Глава 3
За окном в тумане тонули городские здания. Лучи утреннего солнца с трудом пронизывали фиолетовую мглу словно прожекторы субмарин на самом дне океана. В замкнутом пространстве среди домов газ сгущался в плотную массу, сквозь которую мало что было видно.
– Здесь всегда такой туман? – спросила она Эда.
– Да. Это ведь полуостров, – ответил он, не отвлекаясь от руля.
«Он сильный. Возможно, он продержится всю жизнь и встретит счастливую старость. Впрочем, нет. Со мной точно не встретит».
Эд притормозил у светофора. Дорогу не спеша пересекала женщина с коляской. На тротуаре стоял мужчина в костюме и читал газету, не замечая, что уже зеленый свет. Малил вдруг заметила, что тут и там возле дороги лежат трупы животных. И она почему-то была уверена, что дело не в оживленном движении.
Она подумала, когда настанет этот момент и обманывающий сам себя мозг уже не сможет врать органам чувств. Что ждет их тогда. Она представила, как эти люди, которые думают, что заняли свое «место под солнцем» в этой жизни, думают о будущем своих детей и о том, как подружиться с начальником… начинают лезть на стены, биться об них головой, бросаться под машины. Ей внезапно стало их жаль. Всех этих надменных ублюдков, которые мучили ее все эти десять лет. Наверное, они искренне верят, что помогают другим людям. Оправдывает ли их это? Не так важно. Потому что всех ждет один конец. Даже его.
– Эд… расскажи мне о себе. Все что я помню… оно как в тумане. Я одновременно знаю кто ты и… не знаю. Почему мы с тобой были вместе?
Он помедлил, обдумывая слова.
– Когда я закончил академию и пришел на службу в одно… разведывательное бюро, меня отрядили следить за работой ученых. У Беркхам Лабс был контракт с министерством обороны, вы разрабатывали средства психической защиты солдат от потенциальных угроз. Я должен был сопровождать вас внутри базы и следить за тем, чем вы занимаетесь. Тогда мы с тобой… сблизились. Но оба чувствовали себя по-идиотски, потому что во время работы над проектом я даже не мог пригласить тебя на нормальное свидание, чтобы мы оба не вылетели с работы. Потом ты отошла от дел, и мы начали встречаться…
– У нас есть дети?
– Нет.
Некоторое время они ехали в тишине. За окном проплывали грязные от фиолетовой пыли стеклянные фасады домов и пожелтевшие вывески с улыбающимися лицами.
– Это не совсем то, о чем я спрашивала. Почему мы вместе?
– Мал, что ты хочешь от меня услышать? – в его голосе она услышала раздражение. – Я любил тебя… Я не знаю, много ли у нас было общего… но того, что было, видимо, нам хватало.
Из глубин памяти всплыла фраза Мартина Грабе о том, что искусство помогает ему пережить каждый новый день. Видимо, искусство кончилось, или его оказалось недостаточно. Она подумала, достаточно ли этих осколков прошлого, чтобы они с Эдом могли друг друга понять сейчас.
– А теперь?
– Я… не знаю. Ты дорога мне, Мал. Понятия не имею, что будет дальше, но я тебя не брошу.
С момента, как они покинули клинику, прошло всего несколько часов, но ей казалось, что целая жизнь. Впрочем, другой у нее пока не было. Неясные ощущения и воспоминания то приближались, то отдалялись, оставляя лишь слабый, еле заметный след. В голове, наконец, прояснилось, но толку от этого не было – анализировать было попросту нечего. Пытаясь заполнить этот вакуум, мозг начал мучать ее вопросами, ответа на которые она не знала.
Эти ее чувства – они настоящие, или это просто спазмы нервной системы? Эти блеклые воспоминания – это реальность или порождение больной психики? Эд – он и правда ее любит, или для него она лишь артефакт прошлого, с которым он не может расстаться? И, каким бы ни был ответ – почему он с ней возится?
– Дай мне сигарету.
– Ты уверена, что стоит?
