Была контрольная по предмету Бочонка. По разным произведениям. Этот лох читал описание или реплику какого-нибудь герою, и нужно было назвать его. В общем тоска смертная, а самое главное это тупее некуда! Но любимица Бочонка перина с умным видом что-то писала на своем дрипанном листочке, постоянно таким миленьким взглядом пялясь на Бочонка, но тот на нее что-то не смотрел (вероятно, натешился?), а вылупился на Серого и меня (у меня чертовски ныло тело и ломило бошку). Когда я хотел списать, то Бочонок засек, и начал меня стыдить. Мне было, конечно, насрать, но этот вонючий гад знал, как поцарапать душу.
«Постоянно списываете, Версов. Все время!»
«Всегда то есть. Я понял». – Кто-то хохотнул. Должно быть, Марков Ванос.
«Не умничай. Ни к чему. Продолжим, Версов, так уж и быть, закрою глаза и дам тебе возможность списать, ты ведь только и можешь что-то жить на подсказках. Не очень-то хочется видеть твою физиономию еще целый год».
«А мне вашу тем более». –Зло ответил я.
«В чем-то у нас вкусы совпадают, Версов».
Дальше я не списывал. Я на своем листке после последнего ответа большими буквами написал по середине:
ИДИ ТЫ!!!
А внизу подпись обычным почерком: беги скорее к директрисе Дубоноске – ведь у тебя есть чем апеллировать, трус!
Дальше больное воображение подкинуло мне черную гадкую идейку. Серый и Рик (у которого «родимое пятнышко» на лице чуток спало; кстати, из-за этого «пятнышка», как сказал мне Рик, Светка не захотела дать ему; мне противно и страшно, вякнула она. Тогда я съездил ей для профилактики по харе, перевернул на живот, содрал черные брюки, которые аж затрещали, и поимел ее сзади, уткнув мордальником в покрывало, так что слышалось лишь ее приглушенное мычание, сказал мне Рик) меня поддержали. Они ржали, как полные психи-весельчаки.
Мы все это приводили в действие после седьмого урока. Два урока мы просидели в сортире, тягая «травку», которую притащил Серый. Потом Серый, забалдев, расстегнул ширинку и вывалил свой вонючий огурец.
«Зырь, Диман, на этого смельчака с палочкой, – ржа в кулак, проговорил Рик. – Убери на фиг его назад, зайдет еще кто. Чё ты его выволок-то?»
«Не помню. Кажись. Отлить думал».
«Дебил чокнутый». – Произнес я, делая затяжку и передавая сигарету Рику. Меня тоже начало забирать. По телу пробежал холодок. Появилось, что мне угрожает опасность. А потом я увидел обезображенные рожи на стене и высовывающиеся из нее ошметки и части тел, которые точно оторвал грубый и жестокий зверь и впихнул их в нее. Затем воображение начало посылать грязные порно сцены (на вроде той, которую мы видели на кассете у Серого – изнасилование различными способами и отрубка башки, которую потом этот бугай в маске тоже изнасиловал). Далее мне представилось, как я долбаю Серого мордой об грязный, покрытый пеплом подоконник, пока черепушка у него не трескает, словно переспелый арбуз, и дальше я выбрасываю его тело в окно, стекло с треском разбивается.
«Ха-ха. Да уж, сиськи у нее, ничего были. Как она давала-то раньше всем, внчале то, помнишь?»
«А то. Потом только стала кочевряжиться».
«Сейчас она может доставить наслаждение лишь некрофилу. Может, Кобрину, а?».
«О ком вы, придурки долбанные?» – Я поморщился от боли в голове. Там было ощущение, что ее чем-то наполняют, как какой-нибудь сраный сосуд.
«О Далыгиной и мальчике-тыкальщике пуза, на закопки которого собирали по двадцатке!».
«И что с того?!»
«А то! Уж лучше банку пивка или пачку хороших сигарет купить, чем отдавать их за какого-то придурка чокнутого, потому что видете ли ему не поставили пять. Мама, видите ли, член ему кухонным ножом отрежет и зажарит на чугунной грязной сковородке: Кушай, сынок, и получай в следующий раз пятерку!
«Заткнись, пока не схлопотал. Ты понял?!» – Прошипел я в злобе, долбанув по стене кулаком, глядя на Серого, глаза которого расширились.
«А что я сказал-то?»
«Да ни хрена хорошего!» – Я харкнул на толчок и направился вон.
