Знакомство с «Божественной комедией» Данте Алигьери

Восхваление Вергилия

(Папа Бонифций Восьмой, Стаций и Форезе Донати.)

В Песни 19 «Чистилища» Данте и Вергилий встречают папу Бонифция Восьмого на террасе жадности. В Песни 19 «Ада» Данте встретил папу Николая Третьего, наказанного за грех симонии. Из их встречи читатель узнаёт, что там же заготовлено место и для Бонифация.

Данте встречает короля Франции Хуго Капета (938–996), чьи наследники были замешаны в покушении на папу Бонифация Восьмого. В глазах Данте, покушение на папу равносильно нападению на распятого Христа, поскольку Данте видит Бонифация Восьмого как наместника Христа.

(Чистилище 20:85–90)

Зло будущее кажется так мало.

В Аланью, вижу, лилия вошла,

Христа в его наместнике связала. (087)

Осмеяна вновь кротость силой зла,

и вижу: жертва пьет желчь, уксус снова

и меж живых воров вновь умерла. (090)

(Purgatorio 20:85–90)

Perché men paia il mal futuro e ’l fatto,

veggio in Alagna intrar lo fiordaliso,

e nel vicario suo Cristo esser catto. (087)

Veggiolo un’altra volta esser deriso;

veggio rinovellar l'aceto e ’l fiele,

e tra vivi ladroni esser anciso. (090)

Хотя Данте и заготовил для Бонифация Восьмого место в аду, он считает всё же, что нападение на наместника Христа равносильно поруганию самого Христа. С этой новой перспективы Данте пересматривает своё отношение к деяниям папы. В этом прослеживается динамика развития пилигрима Данте.

Данте встречает римского поэта Стация (45–96 до нашей эры), в этой связи поэт Данте предлагает своё видение Христа.

(Чистилище 21:7-12)

И вот, как написал Лука о том,

когда Христос двум путникам явился,

поднявшись из могилы невесом, (009)

возникла тень. За нами дух стремился,

но мы, храня от ног лежавших там,

шли, не заметив, как он распрямился. (012)

(Purgatorio 21:7-12)

Ed ecco, sì come ne scrive Luca

che Cristo apparve a’ due ch'erano in via,

già surto fuor de la sepulcral buca, (009)

ci apparve un'ombra, e dietro a noi venìa,

dal piè guardando la turba che giace;

né ci addemmo di lei, sì parlò pria, (012)

Во времена Данте Стаций считался одним из самых значительных латинских поэтов.

Поэт Данте описывает Стация как язычника, стремящегося постичь христианскую веру, хотя император Тит, который правил во время Стация, разрушил Иерусалим. Как и Данте, Стаций обращается к Энеиде Вергилия за вдохновением.

(Чистилище 21:94–99)

А мой костер та искра распалила,

что нам огонь божественный несет

и согревает больше, чем светила. (096)

Об «Энеиде» говорю. Дает

корм всем стихам она, как мать родная,

крупинки без нее не прорастет. (099)

(Purgatorio 21:94–99)

Al mio ardor fuor seme le faville,

che mi scaldar, de la divina fiamma

onde sono allumati più di mille; (096)

de l’Eneïda dico, la qual mamma

fummi, e fummi nutrice, poetando:

sanz’ essa non fermai peso di dramma. (099)

Данте представляет Вергилия Стацию, Стаций, в свою очередь, тронут и восхваляет Вергилия.

(Чистилище 21:121–129)

«Ты удивился смеху моему, —

сказал я, – древний дух, но восхищенье

охватит, коль узнаешь, что к чему. (123)

Тот, кто моим глазам высот дал зренье,

Вергилий, от которого ты взял

всю силу петь людей, богов движения. (126)

Другой причины смех не содержал,

поверь, лишь только слово восхваленья,

что ты, не зная, кто он, изрекал». (129)

(Purgatorio 21:121–129)

Ond’ io: “Forse che tu ti maravigli,

antico spirto, del rider ch'io fei;

ma più d’ammirazion vo’ che ti pigli. (123)

Questi che guida in alto li occhi miei,

è quel Virgilio dal qual tu togliesti

forte a cantar de li uomini e d’i dèi. (126)

Se cagion altra al mio rider credesti,

lasciala per non vera, ed esser credi

quelle parole che di lui dicesti.” (129)

Вергилий возражает против такого восхваления, поскольку он считает, что одной тени не пристало восхвалять другую тень.