– Дай мне чертову сигарету.
Малил закурила и постаралась хотя бы ненадолго забыть обо всем. Об ублюдке Джангере и мудаке Фэнсе. О слабаке Брауне. И о самой себе – какой бы она ни была.
* * *
Наконец, автомобиль затормозил, и в окно Малил увидела отвесно поднимавшиеся вверх ребра многоэтажек. Ничего знакомого. Эд вышел из машины, открыл ей дверь и помог выйти. Убедившись, что она стоит на ногах, он уверенно повел ее в проем между домами. Было холодно. Малил плотнее запахнулась в плащ, который Эдвард где-то достал для нее, пока она спала. Она знала, что выглядит ужасно, но, похоже, уже стемнело, и ни одного человека вокруг не было. Однако она удивилась тому, что ей сейчас вообще есть до этого дело.
Они вышли в большой пустынный двор, обрамленный серыми высокими домами. Между ними влепилась неказистая пятиэтажка, которая почему-то показалась Малил милой. Туда Эд ее и повел. По центру дворика торчала большая старая сосна. Похоже, дерево давно умерло – хвоя или облетела, или пожелтела, а большинство веток отвалилось.
Когда они подошли к крыльцу, освещенному желтой лампой, Эд замер. Малил посмотрела ему в глаза и поняла, что он смотрит назад – в то место, которое они только что проходили. Она обернулась и увидела человека. Серую фигуру в плаще и шляпе. Постояв несколько мгновений, она пошла в их сторону. Медленно, но уверенно.
– Третий этаж. Квартира 37. Поторопись.
– Ты не пойдешь со мной?
– Я подожду в подъезде. Давай быстрее.
* * *
Малил и сама понимала, что должна торопиться, но что-то сковывало ее мысли и движения. Она чертовски медленно поднималась по ступеням на третий этаж. Так сказал Эд. Сама она ничего не помнила, но каждый шаг отдавался тревожным предчувствием. Когда она дошла до двери, ее уже била дрожь, а сердце бешено колотилось. Малил нащупала в кармане ключ, вставила его, повернула, и дверь со скрипом открылась.
Зеркала, мебель и окна покрывал толстый слой пыли. Поначалу горло начало садить, но спустя минуту Малил почувствовала, что дышать стало легче. Чем там, снаружи. Чем где угодно. Десять лет назад Эд закрыл дверь этой квартиры, и с тех пор сюда никто не заходил. Газ. Его не было. «Так просто. Стоило людям только захотеть, и они могли бы укрыться от этой заразы. Стоило им признаться себе, что мир не в порядке, и миллионы жизней могли быть спасены. Надо было просто открыть глаза…».
Из-под покрывала пыли на нее вопросительно смотрели ее вещи. Вернее, она знала, что они ее, но совершенно их не помнила. Малил простояла так минуту, с каждой секундой чувствуя себя все хуже. Глупо было прийти сюда. Она не узнавала ничего. От нее ничего не оставили в этой клинике. Выпотрошили дочиста, как рыбу. Скрипя половицами, она прошла в комнату. На полках их общие с Эдом фотографии. Она почувствовала, как нарастает волна отчаяния, выдохнула и закрыла глаза. Рука непроизвольно опустилась на полку и нащупала что-то холодное. Пальцы подсказали, что это был фарфоровый ангел. Одно крыло было отбито. В голове всплыла картина, как она зашла в комнату, нагнулась, чтобы разуться и случайно уронила статуэтку. Из темноты проступил образ комнаты – такой, какой она была, когда они с Эдвардом еще здесь жили. Едва она о нем подумала, как он появился в комнате. Он что-то говорил. Она сосредоточилась. Нет, не говорил – кричал.
«Мал, ничего уже не изменить! Понимаешь? Это просто случилось. Никто не виноват… ты не виновата. Возьми себя в руки и прекрати истерику… – он осекся. – Я понимаю, что это нелегко. Но этим людям ты ничего не докажешь… Я запрещаю тебе возвращаться туда!».
