Чёрная стезя. Часть 1

Глава 6

Ваню приняли в пионеры перед самым Новым годом, за день до ухода на школьные каникулы. Накануне Евдокия достала из сундука кусок красного сатина, выкроила из него треугольник будущего пионерского галстука, обметала по сторонам красной ниткой и вручила сыну. Из школы Ваня вернулся уже пионером, и весь вечер размахивал перед лицом Фроси своим галстуком.

Фросе не довелось побывать в пионерах. На Украине её, как новенькую в классе, сразу не приняли в пионерскую организацию, потом Раиса по какой-то причине перевела её в другую школу, и всё повторилось сначала.

На Урал она вернулась уже в том возрасте, когда в пионеры не принимают. Особого сожаления у неё не было, да и в комсомол вступать Фрося не собиралась. Она была замкнутой по натуре и особой дружбы ни с кем из девчонок не заводила. Шумные мероприятия были не для неё. По всей видимости, сказалась обособленная жизнь на Украине. Родственники, у которых они с Раисой остановились в Луганске, были людьми строгими, нелюдимыми и немногословными.

Тётка Ксения, родная сестра отца, встретила племянниц без особой радости. Она всё время была почему-то угрюмой и сердитой, и Фросе казалось, что тётка таким способом выражает своё недовольство в связи с нежданно нагрянувшими племянницами. Их с Раисой она поселила в комнате с отдельным входом. В этой комнате несколько лет назад жила бабка, мать мужа тётки Ксении, пока не умерла.

В самые первые дни пребывания на Украине Фрося попыталась подружиться с девчонками своего возраста, дома которых стояли неподалёку, но Раиса ей строго запретила. Сказала, что этого не нужно делать, поскольку у тёти Ксении на работе могут быть неприятности.

– Какие неприятности? – спросила Фрося у сестры. – Из-за чего?

– Мы с тобой из раскулаченной семьи, а тётя Ксения возглавляет на заводе партийную ячейку. Если узнают, что она приютила у себя детей сосланного кулака, её могут исключить из партии и уволить с работы. Так что сиди дома и грызи науку.

С тех пор Фрося всё свободное время проводила в одиночестве. Она либо сидела дома с книжкой в руках, либо гуляла на приусадебном участке. Раисе было не до неё. Чтобы заработать больше денег и не сидеть с Фросей на шее у родственников, она после основной работы ходила куда-то на подработку. Так и прошли несколько лет, пока она вновь не приехала на Урал. В свои семнадцать лет она оказалась менее самостоятельной, чем её тринадцатилетний брат Иван.

Стать общительным и самостоятельным Ваню заставила нелёгкая жизнь в голодное время. Он с Вассой почти год скитался по округе в поисках пропитания, пока голод не пошёл на убыль.

Вначале их маршрут был коротким. Они садились в пригородный поезд и ехали до конечной станции, проходя по вагонам в поисках подаяния. Потом бродили по перрону, встречая прибывающие поезда дальнего следования, выклянчивая любую милостыню. Вечером, насобирав кусков хлеба и немного мелочи, они возвращались домой. Наутро шли в школу.

Так продолжалось до середины мая. К этому времени голод набрал силу, нищие шныряли уже повсюду, нередко можно было видеть трупы голодных людей на центральных улицах города. Ваня привык к таким зрелищам и перестал обращать на это внимание. Главной целью его поездки в город была добыча пропитания, и не стоило попусту терять время на пустяки. Получить хоть какую-нибудь подачку в поезде было уже большой удачей, на перроне стали прохаживаться милиционеры, и привлекать к себе внимание Ваня не рисковал. Кроме того, в людных местах появились группы беспризорников, составлять им конкуренцию было небезопасно – могли жестоко побить.

Из последней поездки они с Вассой вернулись лишь с несколькими кусками хлеба.

Васса оказалась совестливой девчонкой, и это качество очень мешало их занятию. Ваня негодовал.

– Если ты не перестанешь краснеть и мямлить – мы сдохнем с голоду, поняла? – разозлился он однажды, когда одна сердобольная женщина пригласила их к себе домой, чтобы накормить обедом, а Васса из-за чрезмерной скромности вдруг отказалась.