(Чистилище 21:130–132)

Дух кинулся скорей обнять колени

ученого, а тот промолвил: «Брат,

не надо, ведь теперь мы только тени». (132)

(Purgatorio 21:130–132)

Già s’inchinava ad abbracciar li piedi

al mio dottor, ma el li disse: “Frate,

non far, ché tu se’ ombra e ombra vedi.” (132)

Неожиданно их застигают сотрясения, происходящие внутри горы – это сигнал для Стация о том, что его душа готова наконец к восхождению, после 500 лет пребывания на террасе жадности. Данте хочет знать, почему Стаций был жадным и почему очищение его души заняло так много времени. Стаций объясняет, что он был виновен на самом деле в обратном, он растранжирил всё, что имел, и не ценил стоимость денег так, как ему следовало. Эти две противоположности, жадность и расточительность, искупаются на террасе гневливых. В Песни 7 «Ада» расточители и гневливые колотили дуг друга, в чистилище они сотрудничают друг с другом, чтобы преодолеть конфронтацию. Стаций сопровождает Данте и Вергилия в их восхождении к вершине горы.

В Песни 22 «Чистилища» Стаций повествует свою историю, но его история представляется в толковании поэта Данте. Стаций был знаменит как поэт и как политик, но он не был христианин. Поэт Данте представляет, однако, обращение Стация в христианство.

Данте утверждает, что Вергилий вдохновил Стация не только к поэзии, но и к поискам Бога, хотя Вергилий жил до времени Христа и в загробной жизни был помещён в лимбо.

(Чистилище 22:64–66)

И тот: «Ты первый на Парнас повел

меня, чтоб в гротах его пить, воочью

ты светом Бога озарил мой дол. [»] (066)

(Purgatorio 22:64–66)

Ed elli a lui: “Tu prima m’inviasti

verso Parnaso a ber ne le sue grotte,

e prima appresso Dio m’alluminasti.[”] (066)

Вергилий знал недостаточно, чтобы спасти себя, но его вдохновение осветило путь его последователям. Стаций упоминает поэму Вергилия, где поэт предвидит пришествие Бога.

(Чистилище 22:67–72)

Как тот, кто позади несет свет ночью

и не помог себе, но за собой

дал людям знать, как бресть по кособочью, (069)

ты сделал, говоря: «И век другой

вернет людей к правдивости начала,

и новый род сойдет с небес сквозь зной». (072)

(Purgatorio 22:67–72)

Facesti come quei che va di notte,

che porta il lume dietro e sé non giova,

ma dopo sé fa le persone dotte, (069)

quando dicesti: ‘Secol si rinova;

torna giustizia e primo tempo umano,

e progenie scende da ciel nova.’ (072)

Пилигрим Данте имеет возможность толковать Вергилия в том же духе, чтобы самому найти смысл своего пребывания на Земле. Такая трактовка объясняет лучше, почему поэт Данте выбрал языческого поэта проводником по загробной жизни, и почему Книга 6 «Энеиды» послужила моделью для конструкции ада. Классический античный мир был необходим поэту Данте, чтобы толковать его через призму христианского учения о воплощении, распятии и воскресении, чтобы найти в этом классическом античном мире больше, чем античные поэты и артисты сами осознавали.

Эти намёки просвечивают во встречах пилигрима Данте с итальянскими поэтами до его поколения, которых он встречает в чистилище: он, как и Стаций по отношению к Вергилию, тоже получает вдохновение и просвещение от своих предшествующих собратьев-поэтов.

