На первом уроке я увидел Нэт. Она склонилась над партой и смотрела что-то в тетрадке. Она была просто потрясна. На ней была легкая черная кофта с блестками, юбка нормальных размеров, а на шею был повязан шелковый шарфик или платок не знаю точно, как это называлось. Меня что-то толкало подойти к ней, но я не мог – слишком большое расстояние уже отделяло нас (даже не верилось, что она когда-то пригласила меня к себе жить и заботилась, словно подруга жизни!). Другая же половина – демоническая – побуждала сделать какую-нибудь гадость. Но тем самым я все лишь сделаю хуже. Лучше лишь наблюдать и так и ждать чего-то, мечтать. Это приносит хоть какую-то частицу тепла – ненависть же сжигает все.
Весь урок я старался не смотреть на Натали Шерину, хотя честно признаться, очень хотелось. Меня точно тисками тянуло. Из-за чего мы отдалились? Из-за ее реакции на мое откровение? Кажется. Тогда мне казалось, что она была ко мне несправедлива. Но теперь я понимаю, что ничего в ее реакции особенного не было. Я уже размышлял над происходящим, ну а сегодня наконец-то осознал, что потерял действительно настоящего друга – и в этом большая часть моей вины.
«Как меня задолбали эти цифры и их самый главный заправитель – Цифроед». – Простонал Рик, опустив голову на сложенные руки.
«Да уж», – ответил я , выходя из ступора.
«Запихнул бы ему в задницу указку да еще кучу косинусов, синусов да еще кучу всего. – Злобно произнес Рик. – посмотри на улицу, Диман. Кайфак. Свежесть. Меня так и распирает от желания чем-нибудь заняться. Сходить в какое-нибудь интересное местечко. Развеяться, а не париться в этой сраной школе».
«Тюряге»,– вставил я, глянув искоса на Цифроеда, сидевшего за столом и пялившегося на математическую машину-убийцу – Баркашину. А возможно он хотел рассмотреть, что там у нее под коротенькой юбкой, ходившей из стороны в сторону, когда она писала сраные функции и исчисления.
«Какая фиг разница. – махнул головой Рик. Синяка у него уже почти не было заметно. Совсем чуток осталось. – Я бы лучше сходил в киношку. На какой-нибудь триллерок на подобие фильмов Ларри Кларка».
«Слышь, Рик, – шепнул я ему на ухо,– ты в Альпвилле».
«И что с того?» – Исказил он в какой-то непонятной гримасе свою физиономию.
«А то, что это похлеще кино – вот что. У нас здесь свое кино и ты часть его».
«Ха». – Усмехнулся Рик и толкнул меня локтем. Цифроед оторвался от ляшок Баркашиной и глянул на нашу последнюю парту.
«Если через три секунды не отвернется, я ему фак покажу, спорим?».
«Заткнись ты». – Когда Цифроед отвернул башку, мы засмеялись, прикрывая варежки.
В коне урока Цифроеда, который вякнул, пялясь на Баркашину, на которой были черные брюки, которые чуть не сползали до самого копчика, что в понедельник пишем ЕГЭ. Этот любитель косинусов и математических терминаторш добавил, что мы везунчики, потому что писать будем в нашей школе. Потом он окрикнул меня по фамилии, Рика и Серого.
«что думаешь это смешно, прикольно, как вы выражаетесь, а?!» – Злобно процедил Цифроед.
«А чем вы?» – Преобразился я в невинного и туповатого паренька, которому охота выиграть Оскара за хорошую игру.
«НЕ ПРИКИДЫВАЙСЯ! – взревел Цифроед. – Вы все понимаете. Животные, вы просто жаклки дойти до такого!»
«Я не се… то есть не понимаю, о чем вы говорите?» – Сказал Рик.
«Все ты понимаешь, толстяк!» – Мне показалось, что при слове «толстяк» у Цифроеда загорелись глаза и появилась ухмылочка такая, словно он увидел лакомую мертвичинку или свежую плоть.
«Ты чего там сказал? А?! – выкрикнул Рик. – Долбанный косоед! Я тебя оскорблял, а?!»
«Угомонись, Рик!» – Отодвинул я в сторону своего приятеля.
«Пока нам ничего не удалось доказать, но это вы. Одни лишь вандалы-извращенцы способны на такое. Вам еще предстоит разговор с директором».
«А ты на что способен, у? – Произнес с презрением Серый. – Пялиться на молоденьких девочек-учениц? А может, ты сраный педофил?».
«Слышь ты, сопляк!».
«Заткнитесь. –Твердо сказал я. За дверью слышался гул. Понимал, что постановку нужно было по скорому скручивать – пара лишних глаза, заметивших, что здесь происходят нам не к чему. – Вы докажите вначале».
«Идем, Диман. Пора фигачить отсюда!» – Одернул меня Серый, бросив злобный взгляд на Цифроеда.
«Да, конечно!».
Мы протиснулись сквозь толпившееся у кабинета стадо. Чувствовал я себя как победитель. Было ощущение, что Цифроед сейчас выскочит из кабинета, раскидывая всех направо и налево и размахивая топором, появившимся у него незнамо откуда.
«Одни лишь вандалы-извлащенцы способны на такое». – Произнес, кривляясь Рик. – Еще толстяком меня назвал, надо было засунуть ему указку в глотку, хрен долбаный, сука!».
«Подзавянь чуток. Распыхтелся. – Оборвал Рика Серый. – Еще нужно обсудить небольшие детали. Мы встречаемся с Ломом неподалеку от школы педа, над которым мы кайфово прикольнулись, в половину первого. У дома, где еще два окна на первом этаже заколочены».
«В половину первого?» – Произнес Рик, точно был глушняком (гнев затуманил его вязкие мозги).
«Да, придурок. Сейчас половина десятого. То есть у нас есть почти три часа. Мы разойдемся каждый по своим хатам. А затем встречаемся у рядом с нашей тюрчкой, как Диман ее называл, – Серый мне подмигнул,– в двенадцать двадцать. Диман, ты идешь куда-то или как?».
«Да , нет. А чё?».
«Завалишь ко мне. У меня есть прикольная шмаль и одна штучка. Которая реально сносить крышу?»
«Чё это за штучка?»
«Увидишь. Не суетись. Я бы и тебе Рик пригласил, так ведь ты будешь дрючить Светку в позе торшера или дрочить, сидя на толчке, пока…».
«Я те щас так въ…шу!!! – В бешенстве выкрикнул Рик, пнув ногой воздух, потому что Серый успел отскочить. – Твое счастье, а то хорошо бы в поддых досталось тебе, пидор!»
«Да ла-адно те, чё шуток не сечешь?» – С усмешкой сказал Серый.
Рик промолчал, отвернувшись. Когда он сделал это, то это было с такой надменностью по отношению к Серому, что, как мне показалось, от него исходили лучи этой надменности. Мне понравилось, как поступил Рик. Он не стал тратить нервы и слова, а показал это своим поведением: Мне слов на тебя не охота тратить, говнюк, так что вали!
Погода была теплая, так что никому из нас ненужно было в раздевалку, а что до меня, так я вообще все ношу с собой. Спускаясь по лестнице и оглядывая сероватый потолок и местами облезлый стены, я все-таки не хотя признался себе, что чуть-чуть люблю эту тюрягу, са-а-мую малость, она словно срослась со мной, став частью меня, и уйдя из нее я буду скучать (даже по этому козлу, с которым у нас щас был наиприятнейший разговор – вернее, по приколам над ним).
Совсем немного мне оставалось времени быть в исправительной тюряге – и хрупкому миру иллюзий, который порождают здесь, придет окончательный капец.
Охранник нас не пропустил – естественно, закончился лишь первый урок. И кстати я заметил, что к концу мая они становятся особенно бдительными и злыми. Рик сделал однажды предположение, что это от злости, потому что весной у всех охранников начинается сезон любовных утех, а им приходится сидеть в душной школе, стараясь подавить свои весенние кошачьи желания. Что-то смешное, и совсем уж немного логического было в этом предположении Рика – в основном же это было подобием тупости, так же как мои шуточки и навязчивые мысли.
Мы выбрались тем же путем, как и вчера после того, как Серый оставил у кабинета литературы и русского сюрприз для Бочонка, за который на нас делал наезд сейчас Цифроед.
«Как это хрен на нас наехал, а, пацаны?» – Сказал серый, затягиваясь.