– Почему ты отказалась пойти? Ведь я смог бы выклянчить у этой тётки немного картошки, или ещё чего-нибудь, а из-за твоей скромности ничего не вышло, – сердито выговорил Ваня сестре, сглатывая голодную слюну. – И вообще, давай будем ходить отдельно друг от друга?

– Нет, Ваня, даже не рассчитывай, – запротестовала Васса. – Я отвечаю за тебя головой. Не хватало мне, чтобы ты вляпался в какую-нибудь дурную историю. Что я тогда маме скажу?

– А ты не говори ей, что мы ходим по отдельности, – простодушно высказался Ваня. – Главное, чтобы мы возвращались домой не с пустыми торбами. А вляпаться, как ты говоришь, мы можем и вместе, тут уж как повезёт.

– Ваня, а ты точно не станешь воровать? – неожиданно спросила Васса.

– Я? Воровать? – в голосе брата было удивление и ещё какой-то фальшивый оттенок, свойственный человеку, когда его в чем-нибудь уличают. – С чего ты взяла?

– Я видела несколько раз, как ты оглядывался по сторонам на рынке, когда торговки отвлекались от прилавка. – Васса в упор смотрела на Ваню.

– Ещё чего! Тебе просто показалось, – с вызовом проговорил он. – А если бы и спёр пирожок-другой, у неё бы не убыло. Думаешь, она честно торгует? Не обманывает покупателя? Держи карман шире! Ворует потихоньку где-нибудь на складе продукты для начинки, а потом дерёт с голодного человека втридорога! Не обеднела бы из-за пары пирожков!

– Ваня, что ты такое городишь!? – не поверила своим ушам Васса. – Неужели ты и впрямь можешь своровать?

Брат медленно повернул голову куда-то в сторону, будто отыскивая человека, у которого можно было спросить ответ, и после длительной паузы уверенно произнёс:

– На добро честного человека у меня рука, конечно, не поднимется. Это уж точно. А вот бессовестных жуликов и разного рода проходимцев, ворующих у государства, а также и у простых граждан, я заставил бы делиться. – И добавил: – Будь на то моя воля.

Васса во все глаза смотрела на брата, удивляясь его словам. Он научился читать ещё в шесть лет, через год уже бегло читал книгу любого содержания. Сейчас Ваня говорил не как девятилетний мальчишка, а как взрослый и начитанный человек. Его слова поразили её. Они были словно взяты из какой-то умной книжки и не являлись его собственными.

– Вань, ты так умно говоришь, прямо как наш учитель русского языка в школе, – сказала Васса, восторгаясь речью брата.

– Чаще читай газеты, и ты так будешь говорить, – поучительно ответил Ваня.

В тот вечер их впервые высадили из поезда за безбилетный проезд. Раньше им удавалось разжалобить контролёра при проверке билетов, и тот, погрозив пальцем и поворчав для порядка, оставлял всё же зайцев в вагоне до конца поездки. Иногда Васса и Ванька, завидев людей в форме, просто перебегали на остановке в тот вагон, где контроль уже состоялся.

На сей раз ни того, ни другого варианта у них не прокатило. Контролёры шли с обеих сторон, а поезд нёсся без остановок. Зайцы попали в железные клещи, и смиренно ждали своей участи.

– Ваши билетики, молодёжь! – обратилась к ним высокая и полная женщина в железнодорожной форме, наперёд зная, что перед ней безбилетники. Она определяла их по бегающим глазам.

– Нету у нас билетов, тётенька, – жалобно проговорила Василиса. – Нищие мы, по миру ходили, милостыню собирали.

– И что мне с того, что вы нищие? Порядок в поездах для всех одинаков, – не реагируя на жалостливый голос Вассы, безапелляционным тоном отрубила грозная контролёрша. – Нет денег – сидите дома, или ходите пешком.

– Тётенька, простите нас, пожалейте, нам очень надо вернуться домой, у нас маманька хворая лежит, помирает с голоду, – ещё жалобнее, чем сестра, прохныкал Ванька.

Женщина-контролёр была неумолима:

– Вот что, клоуны, а ну марш в тамбур! Маманька у них помирает! Сейчас будет остановка, я вас высажу за безбилетный проезд, и вы пошагаете к своей маманьке по шпалам, понятно?

