Ледник Плакальщиц

Глава 4

По пути мужчина наконец-то называет свое имя. Его зовут Иван Лю, и он произносит фамилию так, словно мы с Аленкой обязаны на месте подорваться и начать прыгать прямо в салоне похожей на большой железныйкирпич машины. Аленка продолжает смотреть в окно. Я догадываюсь, что он ждет реакцию, но тоже то поглядываю на дорогу —она серая посередине и желто-коричневая от жухлой травы и деревьев по краям. Сейчас ранняя осень, думается мне. В «Солнышке» перепутались все одни, одинаковые, как гонги побудки.

В общем, не реагирую достаточно бурно. Иван Лю хмыкает с явным разочарованием:

– Похоже, ваше образование в этом заведении оставляет желать лучшего. Вы что-нибудь слышали об исследованиях так называемого ледника Плакальщиц?

У меня немеют губы и горло. Желудок сжимается вокруг съеденного недавно куска хлеба с рыбой. Мне приходится сделать два вдоха, чтобы не стошнило.

«Откуда он узнал», – думаю я. Первый порыв – аккуратно достать фигурку, которую я спрятала за пазухой и вышвырнуть в окно. Это не сработает. Окна закрыты, снаружи холодно. Да и не похож Иван Лю на того, кто пропустит такой характерный жест после того, как сам сказал про Плакальщиц.

Врать нельзя.

То есть, совсем врать.

Я осторожно говорю:

– Мы жили в тундре. Там было видно ледник.

Рыба и хлеб решают, то ли посидеть еще в животе, то ли высвободиться через какое-нибудь отверстие. Аленка прижимается ко мне. Она теплая, хотя уже и не болезненно-горячая. Ее все-таки вылечили. Не зря мне пришлось отсидеть свое в каменной дырке. Надо думать про Аленку. Про то, что мы уехали. Только что было все отлично, правда? Всего несколько минут назад.

– Да, конечно, – Иван Лю ведет машину, едва касаясь пальцами руля. У него грубые с зажившими ссадинами и мозолями руки, покрытые редкими темными волосами. Я смотрю на его желтоватые коротко остриженные ногти. Это помогает отвлечься от комка в животе. —Ваши родители, вероятно, рассказывали о феномене «слез Инд»?

Я молчу.

У меня спина мокрая от пота, сердце колотится в ушах. Аленка это чувствует, замирает и смотрит вверх: только что пристроила голову на моих коленях, а теперь во взгляде невысказанный вопрос.

Иван Лю оборачивается на нас, мы сидим позади – всего три ряда мест, почему-то мы обе решили выбрать средние. Надо было задние. Или вообще прижаться к двери багажного отделения.

Хотя нет, это выглядело бы подозрительно. Сейчас тоже подозрительно, все плохо, пытаюсь не паниковать, ничего не выходит. Прекрати дышать, как рожающая даже не важенка, а коза, пытаюсь осадить себя, совершенно тщетно.

– Марта, вам не нужно бояться. Знаю, ваших родителей… подвергли репрессиям за исследования слез Инд. Тем не менее, товарищ Матвей Сюин и его супруга Лиянь Сюин, урожденная Лиянь Ше, оказались правы. Это довольно неприятная история, по правде говоря, мне бы стоило начать с принесения вам извинений. Марта, повторяю: вы не в интернате. Вам больше нечего бояться. Вы не дочь врага народа – с товарищей Сюин сняты все обвинения в «лживом мистицизме». Теперь вы готовы послушать?

Я знаю, чем занимались мои родители.

Конечно, тогда была совсем маленькая, понимала тоже с птичкин нос.

«Будь, что будет», – решаю я. Комок в животе расходится.

– Слезы Инд – это кристаллы. Радиоактивные или вроде того, так?

Про радиацию нам объясняла Тай Мэн. На самом деле, считал мой отец, слезы Инд – нечто другое.Мама тоже.