Она увидела себя со спины. Увидела, как Эд ловит ее и прижимает к себе. Она молча вырывается и идет к двери.
В углу стоял старенький аппарат EmpatWea. Такие уже давно не выпускали, они позволяли почувствовать то, что чувствовал другой человек путем нехитрого программирования обстоятельств его жизни и ввода его ДНК. Точнее, конечно, создавали иллюзию такого сопереживания, но ничего лучше в этом плане еще не придумали. Боже, неужели Эд пытался понять, что чувствует она? Это было приятно.
Малил нажала кнопку на аппарате, и он выдал порцию синего пара, вскружившего ей голову. Галлюциноген расслабил и в голове прояснилось. Аппарат завибрировал и заглох. Но ей этого было достаточно. Мозг усиленно заработал, и она вспомнила.
Ее внимание привлекла стоявшая в углу старая колыбель. Малил снова закрыла глаза и увидела себя. Хлопнув дверью, не разуваясь, прежняя она забежала в туалет. Она последовала за собой.
Пальцы от волнения не слушались, но ей удалось приподнять гнилую половицу. Под полом лежала заплесневелая коробка. Когда она ее достала, оттуда посыпались документы, заметки, фотографии. На одной из них она увидела себя вместе с Мартином. Они оба улыбались, и от ее улыбки веяло чем-то, от чего у нее в груди стало одновременно тепло и горько.
На другом фото она была запечатлена вместе с седым мужчиной в очках – старым, но очень представительным. Была подпись: «С любовью и гордостью от Дугласа». Она вспомнила, что фото было сделано незадолго до ее выпуска из университета. «Профессор Шаффер. Хорошо, что ты не дожил до момента, когда все полетело к чертям. Но к кому мне теперь идти? Что делать?». Подумав об этом, она вспомнила, зачем пришла. Первая разлинованная тетрадка, попавшая ей в руки, очевидно, была написана, когда все только случилось. На полях чернели многочисленные примечания Шаффера: «Ты уверена?», «Не согласен», «Близко», «Очень близко». В отдельной папке были документы из лаборатории. Там она нашла отчеты – не только свои, но и Берта и нескольких других людей, которых она уже не помнила. Там было все.
Не было никакого метеорита. Зато была ракета, которую военные взорвали в нижних слоях атмосферы, начиненная экспериментальным веществом. Разработанным ЕЮ веществом. Видимо, правительство хотело просто испытать это оружие. «Какая же я дура…». Она думала, что совершает прорыв в биохимии, а заодно – «пробирку массовой безопасности», которая так и останется стоять на полке в лаборатории. На всякий случай. Ей и в голову не приходило, что они захотят взорвать этим небо… Иначе она бы подумала о том, что при попадании в тропосферу этот адский коктейль из искусственно синтезированных веществ вступит в реакцию с кислородом. В цепную реакцию, которая превратит весь воздух на планете в ядовитую газовую камеру.
Она чуть не рассмеялась. «Черт, а ведь этот газ даже не может подняться выше. Он так и висит на высоте в десять-пятнадцать километров, а над ним светит солнце, как будто ничего не было». Ей вдруг стало понятно, почему ее держали в клинике, как опасного зверя. Если бы она вспомнила, это бы пошатнуло их построенный на самообмане мирок. Ей вдруг стало так плохо, что она с трудом удержалась от соблазна снова что-нибудь с собой сделать
Справившись с этим состоянием, Малил начала судорожно листать тетрадку, едва не вырывая истончившиеся листы. Среди черно-белых графиков и писанины она, наконец, наткнулась на нарисованные цветными карандашами формулы. Половину было не разобрать – все расплылось в неясную массу. «Проклятье». Она начала лихорадочно изучать оставшиеся цифры. Ей казалось, что еще чуть-чуть, и она вспомнит.
* * *
Затхлую тишину старого дома разорвал звук выстрела. «Эд!». Роясь в прошлом она совсем выпала из реальности.