил ей расторгнуть их договоренности и расстаться. Совсем недавно она бы даже не задумалась над выбором. Но сейчас все изменилось. Не только потому, что Фауст стал ей небезразличен. Ко всему прочему она ощутила досаду за себя саму и вину. Она чувствовала, что уйти сейчас будет правильно, чтобы не влюбиться. Но совершенно не справедливо. Из их отношений за последние несколько недель она много получила. Пес прилагал усилия ради нее, и она это чувствовала. Уйти сейчас – это уйти, ничего не дав взамен. Неблагодарно. Подумав так, Кира поняла, как поступит.
– Нет. Я поеду с тобой. Вдруг пригожусь.
Пес внимательно посмотрел на нее.
– Я тебе партнерство не предлагаю, Кира. Ты мне не нужна.
– Я понимаю. В отличие от меня ты действительно можешь справиться с чем угодно в одиночку. И все же я поеду с тобой, – она ответила ему спокойным ровным взглядом.
Фауст еще немного посверлил ее. Пожевал желваки и, наконец, кивнул.
– Тогда чего расселась?