«Да уж! Поганый пед. Мне следовало врезать этому козлу». – Рик прикурил от сигареты Серого.
«А чего бы ты добился, придурок?» – Спросил я с неким оттенком раздражения и некой усталостью (усталостью от этой тупой серой жизни, от однообразия и желания сделать что-нибудь стоящее).
«Я бы… – Рик задумался, чеша репу и перекатывая сигарету из одного кончика рта в другой. – Хоть бы не чувствовал себя, точно меня поимели». – нашелся он наконец.
«А он бы тебя тогда и поимел. Он этого и дожидался. Ты бы тронул его, а он бы донес Дубоноске и уж будь уверен он бы с тобой хорошенько поквитался, поднял бы хорошенький хай и тебя бы вышибли из школы со справкой перед самым окончанием, выпуском из этого геморроя, а нет! Он бы оставил тебя на еще один год и продолжал бы драть еще столько долгих месяцев, рубишь теперь, к чему веду?».
«Да-а, Диман. Мы лучше ему такой же подарочек у кабинета оставим, да?».
«Только чур, ты будешь тужиться». – Сказал с улыбкой Серый, выплюнув бычок.
Мы загоготали. Рик какое-то время смотрел на нас, точно не понимал, а потом присоединился.
Серый предложил зайти купить бухла, но я отказался, да к тому же не было денег – а содержаном я быть не хотел.
У Серого мы удалось выстирать мои провонявшие шмотки, которые я оставил у Серого. Руки у меня ныли, но это было приятно – теперь у меня была чистая одежда. Потом мы покурили шмали.
«Ну и что за прикол ты мне хотел показать?» – Смеясь спросил я.
«Идем!»
Серый запустил в видак кассету.
«О не-эт,– протянул я. – Опять какая-нибудь чернуха вроде той, что была в прошлый ра-аз». – Мне захотелось блевануть.
«Хлеще, еще хлеще».
И в этот раз это было действительно кровавее. Вначале показывали совокупляющихся теток с огромными титьками, которые были потные как лошади, стонали и трахались в разных позах, но потом одна, когда половой акт был почти завершен незнамо откуда достала нож и разворотила брюшину – та так и скончалась, пребывая в кайфе от сношения.
«Сам смотри эту хернь. Я пошел лучше полежу, и то пользы больше».
«Да ладно тебе, Диман. Это ж круто, первоклассный товарец. Кому ты это продаешь может так и щитает, но не я. Так насмотришься так вообще котелок снесет, он у меня, на мой взгляд, и без того на соплях держится».
«Погодь, сейчас тут аж в пятером будут!».
«Счастливого дрочения».
«Муда-а-к!».
Когда я направлялся в другую комнату, чтобы полежать на койке, то вспомнил снова деревню, где я был когда-то был счастлив и где я действительно жил. Вечерние летние дни, когда небо бледно-оранжевое вдалеке, точно солнце оставило свои отпечатки; когда ощущаешь вечерний холодок и слышишь попискивание ночных маленьких вампиров. Идешь с бабулей за компанию, когда она идет кормить куриц или свинью. Кругом нет суеты, которая повсеместно в Альпвилле, все словно пребывает в полусне. Хочется остановить этот момент, который озвучивают кузнечики и голоса ребятни, которая играет в вечерний футбол перед тем, как разбежаться по хатам, и прокручивать его снова и снова. Перед сном мы с дедом почти каждый день ходили купаться. Он говорил со мной, и я чувствовал удовлетворение внутри. Это не были заумные тупые разговоры, как могли подумать некоторые. Дед говорил о сенокосе, о том, когда лучше купить угля или комбикорма для свиньи, которую звали, естественно, Борька, но я звал его Пердунок, потому что у него как специально было черное пятно на заднице, точно он перданул когда-то и последствия остались на его заднице. Дед спрашивал меня про учебу. Само собой я говорил, что ненавижу ее. Он улыбался приятной добродушной улыбкой и порой взъерошивал мне волосы (это было не часто в отличие от бабули, наверно, потому, что сердце мужчины не такое мягкое и пористое, как женщины, хотя не стоит отрицать, что есть и женщины, которые настоящие тиранки и которых называют бой-бабами или сучками). Перед купанием мы с дедом окольными путями (так чтобы нас не заметили наши соседи и тем самым не заложили деда бабуле) отправлялись за бутылочкой самогона деду. Он выпивал немного перед заплывом, а потом чуток после – «для сугрева». Хоть в основном дед и запомнился мне суровым и не слишком разговорчивым (он разговаривался лишь к концу дня или после пару глотков самогоныча), но в то же самое время он запомнился мне как рассудительный, сдержанный и мудрый человек, с которым я чувствовал себя хорошо и мне казалось, что я учусь от него больше, чем мог бы почерпнуть во всяких там учебниках, написанных долбанными докторами, доцентами и иными ублюдками, которые умеют лишь выражаться заумными гребаными терминами, чтобы их учебник выглядел более престижным, и они срубят побольше бабла, чтобы скататься за границу.
