VII
Очнувшись, Андрей увидел, что лежит, скорчившись и подогнув под себя ноги, почти в позе эмбриона, на дне лодки, головой к корме. Правой стороной лица он упёрся в грязные сыроватые доски, ощущая кожей их неровную шероховатую поверхность, усеянную песчинками и мелкими кусочками древесины. Но особенно явственно он чувствовал тупую ноющую боль в затылке, которым, падая, приложился к краю лодки. Боль растекалась по всей голове, охватывая её жёстким тугим жгутом и порождая в ней непроходящий равномерный шум, отчего ему поначалу показалось, что где-то завывает ветер. Однако, с трудом приподнявшись и разглядев, что вокруг, как и прежде, всё спокойно и ни одна травинка не шевелится в прибрежных зарослях, он понял, что ветер шумит только в его травмированной голове. Чтобы проверить, как сильно она повреждена, он пощупал затылок и, зарывшись пальцами в густые растрёпанные волосы, обнаружил там довольно солидную шишку.
Андрей скривился и пробормотал глухое ругательство. Сидя на дне лодки, там, где он только что лежал без сознания, он медленно водил кругом мутноватым блуждающим взором, с угрюмым, напряжённым выражением на лице, будто не узнавая окружающего пейзажа и усиленно соображая, где это он очутился.
Но соображать особенно было нечего. Пейзаж был тот же самый, что и накануне. Та же недвижимая, подёрнутая лишь слабой рябью гладь реки, точно застывшей и остановившей своё и так едва различимое течение; убегавшие вдаль безграничные зеленеющие просторы, терявшиеся в чуть клубившейся на горизонте тонкой и прозрачной, как кисея, белесой дымке; тёмный сумрачный лес, плотной непроницаемой стеной черневший в отдалении, замыкая расстилавшуюся перед глазами картину и ставя предел бескрайнему обзору.
Но не всё было, как прежде. Спустя минуту-другую, полностью придя в себя и оглядевшись внимательнее, Андрей заметил, что главный мучитель людей и всего живого на земле – огромное пламенеющее солнце покинуло своё ставшее вроде бы уже привычным место в центре неба и переместилось к западу, в результате чего его лучи, ещё недавно прямые, как стрелы, и жгучие, как огонь, сильно изогнулись, притухли и утратили значительную часть своей, как казалось, неугасимой, неистовой мощи. Было по-прежнему жарко и душно, однако всё-таки уже не так, как раньше. Дышать стало чуть полегче. В неподвижном, застылом, липком воздухе время от времени стали пробегать едва уловимые свежие дуновения. И, почувствовав это, летавшие над рекой чайки, словно охваченные радостью, принялись носиться стремительнее и живее и оглашать округу громкими, как будто торжествующими криками.
Андрей вдруг услышал поблизости тихий сдавленный стон и какое-то шевеление. Оторвавшись от осмотра окрестных видов, он огляделся рядом с собой и заметил наконец своего друга, на которого, опамятовавшись, почему-то не обратил внимания и о котором даже не вспомнил до того мгновения, пока тот сам не напомнил о себе. Димон, по непонятной причине отключившийся почти одновременно с Андреем, тоже понемногу приходил в себя и подавал всё более явные признаки жизни – двигал конечностями, напрягал мышцы, подёргивал плечами и издавал глухие, невнятные звуки. В конце концов, вытолкнув из себя более отчётливый отрывистый возглас, он резко вскинул голову и немного ошалело, выпучив глаза, уставился в пространство. Губы его беззвучно шевелились, словно пережёвывая что-то, а руки беспорядочно шарили по скамейке, будто выискивая точку опоры для могучего с виду, но бессильного в данный момент тела. Это длилось около минуты, после чего, придав туловищу некоторую устойчивость и обретя способность изъясняться более-менее связно, Димон, недоумённо осмотревшись кругом, сиплым, надтреснутым голосом вопросил:
– А де это мы?
Андрей мельком глянул туда-сюда и пожал плечами.
