Старый Петербург

В тридцатых годах в Гостином дворе книжных лавок было счетом восемь: Тюленева, Глазунова, Плавильщикова, Исакова, Фарикова, Свешникова (две), Воробьева и Сленина. Отец последнего торговал винами, но, видя в сыне страсть к книжному делу, открыл ему книжную лавку; И. В. Сленин немолодых уже лет выучился французскому и немецкому языкам; сперва он торговал в Гостином вместе с братом. Но в 1817 году основал другой еще магазин, где и занялся изданием «Истории» Карамзина (второе издание восемь томов и первое XI тома). Издание это ему обошлось в 165 000 рублей. Сленин замечателен тем, что не издал ни одного романа, песенника и т. д.

Имена старых купцов беспрестанно исчезают из списков купечества; насчитать много купцов, чей дед и отец были купцами 1-й гильдии, едва ли возможно; у нас купеческая фамилия почти всегда кончается со смертью основателя фирмы. Одно время богатые купцы тянулись в дворянство^{175}, хлопотали о получении чинов и спешили во что бы то ни стало родниться со знатными дворянскими фамилиями; так, известный симбирский заводчик Твердышев весь свой громадный капитал раздал своим дочерям, которых повыдал замуж за генералов и князей. Большие имения Пашковых, Шепелевых, Баташевых, князей Белосельских есть не что иное, как клочки огромнейшего капитала, составленного этим купцом. Впрочем, были и исключения. Так, Прок. Акин. Демидов выдал своих дочерей за фабрикантов-купцов, несмотря на то что сам уже был дворянином. Когда же одна из его дочерей объявила, что пойдет замуж только за дворянина, то Демидов велел прибить к воротам дома доску с надписью, что у него есть дочка дворянка, и потому не желает ли кто из дворян на ней жениться? Случайно проходивший в это время мимо чиновник Станиславский первый прочел это объявление, явился к Демидову, сделал предложение и в этот же день был обвенчан с его дочерью. Получивших дворянство купцов и торговавших после весьма немного; из таких известны фирмы Кусовых, Погребова, Глазуновых, кажется, и только.

Кусов первый завел транзитную торговлю и имел свои корабли. Кусов отличался большою благотворительностью; император Александр Павлович часто езжал к нему запросто в гости с императрицею. Дом его стоял у Тучкова моста, после смерти он завещал его в казну для постройки на этом месте Мариинской больницы. Кусов был масоном и служил в ложе «Астреи» казначеем, у него был сын, полковник Кавалергардского полка. Лет двадцать тому назад род Кусовых получил баронство.

Родоначальник фамилии Кусовых был Василий Григорьевич, уроженец Троицко-Сергиевского посада; он в 1766 году переписался в петербургское купечество. Ив. Вас. был патриархом русского купечества. Слово его было верный вексель, совет – закон. Когда хоронили его, то все купечество было на ногах, самые почетнейшие несли гроб на руках. После него осталось 117 живых членов его семейства. В праздники за стол Ив. Вас. садилось до 80 его родных, помимо разных артистов, чиновников и т. д. Старшие сыновья его, Алексей и Николай, продолжали портовую торговлю под фирмой «Ивана Кусова сыновья», невзирая на то что были в чинах и орденах, следовательно, и дворяне. Дом Кусовых отличался необыкновенным радушием и хлебосольством. В старину так жили не только богачи и дворяне, но и купцы чуть-чуть зажиточные; теперь уж все это переходит в предание!

