Любовь со странностями и без (сборник)

Когда Алик развелся с Верой, Ксения ему сказала:

– Пожалуйста, не знакомь Кирилла со своими любовницами.

– И не собирался, – радостно воскликнул Алик.

– Ты хоть подумал о том, что твой сын может переживать… из-за всего этого?

– Да ладно, он уже взрослый.

– Он не взрослый. Он ребенок. Сначала его папа уходит к другой тете, потом эта тетя кормит его супом, потом он играет с ребенком, который считается его сестрой, а потом его всего этого лишают. Ты хоть соображаешь, что делаешь?

– У тебя всегда все сложно. Все так живут. Кириллу наплевать. Он занят собой. Как и все дети. Дети – эгоисты.

– Да, все так живут. А теперь и мы так живем, – сказала Ксения и заплакала.

Кирилл присутствовал на всех важных для отца событиях, от которых Ксения отказывалась под благовидными предлогами – свадьба с Кариной, дни рождения дочек, новых сестер. Ксения не знала, почему Кирилл принимает приглашения – не хочет обидеть отца? Не умеет говорить «нет»? Ему важно там находиться? Она покупала сыну костюм на очередное торжество. У Кирилла были слишком длинные руки и ноги, узкие плечи и бедра. В костюмах Кирилл выглядел совсем цыпленком, испуганным и несчастным. Он уже вошел в подростковый возраст и пытался диктовать свои требования к прическе. Пока сын был маленьким, Ксения отращивала ему кудри-локоны. Теперь он стригся все короче, но просил оставить волосы над ушами. Так Ксения догадалась, что сын страдает из-за формы ушей. К тому времени, когда Алик женился на Карине, Кирилл стал стричься почти под ноль, раздался в плечах, наплевал на форму ушей и стал ходить всюду в клетчатых рубашках разных цветов, надевая их поверх футболок. Все считали его сдержанным воспитанным мальчиком, не по годам взрослым. Кирилл и вправду научился молчать, кивать и вежливо бурчать себе под нос. Казалось, он спокойно, даже равнодушно воспринимал перемены в жизни отца. Алик радостно говорил, что сын в него – все понимает.

У Ксении сводило скулы от ярости. Если бы она могла запретить – запретила бы. Если бы могла запереть Кирилла дома – заперла бы. Если бы она могла вычеркнуть Алика из жизни и не разрешать ему видеться с сыном – она бы это сделала. Но ведь Ксения считалась такой умной, такой мудрой. Она не имела права ставить сына перед выбором – или она, или отец. Возможно, он выбрал бы отца. Ревновала ли она сына? Не то слово. Так, как никогда не ревновала Алика. Она не хотела, чтобы Кирилл знал о том, что его отец женится, заводит детей, разводится, снова женится и снова заводит детей. И очень завидовала Дине Самуиловне, которая на торжествах сына не появлялась.

– Почему она не хочет прийти? Поговори с ней! – звонил Алик Ксении.

– Даже не собираюсь. Это ее право. Если честно, я ее прекрасно понимаю, – жестко отвечала Ксения.

– Но я ее сын!

– Вот сам с ней и разговаривай.

– Она меня не послушает. А ты на нее имеешь влияние.

– Если твоя мама не хочет идти на твою очередную свадьбу, значит, это твоя проблема.

Ксения все-таки как-то спросила бывшую свекровь, почему та не желает видеть новых невесток и игнорирует семейные, так сказать, мероприятия.

– Зачем? Ну скажи мне, какой смысл? – ответила Дина Самуиловна. – Вот взять эту Веру. Теперь она мне никто, посторонний человек. И зачем бы я тратила на нее свое внимание? Мне тебя вполне хватает. И Кирилла. Мой сын очень похож на своего отца. Если бы я реагировала на каждую бабу своего мужа, то умерла бы раньше него. Знаешь, в чем мое преимущество? Я уже старая, больная, и я свекровь. А свекрови обязаны быть сволочами. Так что я такая анекдотическая свекровь. Надеюсь, ты станешь такой же.

– Кирилл другой. Он не похож на Алика.

– Да, Кирилл другой. Он ведомый. Женится на первой, кто его потащит в загс. У Алика хотя бы хватало смелости на развод. А Кирилл не разведется никогда. Вот увидишь.