В Песни 23 «Чистилища» Данте встречает Форезе Донати, чья семья принадлежала чёрным Гвелфам и следовательно была враждебна семье Данте. Пилигрим Данте уже встречал одного грешника из семьи Донати в Песни 25 «Ада», его так же ждёт встреча с другим представителем семьи Донати позднее в части «Рай».

В Песни 24 «Чистилища» Данте встречает поэтов из Франции, Сицилии и северной Италии.

Поэты обсуждают стиль, и один из поэтов хвалит Данте за его любовную поэзию. Данте отвечает ему формулируя понятие любовной поэзии.

(Чистилище 24:49–54)

[ «]Но мне скажи: я вижу здесь черты

того, кто новым рифмам дал начало

о доннах, знавших смысл любви, мечты?» (051)

И я: «Когда любовь нас вдохновляла,

я был одним из тех, кто захотел

передавать, что сердцу диктовала. [»] (054)

(Purgatorio 24:49–54)

[“]Ma dì s’i’ veggio qui colui che fore

trasse le nove rime, cominciando

‘Donne eh’avete intelletto d’amore.’” (051)

E io a lui: “I’ mi son un che, quando

Amor mi spira, noto, e a quel modo

ch'e’ ditta dentro vo significando.” (054)

В своём прежнем творчестве Данте сочинял или в стиле, который выражен в его повествовании о Паоло и Франческе, или в стиле, который можно проследить в его описаниях своей любви к Беатриче до того, как он взялся за «Комедию». Пилигрим Данте пытается осознать наивысшее призвание поэта, когда поэт пишет не только о своих личных переживаниях и любовных чувствах, но о более универсальных вещах, обществе в целом.

С террасы ненасытности они прибывают на террасу сластолюбия, где они встречают Гвидо Гвиницелли (около 1220–1276) и Гвидо деи Кавальканти (около 1255–1300). Можно догадаться что они искупают грех жажды наслаждений, лежащий в самой основе их поэзии, тот стиль, который однажды уже был описан в Песни 5 «Ада», где Данте повествует историю Паоло и Франчески.

(Чистилище 26:92–93)

[ «]Я, Гвидо Гвиницелли, очищатьсяуж стал,

но лучше б раньше пострадать.» (093)

(Purgatorio 26:92–93)

[“]son Guido Guinizzelli, e già mi purgo

per ben dolermi prima ch’a lo stremo.” (093)

После прохождения по этой последней террасе исчезают все семь «p» начертанных на лбу Данте перед тем, как он прошёл в ворота чистилища. Он прощён и готов для рая, где его ожидает Веатриче.

Новый проводник Данте

(Беатриче.)

Последняя терраса горы Чистилище вмещает грешников сластолюбия. Вергилий и Данте должны миновать огонь, горящий в конце этой террасы, чтобы оказаться неожиданно в совсем другом месте, в земном раю, в саду Эдема, каким он был до первородного греха Адама и Евы. Те души, которые достигают этого места, восстановили свою невинность и целостность, благодаря этому они достойны видения рая. Для Данте настал момент отправления в следующее странствие, ведущее к небесному раю, о чём повествует третья часть «Комедии». Заключительные песни Чистилища подготавливают пилигрима Данте к этому странствию. Для начала он теряет своего проводника, с которым он совершил путешествие через три четверти «Комедии», Вергилия, но зато его новым проводником становится Беатриче, которая будет вести Данте через рай почти до конца. Поэт Данте припоминает все предыдущие переживания и намекает на те переживания, что ждут впереди, в форме парада, представляющего различные картины. В последней картине представлена колесница, в которую запряжён гриф, мифологический зверь с туловищем льва и головой, шеей и крыльями орла, символизирующий Христа, который тоже имеет двойственную природу, божественную и человеческую. Рядом с одним колесом колесницы шествуют женщины, представляющие добродетели античности – осторожность, справедливость, сдержанность и собранность. Рядом с другим колесом шествуют особые христианские добродетели – вера, надежда, любовь. Процессию сопровождают четыре животных с повязкой на глазах – картина откровения из Книги Пророка Иезекииля – которые представляют евангелистов. Данте описывает эти процессии как вступительные торжества, возвещающие приход Веатриче. В конце последней процессии, символизирующей церковь, появляется, наконец, Беатриче, которая представляет для пилигрима Данте интимную картину. Поэт Данте создаёт интересные отношения противоположности между общей и официальной картиной церкви и интимной личной картиной Беатриче. Как церковь является для любого христианина источником благолепия, так Беатриче является для Данте, она созидает для Данте особое благолепие. Личная муза юного поэта Данте становится персональным проводником для пилигрима Данте и в итоге станет личной спасительницей и для поэта Данте. Христианская вера в спасение универсальна и доступна для любого человека, но Бог предлагает её каждому в той форме, которая показывает, в чём именно этот каждый имеет нужду. Для Данте божья благодать является через Вергилия и впоследствии через Беатриче, это именно та форма, с которой Бог обращается именно к Данте: универсальная благодать представлена для Данте через благодать, которую ниспослала Беатриче.