– Кто его знает? Места как будто всё те же… а вроде уже и не совсем те. Очевидно, пока мы были в отрубе, нас унесло течением. Неясно только, как далеко.
Димон, по-прежнему с непонимающим, растерянным и чуть ли не испуганным выражением, воззрился на товарища.
– Унесло?.. К-куда? На Белый берег?
Андрей, которого невольно позабавила расстроенная, наивно-изумлённая физиономия друга, кивнул и с лёгкой усмешкой проговорил:
– Возможно. Пусть будет Белый берег, если тебе от этого легче.
Но Димон, понемногу избавлявшийся от последствий обморока и начинавший видеть всё более трезво и явственно, не оценил сомнительную, по его мнению, шутку приятеля и, продолжая озираться вокруг и вглядываться в незнакомые пустынные окрестности, позлащённые притушенными косыми лучами, пробурчал сквозь зубы:
– Что значит «пусть будет»? Хотелось бы всё-таки знать, где мы щас обретаемся. Что это за глухомань?.. Вечереет вон уже… Как мы домой-то добираться будем, алё?
Андрей, осведомлённый о месте их пребывания так же плохо, как и его спутник, ничего не сказал и лишь вновь передёрнул плечами.
Димон же ещё некоторое время с насторожённым и озабоченным видом, хмуря брови и тихо бормоча что-то, обозревал то один, то другой берег и сокрушённо покачивал головой. А затем вдруг поморщился и охватил её обеими руками, стиснув пальцами виски.
– Блин, башка трещит! Раскалывается просто.
На этот раз Андрей откликнулся:
– У меня тоже. И шум такой, будто ветер свищет.
Димон чуть помотал головой, но от этого, видимо, стало ещё хуже, так как он скривился сильнее и простонал:
– Во, ещё больше накатило! Шо за дерьмо? С чего это вдруг? Что вообще это было?
– Скорее всего, солнечный удар, – вполголоса произнёс Андрей, задумчиво глядя куда-то в сторону. – Мы тупо перегрелись… В общем, сами виноваты.
Димон с сомнением поглядел на товарища.
– Солнечный удар? Да прям-таки. Что, у обоих сразу?
Андрей слегка покивал.
– Почему бы и нет? Вместе на площади сидели, вместе на речку шли, вместе в лодке плыли – ну и удар схлопотали тоже вместе и одновременно. Жара достала-таки.
Димон кисло усмехнулся, или, точнее, просто поморщился.
– Да уж, железная логика.
– Что есть, то есть, – рассеянно промолвил Андрей, уже некоторое время вглядывавшийся в видневшийся неподалёку небольшой округлый мысок, густо заросший травой и кустами, так что невозможно было различить, что находилось следом за ним.
А между тем там что-то, или, вернее, кто-то находился. Из-за покрывавшей мысок плотной зелени доносились время от времени приглушённые голоса, звонкий переливчатый смех, плеск воды. Видимо, даже в эту отдалённую, безлюдную местность проникли какие-то отдыхающие, по-видимому недовольные шумом и толкотнёй, царившими на городских пляжах, и решившие искать спасения и от жары, и от людей за пределами города, среди бескрайних полей, на диком, пустом берегу.
Приятели не услыхали долетавших из-за мыса звуков только потому, что сразу после пробуждения от обморока в головах у них стоял такой гам, что они вообще мало что слышали. И лишь после того как он стал понемногу стихать, они – сначала Андрей, потом и Димон – уловили доносившиеся с прикрытого зарослями берега возню и говор, то ненадолго смолкавший, то вновь усиливавшийся, вплоть до того, что можно было разобрать отдельные слова и обрывки фраз.
– Оба-на, – проговорил Димон, качнув в сторону опушённого зеленью мыса головой и вновь, скорее уже по привычке, скривившись. – И тут, оказывается, кто-то есть. Всюду жизнь!
Андрей, не отрывая от того места, откуда доносились звуки, внимательного, сосредоточенного взгляда, кивнул и, чуть пошевеливая бровями, пробормотал:
– Ну да, занесла кого-то нелёгкая…
– Кстати, – заметил Димон со значительным и одновременно интригующе-дурашливым видом, – судя по голосам, там тёлки. И не исключено, что красивые!
