Концерт Патриции Каас. 4. Недалеко от Москвы. Жизнь продолжается

ЛОШАДИ

– Ну, куда пойдем? А то ведь дед Вася верно сказал – я могу и замучить!

– Да ладно! Давай, тебе виднее. Пойдем к лошадям?

Лошади их встретили довольным ржанием и охотно пошли вслед за ними в лес. И спокойно шли рядом, иногда удаляясь в сторону и возвращаясь. Солнце начало опускаться и они повернули назад.

– А как ты определяешь, куда надо идти?

– Я этот лес знаю, а потом лошади прекрасно ориентируются …

– Знаешь, я немного устала … Нам еще далеко?

– Порядочно … Бирюза, иди сюда! Давай, она тебя повезет. Она чистая, но на всякий случай я подстелю куртку.

Гриша накинул на спину подошедшей лошади свою курточку и подсадил Катю.

– Нет, нет, не верхом! Ты свесь ноги вбок …

Катя уселась, свесив ноги на сторону – сидеть было удобно, но вот когда лошадь пойдет …

– Ты если вздумаешь падать, то падай на меня.

Бирюза повернула голову и укоризненно поглядела на Гришу.

– Или держать тебя за ногу? – он ухватил ее за лодыжку.

Бирюза укоризненно покачала головой.

– Не надо, щекотно! Я постараюсь не падать.

– Тогда пошли потихоньку. Бирюза, иди осторожно.

Лошадь медленно тронулась, за ней пошли остальные, а Гриша пошел рядом с Катей, иногда в неровных местах придерживая ее за коленку.

Катя освоилась, отпустила гриву Бирюзы и погладила ее – та ответила довольным фырканьем.

– А что мы будем делать, когда родители пойдут в кафе?

– Пойдем вместе с ними. Ты не хочешь потанцевать?

– Хочу … Но мама … И потом у меня нет наряда для кафе …

– Это мы поправим …

– Что, опять купишь мне что-нибудь?

– Я просто что-нибудь придумаю …

УКРАШЕНИЕ КАТИ

– Будем заниматься украшательством … Мама, можно я воспользуюсь твоим шкафом?

Гриша залез в шкаф и бормоча себе под нос стал там копаться.

Потом достал несколько цветных поясков разной ширины.

– Мадемуазель, не дергайтесь!

Катя и не думала дергаться, а покорно и терпеливо изображала манекен. Гриша примерял на ней пояса, вертел, отходил в сторону, оценивал. Вера Николаевна и Николай Владимирович удивленно смотрели на это.

– Так. Это примем за основу. Теперь на шею …

Гриша начал примерять Кате платки, косынки и шарфы.

– Мадемуазель, не крутите шеей!

– Да я не кручу! Ты меня еще долго будешь истязать?

– Сколько надо … Красота требует жертв …

– Тоня, и как это у Гриши получается?..

– Что ты, Вера! Он такие модели платьев помогает мне делать – загляденье!

– Ну, вот, кажется ничего … Изделие готово!

– Сам ты изделие! – Катя повертелась перед зеркалом – широкой пояс и шейный платок совершенно преобразили ее и скромный наряд стал праздничным. – Вроде даже совсем ничего! Как, мама? Тетя Тоня?

– Тогда снимай и пошли помогать накрывать на стол!

Ужин прошел в спокойной и дружественной обстановке, как выражаются дипломаты, после чего Гриша и Катя помогали убирать со стола.

– Давай, я наряжу тебя!

– Гришка, ты … ты гений!

– Только вот ноги … Носочки уж совсем ни к селу и не к короткой юбке … Слушай, сними их – ноги не натрешь? Ну, вот, с голыми ногами намного лучше!

Катя осмотрела себя в зеркале – вполне прилично и даже очень. Еще бы накрасится …

– Я тебе накрашусь! А вот косички надо расплести …

С распущенными волосами стало еще лучше и Катя почувствовала, что какая-то радостная волна охватывает ее всю и вошла в кафе раскрасневшаяся и радостная. Вера Николаевна встретила дочь удивленным взглядом, но ничего не сказала – ее Катя выглядела совсем взрослой девушкой.

Кафе было полупустым – сказывалось, что многие уехали на экскурсию.

Негромко играла музыка, а потом к роялю подошел мужчина со шрамами, а за ударную установку уселся другой. И они заиграли что-то ужасно знакомое, близкое, но абсолютно неузнаваемое.

Легкая закуска и фрукты были вкусны, вино – приятным, музыка – не назойливой.

Когда музыканты заиграли танго, то Гриша пригласил Катю.

– Здорово тут у вас! И всегда можно вот так запросто прийти?

– Не всегда. Бывает, надо заранее заказывать место. Правда, у нас тут стол постоянный … Ты хорошо танцуешь. Главное, слушаешься.

– С тобой танцевать легко, не то что с нашими мальчишками! Танцуют тяжело, и все норовят тебя … Ну, ты понял …

К ним присоединились Свиридов с Верой Николаевной и Бганцев с Тоней.

– Все-таки, кем же вы работаете?

– Мы опять на вы?

– Кем же ты работаешь? Не придирайся!

– Ой, так трудно это объяснить … Скорее всего я работаю начальником, только вот чего … Наверное, начальником людей.

– Как это – начальником людей?

– Но ведь твой муж работает начальником людей – он руководит их работой. Вот и я в некоторой степени …

– Тебе постоянно звонят … Ты что-то разрешаешь, что-то нет … И это все руководство?

– Конечно. Кто же за них, за людей, все делать будет?

– Тонечка, у вас какой-то особый шарм. Как будто вы обучались манерам в пансионе благородных девиц.

– А почему бы и нет? Но чем я отличаюсь от Веры?

– Ну, это очень сложно … Вера – это моя половина, и лучшая половина. Нет, не думайте, я вполне искренно говорю! Она в нас с Катей души не чает!

– Прелестная девочка. Как она после тех волнений?

– Знаете, мы так боялись, что она будет вспоминать, думать и говорить об этом. И – ничего. Анатолий нам так помог, мы теперь его должники по гроб жизни.

– Главное, чтобы все было хорошо. Вон как беззаботно она танцуют с Гришей!

– Да, у вас прелестный сын. Чувствуется воспитание и мужская хватка.

А потом Катю на танец пригласил Свиридов. Она немного заробела вначале, а потом ей стало так просто и легко с ним танцевать. Они выделывали разные коленца, Свиридов кружил ее.

– Ой, дядя Толя, ты меня совсем закрутил! У меня теперь голова крутится!

– Ну, иди, посиди. Хочешь, спою что-нибудь специально для тебя?

– Очень хочу!

Где-то есть город,

Тихий, как сон.

Пылью тягучей

По грудь занесен.

В медленной речке

Вода, как стекло.

Где-то есть город,

В котором тепло.

Наше далекое детство

Там прошло.

Свиридов пел, чуть притрагиваясь к струнам гитары. Так же бережно ему вторил рояль, а ударника, казалось, вообще не было слышно.

Ночью из дома

Я поспешу,

В кассе вокзала

Билет попрошу,

Может, впервые

За тысячу лет -

Дайте до детства

Плацкартный билет!

Тихо ответит кассирша –

Билетов нет.

Катя настолько задумалась, что даже забыла об окружающих, о сидящем рядом Грише, об отце и матери, сидящих напротив.

Дальняя песня

В нашей судьбе.

Ласковый город,

Спасибо тебе!

Мы не вернемся,

Напрасно не жди.

Есть на планете

Другие пути.

Мы повзрослели.

Поверь нам.

И прости.

Тихая мелодия крепла и заполняла зал – и как казалось Кате, наполняла ее чем-то нужным и важным. Мелодия смолкла.

П-п-поверь н-нам.

И п-прости.

Это заикание на первом слоге узнала даже Катя. И ей почему-то захотелось плакать.

Но, оказалось, мелодия не кончилась, а продолжилась, а к ней подошел Свиридов и повлек ее танцевать.

Только теперь она разглядела, что на шее у него висела какая-то штука с микрофоном, и поэтому его голос было слышно всем в зале.

Дорогой длинною,

И степью лунною,

И с песней той,

Что вдаль летит, звеня,

И с той старинною,

Да семиструнною,

Что по ночам

Так мучила меня…

Вера Николаевна и Николай Владимирович с крайним удивлением слушали и смотрели – они никак не ожидали такого профессионального исполнения, такой сыгранности музыкантов – гитара, рояль и ударные казались одним многоголосым инструментом.

И танцующие – они так легко и естественно вписывались в ткань музыки.

А потом Катю пригласил молодой мужчина, спросив разрешения у Гриши. Катя удивилась – еще никто не спрашивал разрешения пригласить ее – и пошла танцевать.

Вернувшись за стол она стала рассказывать Грише.

– Он такой смешной! Все время смешил меня. Рассказывал, как лягушки с жабами искали консенсус …

– Анатолий, я хотел … Пока мы одни … Мне кажется, что для спокойствия Веры надо найти для Кати охранника … Я знаю, некоторые из моих коллег практикуют такое. Не мог бы ты порекомендовать, куда мне стоит обратиться?

– Если всерьез надумаешь нанять охрану для Кати, то могу посоветовать тебе охранную фирму. Запиши телефон. Позвонишь – представься и скажи, что по моей рекомендации.

– Ты думаешь, это будет надежно?

– Из тех охранных агентств, что сейчас действуют в Москве, это одно из лучших. Но с Катей надо будет поговорить – предупредить ее об охране.

– Ты думаешь?

– Обязательно! Иначе она может либо испугаться, либо обидеться …

КУПАНИЕ ЛОШАДЕЙ

Катя не проспала, и около четырех часов утра сонная вышла из подъезда.

«А где Гриша? Неужели проспал?»

Гриша ждал ее на лавочке.

– Ну, где твой сюрприз? – почему-то шепотом спросила Катя.

– Пошли, – так же негромко ответил Гриша.

Они пришли в конюшню – казалось, что лошади их ждали и с удовольствием вышли наружу.

Гриша подсадил Катю на Бирюзу и взобрался на Ваграма. Теперь Кате уже не было так страшно, как в первый раз, и даже без седла она сидела более уверенно. Бирюза почувствовала это и пошла быстрее. Катя хотела спросить, куда они едут, но решила, что так интереснее. Иногда ее задевали мокрые листья и вообще в лесу было прохладно, но скоро они выехали на дорогу и раннее солнышко согрело ее.

Они проехали через плотину, слева от которой тихим зеркалом лежало озеро, и по узкой тропинке спустились вниз, в кустарник и выехали к небольшому водоему с пологим песчаным берегом. Лошади зафыркали и встали.

– Слезай, приехали.

Ровная гладь воды была со всех сторон огорожена зеленью кустов, но солнышко уже поднялось выше и приятно грело. Катя подошла к воде и потрогала ее – вода была теплая-теплая. Она оглянулась – около Ваграма раздевался Гриша. Он снял куртку, рубашку, джинсы и ей показалось, что он остался в белых трусах.

Но нет, это были не трусы, а незагорелое тело.

Гриша взял Ваграма под уздцы и повел его к воде. Кате показалось, что Бирюза в ожидании смотрит на нее, и она тоже стала раздеваться. Она сняла свою курточку, сбросила брюки, блузку и сняла беленькие трусики и такие же носочки. Трава была влажная и прохладная, песок тоже холодный, но вода сразу согрела ее ноги. Бирюза охотно пошла за ней, потрогала воду губами, пошла вглубь и остановилась, когда вода была Кате уже по грудь.

– Глубже не будет, – сказал Гриша.

Он поливал спину Ваграму и тот довольно переступал в воде. Катя тоже стала поливать свою лошадь и гладить ее мокрую спину. Бирюза довольно зафыркала и потянулась к ней мордой. Вода была теплая, но ноги у Кати зябли на холодном песке дна.

– Выходи, а то озябнешь. Это только кажется, что вода теплая, – и Гриша пошел к берегу. Катя последний раз провела рукой по спине Бирюзы и пошла за ним. Почему-то она совсем не думала о том, что они голые, и ее это нисколько не заботило.

– Давай, я вытру тебе спину. – Гриша достал из сумки полотенце и стал вытирать ей спину.

– Слушай, а почему мы там наверху не пошли?

– Там купаются люди.

– А почему моих сюда не привели?

– Потому что папа сказал, что твоя мама панически боится пускать тебя в воду.

– Правда …

Она повернулась к нему лицом и взглянула в его улыбающиеся глаза. Гриша вытирал ей руки, плечи, потом стал вытирать живот. Он присел перед ней и стал вытирать ее ноги.

– Давай, остальное вытри сама.

Катя вытерлась и стала вытирать спину Грише, потом плечи и грудь, и присела, чтобы вытереть ноги. И прямо перед глазами увидела … Она видела это на картинках и вообще, но чтобы так близко … Но Катя отвела глаза и вытерла его ноги до конца.

– Спасибо. Одевайся, а то озябнешь.

И они оделись, не отворачиваясь, но и не разглядывая друг друга.

Тем временем лошади плескались в воде и неохотно вышли на зов Гриши.

Они шли лесом, лошади шли следом, и Катя никак не могла понять – что же произошло. Так ласково светило солнце сквозь листву, было такое приятное и непонятное состояние, непонятная радость переполняла ее, и она не сразу поняла то, о чем ей рассказывал Гриша.

А он рассказывал о том, как в первый раз приехал сюда с девушкой, рассказывал о своей девушке и еще о чем-то …

Катя прижалась лицом к шее Бирюзы и заплакала. Гриша не утешал ее, она плакала без особых мыслей, но когда ей стало уж совсем жаль себя, он взял ее за плечи.

– Тебе было плохо? Я тебя чем-нибудь обидел?

Размазывая слезы Катя помотала головой.

– То, что сейчас было, останется с тобой на всю жизнь … Это – только твое и больше ничье. И сколько бы всякого у тебя в жизни потом не было, пусть это утро останется. Мне хочется, чтобы это воспоминание осталось у тебя светлым и радостным. Таким же чистым, как твои слезы сейчас …

Гриша говорил и говорил, не убирая своих рук с ее плеч, потом снова стал рассказывать о своей девушке. Катя слушала и не слушала его, но слезы просохли, жалость к себе прошла. Постепенно разговор перешел на школу, на учителей, на отметки.

Катя пожаловалась на трудности с английским языком, из-за которого ее и отправили в эту спецшколу.

– Так ты говоришь на английском языке?

– Что? Что ты сказал?

– Я спросил, говоришь ли ты по английски. Ты не поняла?

– Вау! Я поняла! Просто ты говоришь лучше нашей англичанки!

– А ты ответь мне по английски. Давай, давай, не бойся …

Путаясь в русском и английском Катя опять стала рассказывать о школе, о том, что там ребята какие-то особенные, важные и необщительные, о первой в ее жизни вечеринке без взрослых, где она попробовала – чуть-чуть! – вина в первый раз и в первый раз целовалась с мальчиком …

И с удивлением посмотрела на Гришу.

– Ты знаешь, я об этом никому не рассказывала, а вот тебе … А откуда ты так хорошо знаешь английский?

– Отец учил, потом они с мамой устраивали английские дни – разговаривали только на английском языке … Хочешь не хочешь, а научишься …

К конюшне они подъехали верхом на просохших лошадиных спинах.

– Не жалеешь, что поехала со мной?

– Наверное, я правда этого никогда не забуду … – покачала головой Катя.

Они успели к завтраку. Свиридов уехал по делам, и Тоня передала его извинения.

Вера Николаевна подозрительно осмотрела Катю.

– Где ж вы были в такую рань?

– Мы лошадей купать водили.

– Ты не вздумала выкупаться? Но вода-то холодная?

– Не знаю, мама. Лошади не жаловались, им понравилось, – пожала плечами Катя. – А на солнышке было совсем тепло …

РИСУНКИ на ПАМЯТЬ

После завтрака гости засобирались в Москву, и пока они зашли попрощаться к Галиным Гриша ушел к себе.

– Гриша, ты где? Наши гости уезжают!

Гриша вышел с двумя листами бумаги.

– Это вам, Вера Николаевна.

Уверенными штрихами на листе была изображена улыбающаяся женщина, удивительно молодая и как две капли воды похожая на мать Кати.

– О-о! Гриша, да ты настоящий художник! Как ты смог так изобразить Веру?

– Гришка, ты молодец! А второй? Ну, покажи!

На втором рисунке была Катя, и не одна, а с лошадью. Лошадь положила морду ей на плечо, и Катя с улыбкой что-то ей говорила. И была она не с косичками, а с распущенными по плечам волосами.

В рисунке было столько жизни и движения, что все замолкли.

– Гришка … Дай, я тебя поцелую! – и Катя, чуть привстав, обняла его и крепко поцеловала в щеку. – Спасибо тебе большое …

– Да, теперь я верю, что ты мог продать свои рисунки, и не дешево. Спасибо тебе, Гриша.

Провожать пошли все вместе. Гриша с Катей немного отстали.

– Не сердись на меня, ладно? Я хотел подарить тебе кусочек сказки. И пусть тебе ничего такого не кажется, ты для меня просто очень хорошая девчонка, с которой мне было интересно. Приезжай еще, я познакомлю тебя с моей Ульянкой. Думаю, что вы друг другу понравитесь.

– А ты приедешь к нам в гости?

– Не исключено. По-моему предки уже договорились.

– Знаешь … – она взяла его за руку. – Ты что-то такое сделал … Что-то изменилось … Я пока не понимаю, что, но я стала какая-то другая …

– И это хорошо?

– Наверное … Позвонишь мне?

– Ты там подружкам поменьше рассказывай … И город наш закрытый, да и все это – только твое …

В машине Катя устроилась на заднем сиденье и задумчиво разглядывала рисунки – и себя, и маму. И невольно вспоминала низкое утреннее солнце, теплое и ласковое, стоящих в воде лошадей и свою и Гришину наготу. И ей совсем не было стыдно или неловко за свои еще совсем маленькие груди и нежные волосики, которые увидеть то было трудно, зато они были такие мягкие и шелковистые, и наготу взрослого уже Гриши …

И как что-то очень-очень давнее и малоприятное вспоминала поцелуи малознакомого мальчика на вечеринке у одноклассницы, и касающиеся ее тела руки …

Она становилась другой, она взрослела …

УЛЯ

НА ТАНЦЫ

Когда-то давно, собираясь на танцы, Уля переодевалась у него в комнате, примеряя трусики и выбирая самые маленькие, а потом подгоняла джинсы, чтобы пояс их был расположен максимально низко.

– Не видно трусиков? – спрашивала она Гришу. – Так хорошо?

И только потом натягивала тонкий трикотажный топик, четко обрисовывавший ее грудь с торчащими соками.

На площадке ее встретили дружным «У-у!» – живот девушки был обнажен так, что казалось еще чуть-чуть и … Даже некоторые из подруг постоянных завсегдатаев площадки старательно стали спускать пояски своих юбчонок …

А Уля была хороша и чертовски соблазнительна, и от посторонних посягательств ее спасал авторитет Гриши – его способность вырубить любого в доказательствах не нуждалась. Уля вся танцевала перед ним, и ее открытый живот и высокая грудь так и сновали перед его глазами.

Натанцевавшись – до последнего автобуса – они вернулись к себе. Перед дверью Уля обняла его за шею и поцеловала.

– Правда, хорошо потанцевали?

Она еще раз поцеловала его и пошла в квартиру Василия Васильевича.

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

После холодного душа Гриша сел за стол и склонился над листом бумаги.

Он закрывал глаза, мысленно видел танцующую Улю и начинал рисовать …

ОНИ СПРАВЯТСЯ

– Как ты думаешь, они справятся?

– Ты не волнуйся, у них все будет нормально. Тем более, что у них есть мы.

– Я так боялась, что они не удержатся – они уже очень давно целуются и практически все время вместе.

– Она умница. Будет хорошей женой Грише, хорошей матерью.

– Только школу бы кончила …

– У нее уже есть профессия – ты ее очень хорошо выучила, она всегда сможет заработать шитьем.

– Ты говорил с Гришей? О первом разе, о женщине?

– Ну, как ты думаешь? Конечно. И он очень внимательно слушал меня и даже вопросы задавал. Но ты не забывай, что он очень много рисовал обнаженную натуру, у него была Ника, с которой они с раннего детства как брат с сестрой.

– А как ты думаешь, что Ника рассказала Грише о своем первом опыте половой жизни? Или не рассказала?

– Думаю, рассказала. Но не сразу. А вот как – не знаю. Но он точно знал, что она стала женщиной и это видно по его рисункам – они стали эротичными, чувственными …

ПОСЛЕ НОВГОРОДА

Уля приехала из Новгорода вся в сувенирах и подарках.

И прямо на пороге при всех расцеловала Гришу и сообщила.

– Гришка, я больше без тебя никуда не поеду! Мне было без тебя плохо!

– Тебе не понравилась экскурсия?

– В общем ничего, только я все время оглядывалась – где Гриша? Наверное, это плохо, что я так привыкла к нему – да, дядя Толя?