Мы подошли к кабинету Бочонка. Рик дернул дверь, чтобы убедиться, что она заперта. Мне захотелось заржать на всю рекреацию, но я сдержался. В голове промелькнула сцена бугая с тесаком (странно, почему?).
«Снимай свои портки и делай это?» – произнес я. Хотя, казалось, что все это делает кто-то другой, а я лишь наблюдатель, который смотрит через решетку и не может, как либо повлиять.
Думай, что хочешь. Тешь себя пока иллюзией. Пока есть время. Скоро вторая половина возобладает над тобой, и тебя не станет, мой мальчик. На войне как на войне. Двух хозяев в доме не бывает.
То, чем я был (я – это я!! Я – это й-а-а-а!!! Это просто сраный сон. Который не хрена ничего не значит. Гребаный сон!!!), долбануло по стене. Боль принесла приятное чувство довольства. На костяшках выступили капельки крови.
«Снимай штаны и сри, сука! Понял? Или мне заставить тебя? Я сделаю это. Только не знаю, хочешь ли ты этого, чмо поганое?» – Мягкий педантичный голосок, в роде того, которым говорил доктор-психоз во сне.
«Псих недоделанный». – Проговорил чуть слышно Серый и начал спускать штаны.
«Мы посмотрим, чтобы кто ненароком не приперся сюда, да, Рик?»
«Да, парень. А ты тужься сильнее, мужик, а мы отойдем в сторонку, вдруг тебя разорвет». – Мы заржали. По рекреации разнеслось эхо нашего смеха. Мы тут же прикрыли варежки.
Тут ко мне пришла еще тупая мысль, о которой я частенько размышлял. Мне просто нравилось думать о том, как я бы стал действовать, поэтапно продумывая каждый шаг, – я думал о том, как бы стал действовать, чтобы уйти незамеченным, если бы совершил убийство в школе. Труп бы затащил в туалет. Через парадный выход этой долбанной тюряги я бы не пошел, потому что в итоге все равно бы на кого-нибудь наткнулся, и когда бы нашли труп, то первым делом бы подумали на меня. Поэтому необходимо было бы выбираться через окно второго этажа. Если повиснуть, схватившись за нижнюю раму, то тогда до земли было бы немного.
Это по-идиотски! Меня бы поймали, я знаю!
ОДНА ХЕРНЯ ЛЕЗЕТ МНЕ В БАШКУ! ОДНА ХЕРНЯ!
ВСЕ ПРЕДУГАДАТЬ НЕЛЬЗЯ! МОЖНО ЛИШЬ ПРЕДВИДЕТЬ БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ВЕЩЕЙ, ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ И НЕОБХОДИМЫЕ ВАРИАНТЫ ПОВЕДЕНИЯ ПРИ НИХ!
«Выдристался?» – Спросил Рик, приложив ладонь ко рту. Мы снова захахились с ним.
«Руки помой прежде и не трогай нас». – Я демонстративно от него отстранился.
«Идите вы, уроды!» – Послал нас Серый.
«Пойдем посмотрим, что он там выжал». – Предложил Рик.
«Да ты, видать, мало каши ел, что это за жалкое подобие?» – С усмешкой спросил я.
«Иди на…, Диман. Делай это сам, уверен у тебя целая куча этого шоколада».
«А вонючее-то какое. Фу! – Рик помахал перед носом. – Бочонку эту доставит…»
«Заткнись! – Резко сказал я. – Кажись, кто идет». – Я отскочил от двери кабинета литературы и русского, около которой остался «коричневый сюрприз», и, осторожно ступая, зашагал к стене, от которой начинался проход, ведущий на лестничную площадку. Серый и Рик устремились за мной. Сердце у меня забилось сильнее. Захотелось сделать то, что только что проделал Серый. У своего уха я различил горячее и чуток пованивающее чем-то дыхание Рика (так, вероятно, он дышал, а то и хлеще, над ухом Светки, подумал я в тот момент).
«Кто это может быть?» – Услышал я вопрос, который словно родился в моей башке. Его произнес Серый.
Я провернулся к нему, приложил палец ко рту и на цыпочках двинулся к месту, где стена заканчивалась и поворачивала. Осторожно выглянул, ощущая холодок во рту и сухость, за поворот стены. Тут же убрал голову назад. Дальше по коридору в начале следующего крыла стоял охранник. На кой черт он поднялся? Наверное, услышал наше ржание. Сердце опустилось, сжалось и заколотилось сильнее. Само собой ясно, что если он запалит нас здесь, то вызовет милицию – то, что мы оставили у двери кабинета зовется хулиганством.