Появление Беатриче обставлено как своего рода церковная литургия. Benedictus qui venis (Благословен входящий) является намёком на Евангелие от Матфея 21:9.

(Чистилище 30:13–21)

Как если б день суда благих окликнул

и все поднялись быстро из могил

и аллилуйя в голосе не стихнул, (015)

так к колеснице божьей что есть сил

сто понялось ad vocem tanti senis

посланцев вечной жизни. Говорил (018)

тут каждый: «Benedictus qui venus!», —

вверх, вкруг цветы бросая, прибавлял

зов: «Manibus o date lilia plentis!» (021)

(Purgatorio 30:13–21)

Quali i beati al novissimo bando

surgeran presti ognun di sua caverna,

la revestita voce alleluiando, (015)

cotali in su la divina basterna

si levar cento, ad vocem tanti senis,

ministri e messaggier di vita etterna. (018)

Tutti dicean: “Benedictus qui venis!”

e fior gittando e di sopra e dintorno,

“Manibus, oh, date lilia plentis!” (021)

Беатриче является для Данте в образе Христа. Поэт прибавляет также цитату из «Энеиды» Вергилия, Manibus, O, date lilia plentis (сыпь лилии полной рукой) (Энеида 6:883). Беатриче появляется покрытой в три цвета, белый, зелёный и красный, представляющие веру, надежду и любовь – те же цвета, что были на ступенях, ведущих к воротам чистилища в Песни 9.

Данте обращается с комментарием к Вергилию, но Вергилия нет – с появлением Беатриче Вергилий исчезает.

(Чистилище 30:43–51)

я повернулся влево с ожиданьем,

с каким ребенок к матери бежит

от страха иль с каким другим страданьем, (045)

сказав Вергилию: «Вся кровь бурлит,

нет капли в ней, какая б не дрожала.

Узнал я, как былой огонь горит». (048)

Но уж Вергилия близ нас не стало,

Вергилия, нежнейшего отца,

кого она меня спасать послала. (051)

(Purgatorio 30:43–51)

volsimi a la sinistra col respitto

col quale il fantolin corre a la mamma

quando ha paura o quando elli è affiitto, (045)

per dicere a Virgilio: “Men che dramma

di sangue m’è rimaso che non tremi:

conosco i segni de l’antica fiamma.” (048)

Ma Virgilio n’avea lasciati scemi

di sé, Virgilio dolcissimo patre,

Virgilio a cui per mia salute die’mi; (051)

Беатриче припоминает Данте его жизнь и все ошибки, которые он совершил в своей жизни, обвиняя его в измене ей после её смерти.

(Чистилище 30:121–126)

Моим лицом он жил в былое время,

поддержкой юных глаз моих водим,

не чувствовал прямой дороги бремя. (123)

Но лишь мой возраст сделался вторым,

когда я жизнь свою переменила,

он отстранился, отдался другим. (126)

(Purgatorio 30:121–126)

Alcun tempo il sostenni col mio volto:

mostrando li occhi giovanetti a lui,

meco il menava in dritta parte vòlto. (123)

Sì tosto come in su la soglia fui

di mia seconda etade e mutai vita,

questi si tolse a me, e diessi altrui. (126)

Как и в «Энеиде», где Эней покидает Дидону и она умирает, так и Данте в своей истории покидает Беатриче после её смерти.

