ОБЩАТЬСЯ, ВИДЕТЬ УЛЫБКУ НА ЛИЦЕ В ОТВЕТ НА ПРОСТУЮ (НЕЧЕРНУЮ) ВЕСЕЛУЮ ШУТКУ, ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ ПОЛНОЦЕННЫМ И В БЕЗОПАСНОСТИ
НАТАЛИ ШЕРИНА
Как я слышал от Ваньки Маркова, мать у Далыгиной постоянно водила к себе различных хахалей, и Женька все это видела, так что не удивительно, что она уже первый раз переспала в восьмом классе. Мать научила ее своему образу жизни. Вначале Далыгина спала для наслаждения, но потом начала совмещать приятное с практичным. Те, кто спал с нею в квартирах, пока родители были на работе, платили ей. В нашем классе нашлось несколько таких добровольцев и еще сколько-то из старших классов. Все в школе знали о том, что делает Дылыгина, но ей было начхать. Она вела себя как ни в чем не бывало. На ее смазливой мордашке ничего не отражалось.
Теперь Далыгина не спит со всеми подряд, у кого водятся деньжата, а выбирает себе спонсора получше и у которого постоянно есть монета. И находятся же такие дураки. Кстати, Илья Нойгиров, этот борзой говнюк, тоже с ней спал. У него-то деньги всегда имеются.
С ВОЗРАСТОМ ПОТРЕБНОСТИ РАСТУТ
Я сделал эти записи, сидя перед кабинетом врача-педиатра детской больницы (мне было семнадцать – через год меня вежливо попросят свалить из милой детской в злую взрослую, где больничный тебе просто так никто не даст) и дожидаясь своей очереди. Передо мной была бабушка с внучкой лет четырех, которая сидела у нее на коленях. В руках у бабушки была небольшая книженция, раскрытая на первой странице. Там была изображена деревянная избушка, перед которой были нарисованы курицы и петух. Сбоку был колодец и поленица, на которой лежал серый кот. Бабушка показывала на предметы и спрашивала: «Что это и что то».
Вот это что? – Показывает на избушку.
Девочка поднимает свои светлые глазки и смотрит на бабушку, потом переводит взгляд на избушку и отвечает:
Избуска.
По ему лицу скользнула улыбка.
Умничко, милая.
Я уже писал в какой-то из дней, что почти большинство бабушек милые, а особенно приятно наблюдать за ними, когда они со своими внучками или внуками. Просто здорово. Этакие большие мамы, готовые оберегать их и жаждущие сделать все, что в их силах, чтобы внук или внучек были довольны и радовались. Они внимательно слушают, что лопочут их маленькие любимцы, смотря в глаза. Кажется, что в данный момент для них больше никого не существует.
А вот этот серячок?
Кёт.
Молодец. А как он разговаривает?
Девочка делает серьезное лицо, подняв головку вверх к бабушке.
Мяу-мяу.
Девочка смеется, прижимаясь к бабуле. Та улыбается доброй старческой улыбкой, наблюдая за которой, трудно самому удержаться от такого приятного занятия как улыбка, а потом нежно целует ее черные волосы с розовым бантом.
Когда я замечаю такие сцены в жизни, а я стараюсь их замечать, то мне не хочется умирать. Я не чувствую боли, одиночества и пустоты. Жизнь становится прекрасной, обращается в корабль с белыми парусами, который плывет, подгоняемый ветром, и ничто ему не мешает.
КОГДА ВИДИШЬ ПРОЯВЛЕНИЕ ЛЮБВИ, КОТОРОЕ СЕЙЧАС БОЛЬШАЯ РЕДКОСТЬ, ВНУТРИ ВСЕ НАПОЛНЯЮТСЯ ТЕПЛОТОЙ И УМИРОТВОРЕННОСТЬЮ, ХОЧЕТСЯ ТАКЖЕ ПРОЯВЛЯТЬ ПОДОБНЫЕ ТЕПЛЫЕ ЧУВСТВА ЛЮБВИ И ЗАБОТЫ.
Когда бабушка с внучкой зашли, то у меня еще какое-то время звучали в голове ее ласковые ответы и смех этой маленькой девочки. Я был рад, что взял с собой дневник и смог все записать. Некоторые посматривали на меня (Что это он там все пишет в этой зеленоватой небольшой книге?), но мне было плевать. Я даже отрывался от строчения в своем дневнике и глядел на них в упор. Они отводили взгляды, имитируя деловой вид. Я был тогда силен духом. Не страшился Фрэссеров, которые атаковали меня в общественных местах, когда я был один. Я был нормальным. А может, я и вправду нормален? Не безумен? А Фрэссеры лишь плод моего больного воображения? Моей фантазии? Фрэссеры – иллюзия? Хорошо бы. Но черные мысли, которые они посылают очень реальны и с ними нелегко справляться.
