«Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы

Советский Союз делал всё, чтобы отдалить угрозу японской агрессии. В феврале 1932 г. СССР официально, в нарушение советско-китайского соглашения 1924 г., предоставил Японии разрешение на транспортировку её войск и военных грузов по КВЖД. В марте и сентябре советские представители заключили с Токио соглашение на поставку в Маньчжоу-Го и Японию бензина, а в августе продлили рыболовную конвенцию.

Тем временем Япония не ослабляла усилий по укреплению позиций в Северной Маньчжурии, и Советский Союз был вынужден во втором полугодии 1932 г. также ужесточить свою позицию. Пользуясь недовольством китайских генералов Ма Чжанша, Су Бинвэнь, Ли Ду, Тин Чао и др. усилением контроля со стороны Японии, советские власти стали нелегально оказывать им поддержку в организации антияпонских восстаний, которые, правда, легко подавлялись.

Квантунская армия провела около 1850 успешных карательных экспедиций против повстанцев, часть которых переходила на советскую территорию (зимой 1932/33 г. их численность составляла более 20 тыс. человек). Требования японской стороны об их выдаче советские власти под разными предлогами отклоняли, продолжая оказывать помощь мелким партизанским отрядам, общая численность которых в Маньчжурии в этот период достигала 100 тыс. человек^[86].

В 1932 г. военный министр Араки Садао опубликовал программную статью «Задачи Японии в эру Сёва», в которой оправдывал интервенцию в Маньчжурию и призывал к восстановлению традиционных духовных ценностей, полному отвержению западной идеологии и решительной внешней экспансии: «С тех пор как Япония, начиная с эпохи Мэйдзи, показала всему миру своё действительное, искреннее лицо, она всё время действовала на основе справедливости и имела решимость прибегать к реальной силе, жертвуя собой в пользу мира. Она никогда не колебалась в деле уничтожения зла. В результате этого она стала одной из трёх крупнейших держав мира.

Оказать величию императора поддержку – значит реализовать великий идеал Великой Японии. Для этого японский народ напрягал все свои силы, так как в нём теплилось великое самоосознание…

…Нынешний маньчжурский инцидент возник не на основе таких мелких вопросов, как игнорирование договоров или посягательство на права и интересы Японии. Основной причиной инцидента является оскорбление Японии Китаем. Лига наций не могла отличить справедливости от несправедливости, что привело в результате к тому, что и она оскорбляет Японию. Таким образом, должно быть ясно всякому, что непосредственной причиной изоляции Японии является оскорбление, полученное ею от всего мира, и что это случилось по вине самой Японии. …

Наша “императорская нравственность”, являющаяся воплощением сочетания истинной души Японского государства с великим идеалом японского народа, должна проповедоваться и распространяться по всему миру. Все препятствия, стоящие на пути этого дела, должны решительно уничтожаться, не останавливаясь перед применением реальной силы…

Спрашивается: каково положение в Восточной Азии в настоящее время?

В Китае уже в течение 20 лет господствует беспорядок, там до сих пор нет даже центрального правительства и, по сути, нет государства.

В Индии под гнетом Англии страдает более 300 млн. человек, и она лицом к лицу стоит перед серьёзным кризисом.

Как в Средней Азии, так и в Сибири не найдётся даже одного куска свободы. И Монголия тоже как будто превратилась во вторую Среднюю Азию. Таким образом, на континенте Восточной Азии, кроме Японии, самостоятельным государством является только Сиам…

При таком положении маньчжурский инцидент является для Японии случаем, данным богом. Надо признать, что бог забил во все колокола, чтобы тем самым разбудить японский народ.

Различные страны Восточной Азии являются объектами гнёта со стороны белой расы. Разбуженная императорская Япония больше не может позволить произвол белой расы. Миссией Японии является борьба со всеми действиями, несовместимыми с императорской нравственностью, от какой бы страны эти действия ни исходили»^[87].