– «Радиоактивные»? – Иван Лю ухмыляется. – Нет. Радиация – явление понятное, давно объясненное, ничего общего с загадками природы и… да, возможно, мистикой не имеющее. В мистику, конечно, мы по-прежнему не верим, – эта фраза звучит настоящим предостережением. Я принюхиваюсь: пахнет соляркой, табаком, какими-то едкими духами или гелем после бритья, которым пользуется человек из Сферы Науки. Аленка возится, устраивается удобнее. У нее глаза ярко блестят. Ей любопытно. – Тем не менее, несколько теорий ваших родителей достойны того, чтобы их проверить. Слезы Инд —феномен, который пока не нашел научного обоснования. Есть несколько вариантов, я потом дам почитать, хотя по большей части, работы написаны пресно и безыдейно. Ваши родители, Марта, ближе всегоподобрались к разгадке, если хотите знать мое мнение.

Иван Лю улыбается.

Если он лжет и хочет вывести меня на правду, то это очень сложный способ. Я представляю Первоцвета, снег и цветущее разнотравье тундры. А потом —быструю реку. Слишком холодно, чтобы купаться, но все равно хочу нырнуть.

И я ныряю.

– Мама рассказывала, что слезы Инд раздают людям дары. Это легенда старого народа. Якобы у богини погибло семьдесят семь дочерей, и за каждую она пролила семьдесят семь раз по семьдесят слез. Если найти эти слезы, то они исполнят желание, но заплатишь ужасную цену. Это сказка, – последнее я добавляю немного чересчур быстро.

Иван Лю прекрасно знает: я верила. И спрашивала у мамы: а я могу найти слезы Инд?

«Да», – кивала мама. – «Мы их обязательно отыщем, но осторожно. Мы ведь и так счастливы, ничего не нужно».

Всегда казалось: это разумно. Платить цену – вот еще.

Иван Лю улыбается. Аленка открыла рот и слушает, едва не присвистывая.

– А папа говорил, мол, это какие-то штуки, которые генерируют особое… поле.

– Биомагнитное поле, – Иван Лю соглашается со мной. – На радиацию действительно похоже, но воздействие на живые организмы отличается. Мои коллеги несколько лет назад совершили ужасную ошибку. Они… не согласились с работами Сюинов, скажем так, и выразили несогласие несколько иначе, чем просто научной полемикой в журналах.

Я отворачиваюсь. Кусаю губы, в носу щиплет. Прекрасно понимаю, о чем он.

Мои отец и мать были учеными, носили синее, принадлежали к Сфере Науке. Другие написали на них донос.

Вот, что значит «выразили несогласие». «Лживый мистицизм». Вот как сформулировали, выходит. Вот, как звучало обвинение, а Золотые подписали смертный приговор.

Я опускаю голову. Глаза щиплет. Аленка понимающе сжимает пальцы своими, и впервые задумываюсь: а она кто? Кем были ее родители? Почему она угодила в интернат, и отчего молчит?

Иван Лю, удерживая руль одной рукой, снова оборачивается, чтобы потрепать по плечу:

– Дело в том, Марта, что нам удалось найти слезы Инд. Вернее, место, где они находятся. Коллектив решил, что вы достойны помилования, а еще: именно вам предстоит отправиться на ледник Плакальщиц. Вам окажут великую честь: продолжить работу родителей, изучать этот феномен. Конечно, не в одиночку. Буду я, как один из кураторов. Будут другие. Серьезная научная экспедиция, Коллектив выделяет огромную сумму на исследования, но знаете что, Марта? Если все получится, то ваше семейное имя, а может быть, ваше личное окажется прославленным в Сфере Науки и всем Коллективе.

Он как ни в чем не бывало выкручивает руль на витке поворота.

– Ну, что скажете? Отличные новости, правда?

Мы едем в молчании.

