Детектив в стиле нуар

ГЛАВА 4

Давненько его не заносило в Хлебную гавань, район откровенно рабочий, что называется, без прикрас. Здесь жили работяги с судоремонтного завода и портовых морозильных складов – народ простой и от жизни усталый.

Уже совсем стемнело. Брезентовая крыша машины насквозь пропиталась влагой. Через запотевшее лобовое стекло было невозможно ничего разглядеть – стертые «дворники» метались по нему с глухим ритмичным стуком, размазывая жирную от городской копоти воду. Виктор включил печку, направив теплый воздух на стекло, стало немного лучше.

Он уже четверть часа крутился среди мрачных каменных домов, тусклые фасады которых украшали ржавые пожарные лестницы и кривые водосточные трубы, шарил фарами по мутным лужам, по разбитым в щебень бордюрам и все никак не мог выехать на Доковую улицу. Милена честно пыталась ему помочь, она терла ладонью стекло со своей стороны, сосредоточенно вглядывалась в темноту, ища знакомые ориентиры, затем в отчаянии откинулась на спинку сиденья и сказала, что уже вообще не понимает, где они находятся. Тогда Виктор притормозил рядом с каким-то запоздалым пешеходом, шустро семенящим в надвинутой на глаза кепке, и спросил дорогу. Оказалось, что они находятся как раз на нужной им улице.

В подъезде дома номер тридцать четыре было сухо, относительно чисто и даже горела лампочка. Пахло какой-то химией, скорее всего, средством от тараканов. Два ряда жестяных почтовых ящиков на стене были выкрашены желтой масляной краской и вызывающе сияли, словно медали на груди штабного писаря. Почти на всех присутствовали вставные бирки с именами жильцов. Антон Берков жил в двенадцатой квартире – его имя было написано химическим карандашом тем особым почерком, каким принято делать надписи на чертежах. Виктор заглянул в ящик – пусто.

«Сюда», – сказала Милена и указала на одну из дверей на первом этаже, к которой канцелярскими кнопками была пришпилена серая неряшливая бумажка с надписью «Госпожа К. Розенгард. Управляющая. Просьба стучать». Виктор послушно выполнил просьбу госпожи К. Розенгард и, услышав в ответ хриплый бас «Кто там? Открыто!», толкнул дверь.

Милена Беркова была мягка в выражениях, когда назвала управляющую кошмарной старухой – даже слишком мягка… Госпожа Розенгард, при очень скромном росте, имела плечи ресторанного вышибалы и внешне походила на слегка кособокий кубик. На ней был длинный, до пола, плюшевый халат цвета вареной свеклы, с поясом и золотыми кистями. Из-под халата торчали острые, загнутые кверху мысы восточных серебряных туфель. Вокруг непропорционально большой головы был повязан сложенный жгутом цветастый платок, над которым грязно-серым снопом колыхались седые космы. В руке у госпожи Розенгард дымилась гаванская сигара с широким темно-красным ободком. На длинном горбатом носу сверкало неуместно-дорогое золотое пенсне. Разговаривала управляющая прокуренным трубным басом, не особенно при этом выбирая слова.

– Это опять вы, милочка? Я же вам все сказала! – сразу узнала она Милену и тут же нацелила огромный нос на Виктора. – А это кто с вами?! Легавый?! Так я и знала!.. – сверкнув поверх пенсне маленькими поросячьими глазками, громогласно затрубила она. – Какого черта, милочка! Зачем вы его притащили?.. Терпеть не могу, когда полиция сует нос в мои дела! Что вам здесь нужно, юноша?

– Я не полицейский, – пропустив «юношу» мимо ушей, произнес Виктор бархатным голосом ресторанного конферансье. – Я знакомый госпожи Берковой. Мы хотели бы осмотреть квартиру ее брата… Думаю, вы понимаете, что это необходимо. Что бы быть до конца уверенными. Что бы, так сказать, убедиться собственными глазами. Опять же, во избежание, как вы сказали, вмешательства полиции… Не будете ли вы так любезны, мадам, одолжить нам запасные ключи от его квартиры. Или, может быть, вы желаете подняться туда вместе с нами?