(Чистилище 30:127–132)

Когда же плоть я к духу возносила,

творима кроткой чистотой, добром,

ему я стала не мила – постыла, (129)

свернул шаги он на пути прямом

и следовал за ложных благ виденьем,

обетов не вернувших целиком. (132)

(Purgatorio 30:127–132)

Quando di carne a spirto era salita,

e bellezza e virtù cresciuta m’era,

fu’ io a lui men cara e men gradita; (129)

e volse i passi suoi per via non vera,

imagini di ben seguendo false,

che nulla promession rendono intera. (132)

При дальнейшем сравнении, Энею и Дидоне не удаётся воссоединиться при встрече в загробной жизни, тогда как в трактовке поэта Данте пилигрим Данте имеет эту вторую возможность, когда он встречает Беатриче. Его покаяние и признание своих прегрешений приводит в конце концов к их воссоединению. Его наибольшей ошибкой было то, что он гонялся за тем, что лишь на поверхности выглядело истинным.

(Чистилище 31:34–36)

«Есть вещи в жизни, – плача, я сказал, —

что ложно нравясь, путь мой исказили,

как только лик ваш светлый вдруг пропал». (036)

(Purgatorio 31:34–36)

Piangendo dissi: “Le presenti cose

col falso lor piacer volser miei passi,

tosto che ’l vostro viso si nascose.” (036)

Внешние вещи – как телесная красота и земные устремления, как слава, политический успех – длятся недолго, всё это неизбежно меняется и пропадает. «Не должна ли была моя смерть направить тебя к высшим целям?», – спрашивает Беатриче, – «ты продолжаешь стремиться за земными целями, такими как слава и признание». Данте не оправдывает себя, как это делают грешники в аду, но признаёт свои ошибки, и в этом заключается момент обращения, в котором Данте принимает себя таким, какой он есть, и таким образом в состоянии продолжать восхождение как преображённый человек.

Пилигрим осознаёт, что признание своего несовершенства и раскаяние есть необходимая часть его странствия по загробной жизни, если он хочет продолжать странствовать дальше. Его покаяние изменит также его оставшуюся жизнь после того, как его странствие завершится.

Беатриче наставляет Данте быть особенно внимательным к тому, что он видит, с тем, чтобы, вернувшись на Землю, он смог перенести это на бумагу.

(Чистилище 32:103–105)

[ «]Для пользы мира, что живет бедою,

смотри теперь на воз и, что видал,

вернувшись, запиши свой рукою.» (105)

(Purgatorio 32:103–105)

[“]Però, in pro del mondo che mal vive,

al carro tieni or li occhi, e quel che vedi,

ritornato di là, fa che tu scrive.” (105)

Это странствие есть не только личное спасение Данте, но в нём есть также всеобщее измерение, предоставляющее ему возможность помочь другим, написать о своём странствии после его завершения.

Другая процессия повествует о церкви, её существовании во времени, разделённом на семь разных времён, как это описано в Откровении Иоанна Богослова, от воплощения Христа к последнему Судному дню, соединённых с историей создания мира, которая также завершается Судным днём. Эти семь времён отмечены определёнными кризисами церкви.

Преследования римлянами первых христиан представлено как нападение на колесницу, раскол церкви представлен как другое нападение, распад церкви, когда она обратилась в имперскую церковь с неописуемым богатством и политической властью, представлен золотым орлом (император Константин), покрывающим колесницу своими золотыми перьями.