Я должна подумать. Переварить, пережевать жвачку. Недаром меня прозвали Важенкой. Сожрешь какой-нибудь гадкий кусок гнилого ягеля, но если отрыгнуть и снова его перемолоть плоскими зубами, то вроде и ничего. Я молчу, Иван Лю тоже молчит, не говоря уж об Аленке. Мой спаситель, похоже, сообразил: сказал слишком многое и слишком быстро, надо позволить осмыслить.

Мои родители изучали слезы Инд.

Я знала об этом. Ну, не слишком задумывалась – в «Солнышке», где смотрительницы заглядывают тебе за пазуху, в трусы, в глаза и в душу, лучше не выпускать некоторые мысли даже в те десять минут между пробуждением и гонгом.

Нет, не так.

Моих родителей убили.

Потому что кто-то тоже исследовал слезы Инд. А исследования мамы с папой не нравились. Люди в синей одежде, интеллектуальная элита… Сам Великий Вождь часто их упоминал. Как он говорил? «Настоящий прорыв совершили наши ученые, и сейчас Народная Республика Индар обладает достижениями, превосходящими все аналоги наших врагов. Мы находимся в авангарде прогрессивной мысли, и это прямое воплощение растущего научного и технологического потенциала страны».

Ученые исследовали слезы Инд, но им не понравилось то, что нашли. Или —в общем, я не понимаю, не знаю, что и думать. За много лет мне впервые не хватает, по-настоящему не хватает кого-то, у кого можно спросить: почему оно так?

Хочется достать фигурку, подаренную Эллой. Ее прабабка была Плакальщицей Инд. Мама рассказывала мне про Плакальщиц. Очередная история, которая звучала как сказка – женщины приходят в самые холодные льды, чтобы успокоить ледяную богиню, пока та горюет по своим мертвым дочерям.

Я представляла Инд —высокую стройную женщину с черными глазами и черными волосами. Она сидит у голубого холодного костра. По щекам текут слезы, мгновенно застывая на жутком холоде. Женщины подходят к ней, чтобы собрать драгоценные кристаллы, но еще они приносят немного хвороста, кладут в костер, а кто-нибудь, наверняка, додумается сварить хорошего чая с ложкой оленьего масла. Богиня или нет, Инд наверняка не откажется от чая.

Вот еще одна мысль: я продолжу работу моих родителей. Я отправлюсь не просто в тундру, а на ледник Плакальщиц.

Что я должна чувствовать?

Радость? Страх? Волнение?

Понятия не имею. Я смотрю в окно. Аленка задремала, ее голова у меня на коленях. Я немного прислушиваюсь к дыханию, но оно ровное и спокойное. Тогда я начинаю таращиться в темноволосый затылок своего водителя-спасителя… или не совсем спасителя, но Иван Лю, похоже, ничего не ощущает. Дохлый номер. Смысла во всем решительно никакого.

Вот еще окно. За ним пейзаж – никогда такого не видела. Это не куцый лес и вечная серость «Солнышка», но и не пестрядь тундры. Наверное, когда-то мне доводилось взглянуть на нечто подобное. Вроде меня родили не в тундре. Только все равно, слишком давно было.

По обе стороны поля, такие я видела на картинках в учебниках. Здесь выращивают пшеницу и рожь. Уже закончен сбор урожая, сейчас осталось только немного сухой травы и черная земля. Лесов не видно, темно-коричневое и тускло-золотое тянется до горизонта. Где-то вдалеке деревья. Иногда попадаются указатели – деревня такая-то. Дорога кое-где ухабистая, машина подпрыгивает и кашляет на выступах и выбоинах.

Я не нахожу ничего лучше, чем спросить:

– Когда мы приедем? И куда?

– Город называется Ши-тару. Маленький научный городок, засекреченный, режимный, вряд ли ты о нем слышала, – Иван Лю будто ждал моего вопроса. Он снова оборачивается и улыбается, чуть не пропуская большую яму. Заворачивает в последний момент, автомобиль все равно слегка подкидывает. – Конечно, не Лан Ши, но тебе понравится.