Дожидаясь выхода бабули с внучкой, я был в приподнятом настроении, ощущал обильный прилив сил. В больницу я ходил регулярно. И не только, чтобы не париться в «тюряге», но и также, потому что понимал, что меня вскоре могут постараться загрести в «великую» армию, в которой нравы царят сродни тюремным. Разумеется, каждый знает, что значит быть посетителем больниц (врачи еле шевелятся, духота, неопределенность, толкотня), но можно, стиснув челюсти, стерпеть эти мороки ради достижения заветной цели – получение «белого сертификата негодности». У меня было высокое давление. Я прошлялся достаточно в детскую к педиатру, разыгрывая из себя несчастную жертву кровожадного давления, прежде чем она дала мне направление в кардиологический центр, чтобы там выяснили причины моего высокого давления и поставили диагноз. Я прокайфовал в больничке, в которой мне практически ничего и не делали: заставляли лишь один раз садиться на велосипед и крутить педали что есть мочи (так они проверяли мой уровень выносливости); потом заставляли меня ложиться на кушетку и прикрепляли различные присоски, и получали какие-то графики – делали кардиограмму; также в один день нацепили на меня приборчик (в виде мини-приемника), который я должен был проносить весь день. Этот приборчик фиксировал мое давление каждые три ли четыре часа (я уже и запамятовал через сколько часов точно). Давлением на этом приборчике можно было легко управлять. Вечером дома в тот день, когда мне даже пришлось спать с этим «приемником», за пятнадцать минут до того, как он начнет пищать (значит, он измеряет давление, и необходимо замереть и не двигаться), я отжимался раз пятьдесят, бегал и прыгал на месте – нагонял давление. Когда приборчик фиксировал давление после всего этого, то оно было 160/90, а порой и 170/95. Врач в этой больнице помимо этого измеряла у меня давление с помощью обычного тонометра, когда я был в палате. В такие моменты я представлял, что Фрэссеры подступили почти вплотную, так что чувствовался запах разложения. Я еще дышал медленно, чтобы Фрэссеры не услышали мое дыхание. Давление у меня подскакивало до 150/80 или же до 165/90. В результате всех этих ухищрений и жалоб – на головные боли (особенно во второй половине дня), головокружение, слабость и помутнение в глазах – диагнозом явилась гипертония. Но мне поставили степень ниже той, которая нужна, чтобы пакостные врачи в военкомате (для которых чуть ли не косоглазый и безногий годен служить в армии) признали меня негодным.
Годен.
Как?! Он же безногий. Вы что не видите?
Но руки-то у него на месте. А в армии любая сила пригодится. Суши сухарики, сынок.
Врачи, поставившие мне диагноз, сказали, что не могут поставить ту степень, при которой мне выдадут «беленький сертификат спасения», лишь после одного раза пребывания в их больничке.
«Врач в детской даст тебе новое направление к нам, а там видно будет» – Обрадовала меня врач в очках с пластиковыми дужками и черными волосами. Мне тогда было почти шестнадцать, сейчас – семнадцать.
Когда я вышел из больницы, то в кармане у меня был список лекарств от давления и горла. Я тут же его выбросил в урну у выхода из больницы. Когда я приду в среду на прием (5 апреля), то буду с умным видом говорить о том, как эти дерьмовые лекарства, которые я послушно выкупил, мне помогли. Также врач, для которой я был миленьким Димой Версовым (с врачом, который заполняет твою медицинскую карту, которая будут отправлена в военкомат, нужно быть в хороших отношениях), дала мне направление в кардиологическую больницу на конец апреля (сказала, мне звякнуть туда, а то вдруг может не оказаться свободных мест – все-таки в больничке хотят потусоваться многие, хоть там и отношение в основном скотское), чтобы там мне подтвердили диагноз о давлении (поставили нужную степень). После того как она вручила мне направление, посоветовала сделать ксерокопию выписки, которую мне выдадут, и принести ей ее, как я уже сделал это около полугода назад. Причину она мне не объясняла – я и сам знал – в военкомате имели привычку терять справки (или же они могли исчезать из медкарт), а потом пытайся доказать, что она была там и ты болен, – ничего не выйдет. Ты останешься в жопе, а они выиграют, потому что они система, а ты пешка. Поэтому пешкам надо учиться прикрывать свою задницу, чтобы не погибнуть. Отправят тебя в какую-нибудь зону боевых действий и привезут тебя в цинке или же сделаешься психом (который я уже почти есть). Или же замучают деды. Вон Серый мне рассказывал, когда мы бухали: что знакомый у него отправился, а родители за ним потом ездили. Привезли, а он чуть ли не дурачок. Этот парень не участвовал ни в каких боевых действиях – просто его таким сделали старослужащие. Как только они прибыли на место несения службы, деды ему и другим парням, которые прибыли вместе с ним, сказали: «Либо сами вешайтесь, либо мы вас доделаем. Выбора у вас нет». Слушая тогда Серого, мне до безумия стало страшно. Такой участи себе я не хотел. Я решил усраться, притвориться слепым, кем угодно, только бы не попасть в это адское место. Или же как я сам от кого-то слышал или читал в газете, что в армии деды развлекаются тем, что могут долбануть по затылку табуретом. Не за что не про что. Для веселухи. Смешно. ХА-ХА-ХА-ХА!!!