Другой такой богатый купец, Жербин, вышел в дворянство также очень давно. Торговал он лесом у Калинкина моста, где и имел великолепный дом, роскошная зала в котором, в два света, отделана была с царскою роскошью. Один из наследников Жербина владеет теперь большими домами на Михайловской площади; по преданию же, первый купец в Петербурге, получивший дворянство, был Меншиков (его наследники тоже известные петербургские домовладельцы); возведен он был в это звание за услуги, оказанные его дедом, московским купцом, царям Иоанну и Петру Алексеевичам; в числе царских наград в его роду сохранялся серебряный кубок, пожалованный деду царевною Софьей. Самый старейший купеческий дом, торгующий в Гостином дворе, – это дом Погребова; он основан в 1781 году. В этом доме были два редких сотрудника, гг. А. П. Зайцев и П. П. Гласков, которые, если бы магазин не закрылся, отпраздновали бы свое пятидесятилетнее пребывание в стенах торгового дома; из просуществовавших сто лет купцами известны фамилии гг. Меншуткиных и Лейкиных. Из старожилов Гостиного двора нам называли г. А. Сергеева, торговавшего в Суровской линии более шестидесяти лет, затем Ив. Ив. Ванчукова, П. Ф. Самохвалова и на Суконной линии г. Масляникова.

Гостиный двор со дня постройки не изменил наружного вида, только к Невскому проспекту он в 1886 году переделан; к удобству магазинов много содействовала пневматическая топка, устроенная с 1837 года.

Первый теплый магазин был купца Бобренкова на Малой Суровской линии. При постройке Гостиного двора будущее отопление лавок строителем было предусмотрено, и в каждом номере были выведены дымовые трубы; на случай же пожара внутри Гостиного был выкопан обширный пруд для воды. До 1803 года в Гостином дворе на линии перед лавками были устроены шкафы; кроме того, что от них на галерее была теснота, прохожие еле проходили, рвали платье и т. д., но еще наемщики лавок терпели и ту невыгоду, что хозяева лавок отдавали лавку внаймы одному, а шкап – другому. Наемщику лавки от этого происходил подрыв в торговле. В 1803 году торговцы подали жалобу тогдашнему военному губернатору графу Толстому; узнав о жалобе, лавковладельцы явились с просьбой; лавковладельцам отказали. В дело даже был пущен подкуп в 25 тысяч рублей кому следовало (см. «Записки» В. Н. Гетуна «Истор. вест.», янв. 1880, с. 283). Дело доходило до императора Александра I. Государь решил оставить только те шкапы, которые на углах против лавок устроены в стенах и не мешают проходу, а прочие все снять нимало не медля, галерею очистить и впредь ее ничем не загромождать.

В начале нынешнего столетия Гостиный двор имел пять гранитных ступенек при входе; с поднятием тротуара и мостовой; последние ушли в землю. Стены Гостиного, как и фундамент, отличаются необыкновенною прочностию; что же касается фундамента кладовых внутри двора, то он сделан из одного крупного булыжника и при кладке новых этажей всегда требует переделки.

Газовое освещение в Гостином уже явилось в сороковых годах. Владельцы лавок долго не решались проводить его, их сильно пугали частые взрывы и пожары от газа; проведение газа в Петербурге было предпринимаемо в двадцатых годах. Первый осветился газом Главный штаб, затем, в 1825 году, только что построенный графом Милорадовичем, в самое короткое время, очень красивый деревянный театр у Чернышева моста, фасадом на Фонтанку (где теперь здание Министерства внутренних дел). Цена лавки (стен) в Гостином, лет 30 назад, не превышала 12 000 рублей, теперь же на Большой Суровской линии доходит до 80 000 рублей. Наем в год прежде ходил не дороже 600 рублей, теперь 4, 5 и 6 тысяч. Наибольшим количеством лавок владеют в Гостином гг. Е. Е. Куканов и Миняев; у первого, по слухам, вместе с кладовыми их 18 номеров. Внутри Гостиного, параллельно наружному зданию, идет второй ряд лавок, вмещающий в себя кладовые, а также лавки с железными и медными изделиями; в среднем дворе помещается важня (большие весы) и столовая.

