– В пионерском лагере. А весь учебный год живёт в интернате, в райцентре, это в тридцати километрах отсюда. В нашей деревне есть только начальная школа. На выходные дни я привожу сынулю домой.
– И сколько же тебе будет лет, когда Цыган выйдет на свободу? – задался я вопросом вслух.
– Сложи тридцать семь и оставшийся срок мужа – вот столько мне и будет. Совсем старухой встречу я Рамона.
– Тебе тридцать семь?! – вырвалось у меня.
– Для тебя это новость?
– Никогда бы не поверил. Ты выглядишь, как мои ровесницы, – ответил я.
– Ты мне льстишь.
– Я на полном серьёзе. Ты действительно выглядишь гораздо моложе.
– Это у нас наследственное. Все женщины нашего рода были моложавы до преклонного возраста.
– Да, не сладкая у тебя жизнь, – подытожил я наш разговор.
– Я не жалуюсь на свою жизнь, и меня она вполне устраивает. И тебе не надо меня жалеть – я не терплю состраданий.
– Чувствуется цыганское воспитание, – усмехнулся я.
– Я многое переняла у цыган, – с оттенком гордости проговорила Саша.
– Позволь задать тебе последний вопрос? – обратился я, решив, что настала пора отползать в свою ночлежку. Всё, что было запланировано на встречу – я получил.
– Валяй, – грустным голосом отозвалась Саша, почувствовав, вероятно, о моём намерении покинуть её.
– Кто такой Остап Наумович и какова его роль на зоне?
– Ты хочешь знать, можно ли ему доверять?
– Я хочу иметь о нём исчерпывающую информацию.
– Хм-м, даже не предполагала, что однажды могу стать осведомителем у совершенно постороннего человека, – проговорила Саша с усмешкой. – Но, видать, такова уж участь жаждущей любви женщины – поступиться моралью ради того, чтобы оказаться в объятиях желанного мужчины.
– Ну, если ответ на мой вопрос тебя угнетает – я не настаиваю.
– А на моём месте ты смог бы настучать на человека, который привносит в твою жизнь добро?
– Я презираю стукачей в любой оболочке, – ответил я с презрением.
– Вот видишь? Кем же я окажусь в твоих глазах?
– Умной и порядочной женщиной, моя дорогая. Стукачество – это тайное сотрудничество с властями и правоохранительными органами, сказал я. – Но я не мент и не чиновник. Я твой друг и просто хочу знать биографию человека. Услышать от тебя не клевету и оговор, а правду о человеке. Причём, в наших общих интересах.
– Ну, хорошо, убедил, – согласилась Саша. – Я знаю об Остапе Наумовиче немного. Он – бывший зек. Отсидел тридцать лет от звонка до звонка. За измену родине получил двадцать пять лет и ещё пятёрку ему приплюсовали за организацию побега. Освободился в год моего приезда сюда. В родные места возвращаться не стал, потому что не было у него там ни дома, ни родственников.
– Откуда он родом?
– Из Закарпатья, подростком вместе с отцом прибились к бандеровцам. Отца убили, а он остался жив и много лет скрывался в лесах. Его выловили через несколько лет после окончания войны и осудили.
– Бандеровец, значит, – процедил я сквозь зубы презрительно. Я ненавидел предателей любой масти.
– И что? Он был подростком и подчинялся воле отца. Ты бы в таком возрасте смог перечить отцу?
– Не знаю, – ответил я. – Мой отец герой войны, и я с малых лет горжусь им. Подросткам из «Гитлерюгенда» ничто не мешало убивать советских солдат.
Я встал, включил свет, и стал одеваться.
– Уходишь? – спросила Саша голосом обречённого человека.
– Да, уже слишком поздно, чтобы созерцать богиню красоты.
– А как же насчёт ещё двух марш-бросков?
– Их придётся отложить в связи с появлением непреодолимой полосы препятствий, – ответил я военным языком.
– Тебе хватит трёх дней на подготовку? – спросила Саша, продолжив мою иносказательность. Она стояла против меня, обёрнутая простынёй – тёплая, нежная и милая. В глазах её просматривалась тревога. Казалось, ещё минута – и Саша расплачется.