«Что там?» – Кивнул мне Серый.
«Охрана» – Одними губами произнес я, глянув через окно (Как же было бы круто быть сейчас там. Какого фига я здесь делаю?).
«Чё буэм делать?» – Это был Рик.
«Хрен его знает».
«Где он?»
«В противоположном крыле».
«Если пойдет сюда, придется долбануть его». – Сказал уверенным тоном Серый.
«Никого мы не станем долбать». – Сурово сказал я.
«А ты хочешь, чтобы он тебя застукал?» – Серый ткнул меня в бок.
«Лапы не распускай, гнида!»
Когда я высунулся вновь, чуток присев, чтобы не засекли мой фейс, то охранник стоял перед началом нашего крыла, видимо, уже проверив противоположное крыло. Потом он медленно, словно зная, что мы здесь и наслаждаясь игрой на наших нервах, пошуровал по нашему проходу.
«Идт сда». – Выдавил я, вместо «идет сюда». Тишина стояла такая, что казалось, слышно было наше дыхание вперемешку со звуками шагов охранника.
«Отвли я его щас, жахну по морде». – Выпер вперед Серый, задев меня своей поганой пятерней.
«Не думай!».
«Завянь». – Серый дернул рылом, точно свинья, от удовольствия, что нашла хорошую вонючую лужу.
Я замолчал, потому что шаги были все ближе, или мне просто так казалось от адреналина, брызжущего чуть ли не из ушей?
В тот момент, когда, как мне казалось, все было кончено. В моей голове пронеслось много образов. Я подумал, естественно, о бабуле, о деде, о деревне; о том, как, наверно, бабуля была бы расстроена, узнай она, до чего я докатился (но она этого не узнает, она, вероятно, уж совсем разложилась в земле и осталась жить только в моих воспоминаниях, единственном месте, ее жизни). Промелькнули мысли о матери, которая перестала бороться, и ДУБЛИКАТ окончательно ею завладел и заставляет пить, не просыхая. Вспомнил моего почти ДРУГА, которым завладел также ДУБЛИКАТ, сделав его настоящим монстром. Что же не так со мной? – задал я себе вопрос. – Все ведь, наверняка, могло быть по-иному?
И тут внизу раздался сильный хлопок парадной двери этой долбанной исправительной тюряги. Он нас и спас. Мы прождали, замерев около минуты, которая была самой длинной и гнетущей на свете. Потом я кое-как сдвинулся с места, проскользнул через Серого, который стоял, приняв какое-то жалкое подобие боксерской позы, и выглянул за поворот.
Охранника там не было. Видимо, он посчитал, что у него есть дела поважнее, чем это крыло, – проверить того, кто хлопанул дверью. И этот кто-то появился как нельзя кстати. Если бы не он, наши задницы были бы изрядны подпалены. Ой, как изрядно!
«А я уж намеревался фигануть его кулаком по шее». – Расбахвалился боров-оплодотворитель.
«Умолкни в хлам». – Осек Серго Рик.
Я засмеялся чуть придурковатым смехом, но тут ж спохватился и прикрыл свою галделку: вдруг это чудо в армейской форме еще вернется.
«Пора сваливать отсюда».
«Это уж точно, Димыч. Вонь тут офигенно смачная». – Поддержал мое предложение Рик.
«Шедевр Серого» – Серый показал мне средний палец и одними губами послал куда подальше.
«И тебе той же дорогой». – Проговорил я спокойно. Мы только что избежали обубенной опасности, вышли сухенькими, и у меня было хорошее расположение духа, я мог пропустить мимо взгляда и ушей различную хреноту.
КОГДА ПРОХОДИТ ЧТО-ТО СТРАШНОЕ ВОЗЛЕ ТЕБЯ ВООБЩЕ СМОТРИШЬ НА ВСЕ ЧУТЬ ПО-ИНОМУ, ВЕДЬ ТАК?
Пришлось повозиться с окном на втором этаже. Его не открывали очень давно, но, понатужившись, мы его все-таки открыли. В уголке окна лежало пару трупаков мух. Я тут же вспомнил мистера помоечника, зеленого жирного муха, который нарезал виражи у нас в классе и скрашивал для меня гнетущее пребывание.