Старуха уперла руки в бока, глубоко, с присвистом, вдохнула, открыла рот и… снова его закрыла. К человеческой наглости она относилась с пониманием. Более того, вопреки известной пословице, для нее человеческая наглость была вовсе не вторым счастьем, а как раз таки первым. Но вот такая наглость – вежливая, холодная, отстраненно-элегантная – никогда не давалась ей в полной мере и она искренне завидовала людям, которые пользовались ею легко и небрежно.

– В чем это вы хотите убедиться? – прогудела госпожа Розенгард, безуспешно пытаясь раскурить потухшую сигару. – В том, что где-то в этом доме, не валяется труп недельной давности, о котором я случайно забыла сообщить в полицию?.. Только не врите мне, что вы не полицейский! Я имела дело с полицией, когда вы, юноша, еще имели дело со своим ночным горшком.

При слове «труп», Милена вздрогнула, побледнела и, закрыв глаза, прислонилась спиной к входной двери.

– Ладно, давайте на чистоту. Я частный детектив. Госпожа Беркова наняла меня для розыска своего брата. Это, во-первых… А во-вторых, госпожа Розенгард, скажите, с чего это вдруг вы заговорили о трупе?

– Я же сказала – ищейка! – удовлетворенно хмыкнула старуха. – И не держите меня за дуру, юноша. Зачем же еще вы рветесь в эту квартиру? Только, говорю вам, нет там никого. Я еще не совсем слепая и прекрасно знаю, что творится у меня в доме.

Она сердито выдвинула верхний ящик здоровенного древнего комода, погремела там чем-то, затем обернулась и швырнула Виктору ключ с грубой деревянной биркой, на которой черной тушью был выведен номер двенадцать.

– Идите и убедитесь сами! Я не потащусь туда с больными ногами, – прогудела, словно в пустое ведро, старуха. Она кивнула на застывшую у двери Милену и добавила: – Третий этаж, она знает…

Первое что увидел Виктор, включив свет в прихожей, была лежащая на полу у двери телеграмма. Разумеется, та самая, в которой Милена сообщала о своем приезде. Виктору это не понравилось. Он передал телеграмму девушке, и та, прижав листок к груди, рванулась сквозь прихожую в единственную комнату, в которой, как и следовало ожидать, никого не оказалось. Виктор двинулся следом, не забыв по пути сунуть нос в ванную, тоже пустую и давно требующую ремонта.

Честно говоря, он ожидал увидеть унылое жилище запойного холостяка – какую-нибудь донельзя загаженную и вонючую берлогу. Ничего подобного. Квартира Антона Беркова выглядела вполне пристойно, насколько может быть пристойной дешевая меблирашка. Милена Беркова нисколько не согрешила против истины, назвав своего брата аккуратным и дисциплинированным человеком. Похоже, тот исповедовал простой житейский принцип: чисто не там, где убирают – а там, где не мусорят. Конечно, это создавало некоторую иллюзию порядка, но только иллюзию. Чувствовалось, что в квартиру несколько дней никто не заглядывал. Застоявшийся воздух был плотен и несвеж. На всем лежал тонкий, физически ощутимый слой пыли, отбивающий всякое желание прикасаться к чему-либо руками.

Виктор не спеша обвел глазами комнату – от входа по часовой стрелке, как привык это делать, будучи еще помощником окружного прокурора. Слева у стены большой, обитый старой коричневой кожей диван с высокой спинкой аккуратно застелен пледом-шотландкой. На темные доски пола брошен истертый прикроватный коврик. Над диваном дешевая репродукция картины в «бронзовом» багете – какой-то голландский натюрморт с фруктами. В углу низкое кресло, торшер с оранжевым тряпичным абажуром, «зеленоглазая» радиола в полированном ящике на ножках. В дальней стене два темных узких окна с жалюзи, между ними чугунный радиатор отопления. В правом углу широкий письменный стол с настольной лампой и с аккуратно задвинутым стулом. Над столом книжные полки лесенкой – полностью заставлены книгами. Рядом, вдоль стены, трехстворчатый платяной шкаф с пыльным зеркалом и застекленная дверь, распахнутая в кухню, куда Виктор тут же не преминул заглянуть.