– Оплата будет вовремя, не волнуйся, – заверил я Сашу и поспешил на выход.
– Я буду ждать тебя через три дня, – услышал я вдогонку и понял: это была мольба одинокой и несчастной женщины.
***
Следующие три дня я переваривал в голове полученную информацию и в конечном итоге принял для себя очень непростое решение: прекратить встречи с Сашей. Это далось мне нелегко. Я впервые за последние годы почувствовал в себе притяжение к этой очаровательной женщине. Её красота завораживала, влекла и манила к себе, словно магнитом. Саша была необычной, необыкновенной и загадочной. За всё время, проведённое с ней, мне было легко и комфортно.
Если бы она была женщиной лёгкого поведения, я бы развлекался с ней в своё удовольствие и не утруждался мыслями о моральной стороне вопроса. Ублажал бы собственную плоть до самого отъезда, а потом распрощался с сексуальной баловницей без всякого сожаления. Поступил бы так, как поступал со всеми предыдущими дамами.
Сейчас всё обстояло иначе. Я почувствовал спинным мозгом, что продолжение отношений может привести к нежелательным последствиям, и это настораживало. Обычный принцип «секс во благо, но без обязательств» здесь не прокатывал. Ситуация складывалась довольно щепетильной. С одной стороны, Саша мне нравилась, а с другой – сложились негативные обстоятельства, пренебречь которыми было невозможно.
Во-первых, Саша оказалась замужем. Во-вторых, эта женщина старше меня на целых тринадцать лет. В-третьих, у неё есть взрослый сын. В-четвёртых, муж – рецидивист, с которым мне придётся встречаться лицом к лицу вплоть до окончания строительства. Не исключено, что тот же Дитяк настучит ему про мои отношения с Сашей. Шила в мешке не утаить, как говорится. В этой маленькой деревне каждый человек на виду и проколоться на встречах – что два пальца в снег сунуть. Каким может быть финал? Я схлопочу заточку в бок, а Сашу порежут на куски? Сорвётся строительство, и вся бригада останется без рубля в кармане? А что ждёт начальника колонии – даже предсказать невозможно! И всё из-за одного похотливого человека – Юрия Орлова! Через три дня я притормозил на ужине. Когда бригада покинула пищеблок, я встал, подошёл к Саше, без слов сунул червонец в карман халата и зашагал к выходу. Два десятка шагов я проделал в напряжённом ожидании неотвратимой расправы, словно моя Саша могла выхватить автомат и пальнуть мне в спину. Такое же чувство неясной тревоги я испытывал в горах Афганистана, когда поворачивался спиной в направлении возможной засады моджахедов.
Однако, расправы не произошло. Ни автоматных выстрелов за спиной, ни грозных окриков я не услышал. В помещении котлопункта висела гробовая тишина.
Месть оскорблённой женщины наступила на следующее утро, а затем её невидимый шлейф окутал и начавшееся строительство эстакады.
В начале наша братва лишилась дополнительных лакомств в виде блинчиков, пирожков, булочек и пончиков. На следующий день каша оказалась холодной, чай напоминал какие-то мутные ополоски, а вместо сливочного масла на стол была выставлена алюминиевая миска с топлёным маслом, которое почему-то отдавало запахом маргарина.
Дальше – больше. Суп был двух видов – перловый и гороховый, на второе – отварной минтай с картофельным пюре. Наш обед следовал после служителей колонии и, по словам рыжей и мордастой поварихи, которая по какой-то причине подменила на этот период Александру Ивановну, нам доставались лишь остатки. Наш поздний ужин был и того хуже.
Бригада мирилась с таким питанием два дня. Потом зароптала, и попросила меня выяснить причину.
– Орёл, что за дела? – спросил меня Кобра. – Не могу я сильно напрягаться после горохового супчика. Опасно для жизни. Если ты не решишь вопрос в ближайшие дни – я передам свой кувалдометр тебе. Функции молотобойца по забиванию скоб перейдут тебе.
После обеда подошёл Лёха и спросил, щурясь:
– Чем ты обидел Александру Ивановну? Колись!
– С чего ты взял, что бардак на кухне из-за меня? – задал я встречный вопрос.