Также у меня обнаружили опущение почек и пилонефрит (воспаление почек), а в моче пару раз, когда я сдавал анализы, – избыточное количество эритроцитов (такие пухленькие кровяные пластиночки на типа кураги) и лейкоцитов (бесцветные мобильные клеточки) – где-то настудился. Когда я лежал в урологической больнице (в сравнение с кардио – настоящий отстойник и врачи хамье одно обозленное), то добавлял в мочу пару капель крови из пальца. Но тогда я не знал, что нужно было лишь малюсенькую капельку. Анализ показал избыток эритроцитов на несколько тысяч (лейкоциты были в норме; удельный вес пару раз был малость больше обычного, но врачи на этом внимание особого не сосредотачивали – небольшое отклонение, у кого не бывает в наше-то время). Я и сам чуток обалдел, но врачи все записали (пусть пишут да побольше: если засветился, это неплохо. Пусть ты и смухлевал, но зато другой врач, когда будет смотреть, этого-то не будет знать. На войне все средства хороши) и попросили меня сдать повторно анализ. На этот раз я выдавил из пальца одну маленькую капельку крови. Эритроцитов было меньше, но все равно достаточно, чтобы думать, что у меня воспалено что еще, кроме почек (а что – это уже ваше проблема, дорогие доктора). К сожалению, когда нас о школы посылали в военкомат в конце десятого класса, мне дали направление от военкомата в урологическую больницу повторно. В ней должны были подтвердить диагноз, который они мне ставили раннее. Самое смешное то, что они сняли опущение почек и пилонефрит и анализ мочи был нормальный, а значит, не было никакого воспаления. Не было и хронического цистита (мы с мамой (не ее ДУБЛИКАТОМ) ходили на прием к ее другу-врачу и там мне поставили этот диагноз. Не официально естественно. Потому что, чтобы сделать все официально, нужно получить направление, а это не конфетку развернуть). Анализ мочи у меня был нормальный, потому что докторишка с козлиной рыжей бородкой (или медсестра, заведующая баночками с желтой жидкостью) заподозрили, что что-то нечисто, когда я сдал пару анализов мочи. И окторишка заставил меня мочиться прямо перед ним. Видно, он сек о случаях добавления крови в мочу, а может просто был скрытым извращенцем, кайфующим от лицезрения мочащихся в банку подростков. Я долго не мог сосредоточиться, как не пытался. Докторишка посоветовал мне выйти и пройтись по коридору, а потом вернуться. Я сильно нервничал, потому что я чертовски боялся попасть в армию (как и каждый нормальный парень, если, конечно, он не навоображал себе в котелке всякой розовой чуши о славной армейской жизни, насмотревшись по телеку фильмов и наслушавшись разных интервью с теми, кто служит в армии. Конечно, перед этим им заплатили, чтобы они сказали то, что нужно. Возможно, им и вправду повезло, и их никто не заставляет вешаться, не долбает стулом по затылку ради смеха, но в основном, что треплют с телека – ЛОЖЬ. Оттуда говорят то, что хотят слышать те, кто заправляет всем в этом бешеном информационном мире). Я даже подумал о том, чтобы купить маленький шприц, наполнить его кровью, вставить его под ремешок часов и впрыснуть в мочу, но я сильно нервничал – поэтому ничего подобного я не сделал. Докторишки заполнили акт от военкомата, собрав перед этим консилиум, и в итоге поставили мне какой-то мелкий диагнозишка, с которыми в армию загребут с руками и ногами. Я был возмущен. Справедливо, само собой, что у меня был нормальный анализ мочи, а, следовательно, не было и воспаления (ни почечного, ни какого-либо иного), источник которого никак так и не смогли обнаружить. То, что они сняли опущение почек, было по-настоящему пакостно. Врачи в урологии сошлись в едином мнении – ЗДОРОВ (почти как бык с незначительными мелкими отклонениями). Опущение же почек было в пределах нормы, хотя в больницы маминого друга-врача мне делали рентген, и этот врач, судя по результатам снимков, сказал, что мне требуется аж хирургическое вмешательство. ВОТ ПАРАДОКС! Хрен поймешь этих врачей. Сколько врачей, столько и мнений, и каждый из них хочет показать, какой он компетентный и соображающий. А в общем-то все итак ясно. У них несгибаемое правило: ТЕ, КТО ОТ ВОЕНКОМАТА, НЕ МОГУТ БЫТЬ БОЛЬНЫМИ – ОНИ КОСЯТ. Кто же будет пушечным мясом? Кто же будет возвращаться инвалидами и психами, которые уже будут не фига не нужны никому такие.