Лан Ши – это столица. Я там не была, ну или не помню. Хотя, наверное, родители оттуда, Академия Сферы Науки стоит в самом центре главного города, на Стародревнем холме. Странное название. Если старый, то уже и древний. Папа тоже говорил, что его удивляло название.

Ладно, столица – это далеко, да и не хочу туда. Ши-тару – «Большой овраг», перевожу я со старого языка. Как Лан Ши – просто «большой город».

Понравится ли мне?

А когда пойдем в экспедицию?

Вот этот вопрос, конечно, не дает покоя. Задать бы прямо сейчас, но не хочу выглядеть слишком восторженной глупой девчонкой; я вполне взрослая, а еще научилась в «Солнышке» осторожности. Старшим лучше не доверять —ни смотрительницам, ни учителям, никому. Человек, который рассказал, что моих родителей убили просто так по чьему-то там доносу, тоже не заслуживает доверия.

Я пожимаю плечами и закрываю глаза. Пейзаж приятный, но мне нужно поспать. В конце концов, в карцере толком не выспишься, да и Аленка сопит умиротворяюще.

– К вечеру будем на месте, – пытается подбодрить меня Иван Лю.

Я снова выбираю промолчать.

Глава 5

Просыпаюсь затемно. Голова и шея затекли от неудобной позы. Мне нужно в туалет. Аленка еще дремлет, но чутко, словно животное – вроде белки или рыси, того гляди побежит прочь.

Иван Лю включил фары, но и без них довольно светло, повсюду окружают огни. Я пытаюсь встряхнуться, осмотреться – высокий бетонный забор, оранжевые фонари. На миг сердце останавливается от ужаса: мы вернулись в «Солнышко». Человек в синей одежде меня обманул. Или мне все приснилось. Никаких слез Инд, никакой экспедиции, никакой правды о родителях. Он проверял меня, а теперь накажут, я ведь дочь изменников родины. Я не отделаюсь простым карцером, может быть, меня прилюдно высекут солеными розгами, а может, сразу расстреляют.

Я едва не кричу и зажимаю себе рот кулаком. Аленка перехватывает в полумраке взгляд и жест. Хмурится.

Это действует отрезвляюще. Мы как раз проезжаем блокпост —в довольно тесной каптерке сидят двое, один человек выглядывает – «Предъявите документы». Он одет в черную униформу Сферы Безопасности, но нет ни единой полоски, так что, делаю я вывод, он ниже смотрительниц в Солнышке. Его напарник курит прямо в этой маленькой комнатушке, где едва помещаются вдвоем, и наверняка, от сигарет жутко воняет.

Иван Лю протягивает желтоватый лист. Оба охранника сразу же кивают, захлопывают окно, делая характерный жест – проезжайте.

Мы пересекаем забор и я, уже окончательно проснувшись, понимаю: никакой это не интернат.

«Солнышко» был темным местом. Чаще всего – серым с коричневой массой копошащихся униформ, но порой непроглядно, чернильно-черным, особенно по ночам. Электричество немилосердно жгли колючими белыми лампами утром и днем, но почему-то ночью нельзя было даже зажечь маленький светильник, чтобы выйти по нужде. Если приспичило – изволь пробираться во мраке.

А здесь огоньков тысячи, сотни тысяч, так мне мерещится поначалу. Пахнет тоже иначе – не кислой капустой и прогорклой крупой, а незнакомо, сладко и солоно, горьковато —соляркой, табаком. Большую часть ароматов я не могу назвать. Аленка тоже вертит головой, ерзает. Наверняка, ей тоже нужно в туалет.

– Уже приехали, – сообщает нам Иван Лю. – Сейчас до кампуса десять минут, а там отдохнете до утра.