«Высокова-а-то тут». – Заметил Рик. Естественно, для него с его комплекцией прыгнуть, даже повиснув на карнизе, было не из легеньких задачек.
«Жирные потные сиськи. Жирные потные сиськи». – Продолдонил боро-оплодотворитель над моим ухом, когда Рик наконец-то отпустил руки и прыгнул, рухнув на травяные кочечки, из под которых пробивалась прекрасная светло-зеленая, девственная трава.
«Ты бы глотка запер, а?».
«После всего, что сегодня было, мне что-то чуток не по себе, Диман, и мой дружок что-то заговорил со мной. Просится в бой».
«Твой дружок просто испускает последний вздох, надышавшись едкими химикальными зловониями твоего дерьма». – Я полетел вниз
«Дупель дрипаный». – Донеслось до меня.
Я приземлился на ноги, а затем грохнулся на землю. Боли я не почувствовал.
«Перни и вылетай давай к нам». – Съязвил Рик, помогая мне подняться.
Мне было до жути смешно. И я загагалился, уже не сдерживая себя. Рик вмсете со мной.
В итоге мы выбрались из исправительной колонии прямо как в том моем плане, который без моего ведома возник в моем котелке. С одним лишь исключением… мы обошлись без мертвого тела.
Потом Рик сказал мне, что его предки сегодня дома не будут (свалили на пьянку к мамашиному дружку, который пригласил их, потому что они долго не виделись и потому что он получил какое-то сраное повышение) и сказал мне, что если я хочу, то сегодня могу закемарить у него. Я не отказался – даренному коню в зубы не смотрят, хоть, естественно, меня и дерет мысль о том, чтобы быть зависимым от кого-либо. Завалиться на полу – в сухости, тепле и неге. Как я только подумал об этом, у меня по спине пробежал приятный озноб.
Мы расстались с Серым, который сообщил нам, что еще забежит в Канализационную Берлогу.
«Диман, привет-то передать?» – Сострил этот боров-оплодотворитель.
«Щас я тебя мордой шандарахну обо что-нибудь, и весь привет там отпечатается». – Кто из паскудных уродов этой гнили, где я последнее время обитал, поведал этому козлу Серому, что я там стал чуть ли не постоянным визитером, прописался, так сказать. Чертов трепный телефон: один трепанул другому, второй третий; и в итоге ты оказываешься или самым низменным дерьмом или чуть ли не самым классным парнем на планете.
«Ладно, Покедова. Лом мне сегодня обещался сообщить насчет места обитания Вурхова, Диман».
«Вот это дело». – Кивнул я.
«Бывай, Серый». – Рик хлопнул его по кончикам пальцев. Я развернулся и зашагал вперед.
По пути мы заглянули за дозой алкоголя. Я был почти на мели, если не брать в расчет пару рублей, оставшиеся от тех денег, который я умыкнул из кошелька ДУБЛИКАТА матери, так что меня можно сказать угостил Рик. Жестяная баночка крепкого пивка. Как раз-то, что мне требовалось. Чтобы и не забуреть, но и чтобы черепушка стала полегче.
«Представь, сейчас нас Дубоноска запалит?» – Спросил Рик, отхлебывая пивко.
«А-а… – Я махнул пятерней. – Пошла-ка она куда подальше. Мы просто попиваем пивко рядом со школой, не в учебное же время». – Я улыбнулся Рику. Тот ответил кислой улыбкой.
Мы расположились в небольшой пристройке к школе, под окнами спортивного зала.
«Как думаешь, Диман, сюрприз уже обнаружил наш бдительный страж?».
«Фиг его знает. – Я сделал большой глоток. В желудке стало приятно тепло, а в горле остался приятный горьковатый аромат вперемешку со спиртом (ведь это не секрет, что в крепкое пиво добавляют чуток спирта!). – Если нет, то завтра точно обнаружат».
«Да уж будет горячевато. Это ведь грязноватая шутка».
«Верняк. Но нас ведь никто не запалил. Так что играем ту же роль, что и всегда. Какой ужас. Какие вандалы! Я ничего не знаю, не видел. Если бы знал, то обязательно сказал. – Я проговорил это невинным голоском дурачка. Рик рассмеялся.