В конце августа 1932 г. генштабом был разработан план войны против СССР на 1933 г., который учитывал изменившееся после оккупации Маньчжурии стратегическое положение сторон. При составлении этого плана командование японской армии исходило из того, что достигнуто необходимое стратегическое превосходство над советскими вооружёнными силами на Дальнем Востоке и в Сибири. При этом достижению поставленных задач должны были способствовать: участие в войне против СССР не только японских, но и маньчжурских войск; то, что сражения в районах советско-маньчжурской границы японские войска будут вести по внутренним операционным линиям, а советские – по внешним; что в начале войны советские части будут уничтожаться по отдельности. Советские базы военно-воздушных сил подлежали уничтожению в первую очередь; в кратчайший срок должна была быть перерезана Транссибирская магистраль, проходившая в непосредственной близости от Маньчжурии. «Планом на 1933 г. было определено, что против четырех-пяти дивизий, которые, по расчётам японского генштаба, мог выставить Советский Союз в Приморье, японская армия будет иметь три дивизии в Маньчжурии и две в Корее. Кроме того, одна дивизия должна была высадиться с моря в районе Владивостока. Намечалось уже в начальный период войны нанести по советским войскам в Приморье “сокрушительный удар”. Считалось, что “к тому времени, когда СССР перебросит из глубины страны две дополнительные дивизии, сражение в Приморье будет завершено, советские ВВС разгромлены и развеяны, Владивосток захвачен”.

Для действий на северном, амурском, направлении выделялось три дивизии, а на западном, хинганском – четыре. Предусматривалось иметь десять дивизий резерва ставки. Силами одной дивизии планировалось осуществить захват Северного Сахалина и Камчатки. Две дивизии получали задачу обеспечивать с юга тыл группировки. После разгрома противостоящих сил противника оккупации подлежала обширная часть территории Советского Союза к востоку от озера Байкал.

В конце 1932 г. этот план был одобрен главнокомандующим японскими вооружёнными силами императором Хирохито…Военный успех в Маньчжурии опьяняюще подействовал на японские военные круги, и они не желали трезво оценивать возросшую мощь Советского Союза»^[88].

К 1933 г. Маньчжурия была полностью захвачена, и Япония приступила к созданию плацдарма на материке, готовясь к будущей схватке за господство в Азии. На территории «независимого» государства строились аэродромы, способные принять тысячи самолетов из метрополии. Новые военные городки должны были вместить дивизии, которые предполагалось перебросить с японских островов. Новые железные и шоссейные дороги тянулись к Забайкалью, Амуру и Приморью.

На другом берегу Амура и Уссури вынуждены были делать то же самое. Весной 1932 г. на советском Дальнем Востоке началось строительство Военно-морского флота (до этого здесь действовала только Амурская флотилия). Для этого необходимо было перебазировать сюда корабли и военно-морские кадры из Европейской части СССР. В эти же годы началось восстановление военно-морского порта и крепости во Владивостоке, форсированное выселение гражданского населения и строительство казарм, а также установка артиллерии на о. Русский у входа в этот военно-морской порт.

К 1933 г. военно-политическое положение Японии значительно изменилось. Обширная территория трёх китайских провинций, на которых было создано «независимое» государство, находилась в полном подчинении Японии. Первая часть «меморандума Танаки», предусматривавшая захват Маньчжурии, была выполнена. В точном соответствии с основными положениями этого документа началось планирование следующих этапов агрессии. Определялись возможные сроки начала будущей войны, но единодушия в этом вопросе не было.

В сентябре-декабре 1931 г. Совет Лиги Наций, обсуждая маньчжурский вопрос, осудил Японию и постановил создать комиссию для изучения обстановки на месте. Комиссия состояла из авторитетных представителей США (не состоявших в Лиге Наций), Британии, Франции, Германии и Италии во главе с английским лордом Виктором Литтоном (комиссия Литтона).

11 марта 1932 г. Совет Лиги Наций принял резолюцию о непризнании японских захватов. Комиссия Литтона, посетившая США, Японию, Китай, Маньчжоу-Го представила подробный доклад, содержавший доказательства агрессии Японии, нарушения ею Устава Лиги Наций, Договора девяти держав, Пакта Бриана – Келлога. Указав, что регион является неотъемлемой частью Китая, Литтон предложил определить новый статус Маньчжурии в качестве автономной единицы Китая. На чрезвычайной сессии Ассамблеи Лиги Наций (декабрь 1932 г.) по его докладу были вынесены половинчатые решения: признав Японию агрессором, Лига Наций уклонилась от введения против неё экономических и военных санкций.