Андрей промолчал. Лишь опять утвердительно качнул головой и, по-прежнему глядя в одну точку, насупил лоб, как будто усиленно обдумывая что-то.
Димон же, сохраняя на лице заговорщически-озорное выражение и расширяя глаза, продолжил свою мысль:
– Может, подплывём поближе и глянем на этих русалок? Что-то мне подсказывает, что мы можем увидеть кое-что интересное.
И снова Андрей отмолчался, ограничившись очередным кивком и словно в нерешимости пожав плечами.
Димон взялся за вёсла, вода возле бортов забурлила и вспенилась, и лодка, уже длительное время неспешно скользившая вниз по течению, рванула вперёд и через несколько мгновений обогнула кустистый мыс, мешавший друзьям увидеть неведомых купальщиц, возбудивших их любопытство. И тут их глазам представилось такое зрелище, что поначалу они просто не поверили своим глазам, решив, что им почудилось, померещилось, что их обморок продолжается и они видят волшебный, чарующий сон, от которого захватывает дух и замирает сердце. Но это был не сон, не иллюзия, не обман зрения. Это было на самом деле, они действительно видели то, что видели. И от этого глаза у них полезли на лоб, дыхание пресеклось, они невольно приподнялись со своих мест и обалдело уставились на низкий песчаный берег, на котором в разных позах расположились три девушки.
Все трое были совершенно голые! На них не было абсолютно ничего – ни трусиков, ни бюстгальтеров, ни украшений. Ни один, даже самый ничтожный лоскуток одежды не скрывал их наготы. Их юные, статные, грациозные тела были открыты посторонним взорам во всей полноте и откровенности, как если бы у них не было никаких тайн от окружающих. Впрочем, подобная, на грани бесстыдства, смелость, вероятнее всего, объяснялась очень просто: видимо, девушки даже не предполагали, что в этой глухой, необитаемой местности, вдали от города и людей, им может встретиться кто-то, кого следует стыдиться, чьих нескромных взглядов нужно избегать, кто может потревожить их и нарушить их отдых. А раз так, раз тут никого нет и некому смущать их покой и испытывать на прочность их скромность, то можно было смело сбросить с себя все одежды без исключения, до последней нитки, и подставить свои обольстительные нежные тела солнечным лучам, которые, с наступлением вечера утеряв в значительной мере свою недавнюю ярость и неистовость, ласкали и гладили их, как будто смирённые и умягчённые их красотой, свежестью и изяществом.
Ещё более потрясающее действие оказали эти тела на Андрея и Димона, которые, едва увидев их, встали в своей лодке как вкопанные и, не шевелясь, не смея дохнуть, не отрываясь, как заворожённые, глазели на представшую перед ними обворожительную группу, не зная, на ком задержать взгляд, и оторопело переводя его с одной девушки на другую. Трудно, а вернее невозможно было определить, кто из них красивее, так как все трое, каждая по-своему, были неописуемо прекрасны. У каждой было ладное, гибкое, без малейшего изъяна тело с тонкими, неуловимыми линиями, мягкими изгибами, соблазнительными впадинками и ямочками. У каждой – пышная грива волос, разбросанных по плечам в очаровательном беспорядке, небольшие упругие груди с торчащими розовыми сосками, длинные стройные ноги с маленькими изящными ступнями, округлые тугие ягодицы – восхитительные полушария, на которых горящие взоры друзей останавливались особенно часто и пристально. И покрывавший всё тело с головы до ног ровный золотистый загар, как будто печать пылавшего в небе солнца, любовно обхаживавшего и лелеявшего вальяжных земных красоток.
Остолбенелое состояние приятелей длилось несколько мгновений, в течение которых они, однако, успели изучить обнажённых купальщиц во всех подробностях, точно под микроскопом, несмотря на то что их отделяла от берега пара десятков метров. Но это беспардонное разглядывание, естественно, не могло продолжаться слишком долго: девушки заметили нежданных гостей, тут же по понятной причине превратившихся в соглядатаев, не отрывавших от них сверкающих взглядов, исполненных наряду с изумлением вполне определённо выраженного желания.
