Тысячу раз умереть

Я не ответил. Мои пальцы били по клавишам. Кристина молча наблюдала за моими действиями.

– У тебя есть Биткоин-кошелек? – спросила она, взглянув на экран.

– Это не мой.

– А чей? Ого, у тебя около сотни биткоинов?

– Я же сказал, это не мои.

– А чьи?

– Александра Ремизова.

– Кто это?

– Муж Екатерины, я только что с ней разговаривал. Мы ее видели по телевизору.

– Откуда ты знаешь номер и пароль от его кошелька?

Я не ответил. Зайдя на сайт «Олимпа-2018», я нашел ссылку на сбор средств для памятника, но пожертвования принимались только в рублях.

– Черт.

– Да что ты делаешь?

– Потом объясню.

Я направился к двери.

– Ты куда? – спросила Кристя.

Я не ответил. Она снова задала этот вопрос в коридоре, когда я обувался.

– Мне нужно съездить к Екатерине Михайловне, – ответил я.

– Куда?

Я перестал завязывать шнурки и посмотрел на нее.

– Если хочешь узнать, поехали со мной.

Она несколько секунд смотрела на меня, но потом начала обувать кеды.

– Но учти, если все это какой-то розыгрыш, я тебя убью. Ты понял?

– Я не буду сопротивляться, – отшутился я, но мне было не до шуток, и она это поняла по моему тону.

Мы вызвали такси. Когда я назвал точный адрес, куда ехать, то заметил в глазах Кристины немой вопрос.

– Ты был у нее дома?

– Никогда.

– Тогда откуда знаешь адрес?

– Объясню позже.

Видимо это «позже» и заставляло ее терпеливо ждать. В такси мы не произнесли ни слова. Когда машина остановилась, и мы вышли, я взял Кристину за плечи и взглянул прямо в глаза.

– Чтобы не произошло, обещай мне, что не будешь ничего предпринимать, пока меня не выслушаешь. Обещаешь?

– Обещаю, – сказал она, вот так просто, без всяких «но» и «послушай».

Я понял, что люблю ее. Это я уже понял давно, но сейчас дополнительно в этом убедился, как опытный спринтер понимает, подбегая к финишу, что уже победил, но все равно оборачивается, чтобы проверить, нет ли поблизости оппонентов.

Семья Ремизовых жила в доме сталинской застройки, недалеко от Московского проспекта. Эта квартира досталась им от родителей Кати. Сами родители переехали в Германию. В ней было четыре комнаты: зал, спальня и две детские, для Алины и Николая. Все это я знал из воспоминаний Александра.

Когда мы подошли к домофону, Кристина посмотрела на меня.

– И что нам теперь делать? Мы же не знаем номер квартиры.

Я ничего не ответил. Пальцы сами набрали номер «18». Звонок шел долго. Я уже подумал, что дома никого нет, но Екатерина, наконец, ответила.

– Кто там?

– Екатерина, доброй ночи. Это я, Эрлик. Нам нужно поговорить.

– Эрлик? В такой час?

– Разговор серьезный.

– Открываю.

Домофон пиликнул.

– Четвертый этаж, – сказала Екатерина.

– Я знаю, – ответил я и снова почувствовал на затылке взгляд Кристины.

Когда мы поднялись, дверь в восемнадцатую квартиру была приоткрыта. Мы вошли. Екатерина Михайловна ждала нас в тамбуре.

– Моя дочь спит, поэтому говорите тихо. Что такого ты хочешь мне сообщить, чего нельзя сказать по телефону?

– У вас есть листок и ручка?

– Листок и ручка? Зачем тебе?

– Надо.

Она смотрела на нас несколько долгих секунд.

– Сейчас принесу.

Она вернулась через минуту.

– Держи.

Я положил лист на стену и начал писать.

Девушки смотрели молча.

– Вот, – сказал я, закончив, и протянул бумагу Ремизовой.

– Что это? – спросила она, прочитав написанное.

– Биткоин-кошелек и пароль от него. Он принадлежал вашему мужу. Там достаточно денег на памятник.

– Что? Но…

– Уже поздно, Екатерина Михайловна. Мы пойдем, – сказал я и направился к лифту, Кристина неуверенной походкой пошла за мной, с любопытством поглядывая на лист бумаги.