– Лишь бы был счастлив.

– Ой, не смеши меня. Кто когда был счастлив в браке? Ты, что ли? И сколько ваше с Аликом счастье продлилось? Недели две? Или он был счастлив с этой Верой? Умоляю тебя. Или с Кариной он счастлив? Нет. Брак, моя дорогая, никакого отношения к счастью не имеет.

– А что имеет?

– Роман на стороне, – хохотнула Дина Самуиловна. – Пусть короткое, но счастье.

– А вы изменяли своему мужу? – чуть не упала со стула Ксения.

– Да. У меня был роман. Но я его любила больше, чем он меня. Так что ничего не вышло. Работа, квартира, репутация, ребенок…

– А он?

– У него тоже были жена, квартира, работа, репутация и ребенок. Сейчас с этим проще, тогда, казалось, невозможно. Я бы хотела рискнуть, готова была, а он оказался не способен. Испугался. Так что за минуты счастья я заплатила часами, нет, даже годами разочарования.

– Вы продолжали общаться?

– Да, редко. Поздравляли друг друга с праздниками. И я не понимала, как могла потерять из-за него голову. Обычный человек. Слабый, даже безвольный. Но хуже всего – он оказался трусом. Он просил меня поговорить со своей женой и убедить ее, что у нас ничего не было. Представляешь?

– И вы поговорили?

– Нет. Не смогла. Хотя он меня умолял. Я не смогла через себя переступить. Он потом плохо жил – жена его так и не простила. Пилила, доводила. Он терпел. Знаешь, Алик хотя бы не боится. Это важно для мужчины.

– То есть то, что он развелся со мной, вы считаете храбростью?

– В каком-то смысле – да. Он не трус. Но дурак. Был бы поумнее…

– Остался бы со мной?

– Не знаю. А вот ты не дура. Ты умная. И ты со мной.

– Я не умная. Я не хочу, чтобы Кирилл общался с новыми женами Алика. И не хочу, чтобы он общался с его новыми детьми. Ничего знать не желаю про этих Вер, Валь, Карин и прочих.

– Это понятно. Но ты добрая и любишь Алика. Любишь Кирилла, поэтому терпишь. А я не любила мужа, и Алика, если честно, тоже не любила, как положено любить матери. Нужно было родить ребенка, я родила. Вот и все. Я была отличной матерью, но у меня не рвало сердце, как рвет у тебя. В этом вся разница. Поэтому ты терпишь все, что устраивает тебе Алик, и идешь на компромиссы. А я не шла. Потому что не любила.

– Подождите, вы хотите сказать, что у вашего мужа были…

– Да, у него были не только любовницы, но и дети от этих любовниц. Я знаю о двоих. Мальчик и девочка.

– Как вы узнали?

– Я получила письмо от его пассии. Тогда же не было ваших социальных сетей. Обычное письмо, между прочим, с непозволительными грамматическими ошибками и вложенной в конверт фотографией мальчика. Он был копией моего мужа. Просто удивительное сходство.

– Чего хотела та женщина?

– Ничего. Просто ставила меня в известность.

– А вы?

– Выбросила письмо в мусорное ведро. Знаешь почему? Меня вывели из себя эти ошибки, сам почерк. Глупость, конечно, абсурд, но меня это поразило больше, чем новость о том, что у мужа внебрачный сын.

– А девочка?

– Про нее мне муж сам рассказал. Он хотел уйти. Я отпустила. Только он не ушел.

– Почему?

– Испугался, наверное. Не хотел лишаться привычного быта. Со мной ему было удобнее. А там все строить заново. Мужчины слабые. Если им предложить лучшие условия, хотя бы квартирные, они уйдут, не раздумывая. А менять удобства на конуру никто не хочет. Любовь проходит, а, извини меня, гадить хочется в хороший, чистый унитаз.

– Алику все равно, какой у него унитаз. Он его даже не заметит. А он знает, что у него есть… родственники? Получается, брат и сестра?

– Понятия не имею. Я не говорила. Может, его отец сказал, или Алик сам догадался.

– И вы не знаете, что с ними сейчас?

– Ну оба уже взрослые люди. А зачем мне знать?

– Мне сказать об этом Алику?