(Чистилище 32:124–126)

И после мое око там же зрит:

орел, покрова своего лишенный,

повозке перья грозные дарит. (126)

(Purgatorio 32:124–126)

Poscia per indi ond’ era pria venuta,

l’aguglia vidi scender giù ne l’arca

del carro e lasciar lei di sé pennuta; (126)

Эта процессия представляет поэту Данте возможность создания необходимого контекста христианской истории, где он мог бы чувствовать себя частью этой истории, так что история его собственного времени слилась с общей историей христианства.

Заключительные песни Чистилища создают прекрасное равновесие между личным и универсальным, между поэтическим и богословским. Не только прошлое представлено в последней процессии, но и будущее, как перемещение папского центра из Рима в Авиньон, показывающее дальнейшее отрицательное развитие, начавшееся с оставления Рима императором, так что напоследок Рим оказывается совсем упадшим.

Часть третья: «Рай»
Восхождение к сферам

(Пикарда Донати и императрица Констанца.)

В Песни 1 «Ада» Данте оказался в тёмном лесу ошибок и не мог выйти прямо к свету: три зверя препятствовали ему карабкаться вверх к свету. Ему пришлось идти окружным путём, вниз к центру Земли, чтобы оттуда взойти на вершину семиэтажной горы и наконец подойти к земному раю. Он должен был преодолеть всё это, чтобы достичь источника света, того света, до которого он пытался добраться в начале «Комедии». В Песни 2 «Рая» поэт обращается непосредственно к читателю с предостережением: хотя и кажется, что вся тяжёлая работа позади, но то странствие, которое ожидает читателя, будет не менее дерзостным, как для разума, так и для души. Сам поэт Данте стоит перед немыслимой задачей описать рай как то место, где, согласно христианским богословским толкованиям, покаянные души обозревают Бога во всей Его благодати, вне времени или пространства. Данте решает задачу, применяя модель вселенной Птолемея с центром вселенной расположенным в Земле и семью небесными телами – Луной, Меркурием, Венерой, Солнцем, Марсом, Юпитером, Сатурном – бегущими по своим орбитам вокруг них. Каждое из этих небесных тел удерживает временно души, которых пилигрим Данте встречает во время своего восхождения от сферы к сфере. Эти души в самом деле не обитают в этих сферах, но для Данте они становятся доступными, появляясь в этих сферах. Поэт Данте пользуется распространёнными отношениями между планетами и добродетелями: так, каждая душа, с которой Данте беседует, представляет определённую добродетель, проявляя эту добродетель в своей земной жизни или испытывая нехватку этой добродетели в своей жизни на Земле. В своём отношении эта часть «Комедии» отражает предыдущие части – пилигрим Данте находится в своём душевном странствии, где он познаёт мудрость из своих встреч с разными душами и бесед с ними. Разница, однако, заключается в том, что в этой части «Комедии» он познаёт положительные вещи от этих встреч. Он восходит почти невесом от сферы к сфере, как если бы он медитировал, но основной своей структурой эти сферы напоминают предыдущие части «Комедии».

Поэт Данте рассуждает, что Священное Писание описывает Бога в человеческом облике и ангелов, парящих словно птицы, потому, что таким образом человек сможет воспринять то, что ему поведано. Так же и сам Данте описывает в понятных образах свои встречи с душами в раю.

(Рай 4:40–48)

Так говорится вам для разуменья,

но после ум достойно все поймет,

подвластный только власти ощущенья. (042)

Для этого Писанье снизойдет

ко склонностям людским, и руки, ноги

даст Богу, душу в тело обернет. (045)

В Святых Церквах, как люди, на пороге

стоят и Гавриил, и Михаил,

и тот, кем Товий исцелен убогий. (048)

(Paradiso 4:40–48)

Così parlar conviensi al vostro ingegno,

però che solo da sensato apprende

ciò che fa poscia d’intelletto degno. (042)

Per questo la Scrittura condescende

a vostra facultate, e piedi e mano

attribuisce a Dio e altro intende; (045)

e Santa Chiesa con aspetto umano

Gabriel e Michel vi rappresenta,

e l’altro che Tobia rifece sano. (048)

Бог обращается к Данте на том уровне, который понятен Данте, но уровень пилигрима в этой части «Комедии», где он взошёл на самую вершину горы Чистилище, ожидается быть достаточно высоким, так что он в состоянии воспринять то, что ему поведано. Кроме того, подразумевается также что и читатель, прошедший через две предыдущие части «Комедии», где одни и те же темы поднимаются и обсуждаются опять и опять – каждый раз на более высоком уровне, – этот читатель, дойдя в своём чтении до этой части «Комедии», способен понять те окончательные философские, богословские и политические формулировки, которые уже известные читателю темы приобретают в «Раю».