– Если ты совсем ничего без него не можешь, то это плохо. А если тебе не хватает его общества, его присутствия рядом с тобой – что же тут плохого? Вон как вы расцеловались!

После обеда Уля раздавала подарки и рассказывала о Новгороде, а потом Грише наедине рассказывала, как они там ночевали на турбазе за городом, и как ей его недоставало.

И они снова обнимались и целовались.

А потом Гриша рассказывал Уле про девочку Катю, которую похитили бандиты и которую спас его папа, и как он провел с нею время.

Но про купание лошадей Гриша Уле ничего не рассказал …

Но переезд утомил Улю, глаза у нее стали слипаться. И Гриша проводил ее в квартиру Галиных и пожелал спокойной ночи …

ОНА БЕЗМЯТЕЖНО СПАЛА

Она безмятежно спала и легкая улыбка оживляла ее лицо.

Во сне она раскинула руки и была так прекрасна, чуть прикрытая простыней – смуглое тело, округлая грудь с коричневыми сосками, крепкие руки.

Гриша зашел разбудить Ульяну. Он нагнулся и поцеловал ее в губы.

Еще не открывая глаз девушка обхватила шею Гриши, продляя поцелуй.

– Вставай, соня!

– Привет! Что, уже поздно? А мне снилось что-то очень хорошее …

Девушка отбросила простыню и спустила ноги на пол, затем встала и потянулась всем телом. Ее груди напряглись, соски стали еще острее, гладкий живот снизу охватывала резинка трусиков, а все тело выгнулось дугой.

– Давай, просыпайся! Я пошел готовить завтрак.

Гриша залюбовался девичьим телом, потом улыбнулся Уле и вышел.

К вечеру в доме культуры был концерт – что называется своими силами.

Выступали свои «артисты», но зал был заполнен и реагировал весьма бурно.

Гриша и Ульяна сидели на своих привычных местах в ложе «начальства», позади Свиридовых, рядышком, и Уля нашла его руку и обхватила своей.

Гриша погладил ее руку и, подняв, прижал к своей щеке.

– Давай убежим …

Чистый голос Вали Демидовой тем временем наполнял зал.

Ягода малина

В лес к себе манила,

Ягода малина в гости звала…

Держась за руки Гриша и Уля выскользнули из ложи, пересекли коридор и через запасной выход вышли прямо в березняк.

Как сверкали эти

Звезды на рассвете,

Ох, какою сладкой малина была.

– Ты знаешь, у меня такое чувство, что …

Гриша не дал ей договорить и закрыл ее рот поцелуем.

Целоваться они начали уже давно, но сейчас Уле показалось, что что-то изменилось. Его руки, обнимавшие ее за талию, медленно поднимались вверх и вибрировали. Ее тело само, без ее участия, придвинулось к его телу вплотную, а руки, которыми она обычно обнимала его за шею, сползли вниз, забрались под куртку и обхватили его тело.

Задохнувшись, они разорвали губы, но не отстранились, а еще теснее прижались друг к другу. Его рука гладила ее лопатки, а другая спустилась вниз и ласкала округлость, прикрытую тонким платьем и трусиками.

Ей показалось, что она что-то почувствовала там, внизу, где она так плотно прижалась к нему. А руки ее гладили его спину и еще сильнее прижимали грудь к его груди.

– Гриша …

– Улечка …

– Я люблю тебя, Гриша …

– Я люблю тебя, моя Улечка …

Они прошли немного вглубь березняка.

Гриша накинул ей на плечи свою крутку – вечерело и стало прохладно, и в легком платье ей стало зябко несмотря на его руки. Или ей было зябко от чего-то нового – ведь они еще никогда вот так не обнимались?

– Нет, бежим домой!

Чуть запыхавшись они вошли в квартиру, в комнату Гриши, и снова обнялись. Гриша целовал ее и гладил всю ее сверху донизу, а Уля начала расстегивать пуговицы на его рубашке.

– А если войдут?..

Гриша оторвался от нее, взял со стула майку и вышел.

Майку он узлом привязал на ручку двери.

Уля сидела на его диване. Гриша сел рядом, обнял ее, прильнул к ее губам. Само собой получилось, что они откинулись на спину и крепко обнялись.

– Я хочу стать твоим первым мужчиной …

– Я хочу стать твоей первой женщиной, мой милый …