– Тётенька, не высаживайте нас, ну пожа-алуйста, – попыталась ещё раз разжалобить чёрствую женщину Васса.

– Хватит ныть, ничего у вас не выйдет, – вынесла приговор контролёрша. – Забирайте свои котомки и быстро за мной, паровоз стоит полминуты.

– Никуда мы не пойдём, – заявил Ванька. – Нам нужно доехать до Утёса, вам понятно?

Несколько секунд они смотрели друг на друга: Ванька – прижавшись в угол, ощетинившись, будто загнанный зверёк, контролёрша – стоя между деревянными лавками и загораживая крупным телом проход.

– Вставай быстро, поезд ждать не будет!

Увидев, что мальчишка не собирается подчиниться, контролёрша, сверкая глазами, схватила Ваньку за шиворот и волоком потащила в тамбур. Васса безмолвно поплелась следом.

Случилось это на полустанке за девять километров до Утёса. Отстучали колёса на стыке вздрагивающих рельс, поезд скрылся из вида, Васса и Ваня остались вдвоём на краю высокой насыпи.

– Зачем ты упрямился, а, Вань? – во взгляде Василисы всё ещё стоял испуг. – Если бы мы остались в вагоне, эта тётка могла сдать нас в милицию. Этот полустанок последний перед Утёсом.

– Знаю я, потому и не хотел вылезать, тянул время, – вяло проговорил брат. – На станции нет милиционера, уже несколько дней нет.

– Откуда тебе известно?

– Слушаю иногда, о чём говорят люди вокруг, в отличие от тебя, – насмешливо сказал Ванька. – Кто же знал, что эта дура возьмёт меня за шкирку?

Он поёжился и тряхнул шеей, словно сбрасывая с неё невидимые следы от этих не женских ручищ.

– Здоровая баба, будто конь в юбке, – с презрением сказал Ванька, потирая ладонью свою шею. – До сих пор чувствую её железные клешни.

– Ладно, Вань, пошли, а то стемнеет скоро, – обречённо произнесла Васса и зашагала по шпалам.

– Далеко же нам идти, блин! – возмутился Ванька. – До Утёса девять километров, а потом до Восхода ещё пять!

– У нас нет выбора, придётся идти. Следующий паровоз будет только утром, а пассажирский здесь не останавливается.

– Без тебя знаю, могла бы и не говорить, – недовольно пробурчал Ванька.

Идти по шпалам было трудно, расстояние между ними не соответствовало нормальному шагу. Дети не шли, а скакали по широким деревянным брускам с резким запахом креозота, отдавая при этом много сил. Несколько раз они останавливались, садились на рельсы, и, передохнув, шагали дальше. Кое-как, часто спотыкаясь, доплелись до станции.

– Всё, Васска, я больше не могу идти, – сказал Ваня и повалился на ближайшую скамейку.

– А как же мама, Ванечка? Она же потеряет нас, будет волноваться, – попыталась подбодрить брата Василиса. – Сейчас отдохнём и пойдём дальше. По дороге идти легче, чем по шпалам.

Ваня не слышал её. Обессиленный за день, он уже крепко спал, свернувшись калачиком.

Домой они возвратились только под утро, одновременно с восходящим солнцем, которое, отдохнув ночью за горой, выбросило на посёлок свои первые свежие лучи.

Евдокия не спала до самого возвращения детей. Каждый раз, когда дети возвращались домой, она брала их тощие мешки и выгружала содержимое на стол. Со слезами на глазах принималась сортировать разные по величине куски хлеба. Свежие ломти хлеба складывала в хлебницу, а чёрствые и рваные куски замачивала в воде. В образовавшуюся кашицу добавляла мелко изрубленную молодую крапиву и сухую мякоть трухлявых пней. Всё это тщательно перемешивала и пекла лепёшки. С недавних пор она стала добавлять в тесто истертые молодые почки пихты.

Через неделю начались школьные каникулы. Вассе уже не нужно было отпрашиваться с учёбы, лгать и стыдливо отводить глаза от учительницы. С большим трудом убедив мать, что им теперь удобнее будет ездить с ночёвкой, дети отправились в город на несколько дней.