Поэт предупреждает читателя о том, что необъятность времени и пространства в значительной мере ограничивает способность человека помнить. Почти невозможно передать человеческим языком всё, что пилигрим Данте начинает испытывать. Эта неадекватность языка является одной из тем, обсуждаемых в этой части «Комедии».

(Рай 1:1-12)

Свет существа, что движет всей Вселенной,

повсюду проникает и блестит

тут ярко, меньше в части отдаленной. (003)

Я в небе был, где свет его царит,

все видел, но кто сверху опустился

в словах известного не повторит (006)

затем, что ум там в вечность углубился,

приблизившись к желанью своему,

но в памяти ход мыслей не продлился (009)

И все же то, что памяти, уму

дано сберечь из царствия святого,

опорой станет пенью моему. (012)

(Paradiso 1:1-12)

La gloria di colui che tutto move

per l’universo penetra, e risplende

in una parte più e meno altrove. (003)

Nel ciel che più de la sua luce prende

fu’ io, e vidi cose che ridire

né sa né può chi di là sù discende; (006)

perché appressando sé al suo disire,

nostro intelletto si profonda tanto,

che dietro la memoria non può ire. (009)

Veramente quant’ io del regno santo

ne la mia mente potei far tesoro,

sarà ora materia del mio canto. (012)

Если язык «Ада» воспринимался иногда как довольно грубоватый, то в «Раю» язык также свидетельствует о своём развитии от примитивной грубости к утончённой поэтической и философской форме. Данте идёт так далеко, что изобретает собственные слова, как например «trasumanar»/«сверхчеловеческое». Он объясняет читателю, что это слово невозможно понять, если не испытал этого сам.

(Рай 1:70–72)

Сверхчеловечному нет слов, увы,

но хватит и примера здесь благого,

коль опыт сохранен в устах молвы. (072)

(Paradiso 1:70–72)

Trasumanar significar per verba

non si poria; però l’essemplo basti

a cui esperienza grazia serba. (072)

Данте переживает близость Бога в своём произведении, также и читатель должен испытать это, по мнению поэта. Для лексического выражения этого переживания поэт использует классический текст «Метаморфозы» Овидия.

Наблюдая Беатриче, Данте чувствует, как он сам преображается, так же как в «Метаморфозах» главный герой Главк преображается в морское божество после того, как он бросается за борт своего корабля.

(Рай 1:67–69)

Лицо ее менять себя велело,

как сделал Главк, попробовав травы,

товарищем богов став в море смело. (069)

(Paradiso 1:67–69)

Nel suo aspetto tal dentro mi fei,

qual si fé Glauco nel gustar de l’erba

che ’l fé consono in mar de li altri dèi. (069)

Как и Главк в «Метаморфозах», пилигрим Данте становится частью таинства, к которому он был допущен. Эта сцена стоит впечатляющим контрастом с теми описаниями в «Аду», где пилигрим Данте пытается отстраниться от событий, которые он переживает.

Сфера Луны оказывается первой на пути восхождения Данте. Здесь он встречает двух женщин, которые нарушили свои монашеские обеты. Пилигрим вступает в разговор с одной из них. Каждая из женщин оставила свой монастырь чтобы заключить брак как форму политического альянса своей семьи. На первый взгляд жизнь этих женщин выглядит далеко от образцовой – они были слабы в вере, как те души в сфере Меркурия, которых Данте встретит, слабы в своей надежде, или души в сфере Венеры, не имеющие достаточно любви. Поэт Данте создаёт взаимосвязь между изменчивостью Луны и верой, Меркурием и надеждой, Венерой и любовью. Лишь когда пилигрим приблизится к Солнцу, он встретит души, которые имеют добродетели в избытке, а не испытывают их нехватку.