Последняя часть пути самая короткая, но и самая захватывающая. Мы едем по улицам мимо домов, я пытаюсь прочесть надписи и дорожные знаки, вывески, номера. Кое-где деревья. Я слышу лай собак. В некоторых домах горит огонь. Людей на улицах, конечно, нет: комендантский час везде одинаковый, и все же город живет, пульсирует, как сердце, и ощущает нас. Я даже машу в окно рукой. Аленка повторяет мой жест и подпрыгивает на сидении.

Машина поднимается по невысокому холму: дома закончились, зато на вершине большое здание. Оно похоже на интернат, хотя и немного поменьше. Оно ярко освещено уличными фонарями.

– Ну вот, это наш НИИ, здесь вам уже подготовили комнаты в общежитии. Сейчас проводят, а утром увидимся.

Иван Лю заводит машину в просторный ангар: это помещение расположено отдельно. Никогда не видела столько автомобилей сразу. Штук двадцать или тридцать, а то и пятьдесят. Потолок низкий зато в нем тоже электрическая подсветка. В интернате точно такого не было.

Мы с трудом выбираемся из машины. Ноги затекли. Снаружи холодно. Я не была вне помещения ночью много лет.

Странная мысль, но я задерживаюсь на улице, и поднимаю голову. Когда-то нравилось любоваться звездами: большими и яркими на черно-синем небе. Сейчас они мельче и тусклее. Разочарование.

– Пойдемте, – торопит нас Иван Лю, Аленка оглядывается, тоже смотрит вверх, пожимает плечами. По-моему, она считает, что на звезды смотреть никакого смысла.

Ну и ладно.

Я иду за ними, дрожа и стуча зубами.

Звезды похожи, говорят, на слезы Инд. Это не совсем правильно, потому что кристаллы небольшие, не крупнее перепелиного яйца, а те штуки наверху —огромные огненные шары. В легендах кристаллы становились звездами и наоборот, но я ведь не собираюсь верить в богиню, в ее глупых дочерей и в Плакальщиц? Правда?

Я впервые за целый день достаю фигурку и сжимаю в ладони.

Нас встречает женщина, которая просит называть себя Татьяной. Она высокая, крупная, с довольно светлыми и при этом вьющимися волосами, у нее большой нос картошкой с расширенными порами. Одежду она носит нейтральную – хаки, наверное, предполагаю я, обслуживающий персонал. Пытаюсь разглядеть полоски на обширной груди – ничего.

Аленка мнется. Я решаюсь спросить у Татьяны про туалет. Она почему-то улыбается, показывает в сторону двери, и мы с Аленкой ныряем туда, толком не оглядевшись.

Внутри блестящий кафель, светло – и несколько дверей. Это сбивает с толку. В интернате дырки в полу просто строились в шеренгу, совсем как мы перед выдачей рабочей смены. Некоторые новенькие стеснялись справлять нужду при других, но от неловкости быстро отучаешься – слишком мало времени давалось на естественные надобности. При всех, не при всех, какая уж разница.

Я уже и забыла, что надо уединяться. Зато Аленка помнит, она быстро ныряет в правую кабинку: всего их три. Снаружи еще большое окно, сейчас —темное, с пятнами фонарей за стеклом. На подоконники пепельница-жестяная банка из-под консервов, в ней вода и плавают окурки, но характерной табачной вони почти нет.

В кабинке тоже чисто. А еще здесь висит целый рулон бумаги. Большой. Белый. Не выданные два-три листика.

Потом мы моем руки. Вода теплая. На кафельной стене нашлепка из блестящего металла, похожая на маленькую корзинку, а в ней – розовый кусок мыла, я даже не сразу понимаю, что это мыло. Аленка подсказывает: берет, он пенится. Пахнет ягодой.

Забыла, какой именно.

Точно не морошкой.

Я плохо разбираюсь в ягодах, тундра небогата на них, да и в убогом лесу при «Солнышке» мало что росло.

