Я выплелся из автобуса на конечной остановке. Движения давались мне с трудом. Боковым зрением я заприметил у здания, над которым висела табличка (ИНТЕРНЕТ ЦЕНТР), несколько подростков младше меня. Это были трое парней и девчонка в черных джинсах с подтяжками, которые висели. Через отверстия джинсов, в которые вставлялся ремень, была пропущена железная цепочка, спускавшаяся вдоль колена. В руках у двух парней было по бутылке пива. ДЕТКИ ДЬЯВОЛА. ПЕШКИ ФРЭССЕРОВ. Нужно быть всегда наготове. Опасность может придти оттуда, откуда и не ожидал.
Я зашел внутрь вокзала. Людей было не слишком много. Один мужчина, подложив под голову толстую сумку, лежал с закрытыми глазами на скамейке. Толстая женщина, сидевшая на другой с сумами, поедала жареный пирог. У кассы стояло также чуток народу и у отдела с газетами и книгами. Каждый был занят своим. Все были такими отстроненными, существующими точно в собственном измерении, в котором функционировали лишь их законы. И вряд ли у кого из них ты мог бы рассчитывать на помощь, будь ты ограблен или еще чего бы подобное произошло.
Вышел к перрону посмотреть на железных драконов. Подошел к краю и поглядел вниз на рельса. Перед глазами точно вспышка того, как поез гонит, а я спрыгиваю, точно Анна Каренина, слышен хруст ломающихся костей, отлетает башка, хлещет кровь, и затем…
Мне стало жутко холодно и страшно.
Повеяли в башку жуткие мысли. Сгущаются сумерки. Где-то слышен звук приближающего поезда. Вокзал кажется опустелым. Он походит на город-призрак. Я иду внутрь, пытаясь найти кого-нибудь. Потом откуда не возьмись выскакивает очумелый псих в какой-нибудь маске и с топором в руках (или еще чем-нибудь). Наверно, я просто насмотрелся ужастиков… Ха!
Холод внутри груди нарастал. Хотелось оказаться в теплой постели… как в деревенской постели. Опустить голову на подушку, под которой лежал дубовый листочек, закрыть глаза и заснуть спокойно и без страха и мыслей о завтрашнем дне.
Я расслышал голоса.
Заставь эту падлу проглотить это!
Больше его ора я не вытерплю!
ГЛОТА-А-АЙ!!!
Рядом со мной примерно семьдесят, наверно, километров в час пронесся Фольксваген. Он проехал в каких-нибудь паре сантиметров от меня. Я вышел из тупора. Мир, в который окунул меня собственный мозг, исчез, и я вернулся обратно. Мне хотелось показать ему средний палец или послать, но не было сил. Я с трудом волочил ноги. Я еще находился в каком-то оцепенении. Мне казалось, что я иду сквозь туман. Я почувствовал запах спирта, а затем больничный.
Отличненько! Отходи в сон. Это помогло.
Затем у меня в мозгу что-то переклинило. Я не помню, как сел в маршрутку, как шел к Канализационной Берлоге (куда мне еще было идти, черт возьми?!), как поранил костяшки на правой руке, где запеклась кровь – ничего я этого припомнить не мог. У меня был в уме лишь вокзал, пронесшийся передо мной Фольксваген, и конечный пункт – Канализационная Берлога. Куда подевались остальные связующие элементы, я не мог сказать?
Я улегся на сраный матрас, на котором чуваки вроде Степана любили потарабанить какую-нибудь идиотку, обнял себя и закрыл глаза. Разумеется, это не были пахнущие свежестью и убаюкивающим холодком перины, но все-таки. Да и вообще на кой человеку воображение, а? Я оказался на сеновале, где пахло пылью, под моей головой была подушка – все как и раньше…в те добрые времена, когда была жива бабуля…в те времена, когда я жил. Мне показалось, я услышал голос бабули. Но это был лишь сраный голос Зависалы, а потом ржание Ритки-услужилки. Я повернулся спиной ко входу сверху и покрепче зажмурил глаза. Я снова был на сеновале, и на меня находил сон, глаза тяжелели. Перед полным погружением в сон в моем мысленном взоре возникло окно, через которое смотрели глаза, их окружала чернота… глаза были устремлены на меня.