Потом мне показалось, что я увидел одну из марионеток Фрэссеров, когда рядом с пристройкой прошли две девчонки. Одежка у них была я те дам, естественно. И Рик не удержался от едкого недвусмысленного замечания. Эти две дуры были к нам задницами.
«Эй ты в красном шмотке материи!» – крикнул Рик, выйдя из пристройки, девке в красной юбчонке и синими крашенными волосами. Фигурка у нее была по солиднее в отличие от ее подружки, чуть сутулившейся и глядевшей в землю.
Когда девчонка с синими волосами обернулась, то меня передернуло. Одного глаза у нее не было. Из глазницы свисало что-то, что, вероятно, когда-то было глазом. Кожа на лбу была содрана и свисала большим куском над здоровым глазом. И самое противное было в ее нижней челюсти. Мурашки бегали у меня по спине от ее вида, не переставая. Челюсть была свернута набок.
Голова у меня закружилась. Я чуть не выронил банку. Я ушел в глубь пристройки. Потому что если бы я остался, то меня бы вывернуло.
«Хошь познакомиться поближе, а? – Услышал я вопрос Рика к девчонке. – Я мастер в этом деле. Несколько минут и кайф на всю жизнь».
«Погуляй, Дон-Жуан смазливый! У тебя жир-то не все покрыл?»
«Ты что вякнула, гадина?! А!!!». – Я не успел опомниться, как Рик выбросил банку с недопитым пивом и ринулся к девчонке.
Он схватил ее за волосы. Ударил под живот. Она забухала. Стал крутить ее за волосы по кругу. Я подбежал к нему и толкнул.
«Отпусти ты ее! Какого хрена ты творишь?!»
Девчонка упал на тротуар. Сутулившаяся девчонка склонилась над ней и что-то говорила.
«Она меня достала. Меня задолбали говноеды вроде нее, – Рик мне подмигнул. Я срубил, что он хочет поприкалываться и не собирается больше дубасить девчонку (он был удовлетворен сделанным, хотя если бы я не встрял, кто знает?). – Я щас отделаю ее прямо здесь, как Далыгину, парень. – Обратился Рик ко мне. Зачем он вспомнил Далыгину? Она же уже не существовала. На кой вспоминать то, что прошло, или же то, чего уже нет, и тем более, если кончилось это не букетом алых роз? – Юбка сдерется быстро, она не большая, а под ней, я думаю, ничего, но это мы сейчас выясним. Ты поддержишь ее, чтобы не брыкалась, о’кей ?» – Рик говорил эти последние фразы уже едва сдерживая ржач, но девчонке (которая склонилась над своей подружкой с синими волосами так не казалось. Она в панике оглядела улицу, но, к сожалению, никого не заприметила).
«Мы оглушим ее чем-нибудь, зачем тратить силы?»
«Ты прав, дружбан. – Кивнул тыквой Рик. – Хорошее предложение».
Сутулившаяся замухрышка подняла кое-как свою товарку и побежала, вприпрыжку, точно маньяк из фильма Уэса Крейвена «Электрошок».
«Ща-а-ас поймаю! – Рик побежал вдогонку секунд пять и остановился. – Беги, стерва, радцуйся, что у меня хорошее настроение, не то… ВСТАВИЛ БЫ ТЕБЕ ПО САМОЕ НЕ ХОЧУ, ТВАРЬ ДЛИННОЯЗЫЧНАЯ! – В неистовой ярости проорал Рик. Честно говоря, для меня это было ошарашивающе.
Потом мы поперлись к Рику домой. На меня почему-то после всего этого навалилась черная тоска и гнетущее чувство страха. На меня находят разные чувства страха, которые мне приходится то и дело скрывать. Я могу назвать три вида страха, которые стучатся ко мне:
а) Страх Фрэссеров. Это парализующий, какой-то животный страх. В такие моменты я не понимаю ничего, все предстает на одно лицо… и кругом ужас и уродства.
б) Страх смерти и в то же самое время желание этого. В такие моменты я чувствую бешенную усталость, чувство безысходности, бессмысленности и разочарования во всем окутывает меня своим саваном (кажется, это чувство называется депрессией).
в) Этот страх какой-то срединный. Что среднее между первым и вторым. Это трудно описать. В такие моменты я проникаюсь жалостью, мне хочется плакать от мучительного груза одиночества, от постоянной несправедливости вокруг и от того, что я такой. В эти моменты меня привлекает безмятежное, спокойное лежание где-нибудь (да хоть на полу); главное, чтобы не было шума. Я хочу делать только хорошие поступки, хочу быть правильным и мне хочется поговорить с кем-либо, спокойно, по-дружески поболтать. Такой вид страха обладал мной, когда я драил кухню, педантично готовил ужин, стараясь не забыть никакую мельчайшую деталь, чтобы потом уйти, не оставив белых пятен.