При этом вновь выявились расхождения в позициях держав. США сосредоточили усилия своей дипломатии на закреплении принципа «открытых дверей» в Китае, разъяснив, что США не намерены вмешиваться в «законные договорные права» Японии в Маньчжурии. Английский министр иностранных дел Дж. Саймон заявил, что его правительство не намерено предпринимать какие-либо шаги против Японии. Советское правительство, в свою очередь, сделало заявление, что оно с самого начала японо-китайского конфликта стояло на пути строгого нейтралитета, и сообщало, что не находит возможным присоединиться к постановлениям Лиги Наций. Советская позиция была вынужденной и объяснялась неготовностью СССР к войне.

Ужесточение позиции Лиги Наций по маньчжурскому вопросу произошло в начале 1933 г. В январе 1933 г. японские силы захватили город Шаньхайгуань у восточной оконечности Великой китайской стены, открывавший ворота из Маньчжурии во Внутренний Китай. 20 февраля японское командование потребовало вывода китайских войск с территории провинции Жэхэ, расположенной между Маньчжоу-Го и Великой китайской стеной к северо-востоку от нее. На следующий день японские войска начали наступление.

24 февраля Ассамблея Лиги Наций абсолютным большинством одобрила доклад комиссии Литтона. В резолюции признавались «особые права и интересы» Японии в Маньчжурии, однако захват Маньчжурии объявлялся незаконным, суверенитет Китая над маньчжурской территорией подтверждался, члены Лиги Наций обязывались не признавать де-юре и де-факто Маньчжоу-Го, а Японии предлагалось вывести из Маньчжурии войска.

В связи с принятием документа японский делегат заявил о невозможности сотрудничества с Лигой Наций, и члены делегации покинули зал заседаний. 27 марта 1933 года японское правительство официально объявило о выходе Японии из Лиги Наций.

Выступая в июне 1933 г. перед участниками совещания руководящего состава японской армии, военный министр Араки Садао настаивал на том, чтобы готовиться к войне против СССР и осуществить нападение на него в 1936 г., когда «будут и поводы для войны, и международная поддержка, и основания для успеха». Генералы Нагата Тэцудзан и Тодзио Хидэки считали, что для этого «Япония должна собрать воедино все ресурсы жёлтой расы и подготовиться для тотальной войны». Начальник Бюро общих дел военного министерства Тодзио Хидэки указывал на рискованность преждевременного выступления. Поддерживая его точку зрения, начальник 2-го бюро генерального штаба Нагата Тэцудзан указывал, что для войны против СССР «необходимо иметь в тылу 500-миллионный Китай, который должен стоять за японскими самураями как громадный рабочий батальон, и значительно повысить производственные мощности Японии в Маньчжурии»^[89].

Иными словами, следовало захватить центральные районы Китая, создать солидную военно-экономическую базу в Маньчжурии и реорганизовать армию, оснастив её новейшей военной техникой. Это был более реалистичный подход, но и он был тогда и позднее невыполним.

Представители деловых кругов Японии, собранные осенью 1933 г. министром иностранных дел Хиротой, приняли следующую резолюцию: «Основная политика по отношению к СССР установлена Японо-советской конвенцией, заключённой в Пекине. При наличии этой конвенции пакт о ненападении является излишним, но если СССР хочет заключить такой пакт ввиду изменившегося положения на Дальнем Востоке и возникновения Маньчжоу-Го, Япония может пойти на это при согласии СССР на следующие условия: 1) Абсолютно прекратить революционное движение на Дальнем Востоке, особенно в Маньчжурии и Японии. 2) Увести с Дальнего Востока, особенно с границ Маньчжурии, все военные пополнения. 3) Отменить все законоположения, оказывающие давление на японские предприятия на советском Дальнем Востоке. В особенности проводить справедливые меры на рыболовных торгах: освободить импорт предметов, необходимых для рыболовства, от всяких сборов, смягчить правила о рабочем времени. Относительно нефтяной концессии заключить общий договор о сбыте нефти в Японии, удлинить срок нефтеразведок, удлинить рабочее время и смягчить правила надзора. Смягчить правила и контроль относительно добычи угля. 4) Открыть новые японские предприятия на Дальнем Востоке (Советском), передать Японии лесные и горные промышленные концессии. 5) Развить японо-советскую торговлю и отказаться от односторонности её, с тем чтобы покупать у Японии столько же или больше, чем закупает Япония. 6) Немедленно уступить КВЖД».