«Только бабушке молчок, сделал засечку на своем рту?» – говорил дедушка, набрасывая на плечи мокрое полотенце.
Я показывал, как сжимаю губы, делая их похожими на утиные, и мы отправлялись по глинистое дорожке, вдоль которой высилась осока, вдали были участки с капустой и картофелем, мост и фабрика, которая сбрасывала в реку всякое говно. Я был действительно счастлив и чувствовал себя свободным, не скованным долбанными цепями рутины и тоски. Что нужно чуваку лет десяти-двенадцати, чтобы у него было нормальное детство? Природа, друзья, которые бы, как он полагал, будут с ним всегда, мудрые и понимающие большие друзья (бабуля и дед). Это у меня было и я был счастлив. И у меня есть, что вспомнить. Пусть я и смотрю на этот период по-другому (не с той детской наивностью, когда видишь все в розовом свете и веришь в сказку и доброту), но несмотря на весь скептицизм, которые порой хочет прорваться в моем разуме и показать мне, что этот период очередная иллюзия, в которой я живу в настоящее время, но я посылаю его куда подальше, и мое период в деревне остается целым, продолжает жить, подобно хорошему старому фильму, которые приносит сладостные воспоминания, вызывает улыбку, а порой и приятные слезы.
«Что это вы долго?» – Спрашивала бабуля.
«А ты шо распереживалась?» – С язвой спрашивал дед, сбрасывая обувь.
«Да не-ет, просто…».
«Во, видал, Дим? – Дед хлопал меня по плечу для привлечения внимания. – Ее суженный красавец ее не волнует, она даже не переживает, вот те на! Ее просто… что тя просто?»
«Просто слишком ты уж разговорчив, просто вот что». – Говорила бабушка, глядя на веселого деда.
Она знала, что он под кайфачком, но как всегда спрашивала:
«Дим, дедушка ничего не пил?»
Повисало молчание. Бабушка глядела на меня (я отводил чуть в сторону взгляд), я знал, что сейчас на меня смотрит дед.
«Нет, бабуль».
«Что убедилась, Фома неверующий! – Радостно восклицал дед. – Сгоняй-ка чайку нам сбацай, или тебе кофейку?» – Обращался ко мне дедушка.
«Чаю крепкого».
«Слышала. Действуй!» – Дедушка на моих глазах превращался в мальчишку.
«Я тебе щас дам «действуй», старый! – Трескала бабуля деда с размаху по плечу. – Видишь, Дим, с кем живу. Не женись никогда внучок».
«Ладно». – Отвечал я, смеясь.
«Именно. Не женись. А то будут тебя допросу подвергать да пилить то и дело. А то и съесть смогут, смотря какую найдешь. Вон твоя баушка чуть не съела меня. Сплю себе и чувствую, как кто пристраивается к моей ступне. Хотела мясца с ноготкмаи отведать – так-то!»
«Полно врать-то, старый! У меня тогда нога зачесалась, я тебе говорила».
«Да-да. Мы так уж и быть поверим!»
Бабушка уходила на кухню.
«Круто мы с тобой ее обхитрили». – Шепотом говорил дедушка, выуживая из кармана фуфайки бутылку, которую он успел засунуть туда до появления бабули.
«Да, дед».
«Да, дед! Надо сказать круто, дед, или как вы там выражаете высшую степень восторга?!»
«Супер или кайфово».
«Вот это дело!» – Дедушка трепал меня по волосам и уходил в маленькую комнату, чтобы спрятать бутылку в коронушку (в старую бабушкину сумку, висевшую на крючке за дверью) или же за кровать или за комод.
Я перевернулся на диване, морщась от небольшой боли в ребрах. Воспоминания пронеслись в моем сознании молниеносно, но было ощущение, что я прожил целую полноценную жизнь.
КАК ЖЕ Я СКУЧАЮ ПО ВАМ, РЕБЯТА!
«Э-эй, Диман!» – Мне показалось спросонья, что меня тормошит не рука, а здоровенный ковш трактора. Потом до меня докатило, что это лапа Серого.
«Чё?»
«Время. Без десяти двенадцать. Пойдем хавнем да пора отчаливать!»
«Это дело. – Я потер глаза, поднимаясь. Желудок у меня был пуст. – Все свою кровуху досмотрел?» – Я сам не знаю почему спросил – внутри, просто непонятно с какого фига проснулся голосок, который принадлежал моему вонючему приятелю ДЕМОНУ: Зря ты не посмотрел такое веселье. Еще не поздно! Давай же! Грязь это приятно – давай-давай-давай!!! Возникла сцена того, как две эти потные лошади сношаются – в позе валета, как раз перед моментом, когда у одной потной тетки появляется нож. Грязь, попавшая в разум, надолго остается там, периодически давая о себе знать, порой и без всякой на то причины. Поэтому и следует держать решетку на разуме, но мне это не всегда дается, а порой я прилагаю не достаточно усилий – я грешен и порочен.
«Ага. Ты много пропустил, чувак, поверь мне».
«Не сомневаюсь». – Я поднялся, стягивая грязную футболку с себя и направляясь в ванную, где висело мое выстиранное шмотье.
«Подваливай на кухню. Мы с Юлькой будем тебя там ждать».
А ну да, конечно, зачем после просмотра своих красочных киношек руку рвать – за тебя все может сделать другая любительница потрахаться или поработать ручкой… а то и ротиком, – Посетила меня извращенная мысль, когда я надевал футболку цвета крема брюле, которая приятно пахла свежестью и хозяйственным мылом, и что было еще приятнее, так это то, что выстирал ее я, а не мамаша, как это было раньше, или же стиральная машина, когда мамаша уже стала ДУБЛИКАТОМ окончательно и бесповоротно.
Направляясь по проходу на кухню, я услышал разговор Серого и Юльки:
«Смогла бы это сделать?»
«Что-о?» – Как же меня бесил этот ее голосок.
«Сделать то, что ОНИ хотят давно сделать с Диманом».
«Наверно, этот придурок давно меня бесит. Мнит из себя что-то, хотя сам полный чмошник. ОНИ доконают его – это их задачка, которую им нравится разрешать». – Внутри у меня все похолодело. Я с трудом верил тому, что слышал.
«Но все же… – пауза, которая в моем сознании растянулась в милю. – Как бы ты это сделала?» – Я ощутил сильную злобу к этому говнюку. Меня обуревало огромное желание ворваться на кухню, долбануть этого ублюдка об батарею, а затем когда он рухнет добить табуретом.
«Я бы подвязала его вентилятору, который бы был хорошо вделан в потолок и выдержал вес его тела, а потом, когда бы он крутился на нем, задыхаясь, стала бы наносить удары топором».
«А ты садюга!» – Серый по-лошадиному засмеялся.
«Хватит ко мне приставать, придурок» – Я удивился такому внезапному переходу.
«Да ладно тебе, я видел, как это было в фильме, не хошь опробовать?» – С похотью в голосе спросил Серый.
Я помотал головой. Закрыл и раскрыл глаза. Мне стало не по себе. Я снова почувствовал, как меня куда-то утягивает. Точно кучи цепких рук обхватили меня и тащат вниз… на самое дно тьмы и безмолвия. Почему они так резко переменили тему, – спрашивал я себя. – Чувство, словно какую-то часть я пропустил, точно кадр, вырезанный из фильма монтажером.
«А, Диман, наконец-то». – Как ни в чем ни бывало произнес Серый. Мне было трудно сдержать клокочущий комок внутри меня, но я смог это сделать. Перед глазами стояла картина того, как я беру старый тупой топор, которым нас бывало трудовик в классе седьмом-восьмом заставлял разрубать деревяшки и который был так туп, как еще говорят «с тоски не зарежешься», и начинаю рубить им вначале по локтевому сгибу, а потом по плечу. Меня замутило, стало не по себе, по телу пробежала дрожь страха и отвращения, когда в моем сознании часть руки наконец с ошметками суставов и кожи была отсоединена от локтевого сгиба и полилась темно-алая кровь. Я попытался не подать вида, что мне до жути страшно, когда я тер глаза, и просил про себя лишь о том, чтобы эти безумные черные мысли оставил меня в покое.
«Ты чё застрял-то?» – Буркнула Юлька, ковыряясь в зубах указательным пальцем. На ней была легенькая кофточка с короткими рукавами и вырезом, так что сиськи можно было рассмотреть почти в пол-объема.
«Я сварганил макарон. Может, затащишь пару порций в свой водосток». – Я перевел взгляд на раскрытую сковороду. Макароны напоминали фарш, да еще у них был цвет сопель.
В общем мне удалось проглотить лишь четыре ложки – и то это было сделано мной с закрытыми глазами и с большой силой воли. Я понимал, что в желудке что-нибудь должно быть, чтобы он не заныл и не появилась изжога. Кроме проблем с давлением, у меня еще проблема с желудком. Гастрит или какая-то иная фигня, я толком не запомнил да и не хочу занимать место на листочке, который я прикрепил к дневнику, ради пустого и ненужного описания болезни. Кому какая на хрен разница, как она называется правильно, у нас что здесь медицинский сраный учебник, в котором до черта непонятных терминов? Пока я пытал себя подобным образом, Юлька сожрала бутурброды с жирными кусками мяса (мне казалось она жрет человеческую плоть, с которой сочится кровь), а Серый жевал макароны, точно это был деликатес (свое дерьмо всегда вкусно, как еще есть поговорка: свое дерьмо не пахнет) и водил по руке Юльки.
«Мы еще потом встретимся, когда вэрномся,– пробурчал Серый, заглатывая макароны, – я хочу, чтобы ты это сделала все же».
«Ты мне сначала кое-что сделаешь, ясно?»
«Пасмурно, корова!»
Юлька дожрала последний кусок бутерброда и посмотрела вплотную на своего парня.
«Ладно, я прикалываюсь. У тебя ведь сегодня шнурки будут отсутствовать? – Юлькин кивок. – Там и я заставлю тебя постанать». – С рожи Юльки спало это тупое монументальное выражение, и она залилась этим звонким безумным смехом.
Кругом грязь. Она везде, сплошняком. Я очень грязен. Я воняю. Мне хочется все очистить. Изменить. Вымыться в большой пенистой ванне. Но я не могу, и это убивает меня и доканывает. В голове возникла картина того, как я наношу смачный удар в рожу Юльке, а потом проделываю с ней то, что, как слышал (или не слышал ?), она хотела проделать гипотетически со мной.
Когда мы подошли к дому с двумя заколоченными окнами, Лом ожидал нас с двумя парнями (я их раньше не встречал). Молчаливый Франкенштейн все стоял чуток за мной, сжимая в руке маленького плюшевого грязного ежика, у которого наполовину был оторван нос. Илья Мерпин, наш альпвилльский Франкенштейн, был таким здоровяком, а вел себя так словно был мышкой, а не словном, когда Лом протянул ему руку:
«Здорово! Чё ты какой?»
«Не обращай внимания, приятель. Он…– Серый покрутил указательным пальцем у виска, свиснув. – Да, Франкенштейн?»
Мерпин перевел пространный взгляд с земли на своего ежика, которого он прижимал к боку, а потом на Серого.
«Что молчишь, чудо?» – Бросил Серый.
«Я не… – Молчаливый Франкенштейн опустил голову, сильно сморщив лицо, точно у него безумно ныла голова. – Зна-аю. Я хочу к Петру, он гуляет с другими мальчиками в моем дворе».
«Понятно-понятно. Но ты должен нам помочь. Ты же трахал кошек, а?» – Серый залыбился на манер а-ля мудила; на рожах двух парней, припершихся с Ломом скользнула ухмылочка.
«Я…».
«Ну, само собой, кто ж признается. Это ведь топ-сикрит». – Произнес позади меня, Серого и Мерпина Рик.
«Завязывайте хренью страдать, тупые лохи!» – Гаркнул Лом, когда по улице раскатился ржач Серого и двух придурков, включая Рика.