В утреннем поезде билеты никогда не проверялись, Васса с Ваней добрались до города без проблем.

– Вань, а где мы будем ночевать? – вкрадчиво спросила Василиса, когда они покинули здание вокзала. Однажды брат обмолвился, что, если вдруг им придётся заночевать в городе, у него присмотрено для этой цели отличное местечко. Но где находится такое место – не проронил ни слова.

– Ты же сказала матери, что на вокзале, зачем спрашиваешь? – хитро усмехнулся Ванька.

– На вокзале-то опасно, ты сам знаешь, – Васса испытующе посмотрела на братишку. – Заберут в милицию, и мешки вместе с подаянием отнимут. Останемся мы ни с чем.

– Если ты такая трусиха, чего тогда попёрлась с ночёвкой? – съехидничал Ванька. – Ездила бы домой каждым вечером, как прежде. Спокойнее и тебе, и матери.

– Ну почему ты такой вредный? – спросила Василиса. – О чём бы я тебя не спросила – у тебя всегда одни насмешки, да подковырки. Колючий ты, Ваня, как осот за нашим бараком.

– Зато ты хуже тёртой редьки, – тут же нашёлся с ответом брат.

– Это как?

– Вонючка потому что, пахнешь и пахнешь постоянно. Всё тебе не так, всё не эдак, ворчишь и поучаешь меня на каждом шагу, как училка занудная. А я уже не маленький, сам могу решать, что мне делать, а что – нет.

– Ах так! Зануда я, значит? – рассердилась Васса. – Вольничать тебе мешаю?

– Да, мешаешь, – насупившись, заявил Ванька.

– Чем же я тебе мешаю?

– Стыдливостью своей, да трусостью. С тобой одна морока и постоянная невезуха.

– А ты предлагаешь действовать нахрапом? Бессовестно врать людям, обманывать их и обирать до нитки?

– В нашем деле без этого сейчас просто нельзя, иначе не выживем, – с какой-то недетской серьёзностью сказал Ванька. – Голодных в округе теперь – пруд пруди. Кому стыдно побираться, как тебе, – тот от своей гордости на ходу падает от голода, умирает прямо на дороге. Вот так. Сама видела.

– Хорошо, что ты предлагаешь? – согласившись с доводами брата, спросила Васса.

– Будем ходить по домам, но в отдельности друг от друга, – без колебаний ответил Ванька. – Так мы насобираем больше продуктов. Стоять на месте и клянчить – много не подадут, попрошайки, вроде тебя, теперь на каждом углу. К тому же, люди не таскают хлеб и картошку в карманах, а хранят дома. И ещё. Если крупно повезёт, может, и к столу кто-нибудь пригласит. Как-то же надо нам кормиться несколько дней. Мать лепешек тебе вечером не напечёт.

– Ладно, давай попробуем, – сдалась Василиса окончательно. – Только при одном условии.

– Каком?

– Что ты не будешь воровать. Даёшь мне слово? – острые глаза сестры вцепились в лицо Ваньки, под этим взглядом невозможно было соврать.

– Даю, отвяжись только, – неохотно выдавил он. – А сейчас идём на рынок, покажу тебе место, где нам предстоит сегодня ночевать. Там и встретимся под вечер, до закрытия рынка.

Место для ночлега действительно было удобным. В углу рынка стояло деревянное здание с просторным высоким крыльцом. В нём располагался приёмный пункт конторы «Заготскот». Сюда со всей округи частники после забоя скота привозили шкуры. Под крыльцом по всему периметру была сложена поленница колотых дров, внутри этой буквы «П» оставалось невидимое пространство. Там-то и планировал устроить ночлежку Ванька.

Однажды по нужде он протиснулся в щель между стеной и поленницей и обнаружил порезанную в нескольких местах коровью шкуру, скрученную в рулон. Как она очутилась здесь, можно было только догадываться, но то, что она была бросовой и никому не нужной, сомневаться не приходилось. Шкура настолько усохла и загрубела за несколько лет, что Ванька с трудом её раскатал. Выпрямив, он придавил шкуру по краям несколькими поленьями и покинул убежище.