В 1853 году чуть-чуть Гостиный двор не утерял своей вековой наружности с Невского проспекта; в этом году подпоручик Нелидов выхлопотал дозволение впереди Суконной линии построить новое здание с магазинами; на это позволение комитет Гостиного двора принес жалобу военному генерал-губернатору П. Н. Игнатьеву и доказал указом, данным 21 мая 1758 года императрицею Елисаветою, «что земля против Суровской линии не есть соседственное ему место, а есть непременная принадлежность выстроенных по этой линии лавок, определенная для свободного проезда к ним, а потому в отношении чистоты и мощения и освещения в продолжение 90 лет содержится на средства владельцев лавок».

В 1881 году было еще другое посягательство на перестройку Гостиного двора: какая-то французская компания предлагала свои услуги.

Глава XV

Большой театр. – Спорный вопрос о дне его открытия. – Празднество открытия театра. – «Il monde della luna». – Содержание пьесы. – Постройка театра. – Наружное и внутреннее его устройство. – Реймерс и Георги о дне его открытия. – Полицеймейстер Чулков и сатира на него Копьева. – Постановка пьес при Екатерине II. – «Начальное управление Олега». – Актеры и рецензенты старого времени. – Актрисы Семенова и Жорж. – Пожар Большого театра. – Перестройка его. – Открытие после перестройки.

Вопрос о дне открытия петербургского Большого театра до сих пор является спорным. Одни (и в том числе Дирекция императорских театров, праздновавшая столетие Большого театра 21 октября 1883 года) говорят, что театр открыт в 1783 году; по нашему же мнению, сто лет ему вышло только в 1884 году, и это мнение основывается на следующих источниках:

«Описание С.-Петербурга», 1794 г., с. 96; Ив. Пушкарев: «Описание С.-Петербурга», ч. III, с. 120; князь А. Шаховской: «Летопись русского театра», эпоха II, с. 1; «Театрал», карманная книжка любителей театра, СПб., 1853 г., с. 117 и многие другие. Все эти источники говорят, что Большой театр открыт не в 1783 году, а в 1784 году^{176}.

Кроме того, мы просматривали все повременные издания 1783 года на русском и немецком языках и нигде не могли найти дня открытия названного театра. Удивительнее всего, что такие люди, как П. Н. Арапов и Н. И. Греч, целую жизнь собиравшие все сведения по истории нашего театра, не знали верно года и дня открытия. Греч в своей статье «Взгляд на историю русского театра», напечатанной в «Русской Талии» 1825 года, говорит, что Большой каменный театр был открыт в 1783 году. П. Н. Арапов в своей «Летописи» прямо перепечатывает это известие, и затем эта величайшая неверность повторяется несколько раз в разных «Театральных альманахах» и доходит в ошибке до наших дней.

Наиболее последовательный из летописцев нашего театра князь Шаховской первый сообщает, что каменный театр был открыт в 1784 году итальянской оперой: «Il monde della luna» («На луне»). Приводим здесь интересную заметку об этой опере музыкального критика М. М. Иванова; по словам его, опера принадлежала перу двух знаменитостей своего времени – Гольдони и композитору Паэзиэлло, или, правильнее, Паизиелло. Последний долго жил в Петербурге, где занимал место дирижера в опере и инспектора театральных оркестров. Днем открытия театра был день коронации императрицы. Об этом ясно сказано на заглавном листе пьесы Гольдони, напечатанной^{177} в Петербурге (у Брейткопфа): «, На луне“ – веселое театральное празднество, имеющее быть представленным в новом каменном императорском театре по случаю дня первого открытия, назначенного на торжественный день коронования ее императорского величества Екатерины II». Отсюда видно, что, во-первых, с празднованием юбилея дирекция опоздала ровно на месяц, ибо Екатерина короновалась 22 сентября 1761 года, а во-вторых, что Р. Вагнер, взяв для своих опер обозначенье Bühnenweihfestspiel^[97], только вернулся к старому и пустил в ход выражение, употреблявшееся итальянцами в театральном мире задолго до него. Итак, нет ничего нового под луною: ни промахов театральных дирекций, ни употребления театральных терминов.