Однако их реакция оказалась совсем не характерной для представительниц слабого пола, очутившихся в подобной ситуации. Они, против ожидания, не взвизгнули, не кинулись наутёк, как испуганные котята, даже, как минимум, не попытались прикрыть руками некоторые части тела, которые женщины обычно загораживают в таких случаях. Ничего подобного. Они небрежно, немного лениво обернулись в сторону застывших в лодке ошарашенных парней, не сводивших с них вытаращенных, немигающих глаз, и совершенно спокойно, не выказывая ни малейших признаков беспокойства, смущения или тем более паники, взглянули на них. И лишь спустя какое-то время, по-прежнему лениво и неспешно, будто нехотя, надели купальники, обменявшись при этом выразительными улыбками и несколькими тихими фразами.
Приятели между тем кое-как опомнились от первоначального шока и постепенно овладели собой. С усилием оторвав взгляды от удосужившихся наконец прикрыть свою наготу красавиц, они посмотрели друг на друга и, не в силах произнести ни слова, лишь покачали головами. Они были чуть бледны и растеряны, самые путаные, противоречивые чувства и желания боролись в них, отражаясь в их чертах.
В конце концов Димон, с трудом проглотив наполнившую рот клейкую слюну, нетвёрдым, хрипловатым голосом проговорил:
– Ущипни меня, кореш… Я брежу?
Андрей, ничуть не менее, если не более, чем товарищ, взволнованный и возбуждённый увиденным, несколько принуждённо усмехнулся, провёл языком по сухим губам и так же негромко, с лёгким нажимом произнёс:
– Ну, если и бредишь, то не один. У нас, похоже, одинаковый бред!
Димон провёл рукой по увлажнившемуся лбу и промолвил, кивая в направлении берега:
– Ну, и что ты скажешь? Как тебе это?..
Он не договорил, видимо не найдя подходящих слов. Лишь издал горлом какой-то булькающий звук и тряхнул головой.
– Да уж… впечатляет, – с запинкой отозвался Андрей. – Они обалденно хороши! Прям сирены какие-то…
– Именно! – подхватил мысль напарника Димон, порывисто взмахивая рукой и раздувая ноздри. – Самые настоящие русалки! Такие же секасные и такие же бесстыжие… Ну, только что без хвостов, – и он растянул порозовевшие пухлые губы в довольной сладострастной ухмылке и вновь устремил взгляд на желанный берег, точно опасаясь, что сразившие его наповал красотки могут исчезнуть так же внезапно, как и появились, растаять, как прекрасный, но хрупкий, недолговечный сон, рассеивающийся при малейшем дыхании действительности.
Но его возможные опасения были напрасны. Полуобнажённые красавицы и не думали никуда пропадать. Они в самом деле не были ни сном, ни химерой, ни игрой разгорячённого воображения. Они были явью. Более чудесной и невероятной, чем любой сон. Превышающей самые откровенные и дерзкие мечтания. И они были рядом, буквально рукой подать. Несколько взмахов вёслами – и лодка приятелей оказалась бы у линии берега, облюбованного отдыхавшими «русалками».
Однако и этого не понадобилось делать. Будто влекомая, как магнитом, неведомой и неодолимой силой притяжения, лодка сама медленно дрейфовала в нужном направлении, мало-помалу сокращая расстояние, отделявшее их от очаровательной троицы. Через минуту друзья, как и прежде, пожиравшие незнакомок неотрывными восхищёнными взорами, смогли оценить уже не только их безупречные стати, но и различить черты их лиц, оказавшиеся не менее пленительными и утончёнными.
И вдруг Андрей, до этого, как и его спутник, разрумянившийся и плотоядно ухмылявшийся, внезапно побледнел и изменился в лице. Усмешка мгновенно сползла с его губ. Он вздрогнул и чуть подался назад, как если бы кто-то невидимый ткнул его в грудь.