– Кроме тебя с ней никто больше не контачил.
– Ты что, дневалишь по ночам?
– Не гони пургу, Орёл, – скривился Лёха. – Наша Саша испепеляла взглядом только тебя, другие не попали под воздействие её лазера.
– Да пошёл ты! – ругнулся я. – Тебе же рыжая пышка русским языком объяснила: ассортимент продовольствия урезали, ценных продуктов едва хватает на питание сотрудников колонии. Мы люди пришлые, в штате колонии не состоим, на довольствие не поставлены. Будто ты не знаешь, какое сейчас положение с продуктами питания в стране? Не видел пустых полок в магазинах? В городе – шаром покати, а здесь, понимаешь ли, должен быть полный коммунизм! Скажи спасибо Черновой, что баловала нас, сколько могла, а теперь вот вынуждена поставить крест на нашем меню. Всё, Лёха. От винта. Уступи взлётную полосу.
Я положил руку ему на предплечье, чтобы подвинуть в сторону и пройти, но тот упёрся ногами в землю, как бык перед схваткой с тореадором.
– Нет, не всё, – не унимался Лёха, сбросив с плеча мою руку. – Я же вижу, что между вами пробежала чёрная кошка. Даю тебе пару дней для урегулирования конфликта. Можешь увеличить вознаграждение вдвое, я не возражаю. Бригада, я думаю, одобрит дополнительные издержки.
Гневно сверкнув глазами, Лёха отправился по своим делам.
А на следующий день неприятностей прибавилось.
Утром я завел трактор ДТ-54, прицепил «пену» – шестиметровую тракторную волокушу из толстого металлического листа – и, пройдя тщательную проверку на КПП, лихо подкатил к пилораме на территории промзоны.
Из знакомого уже мне строения на звук трактора вышел Цыган.
Он сделал пару шагов от двери и остановился, демонстрируя своим поведением, что не намерен идти мне навстречу.
«Ладно, если Магомед не идёт к горе, то гора сама двинется к Магомеду», – мелькнуло у меня в голове.
Не в моих интересах было вести себя вызывающе, но и заискивать перед уркой я не собирался. Для доказательства своей независимости я решил немного потянуть время: обошёл трактор, пнул несколько раз по гусенице, подёргал рукой сцепляющий трос и только после этого неторопливым шагом направился к Цыгану.
«Интересно, настучал ему местный дятел что-нибудь обо мне, или ещё не успел? – подумал я и, собрав, на всякий случай, силы и волю воедино, приготовил себя к непредсказуемому повороту событий.
– Рад видеть тебя, Цыган, – поприветствовал я представителя Колымы и остановился в двух шагах о него. Руки я ему не подал, зная заранее, что не удосужусь взаимной вежливости. Мне не хотелось предоставлять бандиту повод для злорадства от моего нелепого вида с зависшей в воздухе рукой.
– Зато у меня нет никакой радости при виде твоего крюкала, – процедил Цыган и сплюнул мне под ноги.
«Намеренно провоцирует, – отметил я. – Хочет понять по моей реакции, какой перед ним фраер».
Задираться я не стал, но ответный ход сделал.
– Мне тоже не всякая афиша прибавляет настроения, – сказал я и цыкнул в ответ слюной сквозь зубы. – С тобой перетрём мой вопрос или в хату к пахану поведёшь?
– А ты шустрый фраерок, однако. Метла без костей, – проговорил Цыган одобрительно. – За чем пожаловал?
– За доской, пять кубов двадцатки требуется для начала, – простодушно ответил я.
– Грев притаранил? – спросил Цыган.
– Не было уговора, – прикинулся я наивным простаком с расчётом на то, что на первый раз прокатит.
– Ну, тогда хана твоей требователке, фраерок. Разворачивай своё громыхало и канай отсюда, – последовал категоричный ответ. – Стороны не пришли к обоюдному согласию.
– Постой, Цыган, вон же доска, я вижу, – сказал я, показывая кивком головы на большой штабель. – И как раз двадцатка. Дитяк говорил, что на первые дни работы нам хватит. В чём проблема?
– Проблема в твоей бестолковке, фраерок. В твоих ушах пробка, и поэтому ты не слышишь условий товарооборота.