– Твое дело. Хочешь, говори, хочешь, нет. Меня это не касается.

– А они сами не проявлялись? На похоронах вашего мужа или после?

– Нет. Я, кажется, видела одну женщину на похоронах. Но она держалась, как бы это сказать… деликатно. Родственники ведь появляются тогда, когда им есть что взять. С меня взять было нечего. Это один вариант. А второй – мой муж выбирал женщин, не способных на громкий скандал и по-своему слабых. Я всегда была сильной. И не боялась. Да, наверное, муж это чувствовал. Я бы не пропала без него.

– А вам? Вам никогда не хотелось их увидеть? Не было по-женски любопытно?

– Нет, никогда. Мне хватало развлечений. От этого я, по счастью, могла себя избавить. И до сих пор вправе выбирать, кого я хочу видеть, а кого нет. Хотя, если бы Алик хотя бы раз устроил скандал, поговорил со мной, убедил, что его новая жена достойна уважения или хотя бы соблюдения приличий, я бы согласилась. Но Алик тоже отступает. Ему так проще.

Ксения задумалась. Может, такой эгоизм – это способ выжить? Сохранить рассудок? Не сходить каждый день с ума? Да, Дина Самуиловна была права – она любила Алика. Всегда. И не переставала любить. Не простила. И ревновала к Вере, к Карине и другим женщинам. С годами чувства не притупились. Менялись только объекты. Сначала Ксения ненавидела Веру, потом Карину. Алик был ее муж, ее мужчина и больше ничей. И она не понимала, как он мог с ней так поступить. Если бы Алик захотел вернуться, она бы его приняла. Хотя бы ради минутного счастья.

Ксения не позволяла себе закричать, наорать, высказать все, что думает. Сначала такая индифферентность давалась тяжело. Потом вошла в привычку. Ксения приучила себя не реагировать. Кирилл знал, что у мамы бывают мигрени – реакция на погоду. Ксения лежала с дикой головной болью в обнимку с ведром – ее рвало. Так было после звонка Алика с сообщением о втором браке. После его звонка о рождении дочери. После его развода и сообщения о новой женитьбе. Ксения не позволяла себе слез, криков, но организм реагировал – мигренью и рвотой. Тогда, во второй раз, когда появилась Карина, Кирилл вызывал Ксении «Скорую».

– Съела что-то, – ответила первая «Скорая» и уехала.

Ксению выкручивало так, что она уже ничего не видела, не слышала. Кирилл вызвал вторую «Скорую». И именно второй врач поставил диагноз – мигрень. Он вкатил ей коктейль из лекарств и ждал, когда они подействуют. Ксения кричала от боли. Этот врач задернул шторы и вкатил еще один укол. На тумбочке оставил телефон невропатолога.

– Вам нужно. Сами не справитесь, – сказал он.

– Справлюсь, – процедила Ксения.

Она справлялась. Научилась. Чувствовала приближение мигрени, задергивала шторы, ложилась в постель, укрывалась двумя пледами и глотала таблетки. Так случалось каждый раз после изменений в жизни Алика. Ксения называла это посттравматическим синдромом.

Развод с Верой Алик переживал с Ксенией. Это получилось само собой. Как всегда у Алика – легко. Он пришел, позвонив уже от подъезда, и остался. Ксения не смогла его выгнать. Кровать была одна. Маячила ли уже тогда на горизонте Карина, Ксения не знала.

Они прожили вместе полгода. Для Ксении – счастливых полгода. Ей было хорошо и спокойно. Кирюша был рад, что папа дома. Алик все время ее смешил, смотрел с Кириллом футбол, повтор голов. Они вместе ходили за продуктами, вместе готовили. Алик опять превратился в идеального мужа. Приезжала Дина Самуиловна, и они обедали все вместе, за одним столом – Ксения раскладывала парадную скатерть и салфетки. Ни разу за эти полгода у нее не было приступа. Даже голова не болела. Понимала ли она, что Алик уйдет? Да, понимала. Уговаривала себя – пусть хоть еще один день, но ее. Она будет наслаждаться этим днем. Сейчас хорошо – и ладно, с Аликом все равно бесполезно загадывать. Тогда Ксения часто вспоминала, как ходила беременная Кириллом. Все время с угрозой. Последние два месяца лежала на сохранении, и пожилая нянечка ей говорила: «Каждый день в плюс». Еще один день. И еще один. Алик тогда паниковал.

