Часть вторая
Невыдуманные истории
Судья
Саша Петров, не успев переступить порога моего кабинета, сразу же выдал новость:
– Константиныч, ты помнишь судью Стучалову? Любовь Николаевну?
– Еще бы не помнить! А что с ней случилось? Неужто в гору пошла?
– Да нет, «с горы»… Отправили на пенсию.
– Так она вроде бы молода для пенсии?
– Два года оставалось. Значит, уже невмоготу было терпеть ее выходки. Говорят, на самом верху дело решалось…
– Это какую же причину нужно иметь, чтобы принять такое решение. А может, ей самой все надоело? Устала, денег девать некуда, конфликты. Работа судейская не сахар, особенно у нее. Говоришь одно, делаешь другое, думаешь третье…
Саша рассмеялся:
– Причина банальная, замечена в получении взятки.
– Как это «замечена»? Ты же юрист, а в вашей науке такого понятия нет.
– Ты прав, доказать судейскую взятку чертовски сложно. Взятки берут через целую цепочку посредников, так называемых «черных адвокатов», которые улаживают дело с конкретным судьей за определенное вознаграждение. То-есть передают взятку. Чаще всего «черными адвокатами» являются родственники и друзья судей, короче, люди, проверенные не хуже сотрудников ГРУ… Конторы таких «адвокатов» обычно расположены рядом с судами. Судьи рекомендуют своих адвокатов, «чужих» выдавливают разными способами, или сам судья недвусмысленно намекает на необходимость смены адвоката.
– Саша, раз ты это знаешь, значит, и для органов все это не является тайной?
– Разумеется, все всем известно. Однако на все жалобы ответ один: суд у нас независимый, никто не имеет права вмешиваться в его работу. Бывает и по-другому. Потерпевшего привлекают к уголовной ответственности за клевету, и отвечать человеку придется перед тем же судом, который он ранее обвинил в коррупции, и тут, как ты понимаешь, пощады не жди… Пришьют такую статью, которую судья только пожелает. Никакая защита не поможет. Потому жалоб – единицы.
– Да, Саша, я сталкивался с этой системой и кое-что о ней знаю. И судей видал разных: продажных, циничных, некомпетентных… Но вот что поразительно: если ошибки и нарушения закона, совершенные милиционером, прокурором, следователем, могут быть исправлены в суде, то судебные ошибки исправлять уже некому.
Мы оба помолчали, я разлил по кружкам кофе. Отхлебнув глоток, Саша продолжил:
– Ну ладно, судебные ошибки и нарушения закона были, есть и будут, это ведь жизнь. Дело совсем в другом. Я тебе раньше говорил, что государство, наделив судей исключительными полномочиями, не позаботилось о системе сдержек и противовесов. Поэтому у общества нет реальных механизмов контроля над судейскими чиновниками. Принцип независимости судей стал пониматься ими как независимость от закона. На мой взгляд, это первопричина всех бед…
– Ты эту независимость испытал на своей шкуре, когда вынес решение, неугодное власти. Зато сейчас ты отличный адвокат, правда, не «черный». Что для меня удивительно, при твоих-то связях.
Мой собеседник помрачнел и замолчал. Я понял, шутка была грубой и неуместной.
– Извини, Саша, ты же знаешь мой язык – как помело. Не обижайся, расскажи лучше, что случилось с нашей Любовь Николаевной? Я ведь мало о ней знаю…
– Ты что, забыл, как она из тебя, третьего лица в процессе, сделала ответчика? Виртуозно, надо сказать. Так вот, эту фокусницу я знаю двадцать пять лет. Она вообще-то приехала из Саратова, когда мой стаж народного судьи был уже немалым. Коллектив дружный, взаимопомощь была в порядке вещей. Однако с ее приходом идиллия закончилась. Эту ведьму отличала одна фундаментальная черта – зависть. Завидовала она всем и по любому поводу. Если начальство выносило кому-то благодарность за хорошую работу, а про нее забывали, несколько дней всех лихорадило. Она буквально чернела от зависти, придумывала и наговаривала на отличившихся такое… А уж если обходили премией, все, труба! Все застывали в ожидании взрыва… Некоторые готовы были отдать свои крохотные вознаграждения, только бы она заткнулась.