Я понял, что без поставки грева пиломатериалов мне не видать. Упрашивать и унижаться перед уголовником я посчитал ниже своего достоинства.
Смачно плюнув от досады, я развернулся и пошагал к трактору, не оборачиваясь назад.
… После ужина я взял у Лёхи червонец и отправился к Саше.
– Ты, всё-таки пришёл? – спросила Саша, отворяя передо мной двери в сенях.
– Пришёл, – ответил я, пожав плечами и не решаясь шагнуть ей навстречу.
– Тогда проходи, – сухо предложила Саша, пропуская меня в избу.
Я переступил порог и остановился в нерешительности, соображая, как себя вести.
Когда я шагал вдоль речки, направляясь сюда, мне было всё понятно. Думалось, приду, Саша бросится мне на шею, выпустит слезу для порядка и всё произойдёт, как в прошлый раз. Мы выпьем по чуть-чуть, и я отнесу мою ненаглядную в постель. Мы вместе посмеёмся над короткой размолвкой, как нелепым недоразумением.
Признаться, я был даже рад, что события подтолкнули меня к повторной встрече с Сашей. Где-то глубоко внутри болезненно саднило от принятого мною решения, меня магнитом тянуло в этот дом. Саша совсем неожиданно запала в мою душу. И вот теперь появилась веская причина вернуться сюда. Причина была обоснованной и имела смысл. Я шёл на компромисс во имя своих друзей и оправдывал себя тем, что поступаю правильно.
Такие мысли роились в голове, пока я не перешагнул порог её дома. Мои размышления сразу показались мне глупыми и кощунственными. Та непринуждённость, что царила в прошлый раз, почему-то сменилась скованностью. Я не знал, что говорить в своё оправдание, а главное, с чего начать.
– Иди, иди, – Саша легонько подтолкнула меня в спину, чтобы я прошёл в комнату. – Я знала, что придёшь сегодня. Даже стол накрыла для прощального ужина.
– Почему прощального? – спросил я с некоторой тревогой. – Ты куда-то уезжаешь?
– До этой минуты пока не собиралась, – усмехнулась Саша.
– Тогда почему…
– Если я не ошибаюсь, ты пришёл сюда, чтобы отвергнуть мои предложения? – вопросительно проговорила Саша и внимательно заглянула мне в лицо. – Вот я и решила отметить официально наши разногласия.
У меня отлегло от сердца. Она не догадывается об истинной цели моего визита! Это очень хорошо! У меня есть шанс наладить отношения с Сашей! Сейчас нужно лишь правильно ухватиться за кончик спасительной нити и выплеснуть в пространство весь запас моего красноречия!
– К сожалению, твоя интуиция сегодня подвела тебя, – обрадованно сказал я и смело шагнул к столу.
– Ничего не понимаю, – растерянно развела руками Саша. – Остап Наумович сообщил мне, что ты пошёл в отказ.
– Отменно работает воровская почта, – рассмеялся я, усаживаясь без приглашения за стол. – Присаживайтесь, уважаемая Александра Ивановна, я даю старт нашим переговорам!
Обомлев от моего неожиданного поведения, Саша, как в замедленной съёмке, медленно опустилась на стул против меня и вытаращила удивлённые глаза.
– Что это всё значит? – спросила она с недоумением.
– Это значит, милая моя дама, что мы сейчас выпьем с тобой за наше сотрудничество и полное взаимопонимание, – я поспешил наполнить рюмки водкой. – Или ты не согласна?
– Ещё как согласна, – проговорила Саша, обрадовавшись. – Только непонятно мне: с чего вдруг ты так быстро поменял своё решение?
– Потому что понял: мне не жить здесь без тебя, – сочинил я на ходу.
– Ох, и болтун ты, Юрочка, – сказала Саша. – Ох, и трепло двухметровое!
Мы выпили по рюмочке, потом по второй, третьей… И всё повторилось, как в прошлый раз.
Я ушёл от Саши уже за полночь.
Утром на завтраке мои друзья вновь уплетали оладушки и пирожки с капустой. Лицо главной поварихи при этом сияло ярче начищенного самовара.