В резолюции особое место занимает программа экономической агрессии. Вещи в ней не называются своими именами: речь идёт о расширении концессионных и конвенционных прав, в первую очередь, применительно к рыбным и лесным ресурсам, углеводороду, но, по существу, правильно названы лишь объекты японских вожделений на советском Дальнем Востоке, которые могли быть захвачены мирным путем. «По существу же речь идёт, конечно, об осуществлении на Советском Дальнем Востоке той же программы, которая уже осуществлена в Маньчжурии, где, как известно, железные дороги, все рудные богатства, угольные залежи, лесные массивы перешли под видом национализации в руки японских обществ»^[90].

2. «Японцы убеждены, даже более чем убеждены, – они знают, что являются потомками богов»

(Тейд О’Конрой, сотрудник секретной разведывательной службы Великобритании)

В связи с ростом угрозы с Востока советское руководство обратилось к изучению истории Японии, пытаясь тем самым приблизиться к пониманию особенностей японского общества, его менталитета. Учитывая ошибки царского правительства, недооценку им сил дальневосточного соседа в Русско-японской войне 1904–1905 гг., политическая элита стремилась к расширению своих знаний и представлений о Стране Восходящего Солнца.

В личном фонде Сталина хранятся две книги с пометками и комментариями, которые отражают процесс формирования его представлений о Японии, показывают переосмысление им сведений о загадочном восточном государстве. Это – «Японская угроза» Т. О’Конроя и «Военно-фашистское движение в Японии» О. Танина и Е. Иоган ^[91]. Обе они в итоге были рекомендованы для массового читателя.

В монографии О’Конроя «Японская угроза», изданной на английском языке (1933), переведенной на русский (1934) и переизданной (1942), дается характеристика психологии, быта, традиций японского общества. Профессор Тейд О’Конрой, ирландец по происхождению, жил во многих странах мира, преподавал английский язык и литературу в Дании, России, Турции и Японии^[92].

Сотрудником секретной разведывательной службы Великобритании О’Конрой, судя по всему, стал с началом Первой мировой. Покинул ли он Интеллидженс сервис после окончания войны или остался в её рядах, сказать трудно. Не следует исключать, что в Японию он был направлен в качестве кадрового разведчика под прикрытием преподавателя английского и литературы. Результатом пятнадцатилетнего пребывания в Стране восходящего солнца и стала книга «Японская угроза».

О’Конрой преподавал в японском частном университете Кэйо в Токио, значительное число выпускников которого относилось к элите японского общества, а также в Высшей военной академии Императорского флота и других учебных заведениях. Несколько лет он был тесно связан с иностранным отделом центрального полицейского управления в Токио. Женившись на японке из аристократической семьи, он жил среди японцев, что позволило ему изучить язык, историю и культуру, особенности национального характера, исследовать политическое, экономическое и социальное положение различных слоёв населения.

«Для того чтобы понять японскую психологию и проникнуть в существо японского мышления, – отмечал О’Конрой, – совершенно необходимо отдать себе отчёт в величайшем значении следующего факта: японцы убеждены, они даже более чем убеждены, – они знают, что являются потомками богов; кроме того, они знают, что они – единственный народ на земле, который имеет право считать себя потомками богов… Это часть религии, убеждение, символ веры почти 90 миллионов человеческих существ. Это убеждение сильнее всякой другой религии мира и является господствующей силой во всей Японской империи. Отсюда, естественно, следует, что представитель всякого другого народа является для японцев “варваром”. Убеждение японцев в их божественном происхождении дало им основание к исключительной, почти невероятной самовлюблённости и презрению к другим. Это убеждение проникает все их поступки: оно даёт каждому отдельному японцу спокойное, тихое самодовольство; оно достигает в японских книгах и газетах угрожающих размеров»^[93].