Комедия «На луне» была написана Гольдони сперва в трех актах. Но так как торжественный спектакль не может очень долго продолжаться, то пьесу переделали, составив из нее одно довольно большое действие в пяти картинах. Паизиелло раньше приезда в Петербург написал и дал в Неаполе оперу на этот же сюжет под названием «Праведный легковерный». Для открытия же петербургского театра он сочинил совсем новую музыку. Она состоит из нескольких хоров, ансамблей, дуэтов и инструментальных интермедий, размеров не особенно значительных, по обычаю времени. Содержание пьесы следующее. Молодой человек, Эклитико, ухаживает за Кларисой, дочкой некоего Буонафеде, любителя последних слов науки. Увлечение наукой не мешает ему держать дочерей под замком. Но давно уже известно, что взрослых девушек не спрячешь, а человек идет к погибели именно путем своих увлечений. На увлечении старика Эклитико строит план соединения с возлюбленной. Вместе со своим приятелем Эрнестом, влюбленным в другую дочь старика, Фламинию, ему удается одурачить легковерного Буонафеде. Он убеждает его, что ему, в качестве астролога, удалось войти в сообщение с луною и получить приглашение переселиться туда навсегда. Буонафеде, видевший уже в телескоп Эклитико разные диковинные туманные картины, поддается раскинутым сетям и желает сопровождать своего молодого друга на луну. Ему дают сонных капель и переносят в сад Эрнеста, где устраивается ряд волшебных сцен: старику поют деревья, эхо говорит на разные голоса, пастушки танцуют с нимфами и т. д. Буонафеде в восторге и просит только, чтобы и дочерей его перенесли в очаровательный лунный мир. Желание его исполняется, а монарх луны, изображаемый слугою Эрнеста, приказывает Буонафеде обвенчать молодежь. Обман в заключение, конечно, раскрывается, но исправить его немыслимо, и Буонафеде остается покориться своей судьбе.

Такова эта незамысловатая пьеса. Некоторые положения в ней, впрочем, очень милы и забавны. Музыка оперы Паизиелло должна, вероятно, находиться в театральной библиотеке.

Артисты, исполнявшие оперу «На луне», были: Бальдассаре Маркетти (Буонафеде), Бернуччи (Клариса), Фермольи (Эклитико), Бен. Маркетти (Фламиния), Брокки (Эрнест) и Маццони (слуга). Хористы – из придворной капеллы. Танцовщики и танцовщицы-итальянцы. Балетмейстер Анджиолини, декораторы и машинист – Градицци, Бигарри и Домпьери – тоже итальянцы.