Кухня оказалась узким пеналом с одним окном и выглядела откровенно бесхозной. Похоже, самое большее, что здесь делали, кипятили чайник. Стоящий на давно немытой плите, он единственный был тем, что можно было назвать кухонной посудой. Виктор похлопал дверцами шкафов, заглянул на пустые полки. В неработающем холодильнике обнаружил пачку макарон, бутылку с кетчупом и половинку луковицы. Виктора это позабавило – в его собственном холодильнике было ровно то же самое плюс пара бутылок пива. Было ясно, что хозяин жилища питался где угодно, но только не дома. Подведя этот очевидный итог, Виктор вернулся в комнату.

Сидящая на краешке дивана Милена взглянула на него вопросительно, в темных глазах были испуг и надежда. Виктору, в соответствии с моментом, полагалось сделать умное лицо. Он привычно сунул руку под плащ, чтобы достать сигареты, но наткнувшись на подаренную Карлом жвачку, вспомнил, что бросил курить. Делать умное лицо жуя резинку, Виктор счел затеей откровенно нелепой, поэтому только вздохнул и направился прямиком к письменному столу.

Для начала он осмотрел книжные полки. Полок было три. Большинство книг на них оказалось специальной справочной литературой для инженеров и авиационных техников. Два-три тисненых корешка принадлежали книгам философско-религиозным – причем вольтеровская «Орлеанская девственница» стояла здесь рядом с «Руководством христианского солдата» Эразма Роттердамского. Следующие несколько книг скрывали под дешевыми обложками биографии каких-то полузабытых политических деятелей времен Первой мировой войны. Художественная литература была представлена единственным потрепанным томиком месье Жуля Верна «Пять недель на воздушном шаре».

Виктор перевел взгляд на стол, накрытый толстым и на вид тяжелым листом плексигласа, который, похоже, был когда-то окном в кабине транспортного самолета или бомбардировщика. На столе, рядом с настольной лампой, посверкивал гранями стеклянный стакан, плотно набитый карандашами разной степени пригодности. Здесь же стояла большая семейная фотография в рамке – мужчина и женщина с плоскими постными лицами и двое большеглазых детей-подростков, мальчик и девочка. В тощей угловатой девочке с трудом узнавалась Милена Беркова. Еще одна фотография, размером поменьше, лежала под стеклом среди карманных календарей и рождественских открыток. На ней Антон Берков в полевой лейтенантской форме был снят, скорее всего, в конце войны – молодой, улыбчивый, долговязый, в некрасивых круглых очках. Он стоял, небрежно облокотившись на спаренную зенитную установку, стоящую с задранными в небо стволами.

Виктор подцепил стекло кончиками пальцев и осторожно вытянул из под него фотографию. Перевернул. На обороте карандашом было написано: «Над нами только небо! А. Берков», ниже стояла дата. Виктор тихонечко хмыкнул: как раз в это время он командовал баржей в знаменитой десантной операции.

– Я заберу ее, с вашего позволения, – сказал он, обернувшись и показав фотографию.

Милена молча кивнула и шмыгнула носом. В серых глазах блестели слезы, вот-вот готовые пролиться. Никак не собираясь на это реагировать, Виктор вложил снимок в сложенный пополам лист контракта и убрал в карман. Он снова повернулся к письменному столу и выдвинул один из ящиков, в котором оказался всевозможный хлам: листы бумаги, огрызки карандашей, несколько старых авторучек, карманные часы с одной стрелкой, сломанный циркуль, зажигалка без колесика, половинка увеличительного стекла, перочинный ножик… Ясно, что по меньшей мере половина из этих вещей должна была быть на свалке, но выбросить их у хозяина или не поднималась рука, или попросту не хватало времени. Во втором ящике порядка было больше. Здесь лежала логарифмическая линейка в дорогом бархатном футляре, латунная гильза от сорокамиллиметровой пушки (возможно той самой, что на снимке) и потрепанная книжка в мягкой зеленой обложке – «Торпедные катера. Справочник судового инженера-механика». Виктор перевернул пару страниц: схемы, таблицы, графики, что-то там в разрезе – тоска зеленая. Интересно, на кой черт авиаинженеру такая книжка? Впрочем, на торпедных катерах, кажется, стоят авиационные двигатели…