«Да, ладно, тебе, Лом. Мы ж прикалываемся».
«Кто тебе рожу на продолжительное время в сливовый цвет превратил, тоже прикалывались. Развлекались, так сказать. Ты еще не забыл этот момент?».
«Нет». – Ответил Рик. Это вопрос его задел. Он потемнел в лице.
«Двигаем, что застыли-то?» – Я махнул рукой. Мне все это задолбало, и мне хотелось скорее покончить со всем.
«Лом, а ты не знаешь, почему окна-то этого дома на первом заколочены?» – Поинтересовался я, когда мы двинулись по тротуару в глубь домов.
«Это уж давно, – Лом закурил, – кажись, здесь живет какая-то сумасшедшая тетка, которая полностью слетела с катушек после смерти сына, которого случайно пристрелили в одной из перестрелок. Парень был не в том месте, не в то время – и за это поплатился. Ну а мать после этого и начала свой темный путь в долину депрессии и беспрерывного горя, которое вначале пыталась подавить при помощи пилюль, потом, когда они не подействовали, хотела повеситься, но ее откачали. После этого она и стала чуток того, – Лом покрутил правой рукой с зажатым в ней дымящимся окурком у виска, – и запила. Сам понимаешь, Диман, мысли о сыне доконали его, а кладбища домашних животных, чтобы ей его там похоронить и чтобы он вернулся к ней ходячим трупом, пожирающим и убивающим людей, у нас в Алпвилле нет, Диман. Вот так-то, – Сказал Лом, выбрасывая на газон дома окурок. – Там у этой тетки в квартире сейчас срач полный, всяких алкашей она себя привадила захаживать – они вместе все и пропили. Это особенно легко сделать им, когда видят, что у тетки с чердаком проблемы, типа потек. Псевдо-приятели тут же найдутся, слетятся точно стервятники на сочный разлагающийся на солнце трупак. Сейчас я не знаю, жива она иль нет». – Лом замолчал, опустив голову.
Мне представилась эта тетка на ржавой вонючей кровати (или вообще на полу) в темной квартире, в которой воняет пылью, затхлостью и блевотиной. И вот в этой квартире и подыхает эта тетка, доживает, так сказать, последние денечки. Ужасная кончина.
«Жуткая историйка, парень» – Говорю я Лому. В груди у меня похолодело. На какое-то минутное мгновение у меня появилось что-то вроде желания жить – но это было скоротечным. Потом его снова заменила злость и апатия, а также желание повеселится на Вурхиным.
«Мне только вот вопрос пришел в башню, пока я тебе все тут рассказывал: а интересно, эта тетка думала когда-нибудь о том, что ей бы уж и не пришлось мучаться, если бы кто-то не снимал ее с петли, а дал покачаться немного подольше? Опля и все». – Лом щелкнул пальцами. Я посмотрел на Франкенштейна, который плелся около Рика, сжимая ежика. Мерпин пребывал в своем мирке, в то же самое находясь телом в нашем. Я почувствовал к Молчаливому Франкенштейну что-то вроде жалости. Это было мимолетно.
«Да завязывайте вы этот треп!» – Раздосадовано произнес Серый.
«Притащились. – Добавил Рик. – А вопросы быть или не быть, решайте на хрен в другое время».
«А тя не спрашивают, усек Рик?» – Твердым тоном сказал Лом.
Это была девятиэтажка из красного кирпича с домофонами. Пока мы приближались к двери подъезда, я огляделся. Во дворе практически никого не было. Лишь вдалеке двое пареньков кидали мяч друг другу. Если ыб их не было, то я бы точно подумал, что мы на киноплощадке фильма ужасов – тишина, мрачная, нагоняющая страх музыка, предвещающая то, что сейчас должно что-то произойти (появится какой-нибудь монстр или же маньяк с горящими глазами и довольной улыбкой на харе).
«Лихо, ты, Лом, взломал его», – произнес Серый, когда Лом набрал комбинацию цифр на домофоне, раздалось гудение, и дверь открылась.
«Вообще-то мы разузнали не только, где Вурхин живет, но и все чтобы попасть к нему. – Непринужденным тоном ответил Лом. Его спокойствие мне нравилось – он действовал с такой уверенностью и последовательностью. – Хоть этот хрен чиканутый и ошивается с нами и ходил с нами на пару разборок и сделок, но я так и не знал до этого момента, где он живет».