22 мая
Понедельник. Как же я его ненавижу! Начало долбанной недели. Ощущение такое, словно ты достиг финиша, но потом точно здоровый гигант хватанул тебя здоровой пятерней и перенес обратно к началу. Говеное чувство.
Зависалы не было в Канализационной Берлоге. В противоположном углу спали Степан с какой-то девчонкой, у которой была и без того короткая юбка, так еще и разрез чуть не во всю длину. На этой суке были еще белые колкотки. Рядом лежала Ритка-услужилка. Все эти три урода лежали, на каком-то новом матрасе – фиг его знает, когда они успели его притащить.
Я поднялся, кряхтя от боли во всем теле. Порез на руке уже беспокоил не сильно. Я постарался отряхнуть одежду, которая была не в лучшем виде. Я поднял лежавший около матраса свой рюкзак, в котором была грязная одежда, дневники, листки с новыми записями и пара каких-то школьных тетрадей. Как мне было в лом идти куда-то, о да! Но я должен был, потому что сегодня у нас был сраный ЕГЭ. Мне надо написать эту муру (или лучше сказать списать, ха!), чтобы я стал свободен, чтобы меня выпустили из этой вонючей тюрьмы, в которой проторчал целых одиннадцать лет.
Хоть другая половина меня говорила не ходить. Я бы сейчас лучше нажрался вдрызг и отключился – о да! Становлюсь прямо как ДУБЛИКАТ папочки. А какого черта, а? Я один, никому не нужен. ОНИ охотятся за мной и скоро загробастуют. Так что какой смысл? КАКО-О-О-Й!!! ЕГО НЕТ!!!
Канализационная Берлога походила на притон: на земляном полу валялись пакетики из-под чипсов, пивные жестянки, стеклянка, какое-то тряпичное шмотье и пара шприцов (вероятно, они остались после вчерашнего, до этого их не было). Да еще здесь сношаюся чуть не каждый день. И я часть этого. Пусть и не участвую полностью в их разврате – но я часть этой системы. Говеный элемент, которого нет выхода, который должен быть в той или иной степени этой частью.
Рик не подходит ко мне и смотрит так, точно у меня вжопе граната, чека выдернута и того гляди рванет. Сравнение не ахти, но оно пришло мне в башень в тот момент, когда он первый раз попялился на меня на первом этаже перед входом, когда мы все толпились там (все три одиннадцать классов) перед тем, как отправиться в соседнюю образовательную тюрьму. Я улыбнулся. Про себя рассмеялся.
Серый тоже пришел в этот знаменательный день.
«Когда планируешь навестить последнего пидора?» – Спросил он меня, пожав руку.
«Хрен, его знает». – Сказал я. Я уж и забыл о нем, об этом последнем гонюке, которому надо было бы отомстить. Все основное зло перегорело во мне.
«Надо сделать на днях. Свяжемся с Ломом и навестим, говеного ублюдка. –Слюна брызнула у Серого изо рта. Хорошо не мне в лицо. – А что с Риком?»
«А черт его знает. Спроси!».
«Плевать. Наверно, Светка не дает. Вот ему и приходится терпеть или старым испытанным» – Серый опустил руку к паху и показал ей движения вверх-вниз.
В тот момент я почувствовал снова ИХ приближение. Стены стали словно сужаться. Мне казалось, что ОНИ где-то в толпе. Поэтому я старался не смотреть по сторонам. Когда математичка наконец нарисовалась, и мы поперлись к школу, то я увидел у забора напротив нашей школы-тюрьмы Кобрина. Он смотрел на меня пустыми глазами. На нем были темно-синие джинсы и футболка, которая на уровне живота была вся в крови. Это как раз в это место он засадил себе нож. Кобрин поднял руку, точно собирался по-дружески меня поприветствовать. Потом она поднялась под прямым углом, все пальцы кисти сжались в кулак за исключением указательного. Этим пальцем Кобрин указал на свой висок, а потом провел вокруг головы. Все это время его взгляд был устремлен куда-то вдаль, в невидимую неподвижную точку на неизвествном пространстве.
Поганое чувство, когда приходится идти туда, куда не хочешь, или делать то, что не хочется, а? А если прибавит еще к этому, что чертовски страшно, пребываешь в каком-то черном апатическом страхе, то получается ситуация не фонтан. Что-то подобное я чувствовал, плется почти в конце ереницы, направляющейся в соседнюю образовательную тюрьму для прохождения дебил-теста, который придумал от нечего делать умник, которого я бы сам взял с удовлльствием да посадил решать всю эту муть, которую он хорошо приготовил, пялясь в книжки.