– Что ты будешь делать в больнице? – спрашивал он, будто шла речь о тюремном заключении.

– Читать, – отвечала Ксения.

– Ты сможешь ходить?

– Только до туалета.

Ксения прекрасно помнила, как всем ее соседкам по палате родственники носили еду, а ей Алик передавал книги. Над ней уже шутили даже нянечки.

– Ешь уже давай, а то от твоих только духовной пищи дождешься! – говорили они, выдавая дополнительную порцию картофельной запеканки или манной каши.

Ксения тогда перечитала все имевшиеся в домашней библиотеке собрания сочинений классиков.

Кирилл все равно родился недоношенным, но свои «дни» он взял. Вряд ли Алик помнил, как Ксении тяжело дался сын. И Вера, и Карина проскакали свои беременности без осложнений. Правда, Вера становилась активной, устраивая ремонт и прокладывая звукоизоляцию в детской комнате, а Карина впадала в апатию – молчала, улыбалась, могла положить сыр и колбасу вместо холодильника в хлебницу. Алик, как бы это сказать, не выстрадал своих детей. Когда в больнице лежала Ксения, к ней приходила Дина Самуиловна. Алик забегал, отдавал внизу, на посту, книги и бежал дальше. Дина Самуиловна сидела все положенные часы посещений. Девочки по палате думали, что она мама. Когда узнали, что свекровь, то дружно начали завидовать – какая хорошая женщина, какая внимательная, не то, что «наши». Но у тех девочек сидели мужья, приносили цветы, писали записки, звонили, знали диагнозы, спрашивали про анализы. Алик не вникал. Нет, Ксения не желала тяжелых беременностей ни Вере, ни Карине. Но как же ей хотелось, чтобы до Алика дошло, каково это – бояться каждый день. Считать каждый день.

Так было и потом, когда Алик вернулся к ней после развода с Верой. Ксения говорила себе «еще один день», «еще один». Она хотела насладиться спокойствием, банальным женским счастьем. Большего ей и не требовалось. Алику, как оказалось, всего этого оказалось мало. Но почему? Разве так бывает? Ведь им было так хорошо вместе. Разве может быть лучше?

Ксения, изучившая своего мужа вдоль и поперек, не заметила, как он стал отдаляться. Она не почувствовала. Карина, как выяснилось позже, появилась тогда, когда Алик еще жил с ней. Алик уходил от Ксении к Карине и возвращался. А потом ушел совсем. В новую жизнь, а ее оставил в обнимку с ведром.

У Ксении случился приступ. Она не слышала звонка от свекрови. Отключила мобильный телефон.

– Ну, и что ты себе позволяешь? – спросила Дина Самуиловна. – Мне пришлось ехать через всю Москву! Ты же знаешь, я не люблю, когда ты не отвечаешь на мои звонки. У меня богатое воображение! Я уже представила себе пожар, наводнение и прочие стихийные бедствия. И что я увидела? Тебя в таком состоянии! А если бы я не приехала?

– Все хорошо. Не стоило беспокоиться. Я вызову вам такси. – Ксения из последних сил боролась с новым приступом рвоты.

– Деточка, ну а чего ты ждала? – Бывшая свекровь присела на кровать и взяла ее за руку.

– Не знаю. Ждала чего-то. Я знаю все, что вы скажете.

