Она отскочила в сторону и побежала. Послышался женский крик и мужской, видимо дедов, окрик. Ей было всё равно. Она пробежала через всю деревню, мимо Генкиного дома.

Любка так же катала детей с горки.

– У большой дороги направо поворачивай. Машину попробуй поймать. – крикнула она, увидев Оленьку.

Добежав до указателя «Горбунки», Оленька повернула на просёлочную дорогу.

Она шла, и шла, и шла. С левой стороны появились дома. Все они были старыми, с заколоченными крест-накрест окнами. Оленька поняла, что деревня эта брошенная, и прибавила шагу. Она вышла на шоссе. Повернула, как велела Любка, направо.

Снег шёл хлопьями. Как в тот, самый первый день.

Оленька шла, шла и шла. Она ни о чём больше не думала.

Наступил вечер. Оленька почувствовала, что хочет есть, вспомнила бабушкину тушёную картошку. И бабушку…

Остановилась. Стряхнула с какого-то пня снег и села. Джинсы сразу намокли. Ей было всё равно. Из кармана куртки она достала сотовый.

Там же обнаружила записанный на клочке бумаги телефон какого-то Славки. «Это такой славный мальчик», – вспомнилась Катина записка.

Сеть ловила. Она набрала номер. Послышался мужской голос, и тут же перебивающий его женский:

– Оленька, Оленька, это Катя! Мне Генка позвонил. Что у вас там творится? Ты где?

– Не знаю, – Оленька оглянулась. – Здесь в лесу какой-то столик и предупреждение про пожары.

– Сиди там! Нет, лучше не сиди! Оленька! Слышишь? Бегай, вставай и бегай! Мы скоро будем.

Последние крупные снежинки легли на кружащуюся землю. Наступила тишина. Где-то крикнула истошно птица. Вечернее солнце кирпичным светом осветило лес. Впереди показалась машина. Старенькая красная «девятка». Она остановилась возле Оленьки, а Оленька в своей жёлтой курточке всё бегала вокруг скамейки. Кто-то позвал её, она повернулась и увидела Катю. Катя опиралась на костыли. Рядом с ней стоял славный парень Славка.

Глава 12

Домой его не отпустили. Выделили место на печке.

Дед Лёня так был счастлив увидеть внучку, что ходил за нею тенью, и она шутила, чтоб он сохранял дистанцию, а то чего доброго зашибёт его костылём, мало не покажется.

С Оленьки потребовала Катя телефон и, сбегав с ним до будки (Оленька наотрез отказалась идти с ней), принесла его с 28-мью наконец-то дошедшими до Оленьки эсэмэсками, отправленными ей Катей. Она и звонила Оленьке несколько раз. А та не только ей не отвечала, но даже не поинтересовалась, как там чувствует себя её сломавшая ногу подруга.

Оленька разрывалась между чувством, что она «опять начудила», и «как хорошо, что Катя рядом, и всё хорошо».

Похолодало.

Машина уже ждала.

Генка обнял племянницу, подошёл к Оленьке:

– Ну, подруга, не поминай лихом. Уж как вышло.

Любка подошла следом за ним. Обняла неловко Оленьку, зашептала:

– Ты летом приезжай, у нас ребёночек уже будет.

– Что ты, Люба, хорошо-то как.

– Я тебе тут адрес оставила, если надумаешь, пиши. Гена из города с почты сам письма забирает.

Славка торопил.

Дед, вышедший их проводить, смахивал наплывающую слезу, а баба Настя, перецеловав внучку, подошла-таки к Оленьке.

– Ну что, девонька? Натерпелась страху? Небось, на всю жизнь хватит?

Оленька, всё ещё немного обиженная, молчала.

– ЧуднАя ты, девонька. Но незлобивая. Приезжайте с Катей летом. Места всем хватит. Научу тебя печку топить.

– Так я ж завсегда.

Баба Настя звонко засмеялась:

– Ладно. Ежели чего не так, ты уж нас прости, мы люди простые.

Славка дал сигнал.

– Опоздаем ведь!

– И вы меня простите, баба Настя! Я всему научусь, правда, – прижимая к себе чёрного Тишку, Оленька залезла в машину.

Глава 13

Второй дедовой женой стала бабы Насти родная тётка. Была она ленивой и злой. Как осталась Настя в восемь лет сиротой и стала у неё жить, так вся работа и легла на её плечи. Говорили, что так она её умучила, что света девчонка не видела. Поговаривали ещё, что тётка эта была ведьмой. И что будто было ей на самом деле в ту пору лет под пятьдесят. Приманивала она невинных девушек старше восемнадцати лет и забирала у них всю красоту. Тётка и правда очень красивой была. И как пришли они из соседней деревни в ночь на Ивана Купала, так и влюбился в неё Лёня без памяти. Страсть у него прям какая-то случилась, будто кто его приворожил. Когда сыновья на тётку пожаловались, что злая она и всех их ненавидит, отец на них цыкнул: «Чтоб слова про неё плохого не слышал. Всяк сверчок знай свой шесток». И только ей и верил, словно ослеп от любви своей. Тогда братья сами решили с ней разобраться. Сказали, что отец её зовёт. Она вышла в сени, а они кинули на неё сверху простыню и били её. Она отцу пожаловалась, и он их всех по очереди выпорол. Как-то вернулся он с охоты раньше времени и услышал, как она Генке, малому, внушение делала, что, дескать, «если перечить мне будешь, сгною и братьев твоих по очереди изведу. Потому как секреты знаю. А об отцовой защите забудь, он теперь под моим каблуком». Каблук-то этот из морока его и вывел. Чуть не прибил он её тогда.

В общем, прогнал он её, а Настя упросила его не оставлять её с ней, потому что не могла уж больше терпеть. Взял он Настю к себе. Сначала как дочь, а потом полюбились они друг другу. А тётка начала всякие гадости творить, так что её из деревни выгнали. И никто не знал, что с ней стало.

Долго ещё не мог простить себе дедушка Лёня, что из-за своей слепой страсти не поверил тогда сыновьям.

А за несколько дней до Катиного приезда заметила баба Настя у старого дома цветки лаванды и поняла, что тётка вернулась. Молодость её ушла. Выпросила она у бабы Насти прощения. И баба Настя стала ей еду носить и кормить её, деду ничего не говоря. Только становилось бабушке Насте всё хуже и хуже. Говорят, тётка эта не одного человека с ума свела. И баба Настя другой стала. Тётка будто все соки из неё вытягивала, а она понять ничего не могла. А в тот день уговорила тётка бабу Настю баню ей натопить и помочь помыться. Она ей и уступила. И стало бабушке в бане совсем плохо. Так плохо, что еле добежала она до избы, упала на кровать и рассказала всё деду. Дед сразу понял, что дело тут нечисто.

– А сейчас-то она где? Там? – спросила подругу Оленька, показывая на оставшийся далеко позади дом-гриб.

– Отчего же? – повернулась к Оленьке с переднего сиденья черноглазая Катя.

Бритый затылок славного мальчика Славки задрожал от душившего его беззвучного хохота.

–Да шучу я, Оленька. Шучу. Нет её больше, – сказала Катя и, обнажив щербинку между двух передних зубов, улыбнулась подруге:

–Ну, что, поедешь со мной сюда летом, в Горбунки-то?