«Сгоним. Я шпоры купил».
«Если шманать сильно не будут»
«Да ты хоть видел ли шпоры-то, лох! Суперкласс!»
«Естественно, козел. Они, наверно, почти у каждого».
Мне захотелось снова умереть. Или залезть под землю, где ничего не слышно. А еще мне захотелось избить этих двух придурков из параллельного класса.
Сбоку от меня на дереве запела пичужка. Черт, хоть что-то было приятное в тот день. Ведь невозможно, чтобы было лишь плохое! Такого быть не может!
Когда мы приперлись в эту школу-уроду. Нас разделили на группы. И развели в соответствии с тем, кто был в каких группах, по кабинетам. Серый и Рик оказались в одной группе. Я оказался в одной группе с Ванькм Марковым.
«Ну чё, Диман, сильно дрейфишь?» – Спросил он у меня, хмыкнув.
Я мотнул головой. Говорить не хотелось. Зевнул. Сильно хотелось поспать. Мне бы сгодилась даже парта, приставленная к стене. А если бы мне еще и одолжили какое-нибудь покрывальцо, то вообще была бы не жизнь, а малина.
ЧЕЛОВЕКУ НУЖНО СОВСЕМ НЕМНОГО ДЛЯ ДОВОЛЬСТВА
«Спишем у кого-нибудь».
«Будем надеяться, Ванек». – Сказал я, поглядывая вокруг.
«Вот бы сидеть с Башариной. Эта математическая машина убийца знает все, что нужно».
«И не говори».
«Она, наверно, трахается со всеми этими косинусами. Метла поршивая».
Тетка в очках и короткой стрижкой в черном костюме и тфулях без каблуков назвала номер нашей группы и сказала идти за ней. Тут я подумал о том, что совершилось. Вероятно, тут я понял, что как мало мне осталось времени находиться в этой общеобразовательной тюрьме. Если, конечно, я сдам этот сраный ЕГЭ хоть на трояк.
Я сидел на предпоследней парте первого ряда. Ванек был напротив меня на втором ряду. Впереди меня сидела девчонка, на которой было некое подобие майки, хотя я бы назвал это «внешний лифчик», закрывающий внутренний, из-за размера. Эта майка лишь закрывала титьки и плечи. Также у нее была черная юбка. Она время от времени бросала резкие взгляды по классу. Сразу было видно, что она нашпигована шпорами, и ссыт, что ее запалят. Вероятно, напихала пару шпор в трусы да еще под майку-лифчик (только как она собирается доставать их? Скажет, наверно, просто, что титька зачесалась?).
На доске было написано время, в течение которого будет проходить экзамен: 9:30-13:30. Меня начало снова глючить. Показалось, что зеленая доска треснула и из щели появилась посиневшая рука, с котопрой свисали лоскутки кожи. Рука все просла и росла. Я оглядел класс, надеясь, что и другие видели то, что я, но нет. Я словно бы был в другом измерении – я и эта чертова мертвецкая рука, которую подослали Фрэссеры. Рука уже была у второй парты между первым и вторым рядом. Мне захотелось завопить.
«Сейчас вам выдадут бланки. Я объясню вам, как их следует заполнять».
Я задышал часто-часто. Ощущение, будто я не мог дышать минуты две, а теперь мне наконец-то предоставили эту возможность. Огляделся по сторонам. Перевел взгляд на доску. По середине доски – 9:30-13:30, и больше ничего. Голос училки вывел меня из галлюциногенного оцепенения. Но я боялся, что это было ненадалго.
Училка велела написать фамилию на листке. Он был весь в квадратиках, точно сраная шахматная доска. К нему прилагалась два чистых литска – один для черновика, а другой для выполнения задания С. Это я и без того знал. Цифроед нам достаточно парил мозги относительно этого. Мне только было непонятно почему на черновик давали лишь один листок. Мне-то конечно и лоскутка туалетной бумаги бы хватило, но а как же насчет математических машин-убийц, как Башарина?
«Ответы вписывайте разборчивым почерком. Если кому не хватит черновика для блока С, то поросите у меня и я вам выдам. Приступайте». – Училка глянула на часы и направилась к столу, чтобы приземлить свой зад.