– Ну хорошо, раз ты все знаешь, давай я тебя хотя бы повеселю. У меня была удивительная свекровь. Я тебе про нее не рассказывала? Думаю, нет. Просто потрясающая женщина. У нее всегда все было плохо. Просто беспросветно. И никакая сила в мире не могла ее переубедить. Если сегодня хорошо, то это случайность. Завтра точно будет плохо. А послезавтра – еще хуже. Вот у нее точно была депрессия. Причем многолетняя. Если у нее случался насморк, она ждала смерти. Если ее дети шли гулять, воображение немедленно рисовало несчастный случай. Когда ее ожидания худшего оправдывались, она была просто счастлива и объявляла: «Я так и знала, даже не удивлена». Себе она прогнозировала раннюю смерть, хотя дожила до девяносто двух лет. Она всегда радовалась плохому. Особенно трагедиям. Если я смеялась, свекровь говорила, что если кто-то смеется, то точно – к слезам. Если сегодня светило солнце, то это наверняка к завтрашнему падению давления и погодным катаклизмам. Я ни разу не видела ее улыбающейся. Она никогда не смеялась. И ты знаешь, такая готовность к неприятностям давала ей силы жить. Ее ничто не могло выбить из колеи – она была готова ко всему. Так вот у нее была присказка: «Хаим, выйди из машины». Она часто ее повторяла. Если дети о чем-то мечтали, пусть даже о велосипеде, если строили планы, на что-то надеялись, она всегда твердила: «Хаим, выйди из машины». Это из старого анекдота, когда еврей мечтает, как он купит машину, как он поедет на рынок, как свозит жену к морю… И жена ему говорит: «Хаим, выйди из машины». Знаешь, с годами я стала все чаще вспоминать эту присказку. И тебе советую: как только начнешь что-то себе представлять, скажи: «Хаим, выйди из машины», – и станет легче.

Наверное, после разговора со свекровью Ксения окончательно запретила себе всерьез на что-либо реагировать. Ради собственного здоровья – физического и психического. Ксения отдавала себе в этом отчет. Если она начинала плакать, то все заканчивалось настоящей истерикой – она не могла остановиться. Малейшее переживание – и у нее случался астматический приступ. Она задыхалась. К психиатру она сходила, тот прописал антидепрессанты. Но от таблеток Ксения отказалась – не могла работать. Перед глазами плыла белая пелена – так бывает, если смотреть в иллюминатор в самолете, который залетает в облако. Ей нравилось смотреть на облака, сидеть в этом самолете. Но она не могла себе этого позволить. Нужно было возвращаться на твердую землю – ради Кирилла, ради Дины Самуиловны, ради самой себя, в конце концов.

Особенно тяжело было по утрам, в предрассветные часы. Ксения просыпалась часов в пять-шесть и проговаривала все, что хотела высказать Алику. Именно в эти часы у нее зрели планы переезда в другой город, она мечтала о переменах, о том, как бы отомстить бывшему мужу. Она выпивала таблетку снотворного, проваливалась в сон, больше похожий на кому, и просыпалась уже в одиннадцатом часу – дурная, голодная и злая. Утренние мысли и планы она не могла вспомнить, оставалось только гадкое ощущение. Ксения жарила яичницу и заставляла себя ее съесть, чтобы не курить натощак. Ее тут же выворачивало. Вот тогда-то она и стала себе повторять: «Хаим, выйди из машины». И это подействовало лучше таблеток.

Алик продолжал ей звонить. Иногда, вернувшись с работы, она замечала, что он приезжал – выпил кофе, оставил грязную чашку. Ксения оставалась спокойной. Кирилл, как всегда, отмалчивался. Может, ей стало бы легче, если бы она поговорила с сыном. И было бы легче, если бы она хоть с кем-нибудь могла поговорить об Алике. Она даже сделала попытку, приехала к Дине Самуиловне.

– Ваша присказка действует.

– Это глупость, – спокойно ответила свекровь.

– Знаете, что я часто вспоминаю? Когда мы были студентами, зачитывались Левитанским. И мы с Аликом считали, что его стихотворение «Каждый выбирает для себя» про нас. Помните? «Каждый выбирает для себя – женщину, религию, дорогу». И вторая строфа: «Каждый выбирает по себе – слово для любви и для молитвы». Теперь я переставляю слова. Алик выбрал женщину, религию, дорогу не для себя, а по себе.

– Тебе просто обидно. Это я понимаю. Обида – очень сильное чувство. Умение прощать – глупость. Иногда невозможно простить. Я своего мужа так и не простила. И что? Мне от этого плохо? Нет. В эту муру – если простить, то станет легче – я не верю. Да и ты тоже, как мне кажется.

– Да. Мне обидно. До слез. Как в детстве, когда у меня Славик в детском саду отобрал любимую лопатку, когда Лизка списала диктант, а мне поставили двойку, а ей – пять. Обидно, да. Ужасно, что я все это помню. Как мне все забыть? Я же прокручиваю в голове каждый день нашей жизни с Аликом. Все думаю, что было не так? Откуда взялась эта Карина?