– А что начальство, не знало об этом?
– С начальством у нее были великолепные отношения. В системе судов давно выстроена жесткая вертикаль: нижестоящие зависят от вышестоящих, большинство решений так или иначе санкционируются.
– Ты хочешь сказать, что все судьи – сволочи?
– Да нет, Константиныч, – Саша усмехнулся, – судьи – это люди. Есть сволочи, есть и порядочные, кто хочет работать на совесть. Другое дело, что им не дают этого сделать, приходится идти на компромисс. У кого язык повернется винить бесквартирного судью в том, что он прислушивается к мнению начальства? Не будет прислушиваться, сгниет в своей коммуналке, или получит «досрочное прекращение полномочий».
– А что же наша мегера? В чем она провинилась?
– Она никогда ни с кем не дружила, ни с кем не откровенничала, так что о ней мало что было известно. Раза четыре выходила замуж, детей не нажила. Закат советской власти встретила с радостью. Наступило ее время. Вокруг нее собралась целая армия профессиональных «жуков». Эти посредники сытно кормились сами, так как точно знали, кому, сколько и когда нужно занести за «правильное» решение вопроса по конкретному спору. В суд она приезжала на личном «мерседесе», за рулем был водитель. Обедала в лучших ресторанах, отдыхала за границей по нескольку раз в год. О замужестве не думала, студенты-мальчики грели ее стареющее тело. Она не скрывала этого, наоборот, делала все напоказ. Она не занималась уголовными делами, ее стихия – собственность: квартиры, коммерческая недвижимость, земельные участки, акции. То есть все, что касалось передела собственности. Вела она себя на заседаниях безобразно. Могла крикнуть, помахивая судейским молотком: «Ответчик, присядь и заткнись, а то посажу, что ни один адвокат лет пять не выковыряет». Передавала дела адвокатам, разумеется, своим, чтоб те готовили решения, при этом на процессах сидели студенты, (в университете она вела курс!) и наблюдали эту вакханалию. Ей ничего не стоило сказать: «Что-то у вас много акций, надо поделиться». Могла прервать процесс, сказав: «Вы мне надоели, пойду, отдохну от дебилов».
– Ты рассказываешь такие страсти, что трудно поверить в то, что этого никто не видел, никто ничего не знал. Создается впечатление, что речь идет о какой-то коммерческой фирме с наглым и жадным менеджментом, а не о суде…
– Ладно, хватит страшилок, Константиныч, об этом каждая газета пишет. Любовь Николаевна и дальше продолжала бы свою деятельность, если бы не перешла все существующие правила и приличия. Представь, она замахнулась на своих покровителей и начальников, и вот этого ей уже не простили…
– У нее что, крыша поехала?
– Очень возможно. Мания величия у нее была всегда. За очередную «помощь» очередным истцам ее попросили уйти. Так как стаж работы позволял, предложили уйти на пенсию, без шума и пыли, без лишней огласки.
– А раскрутить дело было нельзя?
– Можно, но кому это надо? Эту ниточку начни вытягивать, неизвестно, куда она приведет.
– Она попыталась взбрыкнуть, но ее предупредили, что материалы могут попасть на квалификационную коллегию судей.
– А это что, другая «артель»?
– Я бы не сказал. Квалификационные коллегии судей – это единственное, чего судьи побаиваются. По закону судей назначает президент. Но это формально. Решение о назначении принимает квалификационная коллегия. Она же принимает решение о лишении судьи его полномочий.
– Но ведь коллегии избираются на собрании судей. Что, выбирают только честных? Думаю, что и тут действует принцип «рука руку моет» и «ворон ворону глаз не выклюет». Так ведь, Саша?
