Убийца встал, вытащил из кармана своего висевшего на крючке серого плаща тесак, явно предназначенный для работы мясника.
– Ровно восемнадцать лет назад, когда я крепко уснул, тот ублюдок бесшумно подошёл ко мне и попытался вонзить в меня точно такой нож.
В свете тусклых дрожащих лучей, сползающих из качающейся под потолком купе керосиновой лампы, блеснуло острое мастерски наточенное лезвие. Дик протянул Лукасу нож, тот проглотил язык. Мокрое от страха лицо толстяка, как холодец, затряслось и закачалось из стороны в сторону, категорически отказываясь от предложения взяться за рукоятку. Дик не удивился и спрятал нож обратно во внутренний карман плаща, перейдя на повышенный и угрожающий тон в голосе.
– К моему счастью, мне в тот момент захотелось пойти отлить! Я успел оказать сопротивление! Этот ублюдок метился в сердце, а проткнул мне левое лёгкое. Постоянная одышка с тех пор до самой смерти будет мучать меня. Тогда в ярости я раскромсал ублюдка в клочья! Ещё под руку попалась парочка полицейских, пытавшихся связать меня, и им крепко досталось.
Убийца страшно разнервничался, у него сбилось дыхание и он закончил крики почти шёпотом:
– Решение суда было безапелляционно – восемнадцать лет тюрьмы…
Лукас убрал руки со стола, совершенно забыв о своём недопитом виски. Услышав такое, он был крайне взволнован и напряжён. Стараясь взять себя в руки, протрезвевший Лукас пытался скрыть от попутчика страх, всецело сковавший его. Толстяк понял, что вляпался по уши, разоткровенничавшись за столом с самым настоящим убийцей. Ну, конечно, сомнений не было – взгляд, лицо, руки… Всё было запятнано кровью. «Всё в порядке, – мысленно он бормотал про себя. – Это какое-то недоразумение и только. Сколько ещё вместе с ним ехать? Исус, мать Божья, спасите меня!». Однако вслух Лукас сумел произнести вполне логичную фразу: