С мечтой не прощаются

Глава вторая
Зачем вы здесь?

«Иван Ефремов» медленно шёл над столичным городом на высоте трёхсот метров. Ярослав вёл корабль, Артур смотрел в посадочный монитор. Десантный катер – что «десятый», что «двадцать четвёртый» – мог садиться хоть посреди города на своих практически бесшумных короткофакельных двигателях с нетоксичным выхлопом. Внизу командир особой суеты не замечал. Пронёсся кортеж треугольных автомобилей. Вот они свернули на большую площадь и встали с краю. Выскочившие аборигены замахали чёрными полотнищами.

– Не нас ли приглашают? – проговорил Артур. – Инна, глянь.

Инна посмотрела в монитор и решительно сказала:

– Садимся.

На площади уже собралась толпа.

– Хоть на головы садись… – буркнул Артур.

– Посторонятся, – сказал Ярослав. Он выпустил опоры и стал медленно снижаться. Народ понял, раздался в стороны.

Корабль плавно коснулся твёрдой поверхности. Сквозь прозрачный купол было видно, как иолантийцы спокойно стоят и смотрят. Не было заметно камней в руках. И ничего похожего на оружие.

И в то же время что-то унылое виделось в этой толпе.

– Они не улыбаются, не смеются! – воскликнула Инна. – И все в чёрном и сером.

– Ладно, – усмехнулся Артур. – Рустама же с Васькой не съели. Выходим.

Они постояли, принюхиваясь к местному воздуху и присматриваясь к народу.

– У всех на плечах редька… – прокомментировала Инна. – С ботвой.

– Хорошо, что остриём книзу, – отозвался Ярослав.

– Главное – что внутри, – заметил Артур.

От кортежа подошли четыре аборигена в белых куртках и брюках. На груди у двоих висело явно оружие – чёрное, похожее на старинный земной автомат. Один из безоружных приглашающим жестом протянул руку в сторону автомобилей.

– Надо идти… – сказал Артур. – Слава, закрой.

Ярослав поднял тамбур катера и задраил люк.

Их посадили в большой автомобиль с двухцветным флажком: верхняя полоса чёрная, нижняя – серая. Земляне заметили, что треугольны только маленькие машины. Большие и длинные походили на остроносые кораблики с плоской кормой. Переднее колесо было всегда одно, фара одна, хотя габариток – пара. Руль, вместе с водителем, располагался по центру.

– А это разумно! – оценил Артур. – При лобовых столкновениях.

– Конечно, – кивнул Ярослав. – Меньше шансов разбить друг друга. Только отбросят вбок.

Ехали не очень долго. Город был малоинтересен: длинные ряды белых и серых домов примитивной архитектуры. Справа понёсся высокий забор, над которым виднелись вершины деревьев. Кортеж затормозил, свернул, ненадолго задержался перед постом охраны. Проехали по садовой дорожке с односторонним движением. Встали перед большим дворцом, тоже скучноватого вида, с прямоугольным фасадом и плоскими стенами.

Из арки вышла группа хозяев в белых плащах. Гостей провели на второй этаж, в обширную залу. Там их встретил иолантиец в белом плаще, застёгнутом серебряной фибулой. Подбородок его был скрыт густой чёрной бородой. Нос и скулы были острые; глаза более круглые, чем у землян, с большими тёмными радужками. Белки поблёскивали по сторонам парами скобочек.

Вперёд выступила Инна. Медленно поклонившись, она произнесла несколько слов.

– Атмис, – коротко, басом рыкнул чернобородый.

В своё время «Иоланта» привезла на Землю целую гору радиоперехватов. Инна сутками прокручивала записи, вслушиваясь в звуки чужого языка, сопоставляя их с кадрами телепередач. Обычно в душу сразу проникала аура очередного языка, и через день-два Инна уже была способна разговаривать с новыми инопланетянами. Для «завершения образования» ей достаточно было час или полчаса послушать разговоры аборигенов, гомон толпы…

Она определила, что во всех иолантийских передачах используется один и тот же язык. Следовательно, планета давно глобализована. Это облегчит исследования.

На «Стрежевом» был свой ксенолингвист, молодой парень Станислав Максименко. Он знал основные земные языки, включая последнюю версию линкоса, тиенлорский и один из варандейских. Однако на знаменитую Красовскую смотрел едва ли не с разинутым ртом.

Сейчас Инна была довольна. Она произнесла приветствие и спросила, как называется этот мир. Высокопоставленный бородач ответил так, как она и предполагала. Само название планеты было – Атмис.

Она вынула из кармана стереографию Рустама и бортинженера Васи Материна в красной куртке, показала иолантийцу. Его лицо подёрнулось тенью недовольства.

– Анфэ! – произнёс он ещё одно знакомое слово и ладонью отстранил кристалл. Инна немедленно спрятала его. Слово «анфэ» часто мелькало в записях перехватов. Обычно оно связывалось с любым ярким цветом. А иногда – и с неким островом в экваториальных морях. Остров был велик, с половину Австралии.

По знаку хозяина все сели. Чернобородый протянул руку в сторону. Там, на невысоком подиуме, стояло несколько иолантийцев в сером и чёрном. У всех на шее или через плечо висело что-то, отчасти напоминавшее оружие. Люди выстроились; одни положили пальцы на свои инструменты, другие поднесли их ко рту.

– Да это музыканты, – сказал Артур.

Послышалось монотонное, отрывистое пение в быстром ритме.

– Рок-н-ролл! – шепнул Ярослав Инне.

– Точно, – засмеялась она. – Похоже.

Вокал шёл под грохот ударных инструментов. Духовые взвывали в унисон, всё время на одной ноте. Это дополнялось монотонным бряцанием струнных.

– Ты мелодию улавливаешь? – спросил Ярослав Инну.

– Нет! Да её вообще нету. Один ритм.

В другом зале были накрыты столы. Инна улыбнулась. И заметила, что хозяева встревоженно покосились на неё.

– Ребята, – шепнула она своим. – Поменьше шутите. Не смейтесь, не улыбайтесь.

По стенам висели картины в рамах. Живописи не было – сплошь чёрно-бело-серая графика.

– Я подозреваю, они всё-таки дальтоники, – сказал Ярослав.

Инопланетная еда давно уже не вызывала отторжения у опытных астронавтов. Достаточно было внимательно посмотреть на какое-то блюдо, понюхать – и интуиция чётко говорила, можно его есть просто так, или сопроводить палочкой активированного угля, или лучше всё-таки отодвинуть… Они вынули из карманов плоские контейнеры с полётными рационами, открыли и предложили соседям по столу.

– Анфэ… – нерешительно пробормотал кое-кто. Но, оглянувшись по сторонам, всё же попробовали ежевичную и вишнёвую пасту, филе красной рыбы, языковый паштет, орехи. Бесстрастные лица дрогнули – хозяевам заметно понравилось угощение, хотя они старались не подать виду.

Чернобородый иолантиец – главный в этом действе – с явным удовольствием выбирал миндальные орешки из контейнера Инны. Он по сторонам не оглядывался. Танхут – так к нему обращались – был верховным правителем планеты. Инна ещё не поняла, это его имя или титул.

Танхут встал и знаком пригласил гостей следовать за собой. Они вошли в большую комнату с круглым столом посередине. Все сели вокруг стола. Бородач внимательно взглянул на каждого из троих астронавтов.

– Ити каут, – без тени сомнения сказал он Артуру.

– Ты главный, – перевела Инна. И ответила: – Да. А ты верховный правитель?

– Я правитель мира Атмис. И я спрашиваю вас: кто вы и зачем вы здесь.

– Мы прилетели из другого мира. Он находится около одной из соседних звёзд. Ночью наш штурман может показать её на небе. (Ярослав кивнул). Мы называем её Солнце. Планету – Земля. Я – переводчик и специалист по общению, моё имя – Инна. Командира зовут Артур, штурмана – Ярослав.

– Вас только трое?

– Нет. По орбите вокруг Атмис кружит основной корабль, который из-за его огромной массы нежелательно сажать на планету. Там ещё двадцать пять человек. Пилоты и учёные. Нас интересует ваша планета, её природа и жизнь вашего общества. История, технический уровень, культура, социальное устройство.

– Зачем вам это всё? Не хотите ли вы завоевать наш мир? А нас превратить в рабов?

– Я понимаю тебя, о правитель. Ты беспокоишься за свой народ. Но мы – исследователи. Изучаем звёзды и планеты. Нам самое главное – узнать, чем сходны и чем различны народы разных обитаемых миров. Мы отыскиваем общие законы развития разума во Вселенной… Да и различия интересны – физические, химические, биологические, социальные.

Танхут опёрся ладонями об стол, словно собираясь вскочить, но только приподнялся. Уставился на пришельцев сверкающими выкаченными глазами. Подданные под таким взглядом, несомненно, трепещут… Жути добавляли густые остроконечные брови, торчащие в стороны, как грозные стрелы. И ревущий голос:

– Не надейтесь, что я вас не понимаю! Когда вы всё изучите, за вами придут воины.

Инна вскинула руки крест-накрест.

– О, никаких воинов, правитель! У нас была бурная история. Мы достаточно навоевались у себя на Земле! В войнах нет ничего хорошего.

– А новые территории? Пространство для жизни?

– Пространство для жизни нужно и вам. Чем вы хуже нас?

Иолантиец взялся за бороду:

– Слова против слов! Чем докажете, что не имеете дурных намерений?

– У нас нет доказательств, о правитель. Мы о них не заботились. Может, в дальнейшем, когда мы лучше узнаем друг друга… А сейчас – хотя бы то, что у нас с собой нет оружия. Мы в твоей воле.

Взгляд Танхута переходил с одного гостя на другого.

– Как я вам поверю? У жителей других планет иная душа?

– Предполагаю, что душа в общем схожая. Один наш мудрец сказал: миром правят любовь и голод. А в вашем мире разве не так?

Правитель подумал.

– Пожалуй, и у нас в начале всего именно это…

– Мы в нашей стране не сразу пришли к нынешнему состоянию души. Сначала пришлось победить голод… и выработать разумный уровень личных потребностей.

– В вашей стране? На вашей планете разные страны?

– К сожалению, да.

– Значит, в этом мы вас опередили.

– Да, правитель. На каждой планете история идёт по-своему. Но в нашей стране нет разделения на богатых и бедных. Все относительно богаты, насколько позволяет богатство страны.

– Как такое может быть?

– Пищу и всё остальное народ получает не через деньги, а по потребности. Деньги используются только в отношениях с другими странами.

– Но тогда из магазинов должны исчезнуть все товары! Задаром их расхватают мгновенно!

– Нет, этого не произошло. К тому моменту наш народ уже был воспитан в духе нестяжания. Люди брали не больше, чем нужно.

– Отмена денег… Это разве понравилось вашим накопистам?

– Накописты… – затруднилась Инна.

– Концентраторы средств и материальных благ.

– А, поняла! По-нашему – «биз-нес-мены». Их у нас нет. Обществу они не нужны. Государству – тоже. И друг другу – не очень. Они были нужны только сами себе.

– И вы от них избавились?

– Да. Волей правителя при поддержке народа. Сами-то они не исчезнут. Сопротивлялись. Кроме самых умных.

– В таком случае, – нахмурился Танхут, – наше общественное устройство вам покажется нехорошо.

– Мы здесь всего лишь гости. Вы – хозяева.

– А не пытаетесь ли вы там, у себя, справедливости ради, изменить положение в других странах?

– Каким путём? Насильственно? Но мы осуждаем войну. Те страны время от времени воюют между собой. Одни богачи хотят отнять что-то у других. А мы можем воздействовать только примером.

– А если ваш пример не понравится правителям и богачам других стран? И они захотят силой произвести у вас перемены?

– О, мы не любим воевать, но умеем. У нас тренированная и очень хорошо вооружённая армия.

– У нас нет армии. Планета едина, воевать некому и не с кем.

– А ваши и без армии неплохо воюют, – улыбнулась Инна. – Атакуют только так… – И рассказала о высадке Рустама и Васи. Упомянула о красной курточке.

– Ты видел, о правитель, я тебе показывала снимок. Ты сказал «анфэ».

– Да, мы воспитаны в нелюбви к анфэ. Всё должно быть скромно и пристойно. Ваши люди нарядились слишком вызывающе.

– Так я и подумала… А у нас нет понятия «анфэ». Есть морально-нравственные запреты, но яркие цвета и звуки не отвергаются.

– У вас другой мир. Другая история… Хорошо, что вы одеты скромно. И хорошо, что вы приземлились в столице. В другом городе вас бы привезли к градоначальнику, а они в каждом городе разные. Все они, конечно, мои подданные, но планета большая, за всеми не уследить…

– Мы просим твоего содействия, о правитель Танхут, – поклонилась Инна, – в организации наших исследований. Мы должны встречаться и беседовать с разными вашими людьми.

– Вас свяжут с моей канцелярией. Я дам распоряжения.

Глава третья
Сочинитель

На тихой и тенистой улице Мошенников жил немолодой сочинитель историй.

Жены у него не было – умертвилась. Старший сын навещал изредка, средний – часто. А младшего сочинитель не видел уже года четыре.

Старший сын, Вовш, был учёным-физиком. Его большая голова – лысая, остроконечная, перепоясанная очковой лентой, с торчащими поодиночке жёсткими щетинами – то и дело порождала диковатые идеи. Кое-что отец даже использовал в сочинениях. Он не так уж много понимал в физике. Но большинство идей сына казалось ему завиральными. Конечно, всякая гениальная идея в физике должна быть достаточно безумна. Но идеи Вовша были безумны не по-доброму.

Умная голова… – вздыхал отец. – Но дураку досталась.

А младшему, самому любимому, не досталось и умной головы. В ранней юности Афлюн поступил было на журналистику, но бросил учёбу на последнем курсе. Переметнулся в шоу-бизнес. У него был не то чтобы красивый, но громкий и резкий голос, хорошая дикция и идеальное чувство ритма. Он стал выступать на концертных площадках, в ресторанах, просто на перекрёстках. Собирались толпы… Он стал хорошо одеваться, щеголять серебряными и платиновыми кольцами, часто менять подруг. Одну сочинитель видел в окно: бесштанная, с длинными крашеными ногами… Сын поселился в роскошных апартаментах. За последние четыре года ни разу не навестил отца и не пригласил к себе. Телефонных звонков не любил. Подняв трубку и отозвавшись, через минуту начинал прощаться.

– Извини, отец, у меня гости…

То у него гости, то он сам в гостях, то едет в автомобиле, то приехал и готовится выходить на сцену, то делает срочный ремонт в апартаментах… Фантазия богатая. Холоден стал, как болотная поскакушка. Звонить ему – только душу морозить.

Как-то предложил:

– А давай переписываться по электронной почте.

– Умник! Как будто в разных городах живём.

В ответ раздались короткие гудки.

Отрезанный ломоть… Не удержал.

Но средний сын, художник, приходил часто. Много рассказывал. Приводил дочку. Вот уж с этим крохотным существом сочинитель по-настоящему отдыхал душой. Взять на руки, посадить на колени. Провести ладонью по тёплой шелковистой головке, послушать щебет…

– А дядя Вовш – нехороший! Он мою игрушку разбил. Кубик логический.

– Он нечаянно… – отвечал дед, испытывая робкую, опасливую нежность. Запретное, как и радость, чувство, нелюбимое Богом. Нельзя безоглядно предаваться радости.

Дети – всегда еретики, пока не начали учиться в школе. За такими зелёными веточками и общество, и власть, и даже блюстители молчаливо признавали право на ересь.

Отец девочки тоже был – еретик. Но никто не мог доказать этого. Кимон средствами графики добивался того, что картина начинала играть всеми красками натуры… Эксперты неизменно устанавливали, что художник пользовался только ахроматическими карандашами. Придраться было не к чему.

Еретические наклонности у него были наследственные. Отец-литератор в молодости начинал со светлых, добрых откровений, наполненных мечтой, любовью, верой в будущее. Но первый же издатель, известный Фанкон Яндес, к которому обратился молодой сочинитель, заявил: «Мы не сможем это продать». В толстом журнале «Время суток», прочитав первую страницу, литсотрудник с ходу припечатал:

– Слащавый бред!

– Я понимаю, понимаю, – поддакнул сочинитель. – Бред вы предпочитаете зловонный.

Он уже тогда заметил то, что сам называл дрейфом языка. К примеру, что в старинной литературе называлось, как и положено, красивым, давно уже стало «слащавым». Красота не заслуживала одобрения.

Собрав пару десятков отлупов, сочинитель озверел. И стал писать совершенно зверские вещи. Талант был, и литература позволила вырваться из нищеты. Его книги всегда хорошо продавались. В том числе и у того же Фанкона Яндеса, и у его родственника Сантима Яндеса.

Свои истории он не только выдумывал. Родовая память, семейные предания хранили много интересного. Он вёл род от чудом спасшегося баронского слуги. Зверь вместо слуги загрыз господина. Слугу никто не осудил: он был безоружен.

В детстве будущий сочинитель услышал эту легенду от деда, который передал ему рассказы своего деда… «Зверь беспощаден и неуловим. Днём он искусно прячется, отлёживается, а ночью в лесу он подобен лунному блику на стволе дерева. Даже самые искусные и отважные охотники неспособны выследить Зверя. Лапы его источают горький нектар, от которого следы тут же расплываются. Кал его газообразен, отходит бесшумно. Зверь молчалив. Лишь в момент броска он издаёт короткий яростный взрык. И становятся видны его зубы и когти. Да ещё когда разрывает жертву. Куски пожираемой плоти мгновенно тают в его теле…»

Иногда начинали пропадать селяне, ходившие в лес за хворостом или за ягодами. Это означало, что Зверь стал пошаливать и средь бела дня. Тогда барон, живший в ближайшем замке, на закате солнца опоясывался тяжёлой кавалерийской шпагой, садился на жереба, брал с собой провинившегося слугу и ехал в лес. Зверь разрывал слугу, а господин в это время поражал хищника.

Но предку невероятно повезло. Зверь бросился не на мелкого и тощего слугу, а на дородного хозяина. Прокусил ботфорт, впился в колено и стащил всадника с седла. Все знали, что пытаться выручить схваченного Зверем бесполезно…

…С годами сочинитель всё острее чувствовал агрессивность окружающего мира. Эта агрессивность начинала ощущаться и изнутри. Он знал в своём теле несколько заложенных фугасов. И было совершенно неизвестно, когда какой из них рванёт и убьёт. Он вырос в бедной семье. Единственным «наследством» стали болезни, которыми страдали отец и мать. Сейчас, к старости, они прорастали в теле сочинителя.

…Ушёл домой сын-художник, увёл внучку. Сочинитель остался наедине со своими досадами, стрессами и страхами, со своими фугасами. Спасение было одно: сесть за рабочий стол. Но вместо этого он взял таз с замоченным бельём и пошёл к стиральной машине. Быт заедал со страшной силой, грабил время. Ох, надо ещё как-то набраться решимости, разморозить холодильник…

Во время стирки он включил радио.

– …Наш препарат, – говорил задушевный женский голос, – самый комфортный и приятный. Да, у него сравнительно высокая цена. Но переход в лучший мир происходит совершенно неощутимо…

Сочинитель вполголоса чертыхнулся, щёлкнул обратно. Совсем забыл, что в это время все радиоканалы отданы умертвленцам. Идеологические обоснования, уговоры… Препараты, аппараты… Каждая компания рекламирует своё умертвительное средство как приятнейшее. А таково ли оно на самом деле? Никто же не возвращается, чтобы рассказать. Поэтому оно и не обязано по факту быть приятным. Главное – чтобы клиент выложил денежки. А когда средство проглочено, или вколото – уже поздно, уже не до претензий…

Снова вспомнился Афлюн – младший отпрыск. Он всегда был скрытен. Но средний сын как-то рассказал, что в классе Афлюна некая неизвестно откуда пришедшая учительница вела странный факультатив – живую этику. Неизвестно, что она на самом деле преподавала. Афлюна эта грымза особо выделила. Проводила возле его головы какие-то пассы, делала фокусы с шариком на ниточке. Шептала: «Ты не совсем человек…» Для чего надо говорить впечатлительному, нервному подростку, что он не совсем человек? А отец, увлечённый сочинением очередного романа, как-то пропустил мимо внимания эти дела. Не расплачивается ли он теперь за это нечаянное невнимание?

– Мя… – тоненько, почти неслышно простонал он… Всегда лишь этим ограничивались его жалобы высшим силам. Никто не мог догадаться, что скрыто за этим беспомощным «мя».

Нет прощения… Нет прощения…

Глава четвёртая
Просто хорошая физика

Но какого настоящего учёного останавливали абстрактные гуманистические соображения? Если можно сделать – нужно сделать.

Василий Звягинцев

– Я прикажу отвезти вас к прозрачному летающему куполу, – сказал Танхут.

– Благодарим тебя, правитель, – серьёзно ответила Инна. – Мы хотели бы пешком прогуляться по городу. Нам интересна ваша жизнь.

Танхут глянул чуть искоса.

– Как пожелаете… Днём в столице безопасно.

– О ты, правитель мира! Мы тебя видим и слышим.

– О вы, мои звёздные гости. Приходите ещё.

Астронавты не спеша шли по широкой прямой улице. Проносились узконосые «одноглазые» автомобили. На тротуаре иолантийцы, одетые в чёрное и серое, изредка – в белое, обгоняли, шли навстречу. Не было ни детей, ни стариков. Не было слышно голосов, даже если прохожие шли вдвоём-втроём. Неподвижные, безрадостные лица… Некоторые заходили в двери под вывесками.

– Магазины? – предположил Артур.

Они зашли. Пожалуй, это и был магазин. Товары тесно развешаны по стенам – прозрачный мешочек, а рядом карточка со знаками алфавита. Ценники?

Инна вычислила в небольшой толпе продавца.

– У вас не унесут что-нибудь со стены?

– Никому не нужно, – ответил продавец. – Муляжи. Еда здесь. – и он указал куда-то под свою длинную конторку.

Артур подтолкнул плечом Ярослава.

– Ну, что купим?

– Денег таких нет! – в тон отозвался штурман. – Пошли отсюда.

Они разговаривали по-русски. Местным языком владела Инна и чуть-чуть Ярослав.

Из магазина за ними вышли двое молодых мужчин. Весьма прилично одетых – как уже могли определить земляне. Более рослый из них был лыс. Голову через глаза охватывала белая пластиковая лента. Слепой? Но в следующий момент они разглядели напротив глаз прозрачные оконца, отформованные, как линзы.

– О вы, небесные боги! – обратился к ним тот, кто пониже, с волосами до плеч. – Видим и слышим вас.

– Мы разве боги? – ответила Инна. – О вы, незнакомцы!

– Мой брат не верит в людей на других звёздах, – заговорил высокий очкарик. – Скорее он признает существование богов.

– А вы сами верите? – спросила Инна.

– Я верю. Я занимаюсь наукой. Физик.

Они разговорились. Инна переводила. Молодые иолантийцы собрались в гости к своему отцу.

– К дому отца, – не то вставил, не то поправил длинноволосый Афлюн.

– Он полусумасшедший сочинитель, – сказал физик Вовш. – Но издаётся много, потому что его ужастики – самые ужасные. Не хотите познакомиться?

Они подошли к элегантной серой трёхколёске. Музыкант Афлюн сел за руль, остальные разместились на двух задних диванчиках. Афлюн сосредоточенно управлял машиной. Разговором владел старший брат. Его интересовал принцип, на котором летают звездолёты. Отвечал, в основном, Артур.

– О вашем подпространстве знаю, – говорил физик. – Мы его называем «скрытый уровень». А как перемещаетесь на близкие расстояния?

– Старой доброй ракетой.

– Гравитацию не используете?

– Для перемещения – нет. Но используем генераторы для создания искусственной тяжести на кораблях.

– Это можно сделать проще. Использовать центробежную силу. Корабль-волчок…

– Нет, это неудобно. И пилотам, и навигаторам…

Затормозили у подъезда четырёхэтажного белёного дома. Молодой водитель быстро что-то написал на карточке и отдал пассажирам.

– Мои адреса! И можете связываться по этим номерам. Мне тоже интересно, что за жизнь у богов на небесах. Считайте – приглашаю в любое время.

Земляне и физик вышли. Афлюн гуднул на прощанье сигналом и укатил.

– Он не хочет к отцу? – спросила Инна.

– Он отвык, – несколько загадочно ответил физик.

Поднялись на четвёртый этаж. Вовш нажал кнопку. Вспыхнул неяркий свет опознавателя. Послышался лязг замков. Открыл невысокий иолантиец с интеллигентным, нервным лицом.

– О вы, пришедшие! Прошу ко мне, – произнёс он звучным, почти вокальным тенором.

Усадив гостей в комнате, сочинитель принёс чашки с двумя ручками, большой кувшин, тарелочки с какой-то едой и корзину из матовой проволоки, полную нарезанных пластинок местного хлеба, такого же, как во дворце правителя.

– Смотри, отец! – сказал физик, когда хозяин, наконец, сел. – Ты не раз говорил: вот бы ко мне пришли инопланетяне, я бы их спросил, всюду ли так же, как у нас. Вот, изволь, инопланетяне перед тобой.

– Я вас узнал… Видел в телерепортаже. Меня зовут Гелон Хатран. Скажите ваши имена.

– Инна.

– Артур.

– Ярослав.

Сочинитель задумался, совсем по-земному взялся за острый подбородок.

– Что же сначала… Это так неожиданно. Путешественников положено спрашивать, хороша ли была дорога.

– Дорога была хороша, – улыбнулась Инна. – У нас быстрый и удобный корабль.

– Сильно ли отличается наш мир от вашего?

– Нет. Примерно как мы отличаемся от вас.

Сочинитель задумался.

– А скажите мне, уважаемые гости: есть ли в вашем мире радость? И если есть, откуда вы её берёте?

Земляне переглянулись. Заговорила Инна.

– Радость… Это дружба, любовь. Семья. Или когда удаётся то, что затеваешь. Когда узнаёшь новое и интересное. Когда уверен в себе и во всех окружающих. – Она помолчала. – Или на беспомощном излёте жизни, когда, казалось бы, всё закончилось, и ты сам в душе уже догорел, истаял – тебе вдруг приносят новую молодость^[3].

– Радость, – шевельнулся Артур, – когда кругом друзья. Когда никто и ничто не подведёт – ни люди, ни техника, ни собственное тело, ни твои навыки и умения. Когда спасёшь друга или просто незнакомого человека… Слава, продолжай.

– Ну, дети, конечно. Домашние радости… И когда проложенный курс оказывается правильным. Когда повезёт выручить, вытащить из небытия другого человека. Или, будучи убит во враждебном и неустроенном веке, вдруг воскресаешь в прекрасном мире будущего. И, с помощью новых друзей, врастаешь в эту жизнь. И ещё – когда попал в беду, приготовился к смерти, но тут подоспеет друг…^[4]

– У нас много поводов для радости, – подвела итог Инна.

– Однако, – усомнился Вовш, – всё это походит на пустые теоретические рассуждения.

– Почему же? – ответил Ярослав. – Мы не выдумываем. Один из нас действительно был убит… Точнее, застрелен. А другой умирал от глубокой старости. О правильно проложенном курсе говорил я как навигатор. О надёжных людях говорил Артур как командир экипажа, как товарищ. О надёжной технике – он же как пилот…

– А у нас, – сказал Гелон, – радость, если нет никакой беды или досады. Но если беды долго нет – это уже тревожно. И ещё радость, когда сын придёт. Особенно если с внучкой.

– Вы? – повернулась Инна к физику.

– Нет, – ответил он. – Есть ещё брат. Он здесь бывает чаще.

– Посмотреть бы, какие тут дети. На улице их не видно.

– Увидите, – сказал сочинитель. – Приходите ещё. Я же не ожидал.

Он вынул маленький блок связи, набрал код. Поднёс к уху, послушал.

– Нет его в городе. Опять уехал на натуру.

– Ещё, отец, ничего не спросишь?

– Как так не спрошу? Мне интересно, что это за жизнь, которая даёт нашим гостям столько радости. В отличие от нас. Мы же умирать собрались. Нам не для чего жить.

– Вот это и есть главное, – сказала Инна. – У нас есть цель.

– У наших накопистов тоже есть цель, у каждого, причём неисчерпаемая. Провернул дельце, получил выгоду – а надо-то больше, больше…

– В чём выражается выгода?

– В деньгах. В жизненных благах.

Инна засмеялись.

– Им плохо живётся? Мало благ? Или денег?

– Их цели, – презрительно сказал Ярослав, – ложные. Ещё и мелкие, каждая для себя. Общего интереса нет. Мешают друг другу, толкутся, грызутся… Набил брюшко, породил сына, загрыз конкурента, потребил сколько-то благ – и всё, на сцену вступает следующее поколение, чтобы всё повторить. Циклический застой. Зависание, как у компьютера.

– А если и возникают общемировые цели, – вмешался Артур, – то какие-то низменные и глупые. Хотя, конечно, достижимые благодаря техническому развитию.

– Кубическая планета с квадратным солнцем… – пробормотал Ярослав. Инна прыснула:

– Голкондрина для поклябывания, взрослая^[5].

– Именно, – кивнул Ярослав. – Короткий список примитивных желаний животных.

– И в генах накапливается разочарование, – продолжала Инна, – и каждому поколению всё меньше хочется жить… А мы разомкнули порочный круг и устремились по прямой, в бесконечность…

– Вы всё не о том, – мотнул головой Вовш. – А власть? Это разве не радость?

– Почему же? – ответил Артур. – Очень даже радость. Когда сидишь в центральном посту огромного, могучего корабля, и он по малейшему движению твоих пальцев несёт тебя, куда захочешь…

– Я не об этом. Я о власти над людьми.

– И над людьми необходимо иногда. В сложной, опасной ситуации. Когда экипаж обязан беспрекословно подчиняться командиру. Это называется – дисциплина.

– Вы опять не понимаете. Я не о власти над подчинёнными. Я о власти над всеми. Над любым незнакомым человеком.

– Вы завидуете правителю?

– Да нет же! Не нужны мне его почести и сверкающая корона! Я говорю о тайной власти над всеми, всеми, включая правителя!

– Атавизм, – бросил Ярослав. – Кому-то не терпится поуправлять своими домашними, кому-то – товарищами по работе. А кому-то – всей страной или всей планетой.

– Мелочь, мелочь! Я говорю о другой власти. Абсолютной. На городских улицах и в домах – миллионы людей. А я возьму два отшлифованных куска активного изотопа и прижму один к другому. И – цепная реакция! Падение солнца на город! И вместо людей – все улицы завалены обугленными, скрюченными червяками. Большими и маленькими. С испарившимися внутренностями. – Физик охрип и брызгал слюной. – Мне р-р-радостно знать, что я в любой момент, по настроению, по капризу могу взять и прижать один шлиф к другому… И мне не смогут помешать!

– Вам, Вовш, никого не жаль? – спросила Инна.

– А чем кто-то заслужил мою жалость? Каждый в чём-то перед кем-то виновен.

– И детей не жаль?

– А что дети? Все они – будущие грешники. И половина – будущие негодяи.

– А ваш отец? А братья? А их дети?

– При чём тут родственные отношения?

– И самого себя не жаль?

– Меньше всего. Кто я? Меч в руках судьбы, ничего больше.

– Вовш! – не вынес отец. – Держи свои завиральные идеи при себе. Хотя бы перед инопланетными гостями не тряси. Не позорь нашу Атмис.

– Атмис – это тоже мелочь! – вконец разгорячился физик, срывая с головы очковую ленту и размахивая ею. – И шлифованные куски изотопа – мелочь. Атомное ядро – давно пройденный этап! Бесконечно большое и бесконечно малое где-то смыкаются, образуя виртуальное кольцо. Глубины микромира дают возможность устроить такой фейерверк, который достанет до других звёзд!

– Лучше бы вы туда летали… – проворчал отец.

– А зачем? Видимое пространство и скрытый уровень там такие же, как здесь. Фундаментальные законы каковы здесь, таковы и там. Вот если удастся их поколебать, хотя бы чуть-чуть сдвинуть… Хотя бы на ограниченном участке Вселенной.

– Ну хорошо, хорошо. Давай не отвлекаться. Скажите, о прекрасная гостья, каким путём вы пришли к радостной жизни?