Ванек Марков зыркнул на меня, а потом показал жестом, как училка откручивает пробку с бутылки, которяа спрятана у нее в ящике стола, и отхлебывает. Я улыбнулся. Вышло прикольно.
Я вздохнул и поглядел через окно. Мы были на третьем этаже. Перед окнами было пару берез и несколько кленов. Листья на них были приятно зелеными – девственно зелеными, когда они еще не пропитаны нсквозь пылью или иным говном и дышать свежестью. Лишь только глядя на них чувствуешь хоть какое-то успокоение. Я вспомил мои три дубовых листочка, ан которых я якобы путешествовал во сне. Я вспомнил деревню. Я вспомнил бабулю. Мне стало тоскливо. К горлу подстeпил противный ком.
Я думаю, что лишь она понимала, почему я совершаю все эти дурацкие шутки (когда она была жива, это были странноватые шутки, но после ее смерти они переросли во что-то язвительное, злостное, садиское и извращенное). Они вызывали у меня некое чувство удовлетворения, точно отвлекали. От чего? От монотонности – они точно разбивали некое толстое стекло, помогали мне видеть в каждом дне что-то особенное и свое. Разумеется, это звучит типа как мысли ненормального, но все было именно так. Бабушка была частично героиней в моих шутках. Она любила меня, несмотря на то, что я вел себя как засраниц, и она понимала меня. После ее смерти шутки стали еще жестче. Почему? Мне хотелось тем самым заглушить боль внутри: боль от того, что у меня нет больше близкого человека, что мне не с кем поговорить; также мне казлось, что я бегу в черной полосе, настолько черной, что не видно ничего, и вот, чтобы хоть как-то скрасить это темное одинокое состояние я выделывал эти злобные шутки, и я ситал, что никому не нужен.
А КОГДА ЭТА МЫСЛЬ ЗАДАЛБЫВАЕТ ТЕБЯ КАЖДЫЙ ФИГОВ ДЕНЬ, ТО ЧИКАНУТЬСЯ ОЧЕНЬ ЛЕГКО
Когда я сейчас оглядываюсь на все те годы, которые я прожил (17 лет), то вижу, что кроме бабушки у меня не было никого. Отец, но его захватил ДУБЛИКАТ этих ублюдков. Отца уже больше нет – лишь его тело. Нэт считает меня психом. Ха! Черт те что! Может, она и права! Но это не важно. Натали умерла для меня. Я один сейчас. Полностью.
Снова эти черные мысли. Я закатал немного рукав рубашки, которая пованивала потняком, увидел рубцы и мысли о суициде отступили.
Я списал ответы блока А и частично блока В у девчонки, которая была одета в майку-лифчик. Она оказалась довольно сговорчивой и невыпендривалась, как сраная врунья, вроде нашей мат. машины Башариной, которая корчила из себя типа тупую, хотя на самом деле все знали, что у нее есть ответы.
Девчонки звали Алена. У нее был довольно приятный голос. Мягкий и прониктутый какой-то сладостью. Я подумал о том, что если бы я закрыл глаза, и услышал ее голос, то нарисовал бы в своем воображении совершенно другую одежду на ней, разительно отличающуюся от той какая на ней сейас. Вот парадокс жизни, а?! Бывает, что внешность человека блевать тянет, но при общении узнаешь, что он не такой урод, как кажется на первый взгляд (об этом говорит и манера поведения и разговор), а бывает, что человек на первый взгляд хорош (и одежда и внешность), а оказывается таким говнюком, как откроет рот – из него так и сыплются помои.
В одном ответет на блок С я написал такую фигню, что просто оборжешься. Я старлся напридумать какую-гтбудь заумную хрень, в которой было полным-полно слов на – ция и, естественно, слово, которое до жути любила должонить, Башарина – поскольку-постольку. Вышло ничего. Это как по мне. Из кабинета я вышел вторым. Я вышел где-то в денадцать сорок семь.
Когда я обвел взглядом класс, то заместо Алены увидел живой труп, у которого вообще на теле не было кожи – одни ткани. Красные. Она подняла на меня свое напонимающее от,ивную лицо и глянула своими впадшими глазами. Все у меня перед глазами потемнело. Я поспешил убраться из кабинета, не то меня бы вывернуло прямо в кабине, останься я там хоть на пару секунд.