– Вот здесь, под крыльцом, за поленницей, – показал пальцем Ванька на сложенные дрова, когда они с Василисой добрались до здания заготовительной конторы.

– Пункт приёмки заканчивает работу раньше, чем сам рынок, – пояснил он. – Нас никто не увидит, когда мы полезем под крыльцо. Главное, надо попасть сюда до закрытия ворот рынка. Понятно?

– Ага, – почему-то шёпотом произнесла Васса и оглянулась по сторонам, будто их мог кто-то подслушать.

– Встречаемся здесь, если что, – по-деловому распорядился Ванька. – А сейчас идём отсюда.

– Куда?

– Обойдём завод, за ним есть посёлок. Будем ходить по домам. Ты – по одной улице, я – по другой, потом встретимся.

Они пересекли рынок, вышли к заводу с противоположной стороны и двинулись по тротуару вдоль забора.

– Когда ты всё успел? – спросила Васса. – Мы, вроде бы, всегда были вместе.

– Всегда, да не всегда, – усмехнулся Ванька. – Помнишь, у меня живот болел, когда я наелся овса из телеги?

– Помню.

– Вот тогда я и изучил все укромные местечки.

– А про посёлок как узнал?

– Сорока на хвосте принесла! Подслушал разговор двух мужиков, они картошкой торговали. И вообще, опять ты прилипаешь ко мне со своими расспросами! Не вонючка, так репей! Какая тебе разница, откуда я узнаю? – начал сердиться Ванька. – И тебе не мешало бы держать ухо востро, вдруг, что дельное услышишь?

Василиса промолчала и больше ничего не спрашивала до самого посёлка.

Скопление приземистых изб начиналось в сотне метров от железнодорожного переезда. В этом месте сходились несколько улиц, берущих начало на берегу реки. Здесь Ваня и Васса расстались, каждый из них двинулся по улице самостоятельно.

Василиса шла по улице очень медленно, вглядываясь в пустые глазницы окон. Посёлок словно вымер, не проявляя никаких признаков жизни. Собираясь с духом, она, наконец, остановилась у одного добротного дома с железной крышей. За конёк крыши была зацеплена навесная стремянка, состоящая из одной широкой доски с набитыми на ней брусками. Мужчина с ведёрком краски на шее осторожно передвигался по стремянке и красил крышу в красный цвет.

«Он не голодает, это точно, – подумала Васса, подходя к массивным деревянным воротам. – У него можно смело попросить кусок хлеба».

Она остановилась на мостике, проброшенном через канаву, так, чтобы её было видно с крыши, и стала наблюдать за мужчиной. Он продолжал красить, не заглядывая вниз, и не видел Вассу у ворот.

Наконец, мужчина докрасил полосу до конца, ему потребовалось перебросить стремянку. Он перебрался на верх крыши и тут обратил внимание на девчонку у ворот с вещевым мешком за плечами.

– Чего надо? – крикнул мужчина недружелюбно.

– Дяденька, подайте хлеба, Христа ради, – жалостливо протянула Василиса, с трудом узнавая свой голос. Он у неё дрожал и был хриплым от волнения. Василиса волновалась от того, что ей предстояло говорить неправду. Ванька насоветовал ей не просто просить милостыню, как это она делала прежде, а пытаться разжалобить человека, стоять перед ним, не сходя с места, и умолять, скулить, говорить всё, что взбредёт в голову.

– Мы с братом три дня не ели, сил больше нет передвигаться. Мама с папой уже умерли с голоду, теперь голодная смерть идёт следом за нами. Дяденька, дайте что-нибудь поесть, пожалуйста. Мы с братом не хотим умирать.

– Иди своей дорогой, сучка немытая! Иди, пока бока не наломал! Нет ничего у меня для бездомных! Если я буду подкармливать каждую попрошайку – сам протяну ноги завтра! Уходи отсюда, не задерживайся, пока я окончательно не разозлился!

Мужчина передвинул стремянку на новое место и принялся красить дальше. Больше он не глядел в сторону Василисы. Ему не было дела до попрошайки.