Вот и сегодня мной завладел третий вид страха. Мне захотелось поговорить с кем-либо. Перекусить чего-нибудь. Помыться (а тоя воняю как бомж), а потом уснуть (спокойно и навсегда).
«Ты что какой, а?» – Бросил мне Рик, обернувшись.
«Все нормально. Отвянь, а?!» – Я поморщился. Заболела башка.
Мы продолжали идти дальше. Небо было голубоватым с белыми облачками, похожими на вытянутые хоботки. А солнце заканчивало свой трудовой день, его почти не было видно – лишь маленькую частичку.
«Эй, Рик?»
«Чё?»
«У тебя бывало чувство тоски и страха перед будущим, перед тем, что ты никому не нужен?»
«Да-а… нет, наверно. А чё ты спрашиваешь-то?»
«Да так. Ни чё… Иди ты!».
Я зашагал быстрее, надеясь тем самым отогнать подступающий к горлу комок и чувство пустоты в груди, в которой должно было быть сердце (или его там уж и нет давно?).
Я прошел на кухню и попил. Пил я маленькими глотками, точно смаковал дурацкую кипяченную воду с каким-то привкусом. Все то мрачнело, то приобретало нормальные тона передо мной. Чувство, что я должен все делать хорошо и спокойно, чтобы получить удовлетворение исчезло, его заняло другое. Чувство, что меня окружает кругом опасность; что я должен не медля бежать, не останавливаться и не оглядываться. Я почувствовал холодный, липкий страх, который наполнял меня до самых пяток. Мне показалось, что в кухонной стене глаз. Глаз Кунера. Это ублюдка, могущего просачиваться сквозь двери, проваливаться в пол и прятаться внутри предметов. С трудом заставив себя сдвинуться с места и ощущая свое холодное и сухое дыхание, я проследовал около стены с глазом.
Глаз повернулся.
Рик слушал какой-то хард-рок. Он ревел на всю комнату. Я с большим трудом проорался и сказал ему, что иду спать (Казалось, я не спал вечность). Тот мотнул башкой в знак того, что услышал меня (а может, и нет).
Я достал матрас и расстелил его на полу. Тут заломило ребра. Я дорастелил кое-как матрас. И присел, приложив руку к ребрам, точно надеясь, что тем самым мне будет легче. Это было похоже на тот раз, когда я отравился испорченной селедкой. И лежа в позе зародыша на краю постели и стискивая от острой боли в желудке зубы, я поглаживал живот, надеясь, что тем самым мне полегчает. Но мне так и не легчало. Я решил спуститься с постели на пол, полагая, что это поможет, но боль лишь усилилась. И тогда я перестал поглаживать живот, а просто лежал, уперевшись лбом в ножку кровати и думая о том, что у меня в животе какой-то паразит, который и доставляет мне все эти муки, и что мне нужно просто раскрыть брюшины и выловить этого поганца. Какой же я был кретин и какая фигня лезет ко мне?!
Ребра отпустило минуты через четыре, хотя, может быть, и раньше, я же не засекал это время, ха? Я взял покрывало. Оно показалось мне самым приятным на свете. Мягкий, сухой и успокаивающий, вселяющий спокойствие. Я положил под голову маленькую подушечку с постели Рика и улегся, точно кот, который только что отведал бадью сливок, и ему даже неохота улечься поудобнее, чтобы закемарить (но я еле-еле двигался из остаточной боли, из своего состояния и страха, а также боязни, чтобы боли снова прострелит от боли).
Когда больно и плохо, хочется утешения и успокоения, и если получил это, то благодарен и чувствуешь спокойствие, облегчение и радость. Но такие же у тебя чувства, когда боль и тоска прошла, и ты вроде бы в порядке? Ты словно вычеркиваешь момент боли, что-то остается, но это какое-то туманное, и ты становишься прежним козлом или же безразличным чурбаном.