Татьяна терпеливо дожидается нас снаружи, а потом ведет за собой. Я оглядываюсь, Аленка тоже. Здесь немного похоже на интернат, но коридоры поуже, а стены раскрашены в основном в синий цвет с белыми указателями. «Столовая». «Комнаты отдыха». «Лаборатории», – я читаю, проговаривая губами. Я замечаю плакаты с яркими картинками. В интернате тоже были плакаты – сплошь из серых и красных тонов, а речь в них шла о том, что надо работать, иначе ты так и останешься бесполезным балластом для Коллектива. Еще был один маленький плакат с техникой безопасности на разных видах работ. Только все равно никто не соблюдал никакой безопасности.

Я бы остановилась и почитала то, что написано здесь – может, про слезы Инд будет, хотя это дурацкая мысль. Татьяна нас торопит. Мы идем по направлению «Столовой».

Помещение просторное, хотя раза в три меньше, чем в «Солнышке».

– Уже поздно, поэтому выдам вам только сухой паек, – объясняет Татьяна. Она оставляет нас с Аленкой в окружении квадратных столов и скамеек. Они деревянные и цветные: желтый, зеленый, белый. Красиво, думаю я. Мы переглядываемся. Раздаточная стойка сейчас пустует, аккуратной и тоже разноцветной стопкой сложены пластиковые подносы. Я замечаю пару кранов прямо в стене, поворачиваю – льется кипяток.

Никогда прежде такого не видела.

– Бойлер сейчас толком не работает, – отпрыгиваю и отдергиваю руку, не успевая повернуть кран. Вытягиваюсь по струнке. Татьяна смотрит на нас удивленно, потом вздыхает и перекрывает кран с кипятком. – Утром дадут чай, сейчас только это.

Она вручает нам по картонной коробке. Не очень тяжелой, даже Аленка без труда удерживает.

– Комната вам уже готова. Одна на двоих, надеюсь, вам это подойдет. Одежда в шкафу, удобства на этаже.

Мы сбиты с толку. Я отвыкла от того, что можно не делить спальню с сорока другими девочками. Аленка как будто уверенней – ну да, она же еще совсем недавно жила дома. В настоящем доме со стенами и деревянной кроватью, может быть, там даже стоял радиоприемник.В тундре и то у нас был фургон-трейлер.

Татьяна провожает еще через полдюжины коридоров. Я запоминаю две лестницы: второй этаж. Полутемный коридор. Бежевые стены, под ногами что-то пугающе мягкое, я останавливаюсь, едва на выронив коробку, и трогаю: это ковер. Точно ковер, в трейлере тоже был.

Татьяна смотрит на меня странно, вздыхает.

Она еще потом говорит про полотенца, пижамы, зубной порошок и щетки. Мы едва слушаем: комната. Правда. Настоящая комната – с двумя кроватями друг напротив друга, на них пижама и полотенце. Шкаф. Стол, два стула. Можно включать электрическую лампочку – вот выключатель. Напротив двери – санузел. Я решаюсь спросить про душ, и Татьяна пожимает плечами – мол, сейчас вода будет холодноватой, но если с дороги не терпится помыться, то пожалуйста. Никаких ограничений.

– Завтрак в восемь, не опоздайте.

Она кивает на стену, где висят часы. Круглые. Корпус из синего пластика, черные цифры, белый циферблат.Татьяна о чем-то догадывается, потому что спрашивает:

– Умеете заводить будильник?

Я киваю.

До интерната, до гонгов и речей Великого Вождя, приходилось. У папы было несколько часов и других приборов – телескоп, секстант, теодолит.

– Вот и отлично. Спокойной ночи.

Она уходит.

Мы не решаемся сесть на кровать. Располагаемся прямо на полу —Аленка напротив меня, пол теплый, тоже обит ворсистым ковром. Сидеть приятно. Открываем коробки – в них бутерброды с мясом, яблоко и стеклянная банка, внутри которой – ягодный сок, который немного пахнет тем самым мылом.

– Клубника, – читаю я надпись на банке. Аленка улыбается и пьет его.

Потом она начитает беззвучно смеяться.