В крайней девушке, ближе всех стоявшей к воде в непринуждённой, расслабленной позе, слегка выставив правую ногу и чуть склонив голову набок, он узнал ЕЁ. Да, её, именно её! В первые секунды он не поверил своим глазам. Это было так неожиданно, непостижимо, невообразимо, что просто не могло быть правдой. Он подумал, что обознался, что это обман зрения, волшебный мираж, который, как и положено миражу, рассеется, едва он приблизится ещё чуть-чуть. Что он принимает чаемое за реальность, что это результат его долгих, напряжённых раздумий и мечтаний о ней, постепенно превратившихся в навязчивую идею и заставивших его в первой встречной девице увидеть ту единственную, что безраздельно владела его мыслями, стала его манией, его безумием, путеводной звездой, за которой, как ему представлялось, он готов был идти на край света, невзирая ни на трудности, ни на препятствия…
Эти снова вспыхнувшие и молниеносно пронёсшиеся в его голове горячечные, высокопарные мысли так же мгновенно оборвались, как только лодка, по-прежнему по своей воле, подплыла ещё ближе к берегу и он разглядел привлёкшую его внимание незнакомку как следует. И тогда всё стало ясно как день и его сомнения рассеялись, как дым от порыва ветра. Дальнейшие недоумения и колебания сделались неуместны. Всё стало слишком очевидно. Нельзя же было не верить собственным глазам. Они не могли обмануть его, ввести в такое явное заблуждение. Это действительно была она! Та, о которой он столько думал, к которой так стремился, которую так сильно желал. Её стройная точёная фигура, осиная талия, копна густых пепельных волос, тонкие изящные черты, большие голубовато-серые глаза, как тогда, так и сейчас глядевшие на него с лёгким прищуром, ровно, спокойно, быть может, не без интереса, который, однако, невозможно было уловить из-за прикрывавших её зрачки длинных, загнутых кверху ресниц.
Но как она очутилась здесь, в этой глуши, на отдалённом необитаемом побережье? Что привело её сюда? Чтобы позагорать нагишом, необязательно забираться так далеко. Они-то с Димоном оказались тут случайно – течение отнесло лодку с их бесчувственными телами в эти необжитые места, где они менее всего ожидали встретить кого-нибудь и уж тем паче сногсшибательных голых красоток. И что было самым ошеломляющим, труднообъяснимым, прямо-таки фантастическим – это встреча с нею, предметом его несказанной, всепоглощающей любви, от которой у него кругом шла голова и мутилось сознание. Вот это уже никак не укладывалось в его мозгу, было выше его разумения. Такое совпадение было слишком невероятным, попросту невозможным. Так бывает во сне, но не в жизни.
Однако перед ним была именно она, и никто другой. Не видение, не грёза, не галлюцинация. Она была живая, из плоти и крови. Он видел её ясно, отчётливо, он буквально ощупывал неотрывным, заглатывающим взглядом её сочное смугловатое тело, осиянное, точно ореолом, потухавшими солнечными лучами. Ещё несколько метров – и их лодка достигнет суши, и он окажется с ней лицом к лицу, заглянет в её глаза, произнесёт свои первые слова, обращённые к ней. Только что же он скажет ей? О чём будет их беседа? Все предшествующие дни, с того момента, когда он впервые увидел её и дал себе слово, что завоюет её, добьётся её благосклонности, что она будет его девушкой, он бессчётное число раз представлял себе их знакомство, их первый, такой важный для них обоих разговор, то, что они скажут друг другу. Просто обязаны сказать…
Но он никак не мог предположить, что эта страстно жаждавшаяся им встреча произойдёт так скоро, так неожиданно и внезапно. При таких, не совсем обычных, обстоятельствах, в таком, тоже не совсем обычном, месте. И он немного растерялся. Нужные, так часто повторявшиеся им про себя слова вдруг пропали, рассеялись в разные стороны, как стайка вспугнутых воробьёв. Привычные самоуверенность, напористость, бесстрашие, так необходимые ему именно сейчас, тоже ни с того ни с сего куда-то улетучились. Язык словно прилип к гортани, кровь застучала в висках, по телу, только-только оправившемуся от недавнего обморока, снова разлились слабость и изнеможение.