ГЛАВА 5

Было уже совсем поздно, когда он припарковался у дверей «Фламинго». Милена всю обратную дорогу молчала и выглядела совершенно усталой. Виктор тоже устал, однако у него после посещения квартиры Беркова появилось знакомое, хотя и слегка подзабытое чувство, имя которому – азарт. И вроде откуда ему в таком деле взяться, а поди ж ты… Наверное, было тут и еще что-то – томное, хмельное и словами невыразимое – только копаться в собственных чувствах было неохота.

– Приехали? – спросила Милена и сладко зевнула, прикрывая рот маленькой узкой ладошкой.

– Да, – сказал Виктор, помедлив. – Приехали. Ваш отель. – Он выключил зажигание и откинулся на спинку сиденья.

– Спасибо, – сказала Милена. – Вы хорошо водите – спокойно. С братом совсем не так.

– А что брат, гонщик? Любит притопить педаль? Кстати, вы не сказали, какая у него машина, – сказал Виктор, к стыду своему понимая, что должен был спросить об этом гораздо раньше… Старею я что ли, подумал он. Или совсем от безделья форму потерял? Теперь хоть возвращайся назад, чтобы выяснить, не стоит ли машина Беркова сейчас где-нибудь рядом с домом…

– А вы и не спрашивали, – сказала Милена без всякого укора. – У него какая-то редкая машина, большая, темно-синяя. Немецкая, кажется, еще довоенного выпуска. Антон вообще любитель хорошей техники, только водит неважно… Нет, он не гонщик. Просто у него плохое зрение.

– Большая, темно-синяя, – повторил Виктор задумчиво. – А номер его, случайно…

– Нет, номера машины я не знаю. Не помню. И возле дома ее не было – я еще днем специально посмотрела.

Вот так, подумал Виктор. Она оказывается посмотрела. Еще днем. Какая, однако, умница – не то что ты, балбес… Так что можешь радоваться – не придется за полночь снова тащиться в Хлебную гавань. Скажи спасибо девушке.

– Спасибо, – сказал Виктор.

– За что? – искренне изумилась Милена. Это вам спасибо за то, что согласились помочь.

– Это моя работа, – ляпнул Виктор первое, что пришло в голову и тут же почувствовал, как начинает злиться сам на себя… Похоже, я и правда устал, с досадой подумал он. Несу какие-то пошлые киношные глупости, словно гостиничный альфонс. Наверное, мне нужно поменьше говорить. Да-да, чуть поменьше с ней говорить и чуть поменьше на нее смотреть. И еще, может быть, чуть-чуть подальше от нее держаться…

– Я буду держать вас в курсе дела. – сказал он голосом диктора, которому впервые доверили объявить прогноз погоды. – Позвоню, когда появятся какие-нибудь новости.

– Хорошо. В таком случае, я остановилась в сто двадцать шестом номере. Об этом вы, кстати, тоже не спросили, – сказала Милена, и на этот раз в ее голосе послышались нотки укора.