Васса вернулась на дорогу и поплелась по улице к следующему дому. Сердце её колотилось от унижения, руки дрожали. Она останавливалась ещё у нескольких домов, но везде получала отказ. И только в конце улицы ей повезло. На стук в ворота к ней вышла сгорбившаяся старушка. Не спрашивая ни о чём, она протянула Василисе несколько картофелин, и молча захлопнула перед носом калитку.

– Спасибо, – запоздало прошептала Васса и направилась в обратную сторону для встречи с братом. У неё больше не оставалось сил стучаться в двери негостеприимных хозяев.

Она прождала брата в месте расставания более двух часов. Наконец, Ваня появился в конце улицы. Заметив сестру, направился к ней.

– Как успехи? – спросил Ванька издалека. Лицо его сияло от счастья. Увидев слёзы на глазах сестры, встревожился:

– Что случилось? Тебя кто-то обидел?

– Не-ет, – давая волю слезам, разревелась Васса. – Ничего не случилось…

–Тогда чего воешь?

– Никто не даёт подаяний… Меня везде гонят со двора, замахиваются палкой или лопатой, будто я заразная, какая-нибудь… Одна бабушка только и пожалела, дала три картошки. – Василиса размазывала по лицу слёзы, вздрагивая всем телом.

Ванька привлёк к себе сестру, принялся неумело успокаивать, поглаживая ладошками по спине.

– Ну, не реви, чего выть по пустякам? Никто не обязан отрывать от себя последний кусок. Не подали – значит, нет у них лишних харчей, только и всего. Стоит ли расстраиваться? Три картошки – это тоже кое-что!

– С чего ненависть такая, а? Почему парень замахнулся на меня палкой, прогоняя со двора, как бездомную собаку? Я ведь ничего плохого ему не сделала, попросила немного хлеба, только и всего…

– За воровку тебя принял, не иначе. Тут цыгане недавно прошлись по посёлку, наверно, обворовали его, вот он и озлобился.

Василиса понемногу успокоилась, отстранилась от брата, спросила:

– А у тебя как?

– Лучше не придумаешь! – радостно сообщил Ванька и снял с плеч пошитый матерью рюкзачок. – Смотри чего мне удалось раздобыть!

Брат развязал пузатый мешок, показал содержимое. Там, кроме половины буханки хлеба, стояла двухлитровая стеклянная банка, заполненная доверху куриными яйцами, в белой тряпице был завёрнут большой шматок сала, на дне разбросано около десятка крупных картофелин.

– Видала, каков улов? – сиял от радости Ванька. – А ты – реветь! Да с такими харчами неделю можно жить!

Василиса совсем перестала всхлипывать и даже заулыбалась. Удача брата воодушевила её. Широко открытыми глазами она смотрела на Ваньку, и он казался ей героем. Казалось, перед ней стоял не девятилетний худющий мальчишка с бледным от недоедания лицом, за которым мать приказала постоянно приглядывать, а умный, смелый и удачливый рыцарь, способный всегда защищать её от любых невзгод.       Васса приняла для себя решение слушаться брата во всём беспрекословно. Ванька каким-то непостижимым образом умудрился набраться жизненного опыта гораздо быстрее, чем она, и очень быстро повзрослел лет на пять, как минимум.

– Вань, а как тебе удалось собрать… такое богатство? – спросила Васса, не в силах оторвать взгляд от обилия продуктов.

– Мужик один расщедрился, – с гордостью сообщил Ванька. Увидев недоверие в глазах сестры, спешно добавил:

– Да не крал я, честное слово, не крал. Мужик этот оказался не простым работягой, а директором завода. Но добрым.

– Расскажи, Вань, как всё было, – попросила Василиса, заглядывая в глаза брату.

И он рассказал ей всё без утайки.

…Когда они расстались на развилке улиц, Ванька не пошёл стучаться в каждые ворота подряд. Он шагал, не спеша, по середине улицы и высматривал дом побогаче, как вор предстоящую добычу. Его внимание привлёк мужчина, орудующий лопатой на огороде. Он был одет не так, как одеваются обычно простые люди, выходя трудиться на земле. Вместо старого поношенного тряпья на мужчине был одет добротный военный френч без погон и брюки-галифе, на ногах красовались начищенные до блеска хромовые сапоги. Ванька остановился в нерешительности, разглядывая необычного огородника.