И в это самое мгновение, когда он меньше всего готов был к каким-либо действиям, лодка уткнулась носом в прибрежный песок. Димон, давно уже снедаемый нетерпением и не отрывавший от берега и его прекрасных обитательниц пылавшего и едва ли не искрившегося взора, тут же выскочил на сушу и, помедлив лишь секунду-другую, твёрдым, уверенным шагом двинулся в девушкам.
– Привет, красотки! Как жизнь молодая? – произнёс он, лучезарно ухмыляясь и выразительно поигрывая мускулами, очевидно стремясь произвести этим особенное впечатление на незнакомок.
И это, по всей видимости, удалось ему. Девушки, по крайней мере двое из них, глядели на него с неподдельным вниманием, приветливо улыбаясь и обмениваясь друг с дружкой красноречивыми взглядами. А затем вновь устремляли их на него, вероятно действительно впечатлённые его мощными габаритами.
Заметив их интерес, Димон приосанился, расправил плечи, выпятил грудь и, приблизившись к незнакомкам, заговорил, глядя то на одну, то на другую и безуспешно пытаясь определить, какая из них красивее и на какой следует сосредоточить особое внимание:
– Надеюсь, мы не помешали вам? Мы так неожиданно нагрянули в ваше укромное местечко. Без предупреждения. А вы тут отдыхали, так сказать… налегке, – и, довольный своей плоской шуткой, он весело и раскатисто, чуть запрокинув голову, расхохотался.
Девушки снова переглянулись и прыснули от смеха. Но, очевидно, не над его сомнительной остротой, которую они, похоже, даже не заметили, а над ним самим.
Но, упоённый и ослеплённый манящей близостью обольстительных девичьих тел, от которой по его собственному телу всё чаще пробегала приятная дрожь, Димон не придал этому значения и, вдохновляясь и возбуждаясь всё больше, продолжал трещать как заведённый:
– А мы это, значит, с приятелем решили вот по речке прокатиться на лодочке. Спасаемся, значит, как можем, от жары… И сами не заметили, как заплыли в этакую даль… Но, как выяснилось, не зря заплыли. В этом захолустье, оказывается, можно встретить таких потрясающих ципочек, как вы! Ради этого стоит забраться и не в такую глушь, – и он в очередной раз окинул стоявших рядом с ним красавиц масляным, вожделеющим взглядом.
Те в ответ кивали, улыбались, вскидывали, будто в удивлении, тонкие дугообразные брови, потряхивали распущенными волосами, повиливали крутыми бёдрами. Но этим пока и ограничивались, не произнося почему-то ни слова и лишь внимательно слушая нарушившего их женское уединение говорливого парня и с любопытством – и, вероятно, не без удовольствия – разглядывая его крепкое тренированное тело.
Это, однако, нисколько не смущало Димона, ощутившего настоящее вдохновение и закусившего, как горячий, рвущийся в бой жеребец, удила. Всё более распаляясь и вообразив, что эти восхитительные красотки, неожиданно обнаруженные им на глухом загородном берегу, где менее, чем где-либо, можно было надеяться встретить что-нибудь путное, – это подарок судьбы, решившей наконец сжалиться над ним и щедро вознаградить его за все прежние тяготы, горести и невзгоды, которых в последнее время в его жизни стало как-то слишком уж много, просто через край, – он твёрдо решил не дать маху, не сплоховать, не упустить этот уникальный, единственный в своём роде шанс, взять быка за рога и закончить этот бесконечно долгий, малоприятный, порой мучительный день так, чтобы он надолго, а может и навсегда, запомнился ему.