– Всё ты можешь, Орёл, когда захочешь, – услышал я комплимент от Лёхи.
Я скромно промолчал и отправился заводить свой ДТ-54.
В капюшон своей штормовки предварительно засыпал несколько пачек индийского чая, а под горой ключей и ветоши в инструментальном ящике замаскировал три пачки сигарет «Опал».
Через пару часов на строительной площадке я с парнями разгрузил первую партию пиломатериалов…
***
Жизнь бурлила, работа кипела, я каждые три дня доставлял радость своей ненаглядной Александре Ивановне.
На пятой встрече моя стыдливая партнёрша, наконец, позволила мне включить свет, и я смог полюбоваться её прелестями при полной иллюминации.
Моему восхищению не было предела! Я смотрел на крепкое упругое тело и не верил, что передо мной женщина в возрасте тридцати семи лет! Даже большие смуглые груди не омрачали моего взгляда – они не расползлись по сторонам, как это происходит у пышногрудых красавиц. Сашины груди лишь немного просели под собственным весом и выглядели как две сдобные булочки с изюминкой посредине. Они были превосходны! И ещё я увидел чёрные забавные барашки на выпуклом лобке с фиолетовым отливом кожи в промежности, а притягательные половые губы в виде нежного бутона розы придавали необычайную пикантность и эротичность.
Глядя на это великолепие, я возбуждался снова и снова, подолгу не давая передышки своей партнёрше.
– Всё, Юрочка, я схожу с марафонской дистанции, – тяжело дыша, проговорила Саша, откинувшись на спину после очередной продолжительной гонки. – Чувствую себя загнанной скаковой лошадью.
– Тогда мне придётся тебя пристрелить, – беспардонно заявил я.
– Почему так жестоко, Юрочка? – изображая обиженную, спросила Саша.
– Ничуть не жестоко. Наоборот, это будет гуманно: тебе не придётся мучиться. Загнанную лошадь пристреливают, разве ты не знаешь об этом?
– Знаю, Юрочка. Только я хочу, чтобы ты немного повременил с расстрелом, – поддерживая мою шуточную болтовню, продолжила Саша.
– А чего ждать, если ты больше не способна заниматься любовью? – рассудил я. – Зачем мне инвалид в коляске? Выстрел в голову – и все страдания закончатся в один миг.
– Хорошо, я не буду возражать, если этот выстрел ты сделаешь в день своего отъезда, – сказала Саша.
– Почему именно в этот день?
– Потому что после расставания с тобой моя жизнь сразу потеряет смысл.
– Опля! Неужели всё так серьёзно? – озаботился я.
– Более, чем, – с грустью ответила Саша. – Я влюбилась в тебя, как ветреная девчонка. Ты, Юра, будто вихрем ворвался в мою очерствевшую душу. Она разорвалась изнутри и своими осколками изранила всё сердце. Мне не найти чудо-лекарства, которое смогло бы вылечить его после твоего отъезда.
– Постой, а вдруг ты сгущаешь краски? Что, если это всего лишь самообман, твоя выдумка? Выдаешь желаемое за действительное? Может, всё гораздо проще? Стоит только мне уехать – и жизнь войдёт в свое обычное русло. Сотрутся в памяти яркие картинки встреч и начнутся прежние будни: сын, школа, работа, забота о муже. Жила ведь ты как-то до встречи со мной?
– В том-то и дело, Юрочка, что жила, как мне казалось. А теперь вот думаю, что не жила, а существовала. И не для себя, а для кого-то. Много лет так жила, даже не подозревая, что во мне таится такая неуёмная страсть, которую я испытываю при каждой близости с тобой. Ты из тех героев-любовников, которых невозможно забыть.
– Хм-м, так может заявлять женщина, которая переспала со многими мужчинами. У тебя их что, много было?
– Не-ет, что ты?! – испуганно встрепенулась Саша. – Какие могли быть мужчины, когда я была предана только своему Рамону?! У меня и в мыслях ни разу не мелькнуло, чтобы изменить ему!
– Так убеждённо верила в его непогрешимость и молилась, как на святого? – усмехнулся я.
– Типа того. Он был у меня ярче солнышка и затмевал своим сияньем все пространство вокруг меня. Никого из мужчин я не замечала рядом с собой, кроме его чернокудрого.