Вот что говорит Реймерс (автор известного труда о Петербурге на немецком языке) об основании Большого театра: «Ко времени восшествия на престол Екатерины в столице было два маленьких театра, но собственно оперного театра еще не было. Поэтому в 1784 году императрица приказала выстроить большой каменный театр; он был воздвигнут известным художником Тишбейном, под наблюдением генерала Бауера, на одной широкой площади, на правой стороне Николаевского канала, недалеко от Матросской церкви, но хотя величина его была довольно значительна, однако скоро он стал слишком мал для быстро возраставшего населения города. Внутренность театра, вмещавшего до 3000 человек, неоднократно переделывалась. Сначала царская ложа находилась на средине, как раз в уровень с эстрадой, так что для сидевших в ней всякая перспектива в декорациях исчезала, что было причиной частых оптических обманов. При Павле амфитеатр уничтожили и все очищенное место заняли под кресла и партер, а царскую ложу, которая до той поры находилась напротив эстрады, перенесли в первый ряд лож. В начале настоящего царствования театр снаружи был увеличен, а внутри переделан совершенно и превосходно разукрашен французским архитектором Томо^{178}. В первом ряду лож, теперь значительно выдвинутых вперед, находится и царская ложа; по желанию монарха, вполне согласному с обычным благородством образа мыслей Александра, она ничем не отличается от прочих. Самая театральная зала, с тех пор как ее осветили аргантовыми лампами и украсили великолепной люстрой, представляет величественное сооружение, которое вполне соответствовало бы своему назначению, если бы не один важный ее недостаток: отсутствие резонанса; в ложах, расположенных напротив эстрады, голоса актеров едва слышны». Затем он описывает внешность театра и площадь. «В хороших актерах для национального театра чувствовался до сих пор решительный недостаток, – продолжает он. – Чтобы помочь этому, монархиня учредила в 1785 году в одном из зданий на левом берегу Невы, недалеко от императорского Летнего сада, императорское Театральное училище». Эта связь между учреждением Большого национального театра и Театральным училищем еще более говорит в пользу того, что Большой театр действительно основан в 1784 году. При Екатерине II учреждения возникали в известной системе, и недостаток актеров тотчас же должен был сказаться, и тотчас же учреждена и Театральная школа, наполнявшаяся преимущественно из воспитанников и воспитанниц Воспитательного дома.

Реймерс напечатал свою книгу спустя двадцать лет со дня открытия театра, следовательно, ошибки в таком важном факте, как основание Большого театра, не могло быть уже потому, что автор был современником этого события. Книга Реймерса не скороспелая компиляция, а серьезный труд. Другой очевидец этого же события, Георги, говорит в своей книге:

«Повелением Екатерины Второй построен оный в 1784 году под смотрением славного театрального живописца Тишбейна и под главным надзиранием г. генерал-поручика Бауера. Снаружи представляет оный громадное здание величественного вида. Над главным входом стоит изображение сидящей Минервы из каррарского мрамора с ее символами, а на щите надпись: Vigilando quiesco (покоясь, продолжаю бдение). Все здание определено для комедий, трагедий, опер, концертов и маскарадов. Поелику в комедии и трагедии требуется, чтоб можно было явственно слышать говоренное и различать черты лиц актеров, то и неудобно было сделать залу весьма великую. Для достижения же первого отверстие театра сделано столь велико, как обширность места позволяла. Императорская ложа находится в средине, против театра, в горизонте оного и так, что все перспективные линии в оной смыкаются, отчего разнообразные представления здесь наиболее пленяют. Под кровлей находятся четыре больших водохранилища с восьмью мехами и двумя насосами; сверх того, в этом здании 8 крылец и 16 выходов, которые все имеют взаимную связь между собою. Ради громовых ударов сделан при сем театре профессором Кольрейфом громовой отвод, где копье Минервы управляет молниею.

На прекрасной обстроенной площади около театра во время Святой недели бывают качели для увеселения черни, и стоят шесть беседок из дикого камня, коих предмет и построение равен с находящимися на Дворцовой площади. На последних зимою раскладывается огонь для кучеров, стоящих на улице во время съезда». Здесь же сменялись гвардейские караулы и во время торжественных празднеств давались народу жареные быки и били фонтаны с вином. В этих же беседках в дни тезоименитства императрицы производились поздравления музыкою и барабанным боем. Цены на места в Большом театре установлены были в следующем порядке: за ложу 1 яруса 12 рублей, за кресло сначала по 2 рубля, потом 2 рубля 50 копеек, вход в партер стоил рубль медью. Кресел всего в то время было три ряда; в кресла садились одни старики, первые сановники государства; офицеры гвардии и все порядочные люди помещались в партере, на скамьях. В ложах второго яруса нередко можно было видеть старых женщин, с чулком в руках, и купцов-стариков в атласных халатах, с семьей, по-домашнему. В эту эпоху спектакли начинались обычно в 5 часов и кончались не позднее десятого часа; цензура пьес была подведомственна с. – петербургскому обер-полицеймейстеру и совершалась очень немногосложно. В канцелярию полицеймейстера, куда собиралось множество всякого народа: кто с прошением, кто забранный на улице за пьянство или буйство, приходили и авторы с рукописями, просмотр которых совершался очень быстро, на ходу. Тут же обер-полицеймейстер прочитывал их и подписывал. Особенно отличался своею грубостью в конце царствования Екатерины и в начале царствования Павла полицеймейстер Чулков. Раз, осыпая насмешками известного в то время остряка-поэта А. Д. Копьева, автора комедии «Лебедянская ярмарка», пришедшего к нему по делу, он стал приставать к нему со словами: «Говорят, что ты пишешь стихи? Напиши же сейчас мне похвальную оду, вот перо и бумага». – «Хорошо», – отвечал Копьев, подошел к столу и написал:

 
Отец твой Чулок,
Мать твоя тряпица,
А ты сам?
Что за птица?
 

В царствование Екатерины об актерах и театре говорили в обществе с большим интересом; в то время еще существовали записные театралы из людей всех слоев общества; тогда первое представление какой-нибудь трагедии, комедии или оперы возбуждало всеобщий интерес и порождало всюду толки и суждения. Новая пьеса была тогда настоящею новостью; в бенефисы брали старые пьесы, и зрители являлись. Тогдашнее однообразие репертуара и привычка зрителя к однообразию всего сценического были почти изумительны; теперь невозможно понять, как доставало терпения 10–20 раз смотреть одно и то же. Такое же однообразие было и в самой игре актеров. Театральные традиции переходили от одного к другому. Все актеры, и хорошие, и дурные, постоянно тогда пели или читали, но не говорили. У хороших выходило лучше, у худых хуже, но манера была у всех общая и одинаковая, да и стихи и проза того времени не позволяли от нее отступления.

Обстановка пьес и костюмировка того времени тоже не могут идти ни в какое сравнение с нынешним. Смешно было смотреть на бедность декораций, машин и одежды. Герои все тогда являлись в каких-то однообразных балахонах. Бывали, впрочем, исключения, но такие существовали только на Эрмитажном театре. Так, например, в 1788 году были пожалованы императрицею роскошные костюмы и весь гардероб ее двух царственных предшественниц для великолепного представления «Олега».

Вот заглавие этой пьесы: «Начальное управление Олега, подражание Шекспиру, без сохранения театральных обыкновенных правил, в 5 действиях. Музыка соч. Сартия, с его же объяснением, переведенным Н. Львовым, СПб., 1791 года». Это по своему времени роскошное издание сочинения Екатерины II не было в продаже. По слухам, эта величайшая теперь библиографическая редкость недавно отыскана в количестве нескольких сотен экземпляров.

Содержание пьесы относится к веку великого князя Рюрика, когда он при конце жизни, оставляя сына своего Игоря в несовершеннолетнем возрасте, передал княжение шурину своему, урманскому князю Олегу. Театр представляет место, где соединяются реки Москва, Яуза и Неглинная. Являются бояре новгородские, киевляне, вожди и народ. Жрецы подносят первый камень для заложения города Москвы. Затем происходит торжественный обряд заложения города и отъезд Олега в Киев. Второе действие открывается шествием угров через Киев. Театр представляет луг на берегу Днепра. На противоположной стороне реки видна часть города; на первом плане сцены шатры княжеские, Олег с Игорем принимают киевских бояр, пришедших с жалобою, будто бы Аскольд, князь киевский, не соблюдает веры предков и изменяет праотцовские обычаи. Олег отрешает Аскольда от княжения и отдает его под стражу. Третие действие самое интересное. Театр представляет великолепную палату княжеского дома в Киеве. Две боярыни-свахи вводят под руки нареченную невесту Игоря, изборскую княжну Прекрасу. Сваха сажает Прекрасу за дубовый стол, за скатертьми браными; четыре боярыни-свахи и четыре сидячие боярыни помещаются по обеим сторонам сцены на лавках; затем свахи наряжают Прекрасу, надевают на нее верхнее русское платье и накрывают покровом с убрусцем^[98], украшенным золотом, жемчугом. Затем садятся по местам; появляется Олег и нарекает Прекрасу Ольгою. Действие оканчивается балетом и торжественным шествием к венцу.