В совершенно ином состоянии находился Андрей. Он не чувствовал ни азарта, ни куража, ни малейшего душевного подъёма. Лишь растерянность, стеснение, неловкость, полнейший сумбур в мыслях и чувствах. Он едва нашёл в себе силы выбраться из лодки, но не сделал больше ни шагу, встав столбом у самой воды и упёршись взглядом в землю. У него по-прежнему не укладывалось в голове, как могло так получиться, что он повстречал её здесь, где ну никак не ожидал увидеть её, да ещё в таком виде. Что это – совпадение, невероятное стечение обстоятельств? Но разве бывают такие совпадения?.. Ну да, наверное, бывают. В жизни всё бывает… Но он почему-то не верил в это. Он был почти уверен, что их встреча не случайна, что она была предрешена, что они должны были, просто не могли не встретиться здесь и сейчас, в этом, как выразился Димон, захолустье, вдали от города, от людской суеты, где им никто не мог помешать. Встретиться, чтобы взглянуть друг другу в глаза, узнать и понять один другого, сказать самые главные и важные слова, которых у него накопилось так много. И никогда больше не расстаться, навсегда остаться вместе, не отпустить, не потерять один одного…
– Ты что же, так и будешь стоять там, ноги мочить? – услышал он мягкий, благозвучный, чуть грудной голос, в котором улавливалась лёгкая усмешка. – Не думала, что ты такой застенчивый. Твой приятель явно побойчее будет.
Это был её голос. Впервые услышанный им. И впервые обращённый к нему. Что, однако, совсем не обрадовало его, так как в её словах и тоне прозвучала явная насмешка. Над ним, над его глупой, детской, удивлявшей и раздражавшей его самого потерянностью, заторможенностью, смятением, охватившими его, едва он увидел и опознал её. А особенно задело его то, что она сравнила его с Димоном, и сравнение это выходило, очевидно, не в его пользу.
Всё это немного взбодрило и оживило его, и он, подняв на неё глаза и протолкнув внутрь застрявший в горле комок, выдавил не совсем натуральную улыбку и таким же неестественным, бесцветным, будто не своим голосом проскрипел:
– Просто встреча наша очень уж неожиданная… Вы явно не ждали гостей, судя по… – он замялся, не находя, как завершить фразу, и лишь сделал какое-то неопределённое, прихотливое движение.
Недоговорённую реплику закончила за него девушка, пренебрежительно скривившись и передёрнув плечами:
– Судя по тому, что мы были голыми. Ну и что? Эка невидаль! Все загорают так на диких пляжах. И пацаны, и девчонки. Я лично терпеть не могу следов от купальника на коже. Загар должен быть ровным, без дурацких белых пятен. Так ведь? – твёрдо, почти повелительно спросила она, уткнув в него цепкий, пронизывающий взор.
– Да, конечно, – машинально, не думая, ответил Андрей, взглянув в её глаза и чувствуя, как – и от её взгляда, и от всего её вида – по его спине побежали мурашки.
Стараясь преодолеть нахлынувшее на него волнение, он приглушённым, прерывающимся, с хрипотцой голосом проговорил:
– У тебя красивый загар… И сама ты… очень красивая.
Она приняла похвалу своей красоте как должное; видимо, ей не раз приходилось выслушивать комплименты в свой адрес.
– Я знаю, – небрежно, как о чём-то незначительном, не стоящем внимания, сказала она, улыбнувшись уголками губ. – Ты не оригинален. Мне давно уже все уши прожужжали об этом. Все кому не лень… Только вот помогло ли мне это, когда… – и, будто вспомнив о чём-то неприятном и тягостном, она прервала себя, нахмурилась и поникла головой.
Заметив этот неожиданный перепад в её настроении, Андрей тут же предположил, что он вызван воспоминанием о ссоре и, возможно, разрыве с её парнем, свидетелем которого он был. «Значит, она всё ещё любит его, – немедленно последовало следующее предположение, логично, на его взгляд, вытекавшее из предыдущего. – Она тоскует по нему. Она хотела бы снова быть вместе с ним… Это плохо!» – констатировал он, оценивая воображаемую им ситуацию с точки зрения своих интересов и того, как, опять-таки в его воображении, должны были развиваться их собственные отношения. Которых пока что и не было вовсе, которые лишь смутно, но настойчиво рисовала ему его взбудораженная, разгулявшаяся фантазия, но которые обязательно, непременно, вне всякого сомнения обязаны были возникнуть. Ведь не зря же случай – да нет, не случай, сама судьба! – нежданно-негаданно свела их здесь, на этом берегу, столкнула их лицом к лицу, практически бросила их в объятия друг друга, как, несколько опережая события и направляя их в желательную для себя сторону, закончил он свои рассуждения, вихрем промчавшиеся в его голове и убедившие его в том, что ему нужно не стоять разинув рот, не сомневаться и не предаваться пустопорожним, лишь расслаблявшим его раздумьям, а начать наконец действовать и сделать всё возможное и невозможное, чтобы его мечты стали реальностью.