Она тихо попрощалась и вышла из машины, аккуратно ставя ногу на мокрый тротуар. Медленно прошла к крутящимся дверям «Фламинго», толкнула створки и растворилась в дробных отражениях стекол. А Виктор все сидел и смотрел ей вслед. Нужно было ехать домой, но он не спешил, потому что очень хорошо представлял, что ждет его дома – пара бутылок пива да сонная кошка…

«О, черт! Кошка!» – встрепенулся он, ударив ладонями по рулю. Он забыл купить консервы, просто вылетело из головы! Самому хватило бы и пива на ужин, не в первый раз, но кошка… Зверюга не даст ночью покоя, и будет абсолютно права. Как говорится, дела делами, но обеспечить жратвой несчастное, одинокое, целый день сидящее взаперти животное – уж будьте, хозяин, любезны! Нужно обязательно заехать в какой-нибудь ночной магазин, из тех, что по пути. У портье, в отеле, должен быть телефонный справочник.

Виктор вышел из машины, запер дверь и направился к дверям отеля. Он только сейчас заметил, что ветер совершенно утих, дождь прекратился, и желтый свет фонарей мутными пятнами пробивается сквозь ночной туман.

Справочник у портье был. Он шмякнул им о стойку, рядом с массивным черным телефоном, и вежливо-равнодушно отошел в сторонку. Виктор привычно принялся пролистывать эту настольную книгу частного детектива, пока не добрался до страниц, где были перечислены все ночные и круглосуточные магазины.

Кто бы мог подумать, что по ночам в городе идет столь бурная торговля, удивлялся он, водя пальцем по колонкам с десятками названий и адресов. И ладно бы это были только гастрономы, булочные или аптеки – этим сам Бог велел. Но, скажите на милость, кто в здравом уме потащится среди ночи за коробкой скрепок или парой ластиков в круглосуточные «Канцелярские товары Кирилла и Мефодия». Или, скажем, в «Универсальную сельскохозяйственную химию» за пакетом селитры или мешком каких-нибудь фосфатов… Или вот еще контора: «„Давид и Голиаф“ – торговля списанной военной техникой, снаряжением и амуницией – звонить в любое время». Интересно было бы взглянуть на идиота, который за полночь вздумает прикупить десяток пуговиц от старых солдатских штанов… Хотя, стоп! Одного я, кажется, знаю…

Он придвинул к себе телефон и, придерживая плечом трубку, стал накручивать диск, одновременно заглядывая в справочник. Долго никто не отвечал. На девятом гудке, когда он собрался уже дать отбой, на другом конце провода раздался высокий дребезжащий голос: «Фирма „Давид и Голиаф“. Директор у аппарата». Обладатель дребезжащего голоса был, похоже, не молод, вдобавок плохо ладил с буквой «р» – «дигектог у аппагата».

– Э-э… Добрый вечер, – чуть замешкался Виктор. – Честно говоря, уже не думал, что кто-то ответит.

– Но вы таки дождались, молодой человек! – бодро возразил торговец армейской рухлядью. —Впрочем, если вы позвонили, чтобы пожаловаться на бессонницу, так я вам скажу, напрасно, я и сам мог бы жаловаться на нее до утра. Или вы таки позвонили по делу, и вам что-то нужно от старого Давида Манлихера? Тогда говорите уже, я вас внимательно слушаю.

– Меня интересуют военные эмблемы. Знаете, те, что пришивают на рукав мундира. Вы ведь торгуете амуницией? Вот я и подумал…

– Вы совершенно правильно подумали, молодой человек!.. – тут же перебил старик. – Конечно, я торгую амуницией. Конечно, у меня есть эмблемы. Какие эмблемы вы хочите? Морские? Сухопутные? У меня есть очень красивые эмблемы танковых войск. Есть эмблемы парашютистов. Или, может, вы хочите кавалерию? Так их у меня тоже есть! Пять тысяч штук, к примеру, вас устроят? Я мог бы дать вам приличную скидку…

– Простите, э-э… господин Манлихер. Меня интересует только одна эмблема. Эмблема войск ПВО. Противовоздушная оборона… Знаете, такая, с летящей птицей…

– Всего одна эмблема?.. – если Давид Манлихер и был разочарован, по голосу этого почти не было заметно. – Ах, ну да, конечно, я понимаю… Молодой человек, надо полагать, коллекционер. Несомненно, это та самая страсть, которая не дает нормальному человеку по ночам спокойно спать. Когда-то, помню, я тоже был коллекционером. Я коллекционировал марки. Так, знаете, я натурально, был похож на идийота – ничем не хуже вас, поймите меня правильно. А вам, значит, нужна эмблема пе-ве-о. В единственном, так сказать, штучном экземпляре. Я вас правильно понял?