– Но откуда…? – начала спрашивать Ремизова.

– Это не важно, – перебил я. – Возьмите эти деньги, они ваши, и постройте памятник.

Двери лифта открылись и прежде чем Ремизова успела что-то сказать, мы поехали вниз.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила Кристина, когда мы вышли на улицу.

– Давай вызовем такси, дома я тебе все расскажу.

Пока мы ехали домой, Ремизова звонила мне три раза, но я сбрасывал. Домой мы зашли, когда часы показывали час ночи.

– Заварю чай, – сказала Кристина и отправилась на кухню.

Я пошел в ванную. Лицо горело. Несколько горстей холодной воды помогли мне прийти в себя. Я все еще плескал себе водой в лицо, когда Кристина открыла дверь.

– Чай готов.

Я оперся на раковину и выдохнул. Кристина стояла у двери.

– Эрлик?

Так Кристина меня называла только когда предстоял серьезный разговор. Обычно она говорила «Эри».

– Сейчас, – еще одна горсть воды не сделала меня готовым, к такому вообще нельзя было подготовиться, но стало легче.

У Кристи были любимые чайные чашки, синие с цветочным узором. Их было четыре штуки и доставала она их только в самые важные моменты. Первый раз, когда я их увидел, было знакомство с ее родителями. Тогда я так переволновался, что не сделал из своей чашки ни глотка. Второй раз она достала их на мое девятнадцатилетние. Третий случился после окончания сессии. Сейчас я видел их на этом столе в четвертый раз в жизни.

– Тебе нужен сахар? – спросила она, поставив сахарницу на стол.

По ее голосу нельзя было сказать, что она думает или чувствует. Тон звучал серьезно и даже как-то официально. Эта манера в ней меня всегда пугала.

– Я буду без сахара.

Она молча бросила себе в чашку две ложки и начала размешивать.

– Что это было, Эрлик? – спросила она. – Откуда ты все это знаешь?

Я сделал глоток. Чай был крепкий, как она любит.

– Я не знаю, как это объяснить, но попробую.

– Попробуй.

И я начал рассказывать. С самого начала. С первых воспоминаний, с развода родителей, жизни в Челябинске и смерти бабушки. Кристина не перебивала меня. Она периодически делала глоток чая, но абсолютно беззвучно. Я понятия не имел, как она отреагирует на мой рассказ. Если бы в какой-то момент она встала со стула, открыла входную дверь и сказала, чтобы я убирался прочь, я бы сделал это, не сказав ни слова, даже несмотря на то, что по документам я был арендатором этой квартиры.

Но Кристина молчала. В какой-то момент это даже стало меня пугать, но я продолжал, пока не дошел до истории о моей работе в морге, а затем воспоминаниях Александра Ремизова.

– Он открыл кошелек и приобрел сотню биткоинов в 2010 году. Затем про них забыл. Когда курс биткоина взлетел, он попытался вспомнить пароль от кошелька, но не смог. А я узнал его пароль, когда прикоснулся к нему. Так же как я узнал адрес, номер квартиры и другие вещи, – я опрокинул чашку в рот, но там оказалось пусто.

Кристина молчала.

– Ну, что скажешь?

Она взяла чашки и поставила их в раковину. Плохой это был или хороший знак, я не знал.

– Почему ты сам не перевел эти биткоины в рубли и не перевел ей. Тогда не нужно было бы ехать.

Мне было сложно это объяснить, но я попытался.

– Я хотел, чтобы она знала, что это его деньги.

Кристина кивнула, давая понять, что понимает.

– Сегодня ты помог не только ей, но и всем родственникам погибших, – сказала она. – Это было правильно.

– Я знаю.

Она включила воду и помыла чашки.

– Ты никогда не задумывался, откуда у тебя эта способность?

Я пожал плечами.

– У меня есть одно предположение, но только и всего.

– Расскажи.

– Ты же знаешь, что я по национальности алтаец.

Она кивнула.

– Шаманизм одна из неотъемлемых частей нашей культуры. Ты знаешь, что это такое?

– Это когда обкуриваются травами и разговаривают с духами?

– Не совсем, но примерно. Так вот, отец рассказывал, что до того, как до Алтая дотянулась советская власть, многие поколения наших предков были шаманами. При советах это все запретили, поэтому мой отец даже не представляет, чем они занимались.