Вновь проглотив опять появившийся в горле ком, он шагнул вперёд, поближе к ней, и, стараясь придать своему немного севшему, хрипловатому голосу больше твёрдости и выразительности, произнёс, впервые обращаясь к ней по имени:
– Оля, я хотел поговорить с тобой… Познакомиться с тобой, узнать тебя получше…
Она глянула на него с лёгким удивлением.
– Ты знаешь моё имя? Откуда?
Он повёл плечом и чуть осклабился.
– Узнать не так уж сложно… при желании.
Её взгляд сосредоточился и заострился.
– А у тебя было желание?
– Ещё какое! – после небольшой паузы, глядя на неё в упор, открыто и просто вымолвил он.
Она не ответила. Лишь качнула головой, чуть поёжилась, как от холода, и, пристально поглядев на него ещё несколько секунд, отвела глаза, процедив сквозь зубы неопределённое:
– Ну-ну…
Разговор прервался. И он, и она замялись, не зная, что сказать, не умея найти верный тон, немного сбитые с толку накрывшей их волной неясных, незнакомых, не укладывавшихся в привычные рамки ощущений. Андрей понимал, что нет причины тянуть, что пришло время для серьёзного разговора, к которому он готовился все минувшие дни, невольно репетируя его про себя и по многу раз повторяя то, что он собирался высказать ей при встрече. И вот встреча состоялась, причём гораздо раньше, чем он предполагал, без всяких усилий с его стороны, в тихом, укромном месте, где он мог объясниться с ней совершенно спокойно, в интимной обстановке, не опасаясь, что кто-то помешает ему, побеспокоит, не даст выразить свою мысль так, как он желал бы. Обстоятельства благоприятствовали ему, всё было в его руках и зависело только от него самого. А он между тем всё чего-то ждал, мялся, томился, вздыхал, озабочено озирался кругом и с некоторой завистью поглядывал на своего напарника, который, как верно отметила Оля, оказался гораздо проворнее его и за предельно короткое время сумел наладить со своими новыми знакомыми довольно плотный контакт.
Димон разговорил наконец безмолвных до тех пор, вероятно стеснявшихся его поначалу Олиных подружек. Они, хотя и скупо, стали отвечать на его замечания и вопросы, смеяться его далеко не всегда остроумным шуткам, строить ему глазки, невольно или нет поддразнивая и распаляя его. А он, всё более входя в раж, чувствуя прилив необычайного энтузиазма, которого давно уже не ощущал, тарахтел без умолку, в буквальном смысле слова трепал языком, выбалтывая первое, что приходило ему на ум, и неся порой совершенную околесицу, в которой не было ни толка, ни проблеска мысли. Но девушек, по-видимому, это нисколько не смущало, их, похоже, всё устраивало, им, судя по всему, нравился их общительный, неугомонный собеседник, отличавшийся, помимо весёлого нрава, приятной, даже несколько смазливой наружностью и весьма солидной мускулатурой, что, по всей видимости, было в глазах девочек несомненным преимуществом и большим плюсом. А Димону только этого и нужно было. Он непроизвольно напрягал мускулы, от чего они, как водится, выглядели ещё внушительнее, ещё сильнее раздувал ноздри, будто в предвкушении чего-то необыкновенно приятного и возбуждающего, сверкал глазами и, как и прежде, беспрерывно переводил их с одной красотки на другую, не в силах определить, кто из них симпатичнее и на какой следует сконцентрировать основные усилия.