Возвращаясь домой, перед глазами все расплывалось. Голова кружилась и чувствовалась безумная усталость. Я думал доехать до дома на маршрутке, но не решился. Сидеть в этой коробке, напичканной людьми, которые могут на самом деле и не быть таковыми. Лучше не рисковать. Ощущение ненужности, покинутости и ДРОЖИ. Проходя мимо винного магазина, в котором я когда-то очень давно покупал бутылку вина и у которого видел ту шлюховатую тетку, захотелось купить вина или даже может водочки, но я этого не сделал. Снова сдрейфил. Если бы со мной кто-нибудь в данную минуту был рядом, то я бы мог зайти, не задумываясь, но когда я один, то трушу, потому что думаю, там… может быть поставлена ловушка… там могут быть ОНИ… ЛЮДИ, СКРЫВАЮЩИЕСЯ ЗА РУТИННОЙ ОБОЛОЧКОЙ… ФРЭССЕРЫ.
Я ЖАЛКИЙ ОДИНОКИЙ ТРУС
ТРУСССС-С-С-СИ-ИИИШКА (ХА-ХА-ХА!!! ХО-ХО-ХО!!! ХЕ-ХЕ-ХЕ!!!)
Проплелся к себе и плюхнулся на постель. Башку будто сдавливал великан. Малость подташнивало. Я оторвал голову от подушки и оглядел комнату, надеясь увидеть Бена, но его, естественно, не было, что я и до этого знал. Может, гуляет. Кадрит местных кошечек или мирно сопит на шкафу. Если бы он был рядом, я бы прижал его к себе, вдыхая запах его теплой шерсти. И, возможно, тогда бы мне стало полегче. Совсем немного. Капельку. Чтобы я мог уснуть.
Снова подумал об Александре. Снова подумал о смерти. Снова подумал о… самоубийстве.
4 апреля
Сегодня проснулся с чувством, что мне в сердце вонзают ледяную сосульку, – лютый мороз окутывает все тело. Мне жутко-жутко страшно. Я лишь выбрался из постели за дневником, проверив перед этим, заперта ли дверь, и бросился обратно под одеяло. Я до безумства боялся выходить из комнаты, потому что ОНИ БЫЛИ РЯДОМ. На двери возле полосы появилось колотое отверстие, точно некто воткнул кончик ножа в нее и вертел, будто вворачивал шуруп. На левой руке, на которой уже и без того было два фиолетовых шрама, появился новый чуть повыше локтевого сгиба. Как только проснулся, я не заметил, что край одеяла и простыня были в пятнах крови, но теперь когда я это заметил, все мое тело забилось от дрожжи, так что мне пришлось стиснуть зубы и сжать в руках одеяло, чтобы унять бьющую меня дрожь.
ЗНАКИ ФРЭССЕРОВ
Живот сводит, ладони похолодели, сердце то бешено колотится, то словно останавливается и не бьется в груди. Ощущаешь в груди что-то вроде впадины. Дыхание учащенное. Стараюсь успокоиться и дышать нормально. Глубокий вдох, выдох. Но это все равно не помогает – сердце колотится еще быстрее, а внутри все леденеет. Нёбо покрылось сухой непробиваемой коркой. Провожу по нему языком, но оно тут же снова затвердевает. Губы ссыхаются. То и дело провожу по ним языком. Глаза широко раскрыты. Фрэссеры рядом… совсем близко. ОНИ каким-то образом проникли в комнату. Но я же запирал дверь вчера, я точно помню (а помню ли?). Сюда, наверно, проник тот человек (один из Фрэссеров, а это значит, что он не человек), который способен проваливаться в землю. Его впустил ДУБЛИКАИ папочки. Конечно! Как я раньше не догадался?! Он решил растерзать меня во время сна. Когда я бодрствую, то могу почувствовать их приближение, поэтому он попытался разделаться со мной во время сна. Но почему он не предпринимал попыток раньше? Потому что вчера я был более всего слаб, разбит наглухо, и ОНИ посчитали это подходящим моментом для нападения.
КАК МНЕ СТРАШНО!!!
Позавчера я также был легко доступен, но они не атаковали, потому что я положил под подушку дневник. Я записал о своих страхах, и они своего рода были заперты, поэтому ОНИ и не пытались разделаться со мною. Но сегодня я чуть не погиб. Кунер (человек, который способен исчезать под землю и менять свое состояние) просочился через щель между дверью и полом. А может, и через отверстие вверху (между дверью и окладкой) или же с боков?
Когда я пишу это, то буквы перед глазами плывут, поэтому они получаются точно пьяные и залезают на другие строчки. Меня подташнивает. К горлу подскакивает комок, так что я думаю, что прямо сейчас на одеяло и сблюю. Но до этого, к моей радости, пока не дошло. Вдох, вы-ы-ыдох – и комок откатывает от горла, но затем снова подступает, и мне приходится проделывать подобную операцию вновь. Отложил ручку – ладони все потные. Подул на них. Чувство, что они все заляпаны грязью, не пропадает. Это так погано. Оно бесит меня. Я грязный одинокий шизик. А-а-а-а!!! Если бы я мог выбраться из комнаты, то я бы вымыл их с мылом под горяченной водой три или четыре раза, но я не могу, потому что ОНИ бродят по кварт…
Заклеил скотчем щели между дверью и окладкой и щель между полом внизу. Как до меня раньше не дошло?!!! ДУРАК-ДУРАК-ДУРАК!!!
Кунер давно уже мог просочиться через них и превратить меня в груду мяса. Почему он этого еще не сделал? Почему ночью он лишь порезал меня? Играет? Фрэссеры развлекаются? НЕ-А. ОНИ не играют и не развлекаются, если добрались до тебя та-а-ак близко. Я, кажется, понял, ночью я видел сон. Мне снилось, что мы с Нэт поженились и уехали в наш домик в лесу. Я был так счастлив. Безумно счастлив. Я нашел жемчужину, которую давно искал и наконец-то нашел. Нашел ДРУГА ЖИЗНИ, который заполнит пустоту и впадины во мне, поможет мне справиться с моими страхами – с ним Я НЕ БУДУ ОДИНОК-ОДИНОК-ОДИНОК-ОДИНОК-ОДИНОК.
Голова у меня раскалывается и вот-вот словно взорвется. Сердце стиснуто стальными тисками. Мне хочется заорать, но язык будто прилип к нёбу.
Эти согревающие сердце мысли, чувства и переживания, связанные с этими событиями (свадьба, поездка, а также… чувство, что я наконец-то обрел ДРУГА ЖИЗНИ, в поисках которого находился очень-очень давно) защитили меня от Кунера. Если бы не они, я бы, наверно, не писал ничего в этот дневник. В общем-то, мне редко снится что-нибудь хорошее – в основном не снится вообще ничего (спит как бревно) или же какая-то галиматья, которую тут же забываешь, как проснешься.
Согревающие Сны мне снятся редко.
Тошнить стало немного поменьше. Сердце, кажется, (а может, и нет) начало сбавлять темп. Я думаю, что по моим холодным потным ладоням кто-то ползает (муравьи или кто-нибудь в этом роде), но когда я смотрю на них, то не вижу никого – они мне кажутся лишь какими-то синеватыми, точно мертвые. Пошевелил рукой, на которой оставили свою метку Фрэссеры, сморщился. Надо будет помазать порез зеленкой и заклеить пластырем, когда выберусь из комнаты… когда Фрэссеры отступят. На руке уже было три пореза, я походил на какого-то ветерана, который побывал в различных сражениях, после которых у него остались ранения, своего рода напоминания. Но это даже как-то странно иметь такие ранения на одной руке. Любой здравомыслящий чувак, увидев бы их, что они появились неслучайно. ПЛЕВАТЬ. Меня это не косеет. Меня больше бесит то, что третий порез появился не по моей воле, а мне сделал его этот вонючий Кунер. Я сам иногда спрашиваю себя: зачем я вообще порезал себя первый раз после ссоры с отцом, и не нахожу ответа. Все это словно белое пятно. Словно это было всегда, или мне нанес его кто-то другой. Разумеется, кто-то другой. Другая половина меня. Взрывная, психически неуравновешенная – та, которая посылает все эти черные шуточки и темные фантазии. Наверно, мне и не следовало резать себя в тот день, но я тогда был не в себе, в мозгу все помутнело, его заволокло гневом, яростью и психозом. Там был не я… не тот я, который пишет все это, прижав колени к себе и дрожа. Порой, когда я задумываюсь над этим, мне становится не по себе, дурновато, и руки, как и остальное тело, покрываются мурашками.