– Да, господин Манлихер. Абсолютно верно.

– Хм… Ну тогда вот что я вам скажу, молодой человек. Все, что вам сейчас нужно, это лечь спать… Да-да, послушайте старика Манлихера, вам от этого не станет хуже, а совсем наоборот. Вы просто ляжете спать в свою холодную холостяцкую постель – и не надо говорить, что это не так, иначе стали бы вы сюда звонить посреди ночи – а завтра утром или чуточку позже, вы сядете в свой автомобиль – у вас же есть автомобиль? – и приедете прямо в мою контору. Вы спросите: «И что дальше?» Так я вам отвечу. У Давида Манлихера для таких, как вы, «коллэкционэгов», есть специальный альбомчик, в котором найдутся нашивки с мундиров всех армий мира и флотов в придачу! Вы, конечно, можете не верить, но я вам так скажу: там есть такое, что вы сразу же забудете про свою пе-ве-о… Нет-нет, ради бога, если вам таки надо пе-ве-о, она там тоже имеется! Но, молодой человек! Что такое эта ваша пе-ве-о рядом, скажем, с жемчужным шевроном с парадного бурнуса полковника магрибской верблюжьей сотни! Конечно, это я исключительно для примера. Я совсем не утверждаю, что у меня есть этот жемчужный шеврон. Но вы же коллекционер, вы должны понимать… Так что приезжайте! Приезжайте завтра и вы сможете все это увидеть совершенно даром!

Опешив от столь бурного словоизвержения, Виктор не сразу нашел, что ответить.

– Э-э… Да, это было бы прекрасно. Огромное вам спасибо.

Я именно так и поступлю, – расшаркался он наконец в словесных реверансах. Что и говорить, хозяин конторы «Давид и Голиаф» был словоохотлив, если не сказать болтлив, сверх всякой меры. Была ли тому причиной хроническая стариковская бессонница или элементарное одиночество, но Виктор решил воспользоваться моментом.

– Да, и вот еще что! Прошу прощения, господин Манлихер, что отнимаю у вас время… – сахара в его голосе хватило бы на ведро повидла. – Должен вам признаться, я вовсе не коллекционирую военные нашивки.

– Как! В самом деле? И в чем же тогда, позвольте спросить, причина вашего интереса?

– У меня, знаете ли, профессиональный интерес. Я художник. Работаю на издательство, которое печатает военную энциклопедию. Мне заказали кое-какие рисунки, и вот теперь я ищу образцы.

– Ах вот что! Молодой человек – художник. Кто бы мог подумать! И вы, значит, работаете по ночам… Да-да, я знаю – художники любят работать по ночам. Хотя, если подумать, на свете очень много людей, которые любят что-то делать по ночам. И это «что-то» не всегда так невинно, как ваши картинки. Так я вот что думаю: пусть эти люди лучше рисуют – или хотя бы пишут книжки, если больше ничего не умеют! Или я не прав?

– Совершенно с вами согласен, господин Манлихер. Думаю, вы правы…

– Да! Но вы вот что мне скажите! Если вам так надо, почему бы не обратиттся к военным, на их военный склад, где все это есть? Я лично так и делаю… Конечно, приходится немножечко делиться. Но что делать? Мы все живые люди и все понимаем!

– К сожалению, не могу. Гонорары за мои иллюстрации не так велики чтобы, как вы говорите, делиться. И потом, у военных много формальностей. У них же сплошные секреты – это нельзя, то нельзя… Вот, например, мне очень нужно попасть на морскую базу, чтобы нарисовать с натуры обыкновенный торпедный катер. Так, представьте, разрешение на это я могу получить только в главном штабе военно-морского министерства, и еще неизвестно, сколько времени придется ждать. А ведь у меня договор и сроки… Кстати, господин Манлихер, вы случайно не знаете, у кого, кроме военных, может быть торпедный катер? Возможно какое-нибудь частное лицо? Мне бы это очень пригодилось.