Я закрыл глаза. Я лежал в таком положении какое-то время. Я вспомнил сегодняшнюю сцену в конце дня, когда Рик сорвался на девчноку и крикнул всю эту фигню, вспомнил, как Третья Личность напала на Зависалу на футбольном поле (я помнил это очень смутно – все потому, что я не владел собой, меня контролировала Третья Личность), а также в мозгу появилось лицо Натали: зеленые глаза, черные волосы с кудряшками, я вспомнил, как когда мы гуляли и зашли в магазин и увидели здоровенный телевизор, то я пошутил про громаднейший телек размером с дом. Все это молниеносно промелькнуло у меня в мозгу. Я точно просматривал последние кадры моего говеного и бессмысленного существования во тьме печали и одиночества (хотя когда-то я полагал, что моя тьма может рассеяться; я действительно в это верил и надеялся). Меня охватили мрачные мысли. По телу пробежала дрожь. Я поднял правую руку всю в шрамах и положил ее на грудь шрамами ко мне. Я жалел, что не захватил нож, потому что мне требовалось себя резануть. Боль обиды, некого раздражении я и горя буквально снедала меня. Хотя бы лицезрение моих бывших порезов приносило хоть какое-то облегчение.
Затем пришло забвение. Я точно перестал все ощущать. Стал неким коконом. Я думал, мне удастся заснуть, но нет. В башке был точно камень. Я чувствовал усталость век, глаза смыкались. А когда я их закрывал, то сон тут же исчезал. Я был таким противным, жалким червяком. Дальше я не помню, но каким-то образом мне удалось вырубиться. Проснулся я уже ночью – не от боли, хотя лучше бы это была боль. У меня произошла поллюция. Ненавижу эту фигню! Здоровенное мокрое пятно на трусах и запах пота! Дерьмо! Я достал из своего драного рюкзака (из отдела с грязным шмотьем) какие-то пованивающие трусы, но хотя бы сухие и переоделся. Как же все это было противно и гадко! Я спокойно спал, никого не трогал, и надо было этой фигне случиться, а?!
Я склонился над краном, ощущая запах пота, идущий от паха, поморщился и подставил лицо под струю воду.
Стукнул сжатым кулаком по стене. Представил, что это лицо матери ДУБЛИКАТА, и я превращаю его в фарш. Разбиваю в кровь морду этой суки, которая лишь ЛЖЕТ, ЛЖЕТ И ЛЖЕТ. А потом я делаю много всякого ужасного с нею о чем не стоит писать, да к тому же я устал.
Я сосредоточился на прохладной простыне, на которой лежит мое тело; меня покрывает одеяло, и понемногу мне удается согреться и не думать об этом не приятном ощущении в паху. Тепло накопляется под одеялом. Слышится бой дождя о железный карниз окна. На улице слякоть. От этой сырости по телу бежит дрожь, и думаешь о тепле… о тепле того, кто бы был с тобой рядом, кто бы обнял тебя и утешил, сказал, что все еще не окончательно кончилось, все образуется; кто бы положил тебе ладонь на грудь, в которой бешено колотится сердце, которое как будто и не живое, и успокоил тебя. Чтобы в твоем теле больше не было этой противной дрожи, страха, отвращения к самому себе и жгучего напряжения – а появилась теплота, спокойствие и частичка понимания, осмысления и радости.
Мне стало получше. Сознание окутала пелена. Мягкая пелена, которая являлась преддверием сна.
18 мая
Четверг
Когда сегодня плелся в вонючую школу ко второму уроку (пребывая в полном неведении относительно того, что это за урок), то видел маленькую девочку, стоящую у решетки сада, прижавшись к ней головой. Волосы у этой девочки были черные, а на голове была вязанная шапочка. На ней еще была легкая курточка. Другие дети играли за ее спиной: кто-то возился в песочнице, кто играл у резиновых колес, а кто-то просто гонялся друг за дружкой или лазил, но она продолжала стоять, прижавшись к металлической решетке ограды. Она смотрела куда-то вдаль. Вероятно, там был ее дом, и она очень хотела бы оказаться сейчас там, а не в саду. Возможно, другие дети не слишком-то дружат с ней, а может и обижают.
Я вспомнил то время, как сам был в саду. И как однажды так то и дело смотрел вдаль или сквозь окна садика, потому что хотел быстрее оказаться дома и посмотреть мультики «Черепашки ниндзя» на видеокассете.
Еще проходя около сада по пути в тюрягу, я отчетливо ощущал запах земли, которая в саду была такая чистенькая, точно свежевыбритая кожа. Обожаю запах земли в это время, также как и запах зарождающейся зелени.