ВНУТРИ МЕНЯ ЧТО-ТО ЖИВЕТ. СКОРЕЕ ДАЖЕ НЕ МЕНЯ, А МОЕГО МОЗГА. ЭТО ПРЯЧЕТСЯ ГДЕ-ТО ГЛУБОКО ВНУТРИ, ПОСТОЯННО ПЕРЕБИРАЯСЬ ИЗ ОДНОГО ТЕМНОГО УГЛА В СЛЕДУЮЩИЙ.
Мне следует рассказать Натали о том, что я скрываю и чего боюсь. Это должно помочь. Я надеюсь-надеюсь-надеюсь-надеюсь. Я так устал жить в страхе, дрожи и холоде.
ПОКОЙ ТИШЬ УМИРОТВОРЕНИЕ
ЛЮБОВЬ!!!
ДРУГ(?) ДРУГ ЖИЗНИ ХОЛОДИЩЕ
Я урод? Пока нет. Псих? В этом я сомневаюсь с каждым днем все меньше.
В дверь кто-то скребется. Я замер и затаил дыхание. Комок вплотную подкатил к горлу.
Снова поскребывание.
«Эй, ма-а-м!»
Я назвал ДУБЛИКАТ матери «мамой», хотя ее давно уже не было рядом. Где она, интересно? Внутри этого ДУЮЛИКАТА, который ее поглотил. Глубоко внизу. В кишащей разными тварями и личинками мгле этого ДВОЙНИКА. Но там за дверь сейчас был даже не ДУБЛИКАТ. Кто-то другой. Я слышал тяжелое дыхание (животное?) и хрипы.
Более сильное поскребывание.
Удар в дверь.
«Оставьте меня! Валите!»
За дверью некто топтался. Не похоже, что это был Купер. Другой из Фрэссеров.
Новый удар. Этот урод навалился на дверь всей своей тушей.
Дверь скрипнула.
Сердце у меня стремительно упало вниз живота.
СЕЙЧАС ОН(?) ВОРВЕТСЯ!!!
Эта мысль начала обволакивать меня. Стали появляться картины того, как этот некто из Фрэссеров убивает меня. Все заполнила мгла. Я буждто ослеп. Вспомнил о том, что Я ЖЕ ХОЧУ УМЕРЕТЬ, ДУМАЮ ЧАСТЕНЬКО О САМОУБИЙСТВЕ. Это мой шанс. Он разорвет меня в одно мгновение (а если будет, точно садюга, мучать, измываться, нанося мне рану за раной, отрывая частичку мекня за частичкой – разбирать по частям?). Появляются другие Фрэссеры , при виде которых кишки слипаются в одну сплошную клейкую массу и тянеть блевать, сразу возникат желание бежать без оглядки. Они будут ржать, в то время как я буду медленно подыхать в агонии, захлебываясь темной кровью.
Эти мысли (фантазии?) были такие ледяные, такие реальные, что мне и всамом деле показалось, что комната начинает наполняться Фрэссерами. Тут был и Кунер. А ко мне приближался Длинный Фрэссер, все тело которого было в складках (вроде целлюлитных, только намного омерзительнее), будто панцирь. Он протягивал ко мне длинную ручищу, пальцы на которые были заострены, подобно хорошо заточенным карандашам.
Раздается одобряющее ржание. Крики. Возгласы и нечто вроде рыка.
Новое посребывание.
Скрип двери от нового удара.
Темные холодные мысли, которые в некотором смысле были реальны, выпустили меня ненадаолго из своих тугих объятий. Я сосредоточился на Натали, ее черных волосах с кудряшками, очаровательной улыбке и чистых глазах, в которые можешь смотреть, не отрываясь.
Умирать я не хотел. Я жаждал жизни. Жизнь не казалась мне рутиной, чередой одноообразных картинок, замкнутым кругом, в котором мы все носимся, точно ручные хомячки.