«Нет никакого сомнения, – писал профессор О’Конрой, – что присутствие иностранцев в Японии для большинства населения вообще исключительно неприятно. Это главным образом объясняется правительственной пропагандой… В представлении японцев народы земли разделяются на три категории. К первой и лучшей из всех относятся они сами, дети богов; затем идут варвары, включающие жёлтую и белую расы всего остального мира, и к последней принадлежат народы Корумба, состоящие из народностей Индии, Цейлона и всех негров и чёрных рас вообще. …»^[94].

«Мы издавна и твердо верим, что Японская империя была первоначально вверена богиней солнца Аматерасу-О-Ми-Ками её потомкам со словами: “Мои божественные потомки, вы должны управлять этой страной”. Отсюда берёт своё происхождение императорская семья Японии… Божественное происхождение императорской семьи является залогом того, что Япония со времени существования неба и земли была монархией и будет ею вечно. С того отдалённого времени, когда наш императорский предок впервые спустился с неба и стал управлять землёй, в империи воцарился великий мир и никогда не было никаких посягательств на императорский престол»^[95].

Этот отрывок взят из лекции, прочитанной японским учёным Буничи Хориока на собрании Азиатского общества в германском посольстве в Токио. «Западному человеку трудно понять, как мыслящий японец может удовлетвориться этой мифологической сказкой, в особенности когда известно, что сказка находится в прямом противоречии с действительными историческими фактами»^[96], – комментировал этот тезис выступления японского учёного О’Конрой.

Японское государство, согласно официальной версии, возникло по воле главной богини синтоистского пантеона – богини солнца Аматерасу-О-Ми-Ками (или Тэнсё Дай-дзин, «великое божество, озаряющее небеса»), которая заложила и основы престола. Поэтому императору присущи добродетели самой богини, а императорское правление не может быть неправедным. Японским подданным внушали, что император непогрешим во всём, что касается религии, политики и морали, так как обладает непостижимой, мистической божественностью, позволяющей ему безошибочно видеть истинный путь своей страны и подданных. Этот путь был назван «кодо» («императорский путь»)^[97].

«Японцев воспитывали в вере, что с незапамятных времён основания японского государства богиней Аматерасу, вступления на престол первого императора, Дзимму (считается, что первый император Дзимму был её праправнуком. – М.А.), и на протяжении всей японской истории общественная деятельность подданных тэнно (императора. – М.А.) была подчинена выполнению ниспосланной самой Аматерасу священной миссии по распространению “божественного” правления на всё более обширные территории. Обычно для подкрепления этого утверждения официальная пропаганда цитировала эдикт императора Дзимму по его вступлении на престол после шестилетних войн по усмирению непокорных племён на востоке Японских островов. В эдикте император Дзимму поклялся богине Аматерасу “распространить императорскую власть на весь мир, чтобы собрать восемь углов под одной крышей (хакко ити у)”. Этот лозунг, который часто переводят также как “весь мир – одна семья” или “весь мир под одной крышей”, рассматривался как божественный императив. Проповедники воинственного “японизма” доказывали, что только японцы, осенённые добродетелями “японского духа” благодаря “расовой чистоте и единству”, способны “распространить свет своей культуры на всё человечество”, ибо “небесное предназначение японского государства” состоит в создании единой новой культуры для всего человечества»^[98].

Благодаря пропаганде «божественной» миссии «хакко ити у», экспансионистские акции японского империализма на Азиатском континенте (начиная с Японо-китайской войны (1894–1895) и кончая агрессивными действиями в 1931–1945 гг.) в глазах простых японцев носили характер «священной войны». Лозунг «хакко ити у» использовался и для обоснования особых прав Японии на руководство народами «жёлтой расы» в деле освобождения их от ига западных держав.

Как указывалось в документах Токийского военного трибунала, понятия «хакко ити у» и «кодо», в конце концов, стали символами мирового господства, осуществляемого при помощи военной силы^[99].

«Около двух лет назад (1930–1931 гг. – М.А.) в “Осака Майнити”, японской “Таймс”, вышла передовая статья, в которой говорилось: “Япония должна подчинить себе народы Востока и завоевать весь мир остриём штыка”. Эта последняя фраза отражает существо идей молодой Японии. Я встречал, – пишет О’Конрой, – те же убеждения вновь и вновь в сочинениях моих студентов, написанных для университетских экзаменов.