– Так, да не так. Среди членов коллегий много порядочных людей. Есть и другой аспект. Как в любой «закрытой» касте, в судейском сообществе существует масса противоречий. Часто поступившие материалы становятся удобным поводом для сведения внутрисудейских счетов. Не понимать этого может только дурак. Но к этой категории Любовь Николаевна не относится. Ушла по-хорошему, с надеждой на дальнейшую плодотворную работу.
– В качестве «жука»?
– Хотя бы. От ее ухода система ведь не изменилась, справедливость не восторжествовала, зло не наказано, почему бы и «жуком» не поработать, тем более опыт есть…
* * *
После этого разговора прошло много времени, не меньше двух лет. Отдыхая на самом «русском» курорте Чехии, в Карловых Варах, мы с женой встретили своего хорошего знакомого. Он мой коллега, а кроме того, нас связывают долгие приятельские отношения. Попив минеральной воды у шестого источника, что находится в Мельничной колоннаде, и отойдя от проносящейся с шумом речки Теплы, я стал расспрашивать приятеля, где он живет, как устроился на курорте. Он рассказал, что устроился с женой в частном секторе, в великолепном доме из десяти комнат, где проживают еще несколько семей. По его словам выходило, что условия там лучше, чем в отеле, в доме спортзал, сауна, бассейн, хороший сад. Утром они завтракают на просторной кухне, а обедают и ужинают, где придется, по их усмотрению.
– Ты знаешь, мы много поездили по миру, много увидели, и можем сравнивать, но такого комфортного дома еще не встречали. Самое удивительное, но хозяйка дома наша, питерская. Вчера она со своим молодым другом прилетела отдохнуть недельки на две…
– А почему с другом? Откуда тебе знать, может, это ее сын.
– Сама сказала. Да сейчас это в порядке вещей, богатые дамы берут в услужении к себе мальчиков. Вчера мы сидели на веранде, и она рассказывала о своей жизни. С мужем прожила тридцать лет, сейчас он умер, оставив ей в наследство квартиру в центре Питера, виллу на Кипре, и этот дом в Карловых Варах. Да, кстати, вон они идут.
По другой стороне Теплы, возле пансионата «Астория» шла пара, на которую показал мой приятель. Они уже переходили мостик и приближались к нам. Конечно, я сразу узнал ее. Черные крашенные волосы, большие навыкате глаза…
– Любовь Николаевна, познакомьтесь, это наши, питерские…
Чуть прищурясь, внимательно разглядывая меня, она сказала:
– Это вы, Михаил Константинович? – гримаса ненависти исказила ее лицо.
Ей было за что меня ненавидеть. По тем временам я сделал почти невозможное, дойдя до Верховного суда, правда, не выиграв дело. Вероятно, мало кто в ее карьере принес ей столько неприятностей, сколько я.
Больше мы не услышали от нее ни слова. Она быстро пошла по пешеходной зоне к главному источнику, пошла быстро, почти бегом, а следом едва поспевал «милый друг».
– Странно, – сказал мой приятель, – что это с ней?
– Наверно, на солнце перегрелась, – ответил я. Что тут скажешь?
Пиар
Я задержался на работе, надо было дописать письмо в комитет по строительству. Сотрудники уже ушли, было тихо. В тишине было слышно, как в помещении охраны работает телевизор, звуки его гулко раздавались по двум этажам небольшого здания. Закончив писать, с облегчением вздохнул. На сегодня все, пора домой. Подошел к окну, чтобы закрыть жалюзи.
Снег падал большими пушистыми хлопьями, все было закутано белым покрывалом: дороги, дома, скамейки, деревья. Вмиг все стало нарядным.
Наконец-то, хоть и поздно, но пришла снежная зима. Как надоела мерзкая погода: мутно-серое небо, холодный дождь, переходящий в липкий хлесткий снег, а под ногами слякоть. Как ни пройдешь по улице, обувь в белых, словно окрашенных известью, разводах. Это соленые растворы, соль насыпают везде и всюду без всякой меры.
