Им надо было переезжать, потому как отцу Мари, находившемуся на попечении у жены его и лечащих врачей, становилось все хуже после перенесенной им холеры. В этот самый день я должен был вернуться на маяк. Но вместо этого мне захотелось проводить их. Когда я попрощался с ними, сын спросил у меня, увидимся ли мы снова. “Обязательно, Чарли” – обнадежил я его. Мне не забыть его… бывает, я вижу пред собой своего уже повзрослевшего сына, но это лишь отражение в покрытом пылью зеркале. И не забыть мне о Мари, о ее живых, блестящих, словно серебро, глазах… Они ушли на судно, возвышаясь, словно тени, над бортом пассажирского лайнера, а я стоял на набережной и провожал их взглядом до тех самых пор, пока корабль не пропал из виду в вечернем тумане.
После проводов я направился обратно по одинокой улочке. Над городом нависла тишина. В доме родном остался лишь я. Около двух часов погода оставалась неизменной, но затем ветер стал крепчать. Через несколько минут полил дождь. Я в это время уже дремал в кровати в своей комнате… в безопасной комнате на первом этаже…
Проспал я до самого утра непробудным сном. Было уже десять часов. Погода стояла теплая, небо ясное. Я решил выйти на улицу и подышать свежим воздухом, надеясь постоять в нависшем над городом безмолвии. Днём нужно было готовиться к отправке на маяк. Выйдя на улицу, я услышал птичий свист, лай собак вдалеке и плач, доносившийся из окна соседского дома. На полу в углу комнаты сидела девушка и отчего-то жалобно рыдала. Я был знаком с ней и знал, что муж ее работал на том лайнере; от страшного предположения мысли мои помутнели. Направившись обратно, я с боязнью включил радио…
Как выяснилось, ночью был сильный шторм. Волны высотой в пятнадцать метров и ураганный ветер превращали беззаботное плавание в самоубийство. Наутро в трех милях от береговой линии острова с маяком нашли части судна и личные вещи пассажиров… Я лежал на холодном полу, схватившись за голову и плача от безысходности и отчаяния, а радио все еще доносило до моих ушей подробности той кошмарной ночи.
Я часто вижу во тьме ее лицо, все те же живые глаза и… беззаботного сына. Я пытаюсь разглядеть их, поговорить с ними, дотронуться до них, но они всегда тонут во мраке, оставляя меня в одиночестве…
Я размышлял, я винил себя; ведь если б я оказался в ту злосчастную ночь на скалистом острове, маяк бы освещал море. Корабль не сошел бы с курса и не унес бы жизни стольких людей, налетев на проклятые рифы. Они были бы живы, Мари и… мой сын Чарли… – Марсель стоял посреди комнаты, свесив голову над фотографией. Его слезы падали на стекло, искажая изображение. Простояв так пару секунд, он бережно повесил его обратно, вышел из хижины и отправился к скамье на берегу. На прибрежье больше не появлялись очертания ORC-и, её унесло в море и, скорее всего, она лежит где-то там, во мраке морской пучины, в которой царит вечная тьма и покоится сам ужас. Сев в уединении, Марсель вытер слезы и остался в горечи и одиночестве до наступления темноты.
Вернулся он, когда начало смеркаться. Войдя в комнату, Марсель подошел к Сэмюэлю, который читал лежавшие рядом книги. Встав возле камина, Марсель пояснил Сэмюэлю важную вещь, вынуждающую его пребывать на этом унылом острове в течение долгих томительных лет:
– Именно из-за того несчастного случая я до сих пор зажигаю маяк, боясь, что в штормовую ночь, вроде той, может случиться трагедия…
После данных слов Марсель пошел выполнять свою еженощную работу, взяв с собой керосиновую лампу. К этой работе больше ни один человек, кем бы тот ни был, не стремился, отчего обещание выполнялось Марселем ночь за ночью, без конца.