– Тебе было бы легче, если бы вы не развелись, а он бы тебе изменял?

– Нет. Просто так нельзя. Понимаете? Нельзя. Он мог бы мне спокойно сказать, что все. Есть Карина. Зачем было все это? Зачем он тогда возвращался после развода с Верой?

– Он о тебе не думал.

– Да, я знаю.

– Тогда зачем ты о нем думаешь? Успокойся и найди себе занятие, чтобы отвлечься. Вот моя соседка начала рисовать – картины по цифрам. Продаются готовые наборы уже с красками. Ты закрашиваешь – и получается картина. Попробуй. Котики, цветы, мадонна с младенцем.

– Бред какой-то.

– Ну тогда вяжи носки. Или выкладывай мозаику. Или уйди в работу с головой.

– А вы что делали?

– Пекла песочное печенье. Килограммами.

– Я не хочу вязать носки и печь печенье.

– Знаю.

– Мне больно. Просто больно. Если я ему скажу об этом, он не поймет. Зачем тогда было возвращаться, жить? Зачем все это? В тот день, когда он к Карине ушел, я ужин приготовила. Зачем я готовила этот дурацкий ужин? Я его ждала. Почему нельзя было написать два слова? Хотя бы просто позвонил и сказал: «Прости». Он ушел и не отвечал на звонки. Мы же вроде бы с ним друзья, как он говорил. Тогда почему не поговорить? Не объяснить?

– Он может быть жестоким, как все мужчины. И да, мой сын – редкий эгоист. Ты права – он не поймет твоих претензий.

– Как мне теперь с ним общаться? Опять понимать, принимать, жалеть? Дружить с его новой женой? Что мне делать?

– Я не знаю, детка. Не знаю.

* * *

Получалось, что Алик бросил ее дважды. Она его ненавидела. Кирилл любил отца. Алик любил Кирилла. Они виделись. Ксения не зависела материально от бывшего мужа, сын уже не был младенцем. Алик был прошлым, которое всегда о себе напоминает, всегда дает о себе знать. Ксения училась с этим жить, но так и не выучила урок. Боль не уходила. Особенно остро она проявлялась в те самые предрассветные часы, когда она смотрела в потолок, вспоминала себя с Аликом. Прокручивала в голове их разговоры, фильмы, которые они вместе смотрели. Но наваливалась обида, тяжелая, жестокая, раздирающая нутро. Они ведь так и не поговорили тогда. Алик пропал, как пропадает любовник.

«Я этого хотела, я об этом мечтала. Его нет. Он не звонит, не пишет, не приезжает. Все. Это конец, – говорила себе Ксения. – Опять я оказалась дурой».

Да, это было особенно тяжело. Ксения считала, что ее уже ничто не может задеть или обидеть. Когда они развелись и Алик ушел к Вере, Ксении не было настолько больно, как сейчас. Повторное предательство ее подкосило. Она не понимала почему. Почему именно сейчас так больно – ведь история уже знакома до деталей.

Карину она тогда еще не видела. То, что новую пассию Алика зовут Кариной, она узнала от Дины Самуиловны.

– И какая она? – спросила Ксения.

– Откуда мне знать? Я ее не видела, – ответила бывшая свекровь.

– Алик предлагал вам познакомиться?

– Предлагал, но я отказалась.

– Значит, у них все серьезно?

– Откуда мне знать? Я не вникала. – Дина Самуиловна ударила ложечкой о стенку чашки, размешивая сахар, что с ней случалось в моменты расстройства.

– Ну хоть вы мне скажите! – расплакалась Ксения. – Не у Кирилла же мне спрашивать!

– Детка, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? – Дина Самуиловна отодвинула чашку. Чай расплескался на блюдце.

– Что у нее есть, чего нет у меня?

– Молодость. Она его младше на двадцать лет.

– И что? – закричала Ксения. – Это особое достоинство? С каких пор?

– С тех пор, когда мужчина начинает чувствовать, что стареет. И ему становится нужна женщина, которая будет смотреть на него снизу вверх.

– То есть Алику понадобилась молодая дурочка?

– Не только Алику. Всем мужчинам рано или поздно хочется иметь рядом с собой молодую дурочку. Правда, не все на них женятся. Мой сын в этом смысле исключение из правил.