В четвертом действии представлен Константинополь. На заднем плане сцены видна городская стена и шатры Олеговых войск. Олег осаждает город, остается победителем и заключает с Леоном, царем константинопольским, достославный мир.

В пятом действии театр представляет внутренность императорского дворца в Константинополе. Император Леон, царица Зоя и Олег идут рядом, перед ними стража греческая и придворные сановники и царедворцы Олега. Хор поет:

 
Коликой славой днесь блистает
Сей град с прибытием твоим!
Он всех веселий не вмещает
В пространном здании своем.
Но воздух наполняет плеском
И нощи тьму отъемлет блеском.
 

Стихи эти были взяты из сочинений Ломоносова. Замечательно, что стихи эти были еще петы и в 1826 году, при некоторых торжествах, во время коронации императора Николая. В последней сцене представлен ипподром константинопольский, Леон, Зоя и Олег сидят на возвышенном месте. Начинаются разные игрища: бег, борьба, конские ристалища, и оканчивается все балетом.

Постановка этой пиесы стоила около 15 000 рублей.

Театр времен Екатерины можно было назвать отражением тогдашнего утонченного тона, источником изящества, стиля и т. д. Театры, как и актеры, в то время были мастера при случае сложить мадригал и расшаркаться по всем правилам салона. На сцене как ни была пламенна любовь Федры, Андромахи или Роксаны, но они всегда умели сохранить в обращении приемы придворных. Федра, Андромаха, Роксана, испуская дух, произносили правильные периоды и умирали с подобающим чином…

Старые театральные рецензенты были тоже учтивые и вежливые люди, все их печатные отзывы об игре артистов были писаны на тему мадригалов; перед именами первых артистов непременно ставили ласкательные эпитеты: единственный, незабвенный, славный и т. д., а некоторых величали и виршами, например: «Вальберхова Дидона достойна трона».

Как мы уже заметили, закулисная жизнь и разные анекдоты артистов возбуждали общее любопытство и переходили от одного к другому в ежедневных рассказах. В десятых годах нынешнего столетия поклонники артисток Семеновой и Вальберховой гонялись за каретами этих актрис, останавливали их на улице, выражая им свое обожание, и нередко заводили ссоры с противниками за превосходство каждой из них. Про Семенову современники говорили, что эта актриса обладала всем тем, что только может иметь женщина, посвящающая себя театру. Мода на вечера с чтением Семеновой была настолько велика, что ей платили по 500 рублей и более за вечер. Нелединский в своей книге «Хроника недавней старины» пишет: «Для забавы твоей матери я пригласил к себе Семенову. Она декламировала роли Арианы, Гермионы, Ксении из “Эдипа” Озерова; подарок был 500 рублей. Вчера Семенова декламировала у графа Строганова, где имела большой успех. Завтра она будет у Вяземских» и т. д. Про игру этой артистки говорили, что она прежде отличалась необыкновенною простотою и естественностью, но с приездом в Петербург знаменитой французской актрисы Жорж она рабски стала подражать последней и «запела растянутою декламациею». Эта неслыханная до того на русской сцене дикция сильно понравилась публике, и Семеновой стали восхищаться еще более, чем прежде, провозгласив ее первою актрисою в свете.