«Военный, – пронеслось у него в голове. – Лучше не связываться с ним. Схватит за руку и уведёт ещё в участок, как бродяжку, долго потом придётся выпутываться. Васска потеряет меня и начнёт искать, по-девчоночьи наделает каких-нибудь глупостей. Нет, надо уходить».

Подумав так, Ванька, сам не зная почему, продолжал стоять на одном месте, уставившись на мужчину через изгородь. Его ноги будто приросли к земле, не давая возможности двинуться дальше.

Мужчина заметил маленького бродягу, воткнул лопату в землю, опёрся на неё всем телом.

– Эй, паренёк! – весело крикнул он. – Чего стоишь? Заходи, поможешь. А то мне одному несподручно как-то.

– Можно и помочь, – солидно отозвался Ванька. – Только я дорого беру за свою работу.

– Заходи, сговоримся, – рассмеялся мужчина. – Калитка открыта.

У Ваньки учащённо забилось сердце, не то от радости, не то от страха, а может, от того и другого одновременно. Он без колебания шагнул в сторону ворот. Дядька сразу понравился ему своей доброжелательностью.

– Давай знакомиться, – протянул руку мужчина, когда Ванька стоял уже рядом с ним. – Меня зовут Иван Максимович. А тебя?

– Иван Маркович, – опять солидно ответил Ванька.

– Хо, тёзка, значит? Даже отчество у нас чуть не наполовину одинаковое. А фамилия твоя какая?

– Ярошенко.                                                                   – А моя – Сидорин. Близкое окружение зовёт меня просто Сим, или дядя Сим.

– Это почему так? – удивился Ванька.

– По начальным буквам фамилии, имени и отчества.

– А-а, – понятливо протянул Ванька.

– Ну, что, Иван Маркович, согласен мне помочь?

– Что нужно делать?

– Да, вот, понимаешь ли, с посадкой картошки запоздал. Одному приходится и лунки копать, и за корзинкой бегать. А тут ты подвернулся, вдвоём-то мы живо управимся, верно?

Ванька взял корзинку с картошкой, принялся осторожно укладывать картофелины в лунку, стараясь не поломать длинных уже ростков.

– А почему вы один, дядя Сим? – поинтересовался Ванька. – У вас что, нет родственников?

– Жена у меня неожиданно в больницу угодила, а сына в этом году в армию призвали. Так вот и получилось, что я нынче один остался, – горестно усмехнулся Иван Максимович.

– Поздно вы посадкой занялись, – заметил Ванька со знанием дела.

– Да, запоздал, – согласился Сидорин. – Сначала было всё некогда, а потом в командировку отправили, на неделю. Но ничего, успеет вырасти наша кормилица. Для созревания ей отводится семьдесят пять дней, от силы три месяца.

– Дядь Сим, а вы военный, да?

– Сейчас уже нет, – с сожалением в голосе ответил Иван Максимович. – Теперь я другими бойцами командую.

– Какими? – удивился Ванька. В его представлении существовали только одни бойцы – бойцы Красной Армии.

– Бойцами на поле брани за качественный чугун и сталь. Металл сейчас – ох, как нужен для индустриализации страны! Боец – это ведь участник боя, а бой теперь идёт по всем направлениям. Так что работники металлургического завода с некоторых пор превратились в настоящих бойцов.

– Значит, вы большой начальник на заводе?

– Не большой, а главный начальник, – рассмеялся Иван Максимович. – Директором я тружусь на металлургическом заводе. Партия направила меня на эту должность.

Ванька замолчал, поражённый известием. Он не мог понять, почему Сидорин, находясь на такой высокой должности, трудится на огороде в одиночку. Неужели на заводе не нашлось людей, которые могли бы оказать ему помощь? Ведь дядя Сим непростой человек, а директор. У него в подчинении тысячи людей, которые исполняют любые его приказы. Ванька не удержался и спросил напрямую:

– Дядь Сим, почему вы не заставили кого-нибудь помочь вам?

– Заставить? – опять рассмеялся Иван Максимович. – Заставить работать на моём огороде я, Иван Маркович, не могу. Партия большевиков отменила подневольный труд человека. Сейчас каждый гражданин нашей страны трудится на добровольной основе, батраков не существует.

