Переходя к собственному ответу на поставленный вопрос, я говорю прямо, что хочу и стараюсь повлиять в определенном направлении. Не на «баранов», конечно, а на тех «козлов», которые могут временно поколебаться в своем упорстве под давлением тяжести эмигрантского существования, тоски по родине и проповеди гг. Пешехоновых.

Несмотря на массу жалких слов о безрадостной, тяжкой и бессмысленной жизни эмигранта, заступники «возвращенцев» все-таки сами чувствуют, что в возвращении под советский сапог нет ничего, достойного преклонения и уважения. Потому-то они так и беспокоятся о «снятии тяжести морального осуждения».

Бессмысленна ли жизнь эмигранта как такового, об этом я поговорю в другой раз. Но что она тяжела, об этом не может быть двух мнений. Человек не может жить полной и легкой жизнью без родины. Без того угла, где он свой всем, где говорят на его родном, до конца понятном языке, где под ногами у него твердая почва. Как бы мы ни приспособлялись, как бы ни устраивались на чужой земле, мы всегда будем висеть в воздухе, всегда будем чувствовать себя чужими и лишними. Здесь мы всегда будем иметь худшее место за столом, труд наш всегда будет случаен, а благополучие непрочно.

Это может измениться только в одном случае: если мы перестанем быть русскими и совершенно сольемся с тем народом, среди которого мы живем. Но тогда мы перестанем быть и эмигрантами, а следовательно, отпадет и самый вопрос об эмигрантской жизни.

Оставаясь русскими, мы обречены вечно чувствовать себя оторванными, заброшенными, одинокими. Ничуть не лучше собаки, в ночь, дождь и холод выгнанной на улицу.