– Кирилл ее уже видел?

– Да.

– Значит, Алик с ней уже давно?

– По меркам Алика – давно.

– Все то время, что он жил со мной?

– Не все. Последние два месяца.

– Не может быть. Я не верю. У нас все было хорошо! Он меня любил. Я это чувствовала. Он хотел остаться!

– Да, дорогая, так и было. Просто тебя он любит по-другому.

– Как это?

– Ну как меня, например. Ты для него такая же константа, как мама, как сын. Ты все равно останешься. Не представляешь никакого интереса.

Ксения ничего не понимала. Прокручивала в голове все слова, события, прогулки, гостей. Ничего. Никакой подсказки, никакого недопонимания. Алик был с ней. Он не мог быть с другой. Она его тогда чувствовала, как никогда. Она даже старалась ему угодить – бежала домой с работы, смешила рассказами. Им было хорошо. Она видела, чувствовала, что Алику хорошо. Они были семьей, настоящей. Тогда откуда взялась эта Карина?

Почему он тогда ей ничего не сказал? Не был уверен, что с Кариной все сложится?

И тут ее как дернуло. На двадцать лет моложе. На двадцать. Молодость всегда привлекательна. Даже по утрам. Молодость легка, обманчива, наивна. Молодость не болеет и всегда на все готова. Она глупа и эгоистична, зависима и свободна одновременно.

Ксения получила под дых. Она не помнила, как вышла из квартиры Дины Самуиловны, как доехала до дома. Не помнила, что было дальше. Когда очнулась, увидела над собой лицо мужчины, того самого врача, который поставил ей диагноз «мигрень».

– Я умерла? – спросила она.

– Нет. Но вы будете пить таблетки. Я выпишу рецепт.

– Мне больно. Очень болит голова. Нет, не голова, спина. И ноги тоже болят. Руки. У меня болит все тело. – Ксения дотронулась до головы. Нащупала слипшийся комок волос. На пальцах осталась кровь.

– Что это?

– Вы упали в обморок. Ударились. Спина болеть будет – вы упали на стул.

– Это как в кино? Когда герой падает и ударяется виском об угол стола и умирает?

– Смешно. Но у вас свое кино. Так что начинайте пить таблетки и дойдите хотя бы до невролога. Я напишу телефон.

– Это пройдет. Я знаю, из-за чего. Надо ведь найти причину? Я ее знаю. Если исключу, то все будет хорошо. Правда ведь?

– Вы давно не спите?

– Давно. Но ничего страшного. Я отсыпаюсь в выходные.

Врач уехал, даже не сказав «До свидания, поправляйтесь».

Ксения отвернулась к стенке и заплакала.

А потом начала просто жить. Работала, встречалась с подругами, один раз испекла песочное печенье. Получились подгорелые лепешки. Купила набор – роспись картины по цифрам, расписала лепесток мака и бросила, надоело.

Ксения каждый день ждала звонка Алика. Но на сей раз пауза оказалась длиннее предыдущих. Ей ничего не мешало позвонить самой, она брала телефон и заставляла себя не звонить. Показать ему, что обижена, прекрасно понимая, что Алик и не заметит, что она не выходит на связь. Ксении даже удалось уговорить себя – если Алик позвонит, она не ответит. Не возьмет трубку. И не перезвонит, как делала это всегда.

Алик позвонил в тот момент, когда она перестала ждать. Так случалось всегда. Стоило ей успокоиться, прийти в себя, как Алик сваливался ей на голову. Он приглашал ее на свадьбу.

– Ты совсем не в себе? – Ксения ожидала чего угодно, но не приглашения на свадьбу. Она от такой наглости и беспардонности даже забыла все, что собиралась ему сказать.

– Да ладно тебе, не злись. Приходи, поболтаем, – как ни в чем не бывало сказал Алик.

– Что мы сделаем на твоей свадьбе? Поболтаем? – Ксения чувствовала, что в голове начинают происходить взрывы. Затылок казался чугунным.

– Ну ладно тебе, Ксю. Не дуйся. Ну что я должен был тебе сказать?

– Хотя бы банальное «прости».

– Ну прости. Придешь?

– Нет.

– Ладно. Слушай, я заеду, заберу пару книг? Очень нужно.