И вспомнилась Сибирь, родная деревня. Уж там-то в это время настоящие морозы. Как я любил морозы и морозные узоры на окнах. Вечером еще ничего не было, а утром глянешь, глаз не оторвать от стекла. Словно пуховые, посверкивающие картины и, если присмотреться, можно найти там веточки ели и кедра, волшебных чудищ и принцесс из сказок. Стоишь босиком на холодном полу, рассматриваешь рисунки на окнах, и каждый раз удивляешься мастерству художника, которого зовут Мороз.
Однажды я увидел белоснежные березы с раскидистыми ветвями, на которых сидели серебряные птицы. И на миг мне показалось, что они настоящие, и звучат издалека их хрустальные голоса.
Уже находясь в приемной, услышал не волшебных птиц, а тихую «серенаду» своего мобильника. Стал хлопать себя по карманам, разыскивая телефон, потом понял, что звук идет из кабинета. Так и есть, забыл мобильник на столе. На экранчике увидел, что звонит прораб со строительства жилого дома и искренне удивился.
– Это Борис Горелов, Михаил Константинович. Это вы у телефона?
– Конечно, я. Ты ж мне по мобильнику звонишь! Да что с тобой?
Прораб взволнованно, и от этого еще больше заикаясь, растягивая слова, произнес:
– У нас на строительстве жилого дома, на Полярной, авария.
– Что случилось?
– Сложились марши всех девяти этажей, погибло два человека.
У меня перехватило дыхание, какое-то время я слова не мог сказать. Слышал, как Борис дышал в трубку и несколько раз спросил:
– Вы слышите меня, вы слышите меня…
– Слышу, Борис, – наконец ответил я. – Еду к тебе, что делать, знаешь?
– Знаю.
Выйдя на улицу, удивился, что нет ветра, а снег падает по-прежнему и мягко ложится вокруг, словно ничего не произошло. Как не вязалась эта красота с тем, что я узнал.
– Витя, на Полярную, – сказал я водителю.
– Сейчас пробки, видите, снег какой идет, будем не скоро.
– Ты давай, езжай. Когда будем, тогда и будем.
Что же могло произойти на Полярной? Хотя за свои сорок лет работы в строительстве я всякого навидался: падали башенные краны, переворачивались сваебойные агрегаты, бульдозеры, машины. Снарядами летели вниз зацепленные за арматуру, а не за монтажные петли ригели. Однажды на Кировском заводе, рядом с заводоуправлением рухнул балкон, предназначенный для приема высоких гостей. Хорошо, что во время строительства, а не позже. Как потом выяснили, поперечные балки сделали на заводе из цемента, в который случайно попала известь при разгрузке вагонов. Когда пришел состав цемента, шел дождь, и женщина-лаборант не сделала отбор проб, а разрешила разгрузку. Вот и разбавили всю партию цемента вагоном извести.
Все было, были и смерти. К смерти невозможно привыкнуть, каждая из них, словно стрела, вонзалась в сердце и от каждой была нестерпимая боль. И каждый раз, когда такое случалось, лихорадило всех, всем было не до работы, иногда день-два, иногда месяц-другой. Исписывались килограммы бумаг, проверялись документы от «Адама и Евы». Мертвому это не помогало, живых иногда спасало от тюрьмы, иногда сохраняло в должности. Ничего не изменилось в нашем мире, и сейчас будет точно также. Проверяющие и надзирающие другие, но документы для проверки те же самые.
Но как могли сложиться марши? Тем более девять этажей! Этот вопрос не давал покоя. Это невозможно. Как только марш монтировался между площадками, сразу становился распорным элементом. Какие же чудеса произошли, чтоб они вдруг все разом упали. Может быть, наружные стены разошлись? В голове не укладывалось, что там и как могло произойти. Так и приехал я на площадку строительства с мучившим неразрешимым вопросом.