Почти у самой тюрячки я обогнал молодую мамашу в черной юбке, туфлях на небольших каблуках и белой блузе с различной фигней свисающей с рукавов. Мамаша вела за руку свою дочку, которая что-то лепетала, а в другой несла ее ранец. Мне стало обидно и зло на эту девчонку да и на мамашу. Захотелось сделать какую-нибудь гадость. Присмотреться так у этой девчонки прямо киномама (Что, дорогая? Все в порядке, милая? Тебе нужна помощь? Попку тебе подтереть?). Я прибавил шаг, а не то мой грязной рот точно что-нибудь бы выбросил из свого жерлова. Я уже с трудом контролировал себя, во мне росло все больше отрицательное, рос кто-то другой… не Вансинн, я не хотел тому, что мне говорил доктор Психоз, но все же я все больше начинал верить в то, что меня используют, как кукловод марионетку, дергая за ниточки.
ВИДЯ, ЧТО ДРУГИЕ ИМЕЮТ ТО, О ЧЕМ, ВОЗМОЖНО, ВСЕГДА МЕЧТАЛ САМ, ЗЛИШЬСЯ И ЗАВИДУЕШЬ… И ХОЧЕТСЯ СДЕЛАТЬ ГАДОСТЬ, ЧТОБЫ И ДРУГИЕ БЫЛИ ТАМ ЖЕ, ГДЕ И ТЫ.
В школе меня тут же встретил Серый. С ним рядом стоял Санек Марков. Когда он глянул на меня, мне не понравился его взгляд. Я поднял правую руку и показал средний палец. Он тупо усмехнулся.
«Здорово, Димыч. Хорошие новости и плохие».
«Какие хорошие?»
«Отойдем чуток в сторонку, брат». – Сказал Серый, указав на угол в конце площадки, который образовывали две стены, и где еще висело расписание секций и результаты соревнований по волейболу еще за прошлый месяц.
«Ну чего?» – Спросил я с неохотой, поглядев в глаза Серого.
«Все готово. Можно наведываться к Вурхину. Лом звонил мне. Четверг идеален».
«Ты уже видел Рика?» – Рик не пошел со мной, а сказал, что забежит к Светке (вероятно, если бы ее старики уже свалили на надоевшую работу, он намеревался ей вставить. Противно, но это факт.)
«Не-а».
Я кивнул, а поганый говнюк ДЕМОН уже вовсю рисовал в моем больном котелке различные сцены, материал из которых пополной заимствовался из ранее слышанной и виденной грязи. Говори потом, что то, что видишь и слышишь, не влияет?
«Я уже заплатил Молчаливому Франкенштейну. Он будет полезен в плане мщения. Он трахает собак и кошек…
«А ты что видел?»
«Чё?»
«Видел что ль, как он совершал?» – Повторил я.
«Да не-е. Так треплют. Ну в общем я планирую, кое какой прикол над Вурховым. Мерпин, наш Франкенштейн, будет в этом приколе исполнять главную роль. Я с ним уже переговорил. Он сказал или, вернее, выдавил, скроив хлебальник, как обосравшаяся дура, что сделает это за двойную плату».
«А какова плата?… Сколько?» – Крикнул я громче, что серый не расслышал в этом оре. У меня промелькнула мысль, что лучше не бакланить так прилюдно (мало ли чего? Ведь не зря есть поговорка «и у стен есть уши»), но потом я махнул на это пятерней. Ведь всем начхать с большой колокольни, все бегут, базарят о чем-то, строят из себя крутых, и, само собой разумеется, валяйся ты с напрочь распоротым брюхом, пытаясь запихнуть назад свои внутренности, никто не подойдет к тебе – разве, что охранник… при последнем твоем издыхании.
«Две сотни». – Наконец услышал Серый.
«Сделать что?»
Серый попялился, потом проорал:
«Не спрашивай – увидишь. Это же сюрприз… и скажу, что очень крутой сюрприз».
Глаза у Серого горели. Он был весь точно под кайфом, словно пошмалил чего-то. Его настрой переходил и на меня. Я ощутил приятное возбуждение.
«Сначала я ему ребра пересчитаю».
«А то». – Серый хлопнул меня по плечу. Я сморщился от боли в ребрах и про себя назвал Серого, который сейчас мне казался лучшим другом, «говноедом».