Пели птицы, подувал приятный теплый ветерок. Я чувствоал запах свежей, распускавшейся зелени, которая была подобно девушке, которая полна красоты и изящества. Мне это нравилось, но воспринимал я это уже совсем на другом уровене в отличие от тех лет, когда я жил и был ребенком. Многое во мне умерло с тех пор и многое продолжает умирать каждый чертов день.
За плечом у меня был мой рюкзак, в котором были два дневника, листы, которые я исписал за последние дни и какая-то одежка (некоторую часть одежды я уже выкинул, потому что она была вся порванная да и грязная – если такими темпами двигаться дальше, то скоро буду вообще гулять галышом!).
Мне не хотелось возвращаться в Канализационную Берлогу. Я устал от этой обстановки. Я вспомнил о ключах от квартиры, из которой меня выпер ДУБЛИКАТ. Одна часть разума советовал идти и хоть помыться и одеться в чистую одежду, а другая била тревогу о мысли, что я могу наткнуться на ДУБЛИКАТ папочки. У него уж, наверно, рана заросла на ноге, которую я ему на нес? Я уж скинул эту вонючую повязку со своих ребер, так значит и у него нормально все, ха!
Я стрельнул у паренька сигаретку, он дал мне прикурить. Не знаю, зачем я попросил ее у него. Парень был лет четырнадцати. Когда я к нему обратился, он опешил малость, и фонари у него вылупились, точно у хомяка перед шикарной самокой. Он, вероятно, моего вида испугался. Да, выглядел я сродни бомжу. Не знаю, как меня на экзамен-то впустили. Я выкурил с жадностью сигарету. А потом меня доканывала мысль о раке легких.
Я писал о том, что ненавижу ДУБЛИКАТА и хочу убить его. На самом деле это не так. Это был всего лишь временный психический порыв да и только. Мне и так хреново, если бы я это сделал, я бы чувствовал гораздо хуже.
НИЧЕГО НЕ ПРОХОДИТ БЕССЛЕДНО. ВСЕ ОСТАВЛЯЕТ ТЕ ИЛИ ИНЫЕ ШРАМЫ
Он того не стоит.
Я живой труп. Я умираю. Высыхаю. Скукоживаюсь. Впереди пустота. Непроглядная темнота, которую населяют ОНИ. Хочу я приводить в эту тьму нового монстра, очередного безжалостного людоеда? Нет!
Если ДУБЛИКАТ будет там, то я не стану сопротивляться. Пусть сделает это. Пож-ж-жалуйста. Пусть он это сделает! Как же я устал!
Думаю, это будет быстро.
Сердце даже не заколтилось. О чем это говорит? Полное безразличие и апатие к тому, что будет в будущем.
ЖИВОЙ ТРУП.
Дома никого не оказалось. Пока я шел туда мне показлось, что за мной кто-то следовал. Эта параноя? Не думаю. Что-то приближается.
Когда-то кто-то дома, то дверь обычно редко запиралась. Поэтому я сначала осторожно проверил, заперта ли дверь. Она оказалось закрытой.
В доме был полный хаос. Здесь кто-то был совсем недавно. На столе стояла тарелка с салатом, рядом лежал кусок хлеба. По середине стояла банка с пивом. Я ее допил. Принял душ. Намылился один раз, смыл, потом повторил это снова – я был чсертовски грязен. Около ванны валялся ночная рубашка ДУБЛИКАТА матери, отцовские трусы и лифчик. Офигенное сочетание, не так ли?
Пол в комнате был весь в крошках, жире и кусках какого-то присохшего говна, но, несмотря на это я почувствовал малую долю радости. Ведь это было родное дерьмо, это прямо как в том анекдоте про червяка-отца и червяка-сына, которые сидят в навозной куче. Я уже не помню точно весь анекдот, но главное там было следующее: сын спрашивает у отца:
«Пап, а хорошо в яблоке жить?»
«Наверно, сынок».
«А почему мы не живем?»
Отец вздыхает и отвечает:
«Есть такое слово – родина».
Так, вероятно, объяснялась и причина того, почему я чувствоал какую-то крупицу радости в этом гадюшнике.
Я поел тем, что сумел раздобыть: обломок белого хлеба с пованивающей подозрительно колюасой, две печенюхи. Зразу захотелось спать. Несмотря на безразличие к смерти, я принял меры предосторожности. Прикрыл дверь комнаты и забрался под кровать. На пыльный пол я постелил простынь. В другую простынь я завернулся точно в саван.
… ТРУПЫ ЗАВОРАЧИВАЮТ В САВАН
Вначале было неудобно из-за подушки, но потом привык к тому, что голова была на одном уровне с телом.
Повисла тишина.
Я лежал и размшылял. Как это произошло, что я докатился до все этого? Что я стал каким-то отщепенцем, чокнутым лунатиком? Я задавал себе и другие вопросы: «Есть ли любовь еще в этой жизни? Дружба? Теплота? Почему Я ощущаю так сильно пустоту в своем сердце? Когда все это прекратится?».
Я услышал скрип пола, нарушавший повисшую тишину. Послышались приближающиеся шаги. Хрипение.
Сердце заколтилось. Я натянул сильнее на себя простыню. Поджал под себя ноги.
Раздалось дергание дверной ручки.
Я зажмурил глаза и стиснул зубы.
Снова дергание дверной ручки. Затем стук по двери. Но он не был похож на стук по деревянной двери, скорее на металлический.
Я боялся сделать вдох.
Удаляющиеся шаги. И снова повисла тишина.
Это были ОНИ. Я уверен. Фрэссеры продолжают свою извращенную игру со мной.
В мозгу всплыла мысль о том, что хорошо, что я положил рюкзак в шкаф в комнате. А то, если бы ДУБЛИКАТ папочки увидел его, то просек, что я здесь. А может, лучше достать его и швырнуть в середине комнаты? Мне лень. Офигенно лень.
Ко мне идет сон.
Да и вообще, если он и найдет тебя, то будет изрядно мучить прежде чем убить, думаешь нет?!
Хоть бы я не проснулся!
Надеюсь мне приснится деревня.
Чертовски надеюсь увидеть во сне бабулю.
Часть Третья
Окончательное Поглощение
Как правило, вообще никто не знает, почему что-то случается, особенно те, кто утверждают, что знают.
«Баллада о гибкой пуле»
Стивен Кинг
«О, Господи,– подумал он. – Я,кажется, схожу с ума».
«Я-легенда»
Ричард Матесон
Время стянулось в круг,
Все это впраду было…
День переходит в вечер,
Красным горит по сгибу.
«Заклятие параноика»
Стивен Кинг
Ну, и в итоге, стоило ли? Господи, Боже, как непоправимо прошла моя жизнь! Я навеки остался в последнем дне лета. Меня забыли на улице, и никто не откроет мне дверь. Поверьте, свою долю горя я получил с лихвой. Большинство людей строят планы, а жизнь просто проходит мимо. За свой век я разбросал частички моего сердца по всему свету, а того, что осталось, еле хватает, чтобы жить. Но я стараюсь улыбаться. Я знаю, что мои желания намного превосходили мои способности. Меня больше не ждут ни белые лошади, ни красивые женщины.
«Кокаин»
Режиссер Тед Демм
А теперь я себя убью. Так будет гораздо лучше. Я устал от этого чувства вины, мук и тяжелых снов, а кроме того, мне не нравятся шорохи в стене. Там может прятаться кто угодно или что угодно.
Я не сумасшедший. Я это знаю, и надеюсь, вы тоже знаете. Если ты говоришь, что не сумасшедший, считается, что ты сумасшедший и есть, но я выше этих мелких игр. Она была со мной. Она была реальна. Истинная любовь не умирает. Вот как я подписывал все мои письма к Бетси. Те, которые рвал.
«Нона»
Стивен Кинг
2 июня
Я пишу на скомканном листке в клетку. Перед глазами все плывет. Я дома у Лома. Лежу на постели. Чуть пьян. Сейчас первый час ночи. Когда я был маленький и жил, то в такое время подумывал о том, чтобы посмотреть классный фильм ужасов вроде «Кошмара на улице Вязов» и чтобы в квартире я был один совершенно один – без родаков. Круто, да? Мне такой возможности не предоставилось. В деревне, конечно, я смотрел поздно ужастики, но ряджом спала бабуля с дедом. Хоть они и сопели в полный рост, но все равно это было не то – когда ты один, все совсем по-другому. Чувства совершенны другие. Один раз я уже не припоминаю конкретно когда, я глядел поздо вечером фильм, в котором большие мальчики были не прочь посовать большим девочкам пальчики, так вот как раз бабуля в один из таких эпизодов проснулась, чтобы сходитьв комнатушку облегчения и увидела это. Я смутился по-страшному, хотел вырубить, но в деревне от телевизора пульта не было (все вручную). Пока я шишился, как полный чурбан, бабуля прорулила в туалет, произнеся: «Смотришь, как мужики с тетками цалуются», прорулила в туалет. После этих слов я вздохнул с облегчением, захотелось даже чуть посмеяться. Она так произнесла это смешно. Точно они и в самом деле целовались, а не… Когда бабуля держала курс из туалета в теплую постель, мужик с теткой уже завершили свои играния, и кадр сменился нормально одетыми чуваками. Я ожидал, что бабуля заорет на меня и велит вырубить телек, но она лишь повернулась на другой бок к стене, велев деду на храпеть. Честно признаюсь, что тогда я смотрел эти секс-сцены лишь из интереса, но естественно мой двадцать первый палец уже заявлял о себе при этом, но я не придавал этому того самого значения, мне скорее было жутко интересно, а сдругой стороны страшно (меня кололотило, точно при сорокоградусной температуре). Я до сих пор порой вспоминаю эту детскую сцену и думаю, что бабуля поступила тогда на все сто один правильно. Все таки, не будучи тогда еще таким извращенным и не зная о мастурбации, я почувствовал стыд – и этого было достаточно… даже более того. Потом какое-то время я не старался глядеть эти сцены, я их переключал. Бабуля потом еще сказал родителям, когда те приехали в деревню, что я смотрю фильмы, где цалуются (я чуть под землю не провалился; естественно, бабуля не желала сдать меня с потрохами, просто у нее был такой характер).
Я не припоминаю, почему я так напился; и не могу вспомнить, почему я так долго не писал. Мне даже уже кажется это непривычным. Как же быстро отвыкаешь! Я продолжаю думать (в мой пьяный разум поступают импульсы, лучше выразиться) о вторйо половине. Я думаю о Нэт. О ее черных волосах с кудряшками. Мне нравятся ее волосы, по которым я бы хотел првоести ладонью… нежно, осторожно, точно это произведение старины. Никаких извращений, какие могли бы родиться у рика, моего бывшего дружка-ДУБЛИКАТА. Мне досих пор нравится Нэт, я испытываю к ней теплое чувство, несмотря на то, что она не хочет иметь сом ной ничего общего. Наверно, это пройдет. Я надеюсь. Да и если подумать, я люблю не ее, а то, что создало мое сознание, что-то нереальное, преобразованное.
БЫСТРЕЕ БЫ ЭТО ПРОШЛО!
Я хочу (несмотря на то, что заставляю разум работать в обратном направлении), чтобы Натали была рядом, чтобы я мог прижать ее к себе, ощущить запах волос, тепло ее тела и заснуть с прекрасным (но, наверно, больше недостижимым для меня) чувством, что я не один, что рядом кто-то есть. Чтобы во тьме появился свет.
РАЗБЕЖАЛСЯ ПРИДУРОК!!! ПЕРЕСТАНЬ-ПЕРЕСТАНЬ-ПЕРЕСТАНЬ!!!
Пора отправляться баиньки. Незачем тратить бумагу на фигню! Нет это не фигня, я пишу так, потому что это причинятет мне боль. Но все это прекрасное чувство, ведь это говорит о том, что я недостаточно заледел, существуя в оболочке рутины.
3 июня
Сдал экзамен. Не помню, как его проходил. Совершенно вырезалось из памяти. Как у меня иногда бывало (когда мы еще встрчеались с Нэт, и я думал, лучше сказать, надеялся на то, что мы будем муждем и женой), я старался вызвать в мысленном образе лицо Натали и не мог – передо мной словно вставала некая преграда.
Мне поставили три (а что еще следовало ожидать?). Экзамен был по обществознанию. Я лишь помню, что мне достался вопрос, в коком-то смысле связанный, что я пишу в этом дневнике, ну так вот я и наболтал все, что пишу уже все это время училке. Возможно, на нее оказало впечатление это, и она поставила мне три, а, возможно, поставила три, чтобы не видет моей поганой рожи следующий год (второе предположение наиболее достоверно, ха!). Мне даже неохота рассуждать и тратить чернила на это, потому что кому какая разница (да и мне в том числе черт тебя возьми!).