Глава IV
Шли дни, на улице возле входной двери стояли железные вёдра. Ливни наполняли их до краёв и потому проблем с водой не намечалось. Свет маяка всё также сиял, безмятежно пробиваясь сквозь бури.
Даже ясными ночами Марсель перестал обращать внимания на пейзаж, открывающийся с высоты. Собственно говоря, и о записях погодных условий он давно забыл. Лунный свет проникал в окна хижины, освещая пыльные книги. Настенные часы тикали, ровным ритмом прорезая спокойствие. Обычно их даже не замечали за разговором, но в ночной тишине они настойчиво заявляли о своем присутствии.
Пребывающие на острове были не в силах терпеть постоянный голод. Марсель уж было собрался незаметно пробраться на кухню и поглотить запас провизии самостоятельно, но даже тут добрая его сторона восторжествовала. Он вынес банку фасоли к Сэмюэлю и предложил поделить её поровну, на что тот одобрительно кивнул. Сэмюэль был голоден не меньше смотрителя. Открыв банку ножом, Марсель чуть было не повиновался голоду, но, взяв себя в руки, поделил содержимое жестяной емкости.
Сэмюэль, тем временем, пошёл на поправку, что было удивительным в таких условиях после пребывания в холодной воде. Его раны заживали, а кости, хоть и медленно, но неминуемо срастались.
Закончив с последним запасом, Марсель устроился на табурете около Сэмюэля.
– Что дальше? Где еду брать будем? – поставил вопрос Марсель. Сэмюэль оторвался от пищи и посмотрел на смотрителя. Некоторое время просидели они в раздумьях, пока Марсель не выдал идею, показавшуюся собеседнику бредовой.
– Котики! – воскликнул он.
– Сэмюэль пытался отгородить Марселя от подобной затеи, но вскоре согласился:
– Вы правы. Это единственный источник пищи, но все же каким образом? Неужто дубинками?
Марсель вышел из комнаты, послышался грохот, после чего смотритель вытащил из кладовой какой-то заржавевший инструмент.
– Знаете, в одной книге довольно подробно описывалась охота на морских котиков. В ней охотники действительно пользовались дубинками, но у нас-то куда больше подручных инструментов. А потому, думаю смастерить что-то наподобие хэкапик (уж не знаю, верно ли я склоняю это экзотическое словечко). Так вот, хэкапики – это такие длинные палки с массивным железным крюком на конце. – поделился знаниями Марсель.
– Стойте, вы явно бредите или издеваетесь надо мной. В вашей руке ничто иное, как старая тяпка. – упирался хромой Сэмюэль. Тогда в кладовой снова послышался шум падающих консервных банок и в другой руке Марселя показался молоток, которым тот чинил стены, мебель да крышу.
– Это не проблема! – усмехнулся Марсель и покинул комнату уже надолго.
Вечер был беспокойный. Сэм прислушивался к работе Марселя, который загибал края рабочей части к центру, формируя остриё. К концу трудоемкой работы было решено выточить всё дело специальным камнем. Шумы стихли, в дверном проеме показался “кузнец”, гордящийся своим творением. В руке, с которой ручьем стекал пот, находился объект вожделения. Сэмюэль был в искреннем восторге от получившегося произведения примитивного искусства. С трудом встав на ноги, впервые за пребывание его на острове, он попросил подать инструмент.
– Неплохо получилось. Думаю, этим не только котиков бить, можно и с самим Посейдоном потягаться.
Марсель, благодарный за похвалу, хоть и не был уверен в том, что собеседник не глумится над ним, из вежливости поздравил Сэма:
– Что ж, с улучшением самочувствия.
– Спасибо, теперь можете не беспокоиться о состоянии хижины. Работой по дому заниматься буду я, только дайте мне ту палку, в углу.
Было решено отправиться на охоту на следующее утро, если, конечно же, оно сулило быть ясным.