– А друзья у вас есть?

– А как же? Без друзей жить невозможно.

– Ну вот, могли бы зазвать к себе кого-нибудь из них. Отчего не попросили о помощи? – допытывался Ванька.

– У моих друзей и своих дел по горло накопилось. Все они работали долгое время без выходных. Пусть с семьями побудут хотя бы денёк. Да и, честно говоря, слукавил я, сказав им, что не собираюсь нынче сажать картошку. Вот и ковыряюсь один, впрочем, уже вдвоём.

– Разве можно врать друзьям?

Иван Максимович отрыл очередную лунку, остановился. Опёршись на черенок лопаты, стал пристально разглядывать Ваньку. Тот положил клубень в ямку, выпрямился в ожидании ответа.

– Вообще-то, я не говорил, что соврал своим друзьям. Врать – это говорить неправду, а я слукавил, то есть схитрил без корысти.

– Не всё ли равно, врать или лукавить, друзей-то вы обманули, – не согласился Ванька с Сидориным.

– В жизни, брат, иногда бывает предпочтительнее слукавить, чем сказать правду. В интересах дела, так сказать. Порой это единственный выход для достижения поставленной цели. Только цель эта должна быть благородной, без корыстных интересов. Тогда тот, кого ты ввёл в заблуждение, в конечном итоге поймёт тебя обязательно.

Ванька во все глаза смотрел на Сидорина, переваривая в голове смысл сказанного, и вдруг радостно заулыбался:

– Значит, обманывать иногда можно? Если с благородной целью?

Иван Максимович сразу догадался, о чём думал в этот момент нежданно объявившийся помощник.

– Вообще-то, обманывать в любом случае нехорошо. Но жизнь – сложная штука, в ней существуют и правила, которых в обязательном порядке должны придерживаться люди, и исключения из них. И эти исключения должны быть в пределах разумного, чтобы не нанести вреда другим людям.

Ванька непонимающе захлопал глазами и переспросил:

– Так можно или нет?

– В исключительных случаях можно.

– Как можно узнать, что случай исключительный?

– Когда человек попадает в тяжёлое положение, и пытается найти выход из него. Как ты, допустим. Чтобы не умереть с голоду, начинаешь рассказывать людям разные жалостливые истории, не так ли?

От неожиданности Ванька опешил. Как дядя Сим мог догадаться о его тяжёлом положении? Неужели он слышал придуманные им истории и знает, что это чистое враньё? Вот попался, так попался! От растерянности Ванька замер, оставаясь на корточках и забыв положить картофелину в лунку.

– Вот это и есть исключительный случай в твоей жизни, когда ты обманываешь людей, чтобы утолить голод.

Ванька облегчённо выдохнул и тут же выпалил:

– Дядь Сим, я ведь забочусь не только о себе. У меня есть ещё сестрёнка, с которой мы попрошайничаем вместе.

– Где она сейчас?

– Пошла по соседней улице, так можно насобирать больше кусков, – признался Ванька. – У нас ещё мамка дома голодная.

– Вот что, Иван Маркович, – озабоченно сказал директор завода. – Сейчас мы с тобой закончим посадку картошки, и ты пойдёшь искать свою сестру. Приведёшь её сюда, и мы все вместе пообедаем. Лады?

Ванька задумался, как лучше поступить. Если сходить за Вассой – можно остаться без подаяния. А что? Дядя Сим покормит их обедом и выставит за ворота, и на этом спасибо. А если сестру не приводить – может обломиться паёк посолиднее, чем тарелка супа. Всё-таки он работал на огороде, помогал сажать картошку, как-никак. Ванька выбрал второй вариант.

– Дядь Сим, не получится у меня разыскать сестру быстро. Мы условились с ней встретиться только вечером, – соврал Ванька и от стыда опустил глаза в корзинку с клубнями.

– Ну, хорошо, заходите в следующий раз, – ответил Иван Максимович, не разглядев на щеке Ваньки появившийся румянец. – Мою жену, надеюсь, скоро выпишут из больницы. Я ей расскажу о вас.