«Огонек какой. Это глаз, лазерный глаз». – Мерпин вытянул руку, указывая на светящуюся точку на домофоне.
«Да-да глаз. У тебя у самого глаз есть, откуда шоколад появляется». – Проговорил один из парней, которые пришли с Ломом.
«Нормалек, ты завернул. – Подал голос другой. – Дошло ли, красавчик с шрамом?».
«Слышь, ты бы закрыл к чертям хлебало, чертов урод!» – Зло произнес я. Их треп меня вывел.
«Тебе че по роже съехать, перец?!» – Произнес первый, толкнув меня в плечо.
Я развернулся и поглядел в бельма этого говноеда. Я ничего в них сообого не увидел. В глазах собаки или кошки и то больше можно разглядеть. Потом меня на короткий промежуток времени навестили мои друзья Фрэссеры. Внезапно полбашки этого паря отвалилось, я увидел сероватый мозг, а потом заструилась темная кровь.
Дальше мое место заняла Третья Личность. То, что это был не Вансинн, я уверен. Мне не хочется верить в слова доктора Психоза о том, что он это…
Третья Личность или иная часть меня треснула парня в грудак, а потом заломила ему руку. Все это уже происходило в подъезде.
«Отпусти-и-и».
«Так будешь еще нарываться, падла? Не слышу? – Прошипела иная часть меня под названием Третья Личность.
«Нет-нет. Не-ет». – Простонал парень, когда Третья Личность напоследок заломило ему руку посильнее. Франкенштейн при этом довольно улыбнулся, издав что-то вроде мычания.
«Получил свое, Бульдозер? Не думай, что если ты валишь всех подряд, когда мы идем стенка на стенку, то сильнее тебя нет».
«Я не думал, Лом». – Произнес парень, прижимая к себе руку, которую сжал точно цыпленок.
«В следующий раз думай мозгами, а не жопой!» – С усмешкой произнесла Третья Личность во мне.
«Получил, придурок, так его, Диман». – Подал свой голосок Серый, хлопнув меня по спине (И этот же гнойный чмырь какое-то время назад обсуждал со свой сучкой, как меня лучше убить – не парадокс ли?)
«Заглохните все. Ведите себя потише. Незачем вызывать ненужный шум. Ты как нормально?» – Спросил Лом, заходя за мной в лифт.
«Кажется». – Хотя честно, на меня накатило вновь чувство отчаяния и злобы. Возбуждение и приятное предвкушение испарилось. Я чувствовал усталость. В голову полезли грязные, извращенные мысли моего псевдоприятеля ДЕМОНА.
Молчаливый Франкенштейн пока мы поднимались в лифте, сгрудившись, как сельдь в банке, смотрел по сторонам и на потолок, точно и не ездил ни разу в лифте и для него это было в новинку. А может, он просто не хотел встретиться глазами с кем-то из нас? Кто его знает.
Мы вышли из лифта. Когда двери закрывались, у меня появилось ощущение, что сейчас в самую последнюю минуту из лифта выскочит психопат с бензопилой, который непонятно где прятался там, пока мы ехали, и перепилит всех нас к чертям собачим, но, естественно, ничего подобного не произошло – и двери лифта, издав небольшой скрип, закрылись. Я просто-напросто смотрел когда-то слишком много ужасов.
Все двери на пятом этаже были хорошо отделаны. По периметру одна из дверей была отделана даже панелью цвета морской волны. Дверь Вурхина (номер 19), этого чмыря, была в самом углу рядом. Дверь была из коричневого железа, которое было гладким на ощупь и с небольшими узорами в виде ромбиков и квадратов в середине и по бокам. Создавалось впечатление, что дверь оклеили самоклеющейся бумагой.
«Вон его дверь. – Указал Лом. – Давайте обсудим план действий. В общем я поговорил с братом Ильи Нойгирова, у нас проблем особых не должно возникнуть после мщения ему, а затем и его дружкам, которые с ним были в тот вечер». – Лом посмотрел на меня. Вероятно, своим взглядом он хотел мне напомнить о том, что месть Нойгирову и выставление его в плачевном свете, чуть не стоило нам жизни.