– Ты даже не эгоист. Ты просто клинический эгоцентрик. Ты хоть помнишь, что я живая? Я дышу, хожу. У тебя чувство жалости к близким сохранилось?

Ксения бросила трубку. У нее тряслись руки. Она выпила сразу две таблетки, которые прописал невропатолог, и проспала два дня. Приходила в себя, что-то ела и снова засыпала.

Кирилл присутствовал на свадьбе отца.

– Ну и как все прошло? – спросила Ксения скорее из вежливости.

– Нормально, – ответил сын.

Тогда Ксения решила, что если у Алика нормально, то и у нее будет нормально. Нормальнее не придумаешь.

Но последовать совету Дины Самуиловны завести любовника оказалось для Ксении не так просто. Она не хотела никого «заводить». Мужчина ведь не собака и не кошка и даже не попугайчик. Ей хотелось, чтобы все было по-другому. Спокойный, красивый роман. Желательно длительный. Желательно счастливый. Чтобы любили ее, а не она рвала сердце. Кроме того, подходящих кандидатур в ее окружении не наблюдалось.

– Господи, неужели это такая проблема? – удивлялась Дина Самуиловна. – Даже в наше время мы как-то справлялись! А сейчас такие возможности!

– Вы хотите, чтобы я искала на сайте знакомств. Или вышла на улицу и крикнула: «Мне срочно нужен любовник»?

– Ну я не знаю… Может, стоит посмотреть по сторонам?

По сторонам удалось посмотреть уже на следующей неделе – Ксения уехала в командировку, где встретила Дениса – коллегу, который работал в дружественной фирме, и они часто сталкивались в таких командировках – организовывали семинары. Денис давно пытался привлечь ее внимание, шутил, угощал кофе, но Ксения как-то не распознавала знаки внимания. Тем более про Дениса ходили слухи: он чуть ли не герой-любовник, от него сходят с ума все женщины, еще не вышедшие из возраста, в котором позволительно сходить с ума. А герои-любовники Ксению не интересовали. Да, Денис был милым, не без чувства юмора, интересным собеседником. Во время завтраков с коллегами она невольно узнавала сплетни – Денис женился и развелся. Но жена сама ушла, так что путь свободен. Появилась пассия, но это явно ненадолго. Потом он получил повышение, опять же, по слухам, не без помощи влиятельной дамы из руководства. Вот в последнюю сплетню Ксения верила – амбиций Денис не скрывал, впрочем, как и тщеславия.

Был долгий день, и вечером они вместе пошли ужинать. Ксения выпила лишнего и, как и советовала бывшая свекровь, посмотрела на Дениса другими глазами. Взгляд уже стал не сильно трезвый, поэтому коллега показался ей даже привлекательным. Вокруг него все время вились девушки – молодые, на каблучках, юбки-футляры, декольте, пусть не глубокие, но с намеком. Однако Денис в тот день не отходил от Ксении. И ночь они провели в его номере. Утром, занимаясь подготовкой к конференции, Ксения вспоминала вечер и ночь. Да, Денис, безусловно милый. Пытался ее рассмешить. У них даже общие темы нашлись. Он не был дураком – напротив, умный парень. Ксении он признался, что тяжело пережил развод – жену любил и никак не ожидал, что та уйдет. Разошлись быстро – детей завести не успели, нажить совместного имущества тоже. Так что без проблем. Он говорил, что давно мечтал хотя бы поговорить с Ксенией. Ему не хватало понимания, когда говоришь на одном языке, когда не нужно объяснять, из какого фильма цитата. Он придумывал тысячу проектов, которые они могли бы совместно провести. Говорил искренне. Ксения ему верила. Не потому, что была пьяна, а потому, что чувствовала – Денис не врет. Она ему нравится. Он ею восхищается – как женщиной, как профессионалом.

В постели, правда, Денис оказался совсем не героем. Так себе герой. Ксения решила, что дальше, возможно, будет лучше. Хотя и удивления не могла скрыть – откуда тогда слухи про разбитые женские сердца? Денис, возможно, и способен был разбивать их десятками, но уж точно другим способом. Конечно, ей льстило его внимание, как и любой женщине. Она давно забыла, что такое флирт и как реагировать на слова мужчины, что она удивительная красавица.