Почему жаждешь жизни, когда тебе угрожает опасность, когда чувствуешь запах страха и смерти?
Простые вещи приобретают другие цвета, чувства обостряются, наполняешься теплотой, и понимаешь, что у тебя не все так плохо. Жизнь не такое уж дерьмо. У других она и хуже, но они не плачутся и не стонут – они продолжают жить, пусть чертовски трудно, так что кажется, нет просвета, но они все же двигаются дальше, продолжают жить.
Нэт. Я касаюсь ее мягких волос. Дотрагиваюсь до ладони, провожу нежно по ней. УЖАС ОТСТУПАЕТ. БОЯЗНЬ ПОКИДАЕТ. УХОДИТЕ-УХОДИТЕ-ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ, ВОНЮЧИЕ ФРЭССЕРЫ.
Хочется сходить в туалет «по-крупному». Возникло желание заверещать, но снова у меня точно вырвали голосовые связки. Я даже не был способен издать жалкое подобие мычания.
Поцелуй с Нэт. Ее мягкие теплые губы. Дурманящий запах ее волос, кожи.
ОТСТУПАЙТЕ. НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ. ПОЖ-Ж-А-Л-У-У-Й-С-ТАА…
В дверь поскребли слабее по сравнению с предыдущими разами.
Послышались удаляющиеся шаги. Ноги у меня вспотели; к ним налипало одеяло. Я отбросил его, прислушиваясь к звукам за стеной.
Ничего не слышно.
Прислушиваюсь.
Ничего. Тишина.
Сердце скачет в груди, точно дикий мустанг. В башке все вертится. Полдумал о том, что сейчас потеряю сознание. Отрыгнулось. Вонь какой-то кислятины, а еще хлебный запах, какой-то несвежий.
Сенова захотелось по-крупному, да еще мочевой пузырь стало разрывать. С трудом дается сдердживаться.
Фрэссеры отступают.
Я это ощущаю. Дом, словно очищается, принимает обычный мрачный вид, к которому мы все привыкли.
Ужас, страх, холод, одиночество, тоска, отчаяние не давят с неимоверной силой, так что того и глядизаверещишь, как сирена, и ринешься бежать, размахивая клешнями в разные стороны и деря себя за волосы. В тыкве все клинит. Свет вырубается. Остаешься один-один-один… на едине со своими страхами, темными мыслями и холодом одиночества. Ты функционируешь в какой-то степени, как чушок в коме – он не умер и не живет, он завис где-то между.
За стеной раздался телефонное дребезжание. Я вздрогнул. Сердце снова скакнуло к горлу, а потом вниз живота. Я почувствовал, как Фрэссеры снова приближаются. Зажмурил глаза. Сосчитал до пятнадцати. Постарался вызвать в своем мозгу лицо Натали.
Телефон продолжал звонить.
Ее локоны касаются и щекочут мне лицо. Я пропускаю их между пальцами. Передо мной возник огромный необъятный простор песка. Он исчез, и меня окутала ЛЕНЬ, ТОСКА, БЕССМЫСЛИЦА и БЕЗНАДЕГА. Желудок сдавило, комок какой-то желчи подкатил к горлу. Я едва успел соскочить с кровати. Перед глазами все затуманилось, но я успел подползти к двери, чтобы блевать не на ковер, а на участок линолеума перед дверью. В башке все окутало облаком: липким, тяжелым и причиняющим боль. Сквозь некую пелену я расслышал, как по полу за дверью постучали, и Фрэссеры свалили, оставили меня на определенное время.
Я открыл дверь и бросился в туалет. Заглянул на кухню, чтобы ополоснуть глотку водой. В мойке была гора посуды, и я еще удивляюсь, как над ней не кружили мухи (зеленые помоечники), плита была усрата, и даже было не похоже, что я ее когда-то отмывал. Стол был в крошках, в каплях, жире и еще каком-то дерьме. Картинка не из приятных. Можно подумать, что здесь обитает маньяк-убийца-людоед-насильник (4 в1), который только и делает что занимается кровавой работой, а по возвращении жрет, что найдет в холодильнике и валится дрыхнуть.
В спальне ДУБЛИКАТА матери я не обнаружил. Ушел, наверно, поработать. На что он будет покупать себе горючее?
БОЛЬ. ПОСТОЯННАЯ БОЛЬ. БОЛЬ ОДИЕНОЧЕСТВА. БОЛЬ ТОСКИ. БОЛЬ ОТЧАЯНИЯ. БОЛЬ ОТ МЫСЛЕЙ О КОНЧИНЕ.
Я находился дома один. До этого тут были Фрэссеры, но они ушли.