– Так сильно любила своего Цыгана?
– Да. По крайней мере, мне так казалось в первые годы совместной жизни.
– Звучит так, словно ты прожила с Рамоном четверть века, не меньше, – проговорил я. – А как на самом деле? Какое время вы спали с ним в одной постели?
Саша задумалась, принялась считать.
– Три месяца до первой судимости и пять лет до второй… Так получается.
– Оч-чень большой срок из двух десятков лет супружеской жизни, – съязвил я.
– Что я могу сказать? Так, наверно, уготовано мне самой судьбой, – печально вздохнула Саша.
– А потом что произошло с тобой?
– Ты открыл мне глаза на жизнь. Я вдруг прозрела и поняла, что можно и нужно жить иначе, жить не только ради близких тебе людей, но для себя любимой. У меня возник вопрос: во имя чего я должна быть предана фиктивному мужу? Что я получу взамен своим мучениям от дряхлого старика, каким он станет после освобождения? Бабий век очень короток, и им нужно распорядиться правильно. А тут произошло чудо – в деревню прибыл Апполон! У меня сразу появился интерес к жизни, открылось второе дыхание.
– А как же муж?
– А что муж? Он как бы есть, но его уже нет со мной и не будет ещё почти два десятка лет. После первой ночи с тобой, я долго ковырялась в себе: не сотворила ли я глупость, не совершила ли роковую ошибку, изменив Рамону? – Саша задумалась на несколько секунд, вроде как ещё раз мысленно давая оценку своим действиям.
– И к какому выводу ты пришла?
– Пришла к выводу, что охладела я к нему за те годы, которые он провёл в тюрьме. Стала думать о муже всё реже и реже, и то лишь потому, что он отец моего ребёнка. Да ещё, наверно, из бабьей жалости, потому что ему не сладко в неволе. Четырнадцать лет одиночества в общей сложности не могут пройти бесследно даже для сильной женщины. Когда рядом нет мужчины – все чувства невольно притупляются, и женщина превращается в бесполое существо.
– А я, стало быть, смог воспламенить эти самые чувства?
– Ты разбудил во мне женщину, и я очень благодарна тебе за это.
– М-м, да-а, дела… Вдруг откуда не возьмись – появился принц Зашибись. Он поцеловал спящую красавицу и разбудил её своим горячим поцелуем, – усмехнулся я. – Неужели за девять лет не нашлось ни одного волшебника?
– Не повстречался на пути такой красавец, как ты.
– Не поверю. Вон сколько вокруг кавалеров в форме! Иди по деревне и спотыкайся о них, как о торчащие из земли камни. Один краше другого – выбирай на вкус.
– Даже если они и есть – то не про мою честь. Блатные не прощают связей с вертухаями, – сказала Саша, и её слова резанули мой слух. – Первый же откинувшийся вор посчитает за честь воткнуть мне в бок свой нож.
– А за связь со мной что тебе полагается? – полюбопытствовал я.
– Благодарность, – рассмеялась Саша.
– А мне за твою любовь?
– Безграничная благодарность, – ещё больше развеселилась она и принялась целовать меня.
… К выяснению наших отношений мы больше не возвращались. Нам было всё понятно без лишних слов. Встречи стали регулярными, однако, вопреки моим предположениям, продолжали быть бурными, как у молодожёнов, наша обоюдная страсть ни на йоту не утихала. Мы не прекращали неистовствовать в нашем ложе, сполна наслаждаясь друг другом.
– Это был мой фантастический медовый месяц, – пошутила Саша в последнюю ночь перед моим отъездом.
– Скажи лучше – медовый квартал, – поправил я её. – Сегодня исполнилось ровно три месяца нашего знакомства.
– Нет, это всё-таки, медовый месяц, – не согласилась со мной Саша.
– Почему?
– Потому что мы занимались любовью раз в три дня.
– Резонно. А смогла бы ты предаваться любовным оргиям тридцать дней подряд? – задал я провокационный вопрос.
– Запросто, – ответила Саша, не задумываясь ни на секунду. – От одного только вида твоего шикарного большеголового болванчика я сразу теряю разум.