– Ха! Я вас умоляю! Знает ли Давид Манлихер, у кого может быть торпедный катер?.. Молодой человек, вы же художник – вы умеете отличить черное от белого! В том самом телефонном справочнике, который, думаю, лежит сейчас перед вами – там черным по белому написано: «Давид и Голиаф – торговля списанной военной техникой». Улавливаете? Военной техникой! А что такое этот ваш катер, как не военная техника?.. Вы спрашиваете, знаю ли я владельца такого катера?.. Молодой человек! Ну скажите, как я могу его не знать, если я сам же и продал ему этот катер – почти совсем новый, только без торпед. Нет, я, конечно, продал бы ему и торпеды, не вопрос. Но, к сожалению, наш миролюбивый, но строгий закон этого не одобряет. Так что, молодой человек, если вам вдруг понадобится подержанная военная техника, целиком или частями, какой-нибудь не очень новый танк, шасси от бомбардировщика, перископ подводной лодки или, скажем, гусеничный траншеекопатель – я вам это легко устрою… И да, насчет катера! Вы сказали, что хотели бы узнать имя владельца?

– Да, было бы неплохо…

– Не думаю, что открою большой секрет. Имя Самуил Мозган вам что-нибудь говорит? Если нет, то вы счастливый человек. Ну, а если говорит, то мне не нужно объяснять, с кем вам придется имеет дело.

– Да, я кое-что слышал о нем, – сказал Виктор, и это было чистой правдой.

– Вы кое-что слышали… Прекрасно! – с чувством картавил Давид Манлихер. – Будем надеяться, молодой человек, это «кое-что» не даст вам совершить легкомысленные поступки. Да-да, я знаю – художники очень легкомысленные люди. Поэтому они всегда умирают раньше, чем за их картины начинают платить миллионы… Шучу! Надеюсь, вам это не грозит… Итак, что я хочу сказать на прощанье. Наведайтесь в яхт-клуб «Корсар». Знаете где это? Отлично! Господин Мозган недавно стал его владельцем. Он держит там коллекцию гоночных катеров. Да-да, у него настоящая коллекция, и я таки думаю, этот катер тоже стоит там! Или вы на минуточку решили, что господин Мозган купил его, чтобы топить яхты конкурентов? Тогда давайте вместе за это посмеемся…

Вложив последние силы в образ бедного художника и пообещав приехать, Виктор попрощался и положил трубку. Портье, давно переставший прислушиваться к разговору, дремал за стойкой. Виктор машинально пролистнул еще пару страниц справочника и вдруг замер, уставившись в него невидящими глазами. «Черт, это какой-то рок!.. Снова Мозган!»

Конечно, он его знал. Его многие знали. Например, в полицейском департаменте. Или в следственном отделе прокуратуры. Правда там Мозган был больше известен, как Дядюшка Сэм. Еще каких-то десять лет назад он и его шустрые ребята занимались всем, что дает большие и быстрые деньги – от банального рэкета до крупной контрабанды. Тогда имя Дядюшки Сэма и слово мафия означали одно и то же. Благодаря ли врожденной хитрости или хорошим адвокатам – а скорее всего, и тому, и другому – он ни разу не был осужден, хотя попыток упрятать его за решетку предпринималось множество. После войны Мозган остепенился и отошел от откровенно криминальных дел. Поговаривали, он сумел отмыть капиталы, исключительно ловко вкладывая их в покупку земель и в строительство, и, как многие из его породы, стал вести жизнь респектабельного и законопослушного гражданина. Однако Виктор слышал, что охранниками у него до сих пор работают его бывшие подельники. Их последняя встреча стоила Виктору карьеры следователя – карьеры, откровенно говоря, не яркой и недолгой. Сейчас терять было особенно нечего, кроме разве что лицензии частного сыщика. Сомнительная ценность, что и говорить.