ОНИ РЕАЛЬНЫ
ЭТО, ЗНАЧИТ, Я НЕ БЕЗУМЕЦ?
Мне было в лом вытирать блевотину. Только бы плюхнуться и уснуть.
СПЛОШНАЯ УСТАЛОСТЬ. ЛЕНЬ
ДЕПРЕССИЯ. ОПУСТОШЕННОСТЬ
УБИЛ БЫ МЕНЯ КТО-НИБУДЬ БЕЗБОЛЕЗНЕННО. ВВЕЛ БЫ КАКОЙ-НИБУДЬ ЯД В ВЕНУ И Я БЫ УСНУЛ НАВСЕГДА… МЯГКО УШЕЛ
СМЕРТЬСМЕРТЬСМЕРТЬСМЕРТЬ
КОНЧИНА
ПЕРЕСТАЛ СУЩЕСТВОВАТЬ…
МУЧАТСЯ ОТ ЭТИХ ЧЕРНЫХ МЫСЛЕЙ, ГЛОЖУЩИХ МЕНЯ ПОЧТИ КАЖДЫЙ ДЕНЬ В ТОЙ ИЛИ ИНОЙ МЕРЕ
НЕТ БОЛЬШЕ СИЛ
Я проспал до 14:20. Сквозь тонкий неспокойный сон я слышал вновь телефонный звонок. Проснулся я с квадратной тыквой, меня мутило, и минуты три я не мог понять, кто я и где нахожусь. Вытерев через лень уже засохшую блевотину, снова лег на постель. Провалялся, точно трупак, пялясь в одну точку до возвращения ДУБЛИКАТА матери. Вышел глянуть, что она притащила. Одно дерьмо – пять пакетов супов быстрого приготовления, которые она швырнула на угаженный стол, и шашек мясной колбасы (людоедка долбанная). Хлебом здесь и не пахло. Я бы не отказался от свеженького хлебушка. Он как раз хорошо помогает после проблевки. Мне следовало сходить и купить что-нибудь пожрать на тысячу, но я был так измотан, что сил едва хватало дотащиться до постели после того, как я попил холодного чаю из относительно чистой чашки (в одной из чашек вообще плавало разбитое яйцо, хорошо не тухлое), я поплелся в свою комнату, чтобы записать хронологию этого ужасного дня, который походит на мираж. Но самое леденящее и сводящее с ума то, что это все было… на самом деле. Я в этом уверен.
К сведению: кроме как закрывать ручку каждый день, нужно еще и залеплять щели скотчем между полом и дверью и окладками. Вымыть посуду.
Я в конце концов не свинья. Если этим ублюдкам ДУБЛИКАТАМ этот бедлам в кайф – их вонючее право, но меня это бесит.
СМЕРТЬ
ОДИНОЧЕСТВО
СМЕРТЬ ОДИНОЧЕСТВА
КОНЕЦ ОДИНОЧЕСТВА
5 апреля
Панического страха нет, но безнадежности, отчаяния, непонимания и усталости хоть отбавляй. В горле стоит комок, точно я вот-вот расплачусь. Отзвуки вчерашнего рецидива дают о себе знать. Полное безразличие ко всему. Глубокая апатия. В тыкве пустота, ни одной мысли, точно некий псих по чистоте вымел оттуда все, что только возможно.
БЕЗНАДЕГА
Вспомнил, что мне сегодня на прием в больницу. Было не охота переться. Подумал о том, что жаль у меня нет двойника (вообще-то он может появиться, если меня сцапают Фрэссеры, но тогда не станет меня), который мог бы наведаться за место меня в больничку. ДУБЛИКАТ мамочки храпел (храп был отлично слышен из-за двери спальни). Меня обуяло что-то. Какая-то хандра или горечь даже. Я прошел на кухню-помойку, взял валяющийся в ящике грязный нож с чем-то налипшим на рукоятке. Сдавил его крепко обеими руками. Напряг живот. Приставил конец ножа к животу. Кинул нож на пол, обхватил голову руками и застонал.
Жалкий слабак.
Уголки глаз у меня увлажнились. Я шмыгнул носом, хоть у меня и не было насморка – скорее непроизвольно. Утер глаза и, опустив взгляд в пол, пошел в туалет. Долбанул два раза подряд по стене. Третий стукнул несильно, потому что было больно. Думал, полегчает, но я заблуждался. Наоборот, в башке застучало, почувствовал себя вывернутым наизнанку, настоящим ублюдком, отходом производства. Сцепил пальцы на волосах и потянул, скрипя зубами.