– Больше тебе не придётся его терять, – сказал я.
– Когда отправляется твой поезд?
– Сегодня в полдень.
За окнами уже брезжил рассвет, и я видел лицо Саши. Оно было напряжённым. В глазах застыли усталость и печаль.
– Ты хочешь что-то сказать мне на прощание? – спросил я.
Саша пожала плечами.
– В напутствиях и пожеланиях ты не нуждаешься, а мои просьбы не уместны, – тихо проговорила она. – Да и нет у меня никаких просьб.
– Тогда, может быть, спросишь о чём-нибудь?
– А вот спросить, пожалуй, можно, – раздумчиво произнесла Саша. – Только вот, ответишь ли ты мне правдиво?
– Спрашивай.
– У тебя со мной что было?
– В смысле?
– Ну, требование мужского организма, спортивный интерес, влюблённость – что?
– Интересный вопрос, – задумался я над ответом и машинально поскрёб затылок. – Даже и не знаю, что тебе ответить.
– Правду, – потребовала Саша. – Скажи мне, что ты почувствовал при первой встрече со мной и какие чувства бродят в тебе сейчас, спустя три месяца? Для меня это очень важно.
Я задумался надолго. Действительно, что же толкнуло меня в объятия этой почти сорокалетней женщины? Внешние данные? Отсутствие другого объекта для удовлетворения плотских потребностей? Предусмотрительность здорового мужика на несколько шагов вперёд? Иметь женщину на всякий случай, когда «приспичит»? «Завёлся» от внешних раздражителей этой, несомненно, красивой женщины и пошёл напролом? Интересно, а как бы я поступил, окажись рядом ещё одна красивая дама, но лет на пятнадцать моложе? И появись она, скажем, через пару недель после сближения с Сашей? Перекинулся к молодой, а «старушку» бросил? Или посещал бы обеих через раз? Если это была половая развязка, то почему на протяжении трёх месяцев Саша оставалась для меня столь же притягательной, как и в самом начале? Может, я действительно влюбился в эту умную и мудрую женщину? Что со мной происходит вообще?
Пауза размышлений затягивалась, а я так и не мог подыскать вразумительного ответа.
– Мне этого не объяснить словами, – признался я. – Но в одном ты должна быть уверена: я не использовал тебя ни в каких корыстных целях.
– И на том спасибо, – сухо поблагодарила Саша. – Тебе пора. Давай прощаться.
Последние два слова уже не звучали, как прежде, призывом на заключительные объятия перед наступающим рассветом, теперь они имели своё истинное значение. Да и тональность произношения была совсем иная.
Я оделся, подошёл к Саше, и мы обнялись. Стояли долго, не разнимая рук. Я чувствовал тепло Сашиного тела и частые удары взволнованного сердца.
– Всё, иди, – сказала мне Саша, и я вдруг вспомнил, что точно такие же слова и таким же печальным голосом говорила моя мать, провожая меня на перроне перед посадкой в воинский эшелон.
– Береги себя, – ответил я, стараясь воспроизвести интонацию своего дрогнувшего юношеского голоса, которым проговорил самому дорогому для меня человеку шесть лет назад.
На улице моросил первый осенний дождь приполярного Урала. Я набросил на голову капюшон штормовки и ходко зашагал в бригадную ночлежку. Шёл и с грустью представлял, как моя Саша вновь будет коротать дни и ночи в полном одиночестве. Жить без всякой надежды на визит позднего гостя, каким я был для неё целых три месяца. У неё останутся лишь призрачные воспоминания о красивой жизни, да яркие вспышки трепетных сюжетов медового ложа…
Глава 15
Фелиция отложила в сторону рукопись и на миг представила эпизод прощания Юрия с Александрой. От картинки прощания, мелькнувшей перед глазами, ей сделалось немного грустно. Вспомнилось собственное подобное расставание с похожим сюжетом, которое она испытала однажды с приезжим журналистом из Франции…
…Он был потомком русских эмигрантов и впервые посетил Россию. Всю свою сознательную жизнь ему нестерпимо хотелось побывать на родине деда, где прошли его детские годы. Серж – так звали её воздыхателя – запланировал попутешествовать по местам обитания семьи своего предка. Путешествие ожидалось длительным, поэтому он предложил за услуги гида большие деньги.