– То есть, ты унаследовал эту способность от своих предков?

– Может быть. Но я думаю, что причина не только в этом.

– А в чем?

– Меня зовут Эрлик.

– Знаю, я же с тобой встречаюсь.

– В алтайской мифологии так звали бога мира мертвых.

На лице Кристины появилось недоверчивое выражение.

– Я так и знал, что мне не стоило тебе ничего рассказывать.

– Не пойми меня неправильно, Эри, но все это выглядит как сильно притянутое за уши.

– А я и не утверждаю, что прав. Это всего лишь мои предположения. Правды я все равно никогда не узнаю, а так у меня хотя бы есть какое-то объяснение.

– А может быть ты не один такой и ответы есть у других?

Я пожал плечами.

– Сомневаюсь, что еще кто-то есть.

– Ну а все-таки, разве тебе не интересно?

– Не особо.

– Фу, какой ты скучный.

– Ну извините, какой родился.

Она поставила помытые чашки на полку.

– Уже три часа ночи. Я хочу спать. Ты идешь?

Я с удивлением посмотрел на нее.

– И все? Ты больше ничего не скажешь?

– А что тут говорить? Ты не знаешь откуда у тебя эти способности, а с этой женщиной ты поступил абсолютно правильно. Другой на твоем месте присвоил бы эти деньги себе, а ты их честно отдал. О чем тут еще разговаривать?

Сказать, что я был удивлен – проще было промолчать, эффект был бы таким же.

– Только в душ схожу, – сказал я медленно, еще до конца не веря в такую реакцию своей девушки.

– Хорошо.

Когда я вышел из душа, Кристя уже лежала в кровати. Она всегда спала без одеяла, укрываясь только простыней.

Я лег. Кровать предательски заскрипела.

– Ты как слонопотам, – сказала она, не поворачиваясь.

– Прости.

Я обнял ее.

– Прежде чем мы уснем, ответь мне на вопрос.

– Какой хочешь, – ответил я.

– Когда ты… заглядываешь… ну туда.

– В их воспоминания?

– Да.

– Я это называю по-другому.

– Как?

– Я умираю.

Она повернулась ко мне.

– Не смей так говорить.

Я опешил.

– Не говорить что?

– Что умираешь. Ты не умираешь. Они умирают, а ты… ты… ты всего лишь заглядываешь за занавес.

– Занавес?

– Ты живой, а они нет. Значит, ты не умираешь. Тебе ясно? – от возбуждения она подскочила на кровати и теперь стояла надо мной, как мать, недовольная тем, что ее ребенок снова нашкодил.

– Да. Да, я все понял.

Она легла. Я положил руку ей на плечо. Так мы пролежали минут пять. Я уже начал засыпать, когда Кристина снова подала голос.

– Ты правда видишь все?

– Все? В каком смысле все?

– Ну все, что эти люди видели при жизни?

– Нет, не все. Только важные моменты. Счастливые, грустные. Все сколько-нибудь важные.

Кристя села на кровати.

– Значит, ты видел ее голой?

– Кого?

– Ту женщину.

– Ремизову?

– Да. Ты видел ее голой?

– Я рассказал тебе такое, за что меня можно было бы спрятать в психушку, а тебя интересует, видел ли я эту женщину обнаженной?

– Если ее видел он, ее муж, значит, ты ее тоже видел.

Я понятия не имел, как на это реагировать. Казалось, что я уснул и вижу сон.

– Да, видел.

– Как они трахались?

– Ты думаешь, мне это приятно?

– Так видел или нет?

– Ну видел. И что теперь?

– Круто.

– Эээ… что?

– Она очень сексуальная.

– Да как такие мысли вообще лезут в твою голову? – даже в темноте я видел, как она улыбалась.

Ее рука легла на мой живот и поползла вниз.

– Что ты делаешь?

Кристина не ответила, а я больше не спрашивал. Все-таки, Лео был прав. Я очень плохо знаю девушек.

Глава 7

У нас все было хорошо. Через день я почти забыл о семействе Ремизовых. Через неделю уже не вспоминал. Рассказав все Кристине, я как будто сбросил с себя камень. Мы стали еще ближе. Не могу сказать, что наши отношения после этого как-то поменялись. Нет. Она не стала смотреть на меня по-другому, но периодически в ее речах проскальзывали намеки, а иногда и целые шутки о том, что я не такой как все. Ее любимая была про Джека Николсона. Вспоминая ту знаменитую сцену с дверью из фильма Стенли Кубрика «Сияние», Кристина говорила, что я бы сыграл эту роль намного лучше.

– Почему? – спросил я, когда она так пошутила первый раз.

– Потому что ты настоящий псих, Эри, а он его только играл.

А еще она любила шутить про меня как про детектива.

– Если бы я была писателем детективов и писала про сыщика, то ты бы никогда не стал героем моих романов.

– И что же я делаю не так?

– Книги толщиной в одну страницу очень плохо продаются, Эри.

Я не обижался на нее. Мне эти шутки даже нравились. К тому же она смеялась, когда шутила, а мне нравится ее смех.

Наша жизнь шла по обычному сценарию. Так жили и живут многие люди. Я учился, работал в морге сутки через трое, но это нисколько не мешало моему образованию. Кристина училась и в свободное от пар время рисовала комиксы. Ей даже удалось продать парочку, как раз про того самого работника морга, списанного с меня. Как только она их продала, работать над новыми, она стала еще усерднее. Иногда я заходил на кухню в два часа ночи, чтобы попить воды, а она сидела за столом и делала очередной набросок. Я ей никогда не мешал. У меня было на это две причины. Во-первых, карандаш в ягодицу – это очень больно. Во-вторых, у Кристины всегда был запасной карандаш, а ягодиц у всех людей ровно две. Это все шутки, конечно. На самом деле, она просила меня не мешать. Если Кристина хотела поработать ночью, значит так надо. Я это принял, как и она когда-то приняла мою особенность.

Семья моего отца сначала отнеслась к Кристине настороженно. Девушки в странной черной одежде обычным людям кажутся приверженцами какой-то субкультуры: начиная от готов и заканчивая сатанистами. Кристина не принадлежала ни к тем, ни к другим, ни к какому-то промежуточному варианту. Она любила черную одежду и мнение остальных ее не интересовало. Но как это объяснить моим родственникам, я даже не представлял.

Как выяснилось позже, переживал я зря. Когда мой отец понял, что Кристина не собирается снимать фильмы ужасов и приносить в жертву куриц, его настороженность пропала. Возможно, на него оказала влияние тетя Лина, я точно не знаю, а возможно, в пользу Кристины сказала ее осведомленность в древнегреческой мифологии. Когда речь за ужином пошла об олимпийских богах, никто не мог вставить ни слова в течение часа, пока эти двое не наговорились. Когда мы уходили, отец на прощание поднял большой палец вверх. Я расценил это как знак полного одобрения моего выбора.

Но больше отца Кристина приглянулась тете Лине. После смерти Марка она искала отдушину. Я мог с ней разговаривать, она мне отвечала, но меня не покидало ощущение, что мыслями она где-то в другом месте. С появлением Кристины все сильно изменилось. Тетя Лина стала намного отзывчивей, она даже учила Кристину готовить некоторые блюда. Они по несколько часов проводили на кухне вдвоем за готовкой и разговорами, а тот, кто пытался им помешать, мог схлопотать лопаткой по голове.

Мой отец был очень рад за меня.

– Надеюсь, ты не рассматриваешь ее, как временный вариант? – спросил он за одним из семейных ужинов, когда Кристина, тетя Лина и Ян понесли грязные тарелки на кухню.

Я с удивлением посмотрел на него.

– Временный?

– Кристина очень хорошая девушка и мне кажется, у вас все получится.

– Я тоже на это надеюсь, – кивнул я, потупившись в тарелку.

– Был у меня один друг, – сказал отец. – Он переехал в Москву, у него появилась девушка, но он всегда мне говорил, что она – временный вариант. Так сказать, ради секса.

В этот момент, я хотел зарыться в остатки торта в моей тарелке.

– В итоге, знаешь что? – продолжал отец. – Он женился на ней, и они до сих пор живут вместе.

– Это только подтверждает поговорку о том, что нет ничего более постоянного, чем временное, – сказал я, пытаясь увести тему разговора в другое русло.

– Нет, сынок, это подтверждает тот факт, что, если люди друг другу подходят, это сразу видно. Им суждено быть вместе.

– То есть, ты понял, что твой друг неправ сразу?

– А ты видел его? Он размером с приличный многоэтажный дом с таким пузом, что оно входит в дверной проем на два часа раньше него. А его жена ему под стать. Когда она меня обнимает, мне кажется, что у меня трещат все кости.

– Ты думаешь, что мы с Кристиной подходим друг другу? – спросил я.

В этот момент вернулись тетя Лина и Ян за новой порцией грязной посуды. Вместо ответа отец поднял большой палец. Я все понял.

– О чем разговариваете? – спросила тетя Лина.

– О русских поговорках, – ответил отец.

– Ты когда-нибудь можешь говорить не о работе?

– Могу, и сегодня именно такой день.

Сказав это, он мне подмигнул. Тетя Лина этого не заметила.

С моей матерью все было намного сложней. Она приезжала в октябре, когда учебный семестр был в самом разгаре. Про то, чтобы остановиться у отца, не было даже и речи. Гостиницу она тоже отмела сразу.

– Я собираюсь приехать проведать сына, а не отельные мини-бары, – ответила мама на мое предложение.

Я спорить не стал. Кристина отреагировала на ультиматум моей мамы спокойно.

– И что, ты даже не будешь убираться перед ее приездом? – спросил я.

– Зачем?

– Ну, так принято.

– У нас разве грязно?

– Нет, но…

– Значит, уборка не нужна.

Она действительно была не нужна. У нас дома всегда было чисто. Но я по какой-то неведомой для меня причине все равно переживал. Кристина же оставалась хладнокровной и независимой от чужого мнения. Как я и опасался, это моей маме и не понравилось.

– У этого салата очень странный вкус, – сказала моя мама за ужином.

– Странный? – переспросил я.

– Да. Он какой-то кислый. Не пропал случайно?

– Нет, мам, что ты. Мы его приготовили сегодня утром к твоему приезду.

– Это яблоки, – сказала Кристина. – Они дают такой вкус.

– Яблоки? В оливье?

– Да. Обычный оливье мне давно надоел, а яблоки придают ему необычной вкус.

– Понятно.

Это «понятно» от моей мамы звучало как «расстрелять» от Сталина. Вердикт вынесли, и изменить его было уже нельзя.

– Она же абсолютно не прислушивается к чужому мнению, – сказала мне мама, когда мы вышли погулять на улицу без Кристины, она осталась убирать и мыть посуду.

«Подышать свежим воздухом перед сном. Врачи советуют» – так моя мама мотивировала эту прогулку. На мой вопрос, с каких это пор она гуляет перед сном, она ответила, что с тех самых пор, как я уехал. Хотя я догадывался, что все это она выдумала ради разговора со мной наедине.

– Мам, ты ее еще не знаешь, – защищал я Кристину.

– Боже мой, оливье с яблоками. Это же ужасно.

– Мне нравится.

– Я никогда не делала ничего подобного. Есть классический рецепт оливье. В нем все идеально. Зачем что-то менять, если это идеально?

Я хотел ей сказать, что классический рецепт оливье вообще не похож на то, что мы едим сейчас, но решил не усугублять ситуацию. Я только пожал плечами.

– Ты собираешься всю жизнь есть кислое оливье?

– Я его вообще не очень люблю.

Скорее всего, мама истолковала мои слова так, словно я на ее стороне. Я это понял по ее взгляду и опровергать не стал.

Те три дня, что она провела у нас, мне показались худшими в моей жизни. Каждой клеткой своего тела, я ощущал напряжение, висевшее в квартире. Кристине же было плевать. Она делала то, что делала обычно. На второй день мама застала ее за работой ночью на кухне, а потом весь следующий день, я слушал, как это плохо не спать по ночам.

По моим ощущениям я был Фелиппом Пети, а моя мама и Кристина – полицейскими на двух башнях торгового центра. Куда бы я ни пошел, в любом случае меня ждали наручники и речь о моих правах. Поэтому я продолжал балансировать на тросе где-то посередине, рискуя сорваться с огромной высоты.

К счастью все это продолжалось недолго. На третий день моя мама сделала жалкую попытку повлиять на Кристинин борщ. Она всего лишь предложила добавить в него немного уксуса. Кристина всегда использовала лимон. Его-то она демонстративно туда и выдавила. По взгляду мамы я понял, что на ее глазах только что в жертву принесли маленького козленка. Она развернулась и ушла, а за ужином не сказала ни слова.

– Эта женщина тебе не подходит. Она вульгарная, дерзкая, и не уважает старших, – сказала она мне, когда мы сели в такси.

– Мам, тебе показалось.

Я тут же об этом пожалел. Добавив дров в огонь, я всю дорогу слушал, какой я плохой сын, а раз я плохой сын, то не мог найти нормальную девушку. Это продолжалось ровно до того момента, пока мама не отдала свой посадочный талон девушке на стойке перед зоной ожидания.

– Добрый день, – сказала работница аэропорта.

– Вот видишь, эта девушка намного лучше твоей Кристины. Она хотя бы со мной здоровается. К тому же еще и красивая, – шептала она мне, пока проверяли ее посадочный.

Девушка протянула ей паспорт и билет с печатью.

– Приятного полета.

– Спасибо.

Мама меня поцеловала и многозначительно кивнула в сторону девушки.

– Я люблю тебя, мам, – сказал я.

Мы обнялись. На обратном пути я позвонил отцу и рассказал о трехдневном пребывании мамы.

– Я даже удивлен, что она не закатила скандал, – сказал отец, выслушав. – Видимо, в твоей Кристине есть что-то такое, чего она испугалась. Поэтому, сынок, даже не думай прислушиваться к матери.

– Я и не собираюсь, пап.

– Вот и молодец. Она у тебя хорошая. И сильная, если смогла противостоять Маше. Любому мужчине нужна сильная женщина. Это я тебе говорю, как женатый человек. Никому не хочется иметь жену, которая только и делает, что ноет и не может самостоятельно решить ни одной своей проблемы. Так что Кристину не обижай.

– Если я это сделаю, то она меня выкинет в окно, а у нас квартира на пятом этаже.

– Будет больно, – подытожил отец.

– Не то слово.

Когда я вернулся домой, о моей матери мы даже не вспомнили. Кристина не интересовалась, что о ней подумали, я же не хотел эту тему затрагивать вообще. Меня все в ней устраивало, а мнение моей мамы – это ее личная проблема.

После того случая с Александром Ремизовым, я очень долго не прикасался к покойникам. Визит матери напомнил мне о людях с психическими расстройствами, и если я хочу им помочь, то должен заглядывать им в головы. Тем более, что на втором курсе у нас как раз начались лекции на тему психических заболеваний и их лечения. К нам в морг иногда привозили мертвецов из сумасшедших домов, но я всегда боялся заглядывать к ним в головы. Люди с травмированной психикой видят все не так, как обычные люди. Поэтому я понятия не имел к чему мне готовиться. Возможно я увидел бы монстров, несуществующих людей, вторжения инопланетян, а возможно их обычную жизнь без искажений. Я рассказал о своих мыслях Кристине.

– Если ты действительно хочешь помогать людям, то должен это сделать, как бы тебе не было страшно, – сказала она, выслушав.

– Ты так думаешь?

Кристина кивнула.

– Эри, у тебя уникальный дар и с его помощью ты сможешь помогать людям в самых запущенных случаях. Кстати, не все психически больные люди нищие, – она подмигнула.

– То есть я буду заниматься этим ради своего Говарда Хьюза?

– Не исключено, – она улыбнулась и легкой походкой отправилась на кухню рисовать.

– То есть, ты меня поддерживаешь?

– Конечно, глупенький, – крикнула Кристина с кухни. – Было бы глупо всю жизнь проработать в морге с такими талантами.

С этого самого разговора я стал ждать. Случай подвернулся довольно скоро. 28 ноября 2018 года в мое дежурство, к нам привезли шестидесяти пятилетнего мужчину, лечившегося в психиатрической больнице последние тридцать лет. Судя по записям в карточке, он страдал острой формой шизофрении. По поводу сути болезни в ней не было ничего, поэтому чего ждать от погружения я не представлял.

– Валентин Геннадьевич Марков, – прочитал я его имя.

Голые стены морга, выложенные плиткой, отразили звук моего голоса. Родился в Алма-Ате в 1954 году. Не женат, детей нет. Эта была вся информация из его посмертной карточки. Я сделал глубокий вдох и положил руку на его плечо. В тот же момент я стал им.