Но если Жорж и пела, то у этой артистки, приехавшей в 1808 году в Петербург, 24 лет от роду, во всем блеске своей красоты и силе таланта, были минуты истинного вдохновения в ролях Федры, Меропы, Клитемнестры, Семирамиды и проч. Жорж, сводившая с ума весь Париж и прославившаяся связью с Наполеоном I^{179}, вызвала целую бурю восторга в петербургском обществе. Первый дебют г-жи Жорж в Большом театре был 13 июля 1808 года, в трагедии Расина «Федра». Вот что пишет о ней в «Драматическом вестнике» неизвестный театральный критик характерным языком прошлого столетия: «К нам приехала из Парижа новая актриса, г-жа Жорж, которая может включена быть в малое число славных трагических лиц. Всеобщая молва о ее дарованиях заставила меня с лорнетом в руках замечать в театре все ее движения, голос, взгляды. Г-жа Жорж, лет 22 девица, роста большого, стройна, прекрасна собою, волосы черные, овал лица греческий, и по тому самому с первого уже появления вселяет в зрителях охоту ее видеть, замечать… К тому же все ее телодвижения ловки, игривы, как говорят живописцы. Словом, для кисти и резца она лучший образец. Голос у нее свободный, громкий, выговор внятный; многие замечали, будто она слишком уже протяжно говорит, даже поет; но забыли, что самое лицо, ею представленное, того требовало; известно нам, что так произносили на театрах древних, в роде которых сия трагедия писана. На этот самый случай фернейский драматург пишет, чтобы отнюдь не произносить стихи как прозу, он даже бранит тех, которые дерзают сей язык великих людей унижать обыкновенным выговором: поверим ему в этом, он не лгал, когда касалось до вкуса. К тому же, как я замечал, актриса в некоторых только местах употребляла протяжное произношение, когда того требовало ее положение, страсти, перемена разговора… Нужно только предуведомить наших молодых актрис, чтобы они с большей осторожностью принимали такой напев… Пожалуй, иная пропоет нам трагедию на голос “Nel cor piu non mi sento”». Далее критик говорит: «Пора мне следовать за Федрою от первого ее явления в трагедии до последнего» – и следует за игрой артистки, разбирая ее очень толково, со знанием дела. Заканчивая свой разбор, критик описывает наряд г-жи Жорж. «Одежда актрисы, – говорит он, – соответствовала представляемому лицу; на голове царская повязка или диадема золотая; белое, золотом шитое покрывало; белая, с золотой бахромою туника, на плечах мантия, руки обнаженные, на них запястья, или браслеты. В пятом действии она была без повязки и покрывала, волосы вверх забранные. Некоторые зрители желали, чтобы она распустила свои волосы, но они, конечно, позабыли, что в древние времена при каких-либо несчастиях или горестях не распускали волосы, а, напротив, совсем их обрезывали».

В 1802 году Большой театр был перестроен архитектором Томо. Он сгорел в ночь на 1 января 1811 года, и в 1818 году был возобновлен архитектором Модюи. Для открытия давали пролог князя Шаховского «Меркурий на часах». P. М. Зотов в своих воспоминаниях пишет: «Подобного литературного падения я не запомню. Представлена была застава на Парнасе, и Меркурий со строгим разбором пропускал в нее разные роды пьес. Публике показалось, что автор выставил личности, и ошикала пьесу самым жестоким образом. Из 129 пьес Шаховского имели подобную участь только драма “Лилия Нарбонская” и трагедия “Роксана”».

В 1826 году Большой театр был перестроен архитектором Кавосом и значительно поднят для возвышения потолка залы и для удобства машин на сцене, устроенных машинистом Роллером.

Открытие последовало 26 октября 1836 года первым представлением оперы «Жизнь за Царя» М. И. Глинки. С этого времени на Большом театре стали происходить только оперные и балетные представления; впрочем, в пятидесятых годах давали и небольшие водевили, для съезда публики, иногда перед балетами. В 1856 году, 30 августа, в Большом театре состоялся торжественный столетний юбилейный спектакль в память обнародования указа об учреждении российского театра.