Выйдя из машины, заметил, что меня опередили машины скорой и пожарной помощи. Мелькнула мысль, что пожар на объекте, но дыма не видать, подойдя ближе, увидел знакомого начальника пожарной части.
– А ты, Васильич, зачем здесь?
– Мы сейчас переведены в МЧС, прибыли для разборки завалов. Конечно, если они угрожают жизни людей, – добавил он. – Я пробежался уже, твои люди почти закончили вытаскивать трупы.
– Трупы, говоришь, а кто определил, что они мертвые?
Пожарник криво улыбнулся.
– Пролететь девять этажей вместе с железобетоном, тут только фарш останется.
Подошел прораб, рассказал о произошедшем. Монтаж лестничных маршей, а также и все виды работ производила подрядная организация ООО «Монолит». Каменщики вырвались вперед с кирпичной кладкой, и не дали смонтировать лестничные марши. Такое бывает, но, как правило, монтажники не дозволяют делать этого. Монтаж в шахте, что образует лестничная клетка, крайне неудобен, к тому же крановщику не видно место монтажа, требуется дополнительный сигнальщик. Но, произошел сбой, и получилось то, что получилось. Нужно было смонтировать таким образом четыре лестничных марша – два этажа. Работа на два часа. Марш зацепили за монтажные петли, немного «поправив» их кувалдой, не стали брать на удавки – дело хлопотное, хотя это можно было сделать, разложив марши на покрытии. Но понадеялись на русское «авось»: все будет как надо, тысячу раз делали. При опускании марша в шахту – а в марше полторы тонны – от резкого рывка каретки крана, он ударился о стену, и лопнула монтажная петля, отчего произошел резкий рывок на все остальные. Закон подлости, все петли не выдержали, полопались почти мгновенно. И марш, как огромный железобетонный нож, рассек несколько площадок, где были опоры уже смонтированных лестничных маршей, и дальше, как снежный ком, вся эта громада ухнула и продавила все донизу.
Монтажники, которые должны были принять и смонтировать марш, вместо того, чтобы стоять в укрытии до тех пор, пока он не придет до точки монтажа и не остановится, находились на площадках, привыкли ничего не бояться. Все ясно, все просто, все обычно, хоть плачь. Вот она – огромная, как труба, кирпичная шахта, наполовину заваленная обломками железобетона. И нет двух людей…
Машин прибывало все больше: милиция, прокурор, техническая инспекция, управление государственного и архитектурного контроля, росгостехнадзор, администрация района и еще какие-то службы, которые я не знал, сами они не представлялись, а я не спрашивал – не до того.
Районный пожарник всех встречал как родных, рассказывал о себе, о том, что их перевели в МЧС и какова их задача на этой аварии. А я вместе с прорабом обошел каждый этаж, примыкающий к лестничной клетке, уже при свете фонарей все внимательно разглядели, дефектов и трещин на наружных и внутренних стенах мы не нашли. Когда спустились вниз, я увидел, что приехали телевизионщики, чтобы не встречаться с ними, повернулся спиной и стал вместе с начальником службы охраны обсуждать порядок закрытия объекта, понимая, что в ближайшие дни работы не будет.
И вдруг я услышал знакомый голос и, повернувшись, увидел районного пожарника, который стоял перед телекамерами и разливался соловьем:
– Наша служба сейчас является неотъемлемой частью Министерства гражданской обороны и чрезвычайных ситуаций. Мы первыми прибыли на объект, приняли все меры по безопасности близлежащих домов, установили приборы в тех подъездах, которые еще не разрушены. У нас нет уверенности, что они выполнены качественно. Наша главная цель – безопасность людей. Будь на то воля наших руководителей, мы бы отслеживали качество работ на всех стройках.
Не веря тому, что слышу, я направился к группе телевизионщиков, но они уже выключили камеры и закручивали провода.