Повторяющаяся в «Комедии» сцена укрепляет структуру всего произведения: как и в Песни 9 «Ада», и в Песни 9 «Чистилища», Песнь 9 «Рая» описывает ворота, через которые необходимо пройти, чтобы добраться до главного места, где происходят основные события. Повторение также наблюдается среди персонажей, которых пилигрим встречает в каждой части «Комедии». Эти персонажи оказываются членами тех же семей, которых он уже встречал и в аду, и в чистилище. Женщину в лунной сфере зовут Пикарда Донати, она из флорентийской семьи, которая была врагом семьи Данте. Чинча Донати упомянут в Песни 25 «Ада». Поэт Форезе Донати повстречался пилигриму в чистилище. Имя другой женщины императрица Констанца (1154–1198), чей сын, Фридрих Второй, находится в аду среди еретиков, а её внук, Манфред, находится среди покаявшихся в последний миг и описан в Песни 3 «Чистилища». Пикарда делится своим чувством упокоения, которое она испытывает, она как бы спелената в волю Бога. Хотя она и осознаёт, что она находится в самой нижней сфере рая, тем не менее она переживает то же благолепие, что и остальные души в раю. Это является намёком на земную ситуацию, подсказывает поэт Данте: иерархическое построение земного общества, церковная иерархия и неравенство не отменяют существующей справедливости.

Как проводник, Беатриче обладает знанием, которого недоставало Вергилию, так что она в состоянии давать Данте советы более проницательные, чем это мог Вергилий.

Беатриче догадывается, что Данте в затруднении относительно понимания того, что все эти души возвращаются на планеты, к которым они тяготеют от рождения, если верить учению Платона. Это явно противоречит христианской идее свободы воли и отрицанию до-бытийного существования души.

(Рай 4:22–24)

Еще вопрос, сомненьем пробужденный:

„Впрямь души возвращаются ль к звездам,

как утверждал Платон, к мечтаньям склонный?“ (024)

(Paradiso 4:22–24)

Ancor di dubitar ti dà cagione

parer tornarsi l’anime a le stelle,

secondo la sentenza di Platone. (024)

Платон, однако, выражает мысль, что хотя человек и имеет определённые предрасположенности, которые даны ему влиянием планет, и что хотя человек совершает поступки в соответствии с этими предрасположенностями, однако сами поступки нельзя назвать добрыми или дурными, – именно здесь свобода воли и имеет место быть.

Даже в раю поэт Данте обращается к классическим источникам.

(Рай 4:52–63)

К своей звезде душа вернется в сени,

поверив, что- там сможет быть такой,

как создала природа без стеснений, – (054)

так он сказал, но, может быть, порой

толпа смысл слов неточно понимает,

не заслужил насмешки он кривой. (057)

Коль знал, что тени в круг свой возвращает

влиянье чести иль хула и блуд,

то лук твой в правду метко ударяет. (060)

Но дурно понят принцип, часто лгут

в кривом миру, планеты называя:

Зевс, Марс, Меркурий. Далеко идут. (063)

(Paradiso 4:52–63)

Dice che l’alma a la sua stella riede,

credendo quella quindi esser decisa

quando natura per forma la diede; (054)

e forse sua sentenza è d’altra guisa

che la voce non suona, ed esser puote

con intenzion da non esser derisa. (057)

S’elli intende tornare a queste ruote

l’onor de la influenza e ’l biasmo, forse

in alcun vero suo arco percuote. (060)

Questo principio, male inteso, torse

già tutto il mondo quasi, sì che Giove,

Mercurio e Marte a nominar trascorse. (063)

Тема свободы воли является одной из важнейших тем, обсуждаемых Данте на протяжении всей «Комедии».