Фелиция согласилась быть его проводником, взяла месячный отпуск за свой счёт и успела за это время показать французу русского происхождения все памятные места и достопримечательности округа.
Серж был симпатичным и обаятельным молодым человеком и не мог не понравиться ей. Он имел хорошее воспитание и великолепно умел оказывать знаки внимания женщине.
Они путешествовали по региону вдвоём. Красивые ухаживания француза быстро растопили её женское начало и уже через неделю она оказалась в одной постели с Сержем. В ту же ночь Серж признался, что влюбился в неё по уши с первого взгляда. Ей, конечно же, было приятно это услышать от импозантного иностранца, но ответных слов о взаимных пламенных чувствах к нему Фелиция не произнесла. Их просто не возникло. Было влечение и красивый секс. Серж был мужчиной приятным во всех отношениях, но Фелиции было недостаточно одного сексуального влечения, чтобы говорить о возникновении серьёзного чувства.
– Ты могла бы стать моей женой? – спросил Серж перед отъездом во Францию.
– Что значит – могла бы? – удивилась Фелиция постановке вопроса. Он был задан совсем не по-русски. Русский мужчина спросил бы иначе и вполне определённо.
– Если я надумаю расстаться со своей женой, могу ли я быть уверенным в том, что ты согласишься занять её место?
Пояснение француза развеселило её настолько, что она залилась громким смехом на всю комнату.
– Почему ты смеёшься? – удивился Серж. – Что смешного в моих словах?
– Это предложение руки и сердца или разведывательные действия? – поинтересовалась она сквозь смех.
– Как тебя понимать?
– Очень просто: ты предлагаешь мне стать твоей женой или предварительно интересуешься, стоит ли вообще предлагать мне стать твоей половинкой?
– Ничего не понимаю, – обиженно проговорил француз, принимая, вероятно, её слова за насмешку.
– Серёженька, дорогой, я благодарна тебе за приятно проведённое время, – сказала Фелиция, назвав француза именем на русский манер. – Но стать твоей женой я не смогу.
– Почему? Я полюбил тебя, и сделаю всё от меня зависящее, чтобы и ты в дальнейшем полюбила меня. Это очень весомое основание для заключения брака. Я надеюсь, что у нас получится очень хороший и прочный семейный союз, – самоуверенно произнёс Серж. – Я вернусь во Францию и подам на развод. Я не люблю свою жену Бабетту: она не может иметь детей и холодна в постели. А это значит, что меня с ней больше ничего не связывает, потому что у нас не может быть будущего.
– Какой ты наивный, Серёжа, – улыбнулась она. – Пойми, мой прелестный иноземец: мы с тобой совершенно разные люди и не подходим друг другу.
– Какие – разные? И почему не подходим?
– Ну, во-первых, я старше тебя на пять лет…
– Твой возраст не имеет никакого значения для меня, – прервал её Серж.
– Во-вторых, я не знаю французского языка, а это значит: не буду востребована, как журналист. Как говорят русские – сяду тебе на шею и ножки свешу, и тебе придётся меня кормить, – Фелиция вновь рассмеялась. – Без любимой профессии я увяну, как цветок без воды, сделаюсь старой и отвратительной.
– Это всё не есть причина, – возразил Серж. – Язык ты выучишь, работу можно найти.
– В-третьих, я не хочу быть чужой в вашей стране, – продолжала убеждать Фелиция. – Я не выдержу изоляции. Ну, а самое главное – я не смогу полюбить тебя столь же искренне, как полюбил ты меня.
– Почему?
– Потому что секс – это влечение тел, а любовь – влечение тел и душ одновременно. А душой распоряжаются небеса. Повлиять на божью волю человек не в состоянии.
Фелиция запомнила растерянный взгляд Сержа, он и сейчас мелькнул в её голове. Француз с безукоризненными манерами светского человека, по её ощущению, не мог понять философии простой русской женщины из глубинки. А она и не стала больше ничего объяснять. На следующий день она проводила его на поезд. Серж уехал, взяв с неё слово подумать о его предложении.