Я в своей комнате. Я снова рискую. Рядом стоит бутылка пива. Полторашка. Она холодная. По ней скатываются маленькие капельки. Сразу видно, что ее мне дали из холодильника. Но я даже не припоминаю, как заходил за ней. Это странно. Довольно странно. Но она хорошо поддкрживает меня. Это мой друг. Ну и дурак же ты, Версов! Твой чертов друг!!! Ха-ха-ха-ха!!! Да, верно, я спятил. Но, когда я тебя нет дурга, то для этой роли подходит даже пластиковая бутылка.
Время 12:54. Сейчас ЭТИ УБЛЮДКИ активны. Вскоре они возьмут передышку. Я эту знаю. Просто знаю. С четырех до половины восьмого.
Я стараюсь припомнить последние несколько дней, но передо мной точно вуаль, или пелена. Будто я просидел в этой комнате все это время. Но это ведь не так. ДУБЛИКАТ папочки давно бы раскромсал меня. Да и откуда появилось пиво? Оно же не пришло ко мне своим сраным ходом? Да и я помню, что сдавал экзамен. Чуство, словно в моей башке сидит чертик, который регулирует информацию, которую должно получать мое сознание, а остальную он точно хранит в дальней, темной комнате.
Ощущаю одиночество. Пустоту. Я много бумаги истратил, описывая одиночество и связанные с ним чувства, которые идут за ним следом по цепочке. Я делаю так, потому что думаю, что если пишешь об этом, то высвобождаешь это из тебя, точно переносишь на бумагу – потому что, когда у тебя нет того, с кем подулиться, (и когда тот, кто, как ты думал, поймет тебя, принимает за чокнутого), то бумага становится твоим лучшим другом, ты взваливешь на нее свои страхи, фобии, переживания, и ощущаешь облегчение, пусть неполное, но все-таки достаточное для того, чтобы не перерезать в конце концов вены или не повесится в туалете на трубе.
5 июня
Решил сделать некоторые записи. Я у Серого. Он почему-то слишком веселый. Думаю, под наркотой. Что-то репанул про вчерашний день, что, мол, классно развлеклись. Я, честно сказать, ничего не помню. Вообще. Белое пятно.
Родители у Серого свалили куда-то. Как сказал Серый уехали на дачу со знакомыми. Он разрешил мне спать в его комнате, а сам с Юлькой намеревался опоганить ложе предков (Чертов наглец! Интересно, его родичи знают, что он такая скотина? Или же он играют две роли, страдает двуличием?).
С Юлькой была какая-то подружка. Эта гадина хотела свести нас вместе на ночь. Я послал эту сволочь и ее подружку.
«Она ротиком неплохо всасывает, дурак ты дрипаный» – Прошептала мне в ухо пьяная Юлька. Из ее хлебальника исходило горячее пьяное дыхание.
«Обойдусь сваха говеная!» – Вышвырнул я Юльку следом за ее подружкой.
За дверью раздалось треклятое хихиканье, из-за которого мне захотелось расхлебянить дверь и дать этим гадинам как следует. Но я этого не сделал. Я сел на пол у двери. Обхватил голову руками и сосредоточил взгляд на одной точке пола.
Все нормально, парень. Того не стоит. Спо-ко-о-ойно. Свежий щекочущий ноздри воздух, приятный ласкающий ветерок, подобный ласковым прикосновениям любимого человека.. Морская блистающая на солнца вода.
Ни хрена не помогла эта сраная моя релаксация. Не смог я отогнать гнев. Я распахнул дверь. В спальне родителей Серого раздавалось хихиканье и голос Серого: «КОНЧАЙТЕ ХИХИКАТЬ, ТОЧНО ПРИДУРАШНЫЕ ЗОМБИ!!!». Дверь захлопнулась, а затем последовал мощненький удар кулаком по дверному косяку.
Серый не вошел в комнату, хотя я об этом думал и бул готов. Мне стало противно на себя. Я был таким жалким в тот момент. Мне захотелось плакать. Я наморщил лоб, зажмурил глаза и закусил нижнюю губы, стараясь унять подступающие слезы. Я смахнул пару слезинок и шмыгнул носом. Стало полегче. Все-таки слезы – это дар, они несут облегчение, подобно дождю, который смывает пыль и несет освежение.