– Андрей Васильевич, – обратился я к пожарному, – что за ахинею ты придумал? Ребята, не верьте ни одному слову! Все, что сказал сей специалист, полный бред!
Но никто меня не слушал, телевизионщики садились в машину, торопились в свои студии, чтобы донести людям новости. Пожарник тоже побежал к своей машине и с чувством исполненного долга дал команду на посадку своей команды. Мне все-таки удалось поймать его за руку и спросить:
– Зачем ты сделал это?
– А что такого я сделал? Подумаешь, немного добавил от себя.
– Они же сейчас разнесут твои слова по всей стране!
– Вот и хорошо, мне пиар нужен.
– Скотина ты, Андрей!
– Поосторожнее в выражениях. Несмотря на дружбу, могу и обидеться, а тогда…
– Да пошел ты, – махнул я рукой и услышал вслед бранные слова. Отвечать не стал. Для кого-то беда, а для кого-то место и время выставить себя напоказ, и не важно, если для этого другого придется вымазать в грязи.
Уже дома, включив новости, я увидел свой несчастный дом на всех трех главных каналах страны. Причем эта информация о разрушенном подъезде шла первой, перед президентом, перед международными событиями. И конечно, пожарник на всю страну вещал о катастрофе и оставленных им для контроля приборах. От себя корреспонденты добавили о недоброкачественной стройке, нарушении строительной технологии, преступной халатности, а также заявили, что пора руководству страны обратить особое внимание на строителей, поскольку невозможно разрешать творить подобное безобразие.
Если бы не двое погибших, то разговоров об аварии вообще не было бы, не говоря о громкой телевизионной славе. Трое суток по нескольку раз в день крутилась эта «страшилка», а в конце недели, как и положено, во всех итоговых программах, а потом, по затухающей, все реже и реже. Другие беды наполнили экраны.
Однако уже после первого выпуска новостей о нашем доме, у офиса с утра уже толпились десятка два будущих владельцев квартир. Я пытался объяснить, что произошло. Кто-то понял, кто-то требовал возврата денег, кто-то стыдил, тут же были корреспонденты газет, пытавшиеся докопаться до истины, хотя и докапываться было не до чего, ситуация была предельно понятна.
К полудню позвонили из Москвы, сообщив, что дано поручение председателем Государственного комитета по строительству расследовать нарушение технологии строительно-монтажных работ. И, несмотря на мои объяснения, что в данном случае я выступаю как заказчик, а подрядная организация имеет другой юридический статус, меня одергивали:
– Объект ваш, вы и ответите, тем более телевидение уже всю страну об этом известило.
Стройку остановили, искали нарушения. Проверяли все, кому надо и не надо, и все. Санврачи и пожарные нашли столько нарушений, что впору перепроектировать дом, а когда я показал их же согласования на проектах, были поражены и попридержали свои предписания. Но я был уверен: это временная передышка, стоит чуть споткнуться и эта «саранча» опять налетит.
Проверка закончилась. Нарушений в технологии работ не нашли. Никто не извинился. Прощаясь, председатель комиссии заметил:
– Скажи спасибо, что люди добрые тебе попались. Захотели бы, присел бы.
– За что?
Добрый человек засмеялся:
– Знали бы за что, уже сидел бы. Ну ладно, не серчай. Мы чиновники, наша задача простая – выполнять указания начальства. А начальство, увидев сюжет по телевизору, взбеленилось. Требовало сразу от работы освободить.
– Так что ж там они такого увидели-то?
– Как что? Сказал же пожарник, что весь дом разрушился бы, если бы они вовремя не подоспели.
Я молчал. Что тут скажешь. Приехала пожарная машина, постояла возле аварийного дома, начальник сделал себе пиар. В результате много шуму, строительство застопорили, чиновников всполошили, а ведь вместо проверок могли бы, возможно, что-нибудь полезное сделать… Господи, чего только не бывает в нашем странном мире.