В учебных заведениях чувства патриотизма и преданности божественному императору поддерживаются через посредство организаций допризывной подготовки. Еще до того, как дети подрастают и достигают того возраста, когда они могут проходить военную подготовку, их учат традиционным гимнам и современным военным песням. Эти песни они поют хором; с детских лет и до самой смерти правительство не позволяет ослабеть их патриотическому энтузиазму. Вводятся всё новые праздники. Одним из национальных праздников по императорскому декрету, праздником, который празднуют с особенным энтузиазмом, является праздник в честь Дзимму тэнно («правитель Дзимму», мифический правитель Японии, восшествие которого на престол в 600 г. до н. э. считается началом создания японского государства. – М.А.)… В день рождения императора портрет или фотография Дзимму является предметом церемониальных поклонов под аккомпанемент соответствующих песен и музыки»^[100].

«В корне всего этого антииностранного движения заложена расовая гордость, культура, патологически извращённая и взращённая государственными мероприятиями. Её внедряют в сознание каждого японца при его рождении и любовно культивируют в течение всей жизни. Это воздействовало на мозг и мировоззрение народа и сделало его жестоким. Это возвеличило японцев в их собственных глазах и преуменьшило значение всего остального мира; это помогает японцам забывать то, чего японцам не хотелось помнить, это дало им силы, позволяющие по-своему психологически обособиться от действительности. Такие факты, говорящие о том, что имперский флот был организован благодаря тому, что японцев обучали и тренировали 32 британских офицера; что армия была организована как гибкая организация благодаря французам и немцам… совершенно игнорируются… Новый рост патриотизма начинается в связи с последними беспорядками на Востоке. Весь мир в лице Лиги Наций и Соединённых Штатов выразил Японии своё осуждение. Вся японская нация узнала об этом осуждении, но она продолжала свою политику покорения Востока с полным хладнокровием. Она презирала всех варваров и не считалась с их осуждением. Япония ещё раз доказала своему народу, что она всемогуща»^[101].

Росту патриотизма в немалой степени способствовала победа Японии в Русско-японской войне (1904–1905). В этой связи О’Конрой пишет: «Удачная война с Россией оказала влияние на умы японцев… Японцы считали, что теперь для них не существует ничего недостижимого. К несчастью, Япония стала баловнем всего мира. По всей вероятности, очень и очень немногие уяснили себе, что вмешательство президента Рузвельта вывело японскую нацию из весьма критического положения. Её армии и прочие ресурсы находились в состоянии крайнего истощения. Россия находилась в чрезвычайно невыгодном положении вследствие того, что ей приходилось переправлять солдат, лошадей, пушки через обширный континент, где зимы были страшно жестоки. Но внимательные наблюдатели, находившиеся в Маньчжурии к концу войны, до сих пор остаются при том мнении, что если бы война затянулась на непродолжительное время, исход её был бы совсем иной. Однако японский народ и весь мир считали, что великая Россия была побита маленькой Японией»^[102].

«Можно только удивляться успехам Японской империи с 1868 г…Японцы заимствовали все западные изобретения, которые дала цивилизация, и в течение 50 лет приспособились к требованиям машинной промышленности Запада. Но опасность заключается в психологии японцев. Умственно и нравственно японцы не изменились; в этой области положение остаётся таким же, как и 500 лет назад… Убийства всё чаще играют значительную роль в жизни современной Японии. В течение последних полутора лет в английской печати сообщалось о двух политических убийствах в Японии. В течение этого короткого периода я лично слышал о двухстах политических убийствах. При этом я не включаю сюда обыкновенные убийства и имею в виду только убийства политического характера»^[103].

«Внезапная эмансипация 1868 г. осталась непонятной массам. Впервые им дали свободу перемещения по империи; впервые им разрешили общаться и заключать браки друг с другом на различных островах и в различных областях империи. Эмансипация 1868 г. дала новому правительству 60 миллионов подданных, умственный уровень которых был уровнем детей. Эти 60 миллионов подданных жили повседневными заботами о хлебе насущном в течение пятнадцати веков; их можно было легко направить по любому руслу, научить мыслить как угодно; правительство вдохнуло в массы патриотизм, обосновывая его божественным происхождением народа. Эти идеи развивались в указанном направлении и ныне привели к угрожающему положению. Этот патриотизм по-прежнему стимулируется. Тот факт, что Японии позволили действовать по её собственному усмотрению в течение последних двух лет, что ей позволили презреть общественное мнение всего мира в Шанхае и Маньчжурии, ещё более убедило огромные и невежественные массы японцев в том, что Япония всесильна. Если державы не учтут всего этого, Япония медленно, но верно достигнет своей цели. Она подчинит себе народы Востока и попытается завоевать мир остриём штыка»^[104].

О’Конрой утверждает, что для японцев характерен «недостаток умения логически мыслить»: «Феодальная Япония была, пожалуй, наиболее ярким примером, где цивилизация искусственно задерживалась и находилась в статическом состоянии. Поскольку речь идёт об оригинальном мышлении, это остаётся справедливым и для сегодняшней Японии. Я должен признать, что в течение 16 лет, проведенных мною в качестве профессора в Японии, когда я жил исключительно в кругу японцев, я не слышал ни одной оригинальной мысли, высказанной кем-либо из соотечественников моей жены. Самодовольство японцев, вероятно, в некоторой степени является следствием упорного игнорирования Запада. Недостаток умения логически мыслить приводит к тому, что японцы самым необыкновенным образом воспринимают то, что они читают и слышат. Большинство студентов, которые учились у меня или за которыми я имел возможность наблюдать, принадлежали к высшим классам общества, к знати. Это были люди в возрасте 24, 25 лет и моложе, т. е. сливки интеллигентной молодёжи Японии. Не раз я давал моим ученикам прочесть отрывок из книги, – не переводной, а одной из книг по истории Японии, – и затем обращался к группе, предлагая задавать вопросы по существу прочитанного. Мне никогда не удавалось добиться больше одного вопроса от целой группы. Это не было вызвано застенчивостью… Они просто не в состоянии сразу запомнить прочитанное и логически продумать содержание. Ум японца воспроизводит прочитанную им страницу, и только. Метафоры и аналогии для них совершенно пропадают…

Японцы не хотят верить тому, что рассказывают иностранцы о своей стране. Они доверяют только рассказам собственных писателей, и японское правительство тщательно следит за тем, чтобы в книгах, которые читают в школах, сравнение с Западом всегда было в пользу Японии. Один из японских писателей заявляет: “Нас, японцев, все критиковали как народ, не способный дать своего вклада в мировую цивилизацию, как народ, умеющий только перенимать достижения других. А разве западные народы не заимствуют столько же у нас? То, что наши заимствования состояли в большинстве случаев из заметных материальных ценностей вроде велосипедов и граммофонов и что западные народы восприняли главным образом наши культурные достижения и наше искусство, не должно было бы давать повода к заключению в пользу одной или другой стороны”… Приведённая выше цитата, в которой изъявляется претензия на то, что японцы равны другим народам в качестве создателей мировой цивилизации, является ещё относительно умеренной по сравнению с другими претензиями…

Меня часто спрашивали мои ученики: “Есть ли автомобили у вас в стране? Есть ли нефтеналивные станции в вашей стране?” – и задавали сотни других вопросов в том же роде. Несколько студентов прочли где-то, что мы, англичане, спим в сапогах, и, несмотря на настойчивые опровержения с моей стороны, не были полностью убеждены в том, что их сведения не соответствовали действительности. Один профессор – Танака – уведомил своих японских слушателей, что на Западе никогда не моются; он пошёл дальше и, ожидая опровержения от одного из варваров, заявил, что европейцы, живущие в Японии, стремясь защитить своих соотечественников от разоблачения их низкого культурного уровня, вероятно, будут отрицать его слова. Так по всей империи людей убеждают в одном и том же, навязывают им определённые мысли, причём власти делают это преднамеренно, с целью прославления своей собственной страны. В марте 1932 г. некий г. Явая написал статью в журнале “Фуджин Клуб”, пользующемся значительным распространением в Японии. В этой статье он писал: “Женщины на Западе носят меха потому, что они сами так близки к животным, что носят шкуры своих близких на